Битва за небо

V

Чертежей было много, они норовили занять весь стол, сползти на пол и заполнить все окружающее пространство. Часть бумаг Артур предусмотрительно оставил в свернутом состоянии. Теперь они лежали в дальнем углу комнаты, сложенные в метровую стопку. Единственным положительным моментом во всей этой ситуации являлось наличие подобающего освещения. Нормы противопсихотехнической безопасности предусматривали работу шести тестов Яблочкова, каждый из них давал яркий устойчивый свет, красноречиво напоминающий о том, что первоначально устройство для тестирования задумывалось как электрический светильник.

Искомый фрагмент чертежа, согласно найденной на одном из листов ссылке к законам Мерфи, следовало искать именно в неразобранной стопке.

Телефонный звонок оторвал инженера от упоминания всуе всех вспомнившихся навскидку святых. Артур подозрительно посмотрел на аппарат, затем на ворох бумаг. Добраться в кратчайшие сроки до телефона можно было, только шагая по чертежам.

– Святотатство, – пробормотал Артур перед тем как снять трубку. – Да. Я слушаю.

– Я тоже слушаю, – ответил Мерлин. – И то, что я слышу, мне совсем не нравится. Ты еще не похоронил в архиве дело о хищении объекта «Посейдон»?

– Да я этого Теслу… – кипятился инженер. – Такой перспективный проект, четыре года приоритетного финансирования, режим полной секретности. Правнук гения, тысяча чертей! Что он сделал на этот раз? Опять утопил что-то иностранное и военное?

– Иностранное и гражданское, – уточнил Мерлин. – Но не в этом проблема. Он перемещается по Тихому океану с такой скоростью, которая не снилась даже скоростным судам. Его «Посейдон» разве что дирижабль и обгонит, за счет разницы в плотности сред. Если кто-то сопоставит даты его появлений с координатами катастроф, даже самым консервативно настроенным личностям станет ясно – они имеют дело с необыкновенной субмариной. А там недалеко и до раскрытия природы «Посейдона». Ты, как ученый, знаешь его лучше – зачем он так поступает?

Артур тихо чертыхнулся. Подобный вариант действий безумного Теслы следовало предусмотреть заранее.

– Одной субмарине, даже самой грозной, не блокировать морского сообщения между Азией и Америкой. Единственный способ – террор. Он рассчитывает запугать моряков настолько, чтобы те сами прекратили грузоперевозки. Автомат даже подсчитал, сколько кораблей ему для этого придется затопить – от восемнадцати до двадцати четырех, в зависимости от тоннажа и количества пассажиров.

– Если он ярый противник психотехники, то будет действовать в основном против Японии.

– Он и действует против Японии, – подтвердил Артур. – Когда морские грузоперевозки в регионе прекратятся, Япония не сможет доставлять оружие и пополнение своим войскам в Калифорнии, прекратит переселение китайцев в Америку и будет вынуждена задействовать большую часть воздушного флота взамен морского. Фактически нам надо организовать все таким образом, чтобы нас не заподозрили в саботаже, когда наши представители будут тормозить работу по поимке Теслы.

– Не только. – В голосе Мерлина проявились торжествующие нотки. – Можно из этой ситуации получить еще больше преимуществ. Я поговорю с премьер-министром, Британской империи стоит провести очередное массированное наступление на Калифорнию. Без поступления свежих сил у наших войск будут шансы. Очень хорошие шансы.

Поликарп Матвеевич иронично посмотрел на учеников, на искрящиеся под солнечным светом сугробы.

– Заслужили. – Сэнсэй махнул рукой наотмашь. – Будете сегодня гулять до самого вечера. Всех отпускаю в город, разрешаю пропустить обед, но на ужин – на ужин чтобы все были без опозданий! Кто планирует опоздать, пусть возвращается в школу к обеду. Dixi.

Около минуты младшие ученики выясняли у старших, что означает слово «dixi», и через полчаса Мариенбургская частная психотехническая школа мастера Архипова полностью опустела. Даже Оксана с двумя другими служанками отправилась на рынок за продуктами.

Калитку перед Сергеем Владимировичем открыл дворник Афанасий, противоестественно трезвый, хотя и небритый.

– Поликарп Матвеевич уже в кабинете, ждет, – доложил дворник футуроскописту. – Всех выгнал и ждет. Должно быть, снова секретничать затеял.

Оставив Афанасия запирать калитку, Воронин пересек двор, парой стремительных Воздушных Ловушек очистил одежду и обувь от налипшего снега и лишь потом переступил через порог школы. Дорогу до кабинета он мог найти безо всяких подсказок, хотя в отсутствие слуг и учеников было немного не по себе. Половицы скрипели как-то тихо и сдержанно. Или не скрипели вовсе, даже в тех местах, где Воронин уже привык к скрипу. В кабинете помимо Архипова сидел еще один гость.

– Ты меня удивляешь, – обратился Сергей Владимирович к гостю. – Я даже не предполагал, что ты появишься здесь раньше. В моих видениях все было не так.

Поликарп Матвеевич отделился от окна, бесшумно подошел к двери и провел по дверному косяку лезвием меча.

– Именно об этом мы и хотели поговорить, – прокомментировал гость. – Видения. Будущее. Наша цель.

– Я получил письмо от Николая. – Архипов указал на рабочий стол где, против обыкновения, лежал один-единственный лист бумаги. – Прочитай сам, мы уже ознакомились.

Воронин подошел к столу, уселся в кресло и машинально поправил бесполезные очки. Как будто это могло что-то изменить. Настоящее отодвинулось в сторону, заняло место среди других настоящих, так и не состоявшихся. Текст расплылся, стал множественным, как будто на одном листе написали сразу дюжину писем, одно поверх другого. Увиденное могло бы испугать профессора, но тот был уже готов к самому худшему.

– Степень случайности написанного невелика, – сурово нахмурившись, доложил футуроскопист, изучая один текст за другим. – Если бы не какие-то детали, которые всегда не совпадают, я бы предположил, что мы имеем дело с неизбежностью. С роком. С фатумом. С любопытной футуроскопической аномалией. Каким образом вам удалось обнаружить этот феномен?

– А мы не феномен обнаруживали, – буркнул Поликарп Матвеевич. – Мы письмо читали. Без психотехники читали, нормальными глазами.

– Там и без фокусов немало интересного, – добавил гость, от нечего делать переставляя с места на место безделушки на каминной полке.

Профессор Воронин перечитал письмо еще раз и задумался. Фатум выступал в странной и непривычной роли, менял тщательно выверенные планы, сбивал все расчеты.

– Значит, к Захару Малышеву Николай так и не попал, – пробормотал он, беспомощно глядя по сторонам. – Нечто постороннее вмешивается и увозит подмастерья во Владивосток.

– Дмитрий Ледянников был среди подмастерьев второго выпуска, – напомнил Поликарп Матвеевич. – Тогда деятельностью нашей школы как раз интересовалась контрразведка. Мы позволили им определить Дмитрия к Альберту Соренбергу, потому что у него была репутация строгого наставника. Второй выпуск мне всегда казался одним из самых неудачных – возможно, я ошибался.

– А я всегда утверждал обратное. – Гость отставил в сторону фарфорового слоника и повернулся к сэнсэю лицом. – Да, обнаруженный Сергеем Владимировичем фактор фатума немного меняет дело, но ничего опасного для наших целей я пока не вижу.

– Мы теряем контроль над ситуацией, – пожаловался Архипов.

– А у нас он когда-то был?

Воронин с любопытством посмотрел на гостя. Обычно этот человек на встречах вел себя гораздо спокойнее. Что-то изменилось. Но что – будущее или настоящее? И надо ли хоть что-то исправлять?

– Туше, – признал Поликарп Матвеевич, проиграв безмолвную дуэль. – Но если у нас доселе была только иллюзия контроля, то сейчас мы лишились и ее.

– Роскошь самообмана нам сейчас недоступна, – подтвердил гость. – Я еще четыре года назад, когда Британия вступила в эту дурацкую войну с японцами, говорил, что надо быть наготове. Начаться могло в любую минуту – ожидать, что Российской империи позволят оставаться нейтральной державой, было так нелепо, что я перестал читать столичные газеты.

Прошедшее время в его монологе заметили оба психотехника.

– Ты полагаешь, что уже началось? – осторожно спросил Воронин, вспоминая, в каком из университетских тайников лежит пакет с наркотиком. – Началось, а мы умудрились этого не заметить? Впрочем, футуроскопия…

– Умудрились не заметить, – уверенно подтвердил гость. – Поликарп, ты даже не обратил внимания на дату отправления письма…

– Что с ней не так? – забеспокоился сэнсэй, бросаясь к столу в поисках конверта.

– «Михайло Ломоносов», на котором отправился в путешествие Николай Разумовский, ходит по довольно строгому расписанию. Это комфортабельный дирижабль, но не слишком быстрый. Наверное, поэтому ты и не заметил. Письмо было отправлено из Иркутска – если верить штемпелю на конверте, то получается, что Николай прибыл туда не на «Ломоносове». «Ломоносов» прилетел в Иркутск через два дня после того, как было отправлено письмо. Вот и скажите мне, на какой воздушный корабль, где и в каком месте следует пересесть, чтобы на этом выиграть целых два дня?

– А ведь ты прав, – сделал подсчет профессор Воронин. – Чертовски близко получается. Только что в этом случае делать всем нам теперь?

– Продолжать, – заглянув ему в глаза, ответил гость. – Любой ценой продолжать. Этот выпуск должен уйти в полном объеме. И особо берегите Ксению. Сдается мне, она ключевая фигура во всей нашей почти безнадежной игре.

На следующий же день Платон Эдуардович назначил какое-то большое собрание. Нам с Дмитрием на правах ассистента и напарника ассистента вменялось в обязанности на нем присутствовать, по мере своих возможностей помогать секретарю советника, Леонарду Шульману, обеспечивать должный уровень организованности, а также внимательно слушать и по завершении заседания высказать непосредственно Платону Эдуардовичу свое мнение относительно случившегося.

По мне так не было ничего нелепее наименования моей должности – напарник ассистента. Это попахивало махровой бюрократией, на худой конец – чрезмерно усложненной иерархией. Так что когда тот же Несвицкий поинтересовался моим мнением относительно круга моих обязанностей, я был предельно честен и откровенен.

– Не бери в голову, – выслушав меня, улыбнулся Платон Эдуардович. – Для меня ты будешь вторым ассистентом, без всяких бюрократических премудростей. Не стоит смешивать работу и обучение. Многое в жизни можно совмещать, но не смешивать.

Ему удалось меня вдохновить. Когда к конференц-залу стали подходить люди, я уже пообщался с Леонардом Аркадьевичем и знал должности и фамилии приглашенных.

Первыми пришли дипломаты – Эрнест Измаилович Костровицкий, специалист по русско-японским взаимоотношениям, и Аполлон Константинович Солнцев, эксперт по Британской империи.

Сразу следом за ними подошли представители военной разведки, начальник картографической службы тихоокеанской администрации, пятеро военно-морских капитанов и восемь капитанов воздушных кораблей.

Последними явились два старичка из Департамента – гроссмейстер Михаил Пахомович Жуков и мастер Валентин Андреевич Спешинский. Про старичков я, само собой, загнул – каждому из них было лет по семьдесят, для следящего за собой «психа» самая благодатная пора – выглядишь на пятьдесят, а знаешь, будучи представителем высоких иерархий, на все сто. Валентина Андреевича сопровождал подмастерье – долговязый юноша с надменным лицом и тщательно скрываемым Намерением.

И меня и этого юношу усадили рядом с нашими напарниками, как равных. Платон Эдуардович сверился со списком, окинул взглядом собравшихся – нам с Дмитрием незаметно для всех подмигнул.

– Мне кажется, или где-то за стеной играет патефон, – прошептал я Ледянникову, пока представители Департамента что-то уточняли у Несвицкого. – «Прощание славянки», если не ошибаюсь. Но кто там крутит ручку и не может ли быть, чтобы он нас подслушивал?

– Никакого патефона, – сдерживая улыбку, ответил мне Дмитрий. – Эти звуки исходят от самого гроссмейстера. Каждый «псих» на высших уровнях ходит в сопровождении своей собственной музыкальной темы, которую наигрывают создаваемые им Воздушные Ловушки. Это одновременно и хорошая тренировка сил, и способ показать, чего ты стоишь. Как правило, гроссмейстеров стараются всячески уважать в любом цивилизованном месте.

Вот так всегда, стоит задать интересный вопрос, как оказываешься в дураках. Сэнсэй про музыкальные темы гроссмейстеров не упоминал, наверное, не видел в этом необходимости. Вот тебе, Николай, одно из первых доказательств необходимости продолжать обучение.

– До сегодняшнего дня некоторые основополагающие сведения считались секретными, – начал советник после того, как дверь в конференц-зал была заперта. – Если кто-то из вас имел дело с какими-то из этих сведений – ему будет полезно прослушать самую полную версию. Если кто-то до сих пор оставался не в курсе – пусть теперь слушает внимательно.

Я был не в курсе, а потому вошел в состояние мнемонической активности, запоминая каждую деталь, каждую интонацию Платона Эдуардовича, каждый шорох в зале.

Оказывается, о появлении в Тихом океане неизвестной субмарины Дмитрий знал давно – это я определил сам. Более того, выяснилось, что он сопровождал Несвицкого и видел останки потопленных броненосцев. Каюсь, в эти минуты я позавидовал своему напарнику – побывать в настоящем воздушном сражении, пусть даже в роли наблюдателя от нейтральной стороны, мне хотелось с самого детства.

Затем я узнал о японской ноте протеста. Дмитрий и тут не выказал никакого удивления – разумеется, в качестве ассистента Платона Эдуардовича он был в курсе всех местных новостей. Только…

Пока я делал подсчеты, выясняя, когда же Ледянников успел побывать в Петербурге, Несвицкий затронул эту тему сам. Привезенные из Генерального штаба данные говорили о том, что субмарина действовала в регионе еще за две недели до случая с броненосцами Куриты. Японцы зачем-то пытались засекретить данные о, по меньшей мере, пяти нападениях на грузовые суда. Британские подводные лодки, базировавшиеся в Новой Зеландии, участия во всех этих событиях не принимали, а других субмарин у англичан в Тихом океане не было. Бразильцев и испанцев тоже следовало исключить: все их военно-морские силы располагались в Атлантике, через мыс Горн не проходили, а строительство Панамского канала, начатое в восьмидесятых годах испанским правительством, заглохло из-за войны с Бразилией.

– Остается всего два варианта, – подытожил Платон Эдуардович. – Поскольку японцы обладают приблизительно тем же объемом разведывательной информации, они неизбежно придут к одному из них. Субмарина может оказаться российской…

Офицеры военно-морского флота возмущенно зашумели.

– Данные из Генерального штаба свидетельствуют, что это не так, – продолжил Платон Эдуардович, делая вид, будто не замечает их реакции. – Обе наши подводные лодки стоят здесь, в бухте Золотого Рога, одна из них проходит плановую модернизацию, другая была построена еще в первой половине века и для операций таких масштабов не годится. Я в курсе, господа офицеры. Думается, что японцы тоже знают об «Акуле» и «Миноге»; в их головы обязательно придет мысль о третьей, секретной субмарине – эту мысль желательно опровергнуть, не нарушая общего режима секретности.

Офицеры тут же замолкли. Очевидно, кое-кто сразу же стал обдумывать способы, которыми можно осуществить желаемое опровержение.

– Вариант второй, – объявил Несвицкий. – Это самый неприятный вариант – неизвестная субмарина, возможно даже не принадлежащая ни одной стране. Классический пират. Чтобы убедить вас в том, что нам придется работать именно по этому варианту, мне пришлось совершить несколько дипломатических маневров и раздобыть одну синематографическую ленту документального характера.

По команде Платона Эдуардовича половина газовых ламп была погашена, и в полумраке конференц-зала застрекотал портативный синематографический аппарат.

Насколько мне удалось понять из переплетения излучаемых Намерений, документальная съемка в подобных делах считалась явлением редким, к нему стоило присмотреться как следует, возможно – даже запомнить с точностью до кадра.

На развернутом вместо подробной карты региона экране разворачивалась настоящая морская трагедия – тонул пассажирский корабль. Большой пассажирский корабль под японским флагом.

От непосредственного момента катастрофы до начала съемок прошло немало времени – крен на правый борт был заметен невооруженным глазом. Волны уже добрались до верхнего ряда иллюминаторов, нижняя палуба неминуемо окажется под водой в течение ближайших минут.

Неведомый синематографист продемонстрировал нам процесс эвакуации, поспешный и беспорядочный. Шлюпок явно не хватало – те, что удавалось спустить, уходили прочь изрядно перегруженными. Многие пассажиры, судя по одежде – китайского происхождения, бросались в воду самостоятельно. На некоторых из них не было даже спасательного жилета, хотя в холодных водах Тихого океана не помог бы даже жилет.

Синематографист облетел корабль по кругу, поэкспериментировал с резкостью, но существенно качество изображения не улучшил.

– Сейчас вода доберется до паровых котлов, – тихо прокомментировал один из морских капитанов. – У пассажирских этого класса котлы достаточно низко. Даже если они остановили машины, котел все равно взрывоопасен. Я не вижу, чтобы они стравливали пар.

– Экипаж решил рискнуть и машин не останавливал, – грустно сказал Платон Эдуардович. – Пока шла борьба за плавучесть, капитан направил корабль к ближайшей земле. Это давало хоть какой-то шанс тем, кто сумел попасть в шлюпки.

Собравшиеся в конференц-зале напряглись, приготовясь наблюдать взрыв. Когда же кормовая надстройка вспучилась и разлетелась в стороны, выяснилось, что разглядывать-то и нечего. Воздухоплавательное средство, на котором находился оператор, очевидно, отбросило в сторону взрывной волной – мельтешение светлых и темных пятен по экрану ни о чем не говорило.

– Легкий слишком, вот и снесло, – выдохнул капитан дирижабля «Дежнев». – Снимали с патрульного. У них даже не было возможности помочь.

Наконец синематографисту удалось вновь поймать тонущее судно в объектив. От него уже отходили последние шлюпки – судя по увеличивающемуся крену, корабль должен был в ближайшие минуты перевернуться и уйти на дно. От кормовых надстроек мало что осталось – объятую пламенем корму милосердно укрывал от снимающего густой черный дым. Патрульный дирижабль подался вперед, фокус камеры сместился к носу тонущего корабля.

Внимание снимавшего привлек одетый в темно-коричневую куртку человек. Он стоял около якорного порта и вглядывался в волны. Вокруг него суетились обреченные пассажиры – типичные китайцы-переселенцы, как я понял из шепота, которым обменивались офицеры. Кто-то пытался в последние минуты соорудить из подручных материалов подобие плота, кто-то нервно ждал, пока плот будет построен, чтобы его отобрать. Большинство же бестолково бегали по наклонной поверхности или молились о чуде. На их фоне странный человек выглядел образцом спокойствия. Меньше чем на секунду фокус камеры стал аномально четким, наверное, кто-то из патрульных соорудил временную психотехническую линзу из воздуха.

Спокойный человек отбросил в сторону недокуренную сигарету и засунул руку во внутренний карман.

– В этот момент патрульные пришли к выводу, что возможности дирижабля позволяют спасти с тонущего корабля одного человека, – со вздохом произнес Платон Эдуардович.

Дирижабль снизился, описал дугу вокруг носа, на мгновение отбросил тень на палубу. Если раньше его замечали единицы, к числу которых человек в куртке, очевидно, не относился, то теперь люди на палубе как по команде бросились ему навстречу. Все, кроме незнакомца. Подобное поведение заставило синематографиста поймать его лицо крупным планом. Во взгляде незнакомца читалась неприкрытая ненависть.

Камера резко дернулась в сторону, запрокинулась и стала показывать вылинявшую от времени и непогоды газовую камеру. Мелькнул и тут же исчез из кадра окровавленный платок.

– Неизвестный, которого патрульный выделил за проявленное мужество и решил спасти, обстрелял оператора Куросаву, тяжело ранил пилота и убил дежурного психотехника, – раскрыл тайну смены ракурса Несвицкий. – Куросава был вынужден принять управление патрульным дирижаблем на себя. Сейчас мы увидим последние кадры этой хроники.

Из записи кто-то вырезал кусок – изображение дернулось, и перед нами снова возник тонущий корабль. Теперь расстояние до него увеличилось как минимум втрое – в кадр попали две перевернутые шлюпки, густо облепленные мокрыми людьми, какие-то совсем уж невообразимые плоты, отползавшие в сторону от места катастрофы. Дыма стало гораздо больше – перед тем как уйти на дно, судно занялось пламенем практически полностью.

Человек в коричневом по-прежнему находился на носу, теперь он копошился в каком-то объемистом мешке, что-то деловито монтировал. На удаляющийся дирижабль он уже не обращал никакого внимания.

Палуба вздрогнула и рывком приподнялась вверх и в сторону. Человек в коричневом, казалось, только этого и ждал. Немногие к тому моменту еще остававшиеся в живых пассажиры отчаянно цеплялись за поручни, кого-то безжалостно выбросило за борт. Мешок, с которым работал незнакомец, медленно скользнул вниз – человек запрыгнул внутрь, закрылся изнутри и сделал что-то, отчего мешок раздулся до шарообразного вида, перекатился по палубе и свалился в воду. Камера попыталась поймать его в фокус, но ветер над местом происшествия развернул дирижабль на сотню с лишним градусов, заставив Куросаву вернуться к штурвалу.

– Пассажирский корабль «Кама Икада» следовал рейсом Шанхай – Сан-Франциско, – зачитал Платон Эдуардович из лежащей на коленях папки с бумагами, пока мы приходили в себя после увиденного. – Семнадцатого января тысяча девятьсот девяносто первого года, в десять часов утра, так, тут координаты… да, возле Токара-Ретто дежурный психотехник заметил прямо по курсу неизвестный объект искусственного происхождения, предположительно подводный корабль. В ответ на предложение назвать себя, переданное посредством семафора, субмарина выпустила по «Кама Икаде» две торпеды – вероятно малого калибра, поскольку после получения пробоин японский пассажирский корабль боролся за жизнь еще полтора часа. Экипажу удалось направить «Кама Икаду» в направлении острова, однако скорость быстро падала. В начале двенадцатого сигнальный дым был замечен патрульным дирижаблем «Дзансин».

– Сколько людей было на «Кама Икаде»? – осторожно поинтересовался Дмитрий. – Сколько из них спаслись? Я видел, что спасательных средств было явно недостаточно…

– По официальным данным компании, которой принадлежал корабль, в момент катастрофы на нем находились четыреста двадцать два пассажира и тридцать шесть членов экипажа, – моментально ответил Несвицкий. – Я давал эту пленку на растерзание нашим аналитикам. Они поломали головы и пришли к выводу, что эта цифра серьезно занижена. Не учтены нелегалы, контрабандисты и дети. В противном случае спасательных средств хватило бы на всех. Что до вопроса о количестве спасшихся – это отдельная тема для разговора. Спаслись пятеро, один из них оказался вахтенным матросом – от него наши японские коллеги смогли узнать детали, которые я только что зачитал.

Даже не будучи «психом», можно было заметить, как посерьезнели собравшиеся: подтянулись офицеры ВВС, помрачнели приглашенные капитаны военно-морских сил, замкнулись, не желая усиливать свое впечатление восприятием чужих эмоций, психотехники.

– Черт побери, – тихо выругался пожилой моряк в дальнем конце стола. – Это же тысячу человек положили двумя выстрелами. Гражданское судно…

– Сумасшествие какое-то, – поддакнул кто-то со стороны авиаторов. – Это же противоречит всем международным законам. Классическое пиратство, любого из экипажа можно без суда отправлять прямиком в ад…

– Так их сначала еще поймать надо, – огрызнулся морской капитан, впечатленный зрелищем потопленного корабля. – Конечно, подводная лодка далеко не уйдет, а ну как ей оказывает поддержку еще какое-то судно? Или, чего доброго, дирижабль? Вовек не найдем, а и найдем – не сможем доказать, что они это именно они.

– Вы совершенно правы, Леонид Аркадьевич, – вмешался Несвицкий. – Но теперь вам уже известно, что это только половина проблемы. Вторую половину озвучивать мне бы не хотелось, но придется. Если нам не удастся поймать этих пиратов, всех собак повесят на Россию. К величайшему моему сожалению, желания и возможности для этого есть как у японской, так и у британской стороны.

Во Фриско приличных питейных заведений было меньше, чем зубов после хорошей потасовки. Неприличных, правда, на порядок больше – особенно таких, в которых язву желудка заработать легче, чем получить бесплатный напиток от бармена.

Заведение Мак-Дональда относилось ко второй категории. За последние восемь лет его трижды поджигали не в меру патриотичные ирландцы, полагавшие, что использование ирландской фамилии в названии позорит всю нацию. Каждый раз после этих пожаров старикашка Мак-Дональд получал страховку и нанимал новых поваров, из района Кастро. Качество еды от этого не улучшалось, зато с переломанными руками, ногами и носами по кухне никто не шастал, да и текучесть кадров сводилась к нулю.

Бобби Длинный Язык, отчаявшийся заснуть в трезвом состоянии, провел в баре у Мак-Дональда целую ночь. Механик исправно соблюдал график и никогда не пропускал рюмку реже чем раз в десять минут. Не бог весть какой факт, тем более для парней его круга, но один из немногих, о котором стоило бы трепаться на следующий вечер.

Незадолго до восхода солнца, «Возвращения светила с оккупированных территорий», место рядом с Бобби занял старик с пенсне на шее и кольцом в виде семигранной гайки на пальце левой руки. Заметив украшение, Длинный Язык заказал себе вытрезвляющий коктейль и тут же залпом уронил его внутрь себя.

– Молодец, – удовлетворенно пробормотал сосед по стойке. – Только слишком поздно, друг. С него тебе следовало начинать и тут же покидать это гостеприимное местечко. Разве ты не боишься опоздать на корабль?

Бобби аж передернуло от иронии, с которой были сказаны последние слова. Он был готов признать, что кое-какие рюмки, возможно, были и лишними, но все они были выпиты по уважительной причине, в форс-мажорных обстоятельствах.

У Длинного Языка ссыхалась и покрывалась трещинками вечно влажная душа – ее следовало время от времени протирать алкоголем, смачивать виски, окунать в спиртосодержащие жидкости с головой и держать ее там, пока она не перестанет трепыхаться.

– Мэтт, дружище, – пролепетал Бобби, но обнаружил, что в отличие от души язык, наоборот, размок и стал неповоротливым. Да и не слушал его оправданий парень с кольцом. – Послушай, я тебе сейчас все…

– И правда все, – перебил тот, кого Бобби знал под именем Мэтьюс или Маттиас Кинг. – Ты уж действительно извини, «дружище». Ничего личного.

Пистолет был без глушителя, крупнокалиберный, заряженный разрывными пулями. Грохот выстрелов заставил завсегдатаев вздрогнуть и повернуться в сторону стойки.

– Внимание, друзья! – воскликнул Мэтт, поднимая к потолку руку с еще дымящимся стволом. – Следующий круг оплачиваю я! Выпьем, господа американцы, за упокой грешной души Роберта Шонсона, если она у него когда-то была!

Труп Бобби проворные мальчишки из прислуги уже оттаскивали на задний двор. Завсегдатаи переглянулись и поняли, что одним из немногих фактов, о котором стоило бы трепаться на следующий вечер, а также во все прочие времена суток и года, было то, что Бобби по прозвищу Длинный Язык провел в баре у Мак-Дональда всю ночь, а затем куда-то отошел. То ли в мир иной, то ли попросту отлить.

– Бред! – возмутился пожилой капитан крейсера «Паллада». – Частная подводная лодка! Вы хотя бы представляете, сколько стоит строительство боевого корабля?

– Разумеется представляем. – Платон Эдуардович кивнул, стоявший за его спиной секретарь немедленно подал ему очередную папку. – Вот тут у нас финансовые документы тихоокеанской верфи. Так что масштаб затрат нам известен.

– Тогда вы должны понимать, что это фантастика, а не предположение, – продолжал бушевать капитан. – Не забудьте еще о том, что необходимо обеспечивать режим секретности с того часа, как будет создан первый чертеж, до тех пор, пока ваша гипотетическая частная субмарина не скроется в нейтральных водах.

– Наши аналитики полагают, что нижним пределом затрат на такое строительство будет сто восемьдесят миллионов рублей, – произнес Несвицкий и замолчал, любуясь произведенным эффектом.

Я тоже оказался под впечатлением. Моя нынешняя заработная плата, казавшаяся неприлично высокой, по сравнению с этой суммой выглядела… нет, совсем никак не выглядела. Где-нибудь за двадцать-тридцать тысяч лет я, пожалуй, смог бы скопить на такую подводную лодку, но не раньше. Даже если буду класть все деньги на долгосрочные счета.

– Итак, какой-то индийский раджа решил построить супероружие, продал все драгоценности, накопленные предками, ухитрился при этом не обрушить рынок, а потом? – Капитан «Авроры» с улыбкой оглядел собравшихся. – Откуда ему взять специалистов, такое количество стали, оборудование? Неоткуда! Так что забудьте про идею вольных пиратов – в этом деле видна длинная рука Британской империи. Ищите мотивы!

– Мотивы? – переспросил гроссмейстер Жуков. – Лично я не вижу мотивов нарушать все международные законы без исключения, топить корабли, не обращая внимания на цвета поднятого флага, – никаких Да, японцам достается пока что больше всех, но посмотрите на цифры – их в северной части Тихого океана не в пример больше, чем всех остальных кораблей, вместе взятых!

– Кроме того, – заметил один из дипломатов, – Британия сама – инициатор создания международной комиссии для поимки пирата. Немного нелогично организовывать механизм скоординированного сопротивления морскому пиратству и одновременно его поддерживать. Англичане тоже понесли потери, мне сообщали о двух затопленных возле Гавайев кораблях. В английском консульстве по этому поводу объявляли траур. Так что государство, спонсирующее подобные акции, следует искать чуть в стороне отсюда. А пока необходимо верить в частную подводную лодку, в неведомого капитана… ну, пусть его будут звать Немо, например, – для наглядности.

– Узнают про этого «Немо» газетчики, раздуют сенсацию, выдумают какую-нибудь романтическую историю, – вздохнул Платон Эдуардович, откидываясь в кресле.

Мы заседали уже второй час, слуги трижды разносили горячий чай, дважды устраивались перерывы, на которых возле карты региона обязательно образовывалась спорящая толпа. Лично мне казалось, что единственной реальной ниточкой, за которую можно было бы зацепиться в поисках неведомой субмарины, являлась съемка таинственного человека с «Кама Икады». Дмитрий полностью со мной соглашался. Платон Эдуардович говорил, что проще вычислить цели и возможности этого капитана Немо, а затем собрать флот трех держав и превратить подводную лодку в обломки. Поиск действительных инициаторов подобного пиратства может затянуться на годы, а ущерб растет с каждым днем. Экономический, политический, гуманистический… Про гуманистический ущерб я, признаюсь, услышал от Несвицкого впервые, но, когда вспомнил количество погибших, быстро понял, как его исчислять. Когда ежедневно сотни людей гибнут в океане, а тысячи вынуждены рисковать своей жизнью, перевозя грузы из Азии в Америку и обратно, – становится не по себе. Потому как убивает их не стихия, а чья-то злая человеческая воля.

После второго перерыва на карту нанесли флажки с отметками даты и времени, в которое там проявлялся Немо. Моряки как-то сразу притихли, углубились в подсчеты, а потом дружно заявили, что все эти катастрофы одной субмариной не объяснить. Дескать, потому как скорость у этого гипотетического Немо слишком велика, плавает он без каких-то очевидных заходов на подзаправку, а торпеды у него и не думают заканчиваться, как патроны в плохих фильмах.

Как-то само собой получилось, что на третий час заседания определился состав российской части Комиссии.

Делегировали двух представителей военного флота, двух капитанов тяжелых боевых дирижаблей, по паре «психов», дипломатов и военных разведчиков – сущий Ноев ковчег.

Платон Эдуардович от участия в составе Комиссии отказался, сославшись на занимаемое положение. Оно неизбежно обязало бы японцев и англичан вводить со своей стороны какую-нибудь важную шишку и вынудило бы всех погрязнуть в дипломатических ухищрениях, совершенно излишних. Зато советник делегировал в Комиссию своего ассистента. Точнее даже, ассистентов, поскольку мы с напарником действовали заодно. Впрочем, в официальный состав я так и не попал, из-за глупого японского обычая, публично нарушать который настоятельно отсоветовал Эрнест Измаилович, тоже попавший в Комиссию. Главой российской части назначили гроссмейстера Жукова, заместителем – капитана боевого дирижабля «Дежнев», Ростислава Дмитриевича Чеснокова. Чесноков, как мне поведал по секрету Дмитрий, два года назад во время страшного шторма ухитрился спасти какое-то японское судно с важной особой на борту, был торжественно награжден медалью с российской стороны и старинной катаной – с японской.

Всего по официальным спискам в Комиссию попали десять человек. Фактически же нас оказалось двенадцать – вместе со мной за рамками списка оказался напарник Спешинского.

В распоряжение Комиссии были выделены как воздушные, так и морские корабли. Тяжелые дирижабли «Бирон» и «Дежнев», курьерские «Зенон» и «Марафонец», крейсеры «Паллада», «Багратион» и «Святополк».

Местом встречи морского флота с японцами назначили остров Токара-Ретто, возле которого был затоплен «Кама Икада». Воздушные силы, вместе с российской частью Комиссии, отправлялись на Цусиму. Официальные переговоры, составление многочисленных документов и координацию действий планировалось осуществлять оттуда.

Отправляться предстояло через два дня. Узнав об этом, Ледянников подмигнул мне левым глазом, а Платон Эдуардович – правым. Замечательный все-таки старик этот Несвицкий, даром что полномочный представитель государя. Но всего два дня… Интересно, что в моей карме завелось такого, отчего после Гатчины на одном месте мне не сидится никак? Я уже подумывал написать письмо сэнсэю и задать этот вопрос ему, но вовремя вспомнил о режиме секретности и с немалым сожалением отказался от задуманного.

Артур внимательно проверил контакты, не обнаружил видимых изъянов и счел ремонт завершенным. После подключения тока автомат ожил, педантично изучил свои внутренности и подтвердил мнение инженера лукавым подмигиванием светового индикатора.

– А ты думал, до вечера провожусь, – проворчал Артур, отодвигая ногой ящик с инструментами и запасными частями.

Теперь следовало как можно быстрее наверстывать упущенное – скармливать автомату шифровальные ленты и удерживаться от искушения нажать на кнопку анализа прежде, чем лоток с шифровками не опустеет хотя бы наполовину.

Звонок телефона застал Артура врасплох. В «Мнимую единицу» вели две телефонные линии – рабочая и экстренная. По экстренной, аппарат которой противно дребезжал на стене возле автомата, с Артуром мог связаться лишь Мерлин или премьер-министр. Обыкновенно премьер-министр был сильно занят, а психотехник старался пользоваться техническими приспособлениями как можно реже.

– Черт побери! – вырвался из поднятой трубки разгневанный голос Мерлина. – Что вытворяет твой подопечный?

– С самого начала, пожалуйста, – попросил инженер, подходя к бару, благо длина провода позволяла это сделать. Подопечных у Артура было немного, только «Посейдон» по-прежнему служил источником беспокойства. Однако список проблемных объектов мог пополниться в любой момент, согласно неписаным законам жизни о распределении неприятностей по планете. – Какой объект, что произошло, когда, откуда стало известно…

– Удивительно, – моментально успокоился главный психотехник Британской империи. – Половина земного шара сходит с ума, пытаясь сохранить секретность и тем самым спасти от паники другую половину, а ты сидишь в своей яме и ничего не знаешь!

– Извини. – Артур налил в стакан бренди на два пальца, затем немного поразмыслил и добавил еще столько же. В силу явной глобальности обсуждаемой проблемы. – Мой автомат съел какую-то дефективную шифровку и, вместо того чтобы выдать результаты, предпочел испортиться. Только что починил.

– Послушай, он у тебя точно не разумный? – Поинтересовался Мерлин после непродолжительной паузы. – Я бы на его месте…

– Абсолютно, – подтвердил Артур, гадая, что же все-таки произошло. – Это же автомат Тьюринга, имитатор разума. На творческую деятельность, а также всяческую психотронику или интуицию он не способен. Максимум – дает прогноз на основании резонанса второстепенных факторов. Лучше расскажи, из-за чего такой трезвон? «Посейдон» разбушевался?

– Не то слово, – проворчал Мерлин. – Мало того, что этот твой Тесла действует без оглядки на международные законы, так он еще и нападает без разбору на все, что плавает. Японцы от него хлебнули по полной программе – они, конечно, пытаются засекретить масштабы потерь, но всего ведь не засекретишь. А вот за что он русских обижает – не понимаю. Мне казалось, что они представляют собой единственную силу в регионе, которая способна приютить его у себя. На случай, если запахнет жареным.

– Я видел много принципиальных людей. И из их числа Тесла самый упрямый, самый фанатичный. – Инженер отпил бренди на треть, прокашлялся и продолжил: – У Теслы два пунктика, но зато каких! Первый пунктик – его предок. Я попросил раскопать архивы и выяснил, что в начале века его прадед спорил с самим Эдисоном, а также занимался изготовлением механизмов, работающих на переменном токе. После одной из самых впечатляющих демонстраций электрической машины – когда создавалась искусственная молния, бившая в землю с вершины башни, – на него подали в суд. Свыше тысячи наблюдателей целые сутки страдали мигренью, а восемнадцать из них даже попали в больницу с нервным расстройством – тогда уже знали, что психотехники одним своим присутствием способны испортить электрический механизм. Про то, что мощный разряд тока способен вывести из строя рядового психотехника, узнали лишь после случая с Теслой.

Так вот, наш Никола Тесла пошел в прадедушку. Один в один, не иначе. Мои люди обратили на него внимание после того, как он едва не восстановил ту печально знаменитую электрическую башню, которую в Америке до сих пор показывают туристам за деньги.

– Значит, электричество стало для него первым пунктиком. – Голос Мерлина был задумчив, гроссмейстер строил в уме психологическую модель. – А что со вторым?

– Тесла принадлежит к рационалистам. – Инженер проследил, как очередная шифровка заползает в недра автомата, достал следующую ленту и приготовился заправить ее. – Повернут на идее превосходства технического прогресса над психотехническим. Незадолго до того, как «Посейдон» был закончен, ему в руки попал доклад Маркса о невозможности сосуществования электрического и психотехнического направления. На всякий случай напомню…

– Не надо, – фыркнул Мерлин. – Про точку ветвления пути я помню. Как с определенного момента один из путей развития становится доминирующим, а другой обречен.

– Тесла сделал из этого доклада странные выводы. Нам удалось опросить выживших механиков, с которыми он работал, – все они утверждают, что непосредственно перед тем, как угнать субмарину, Тесла пытался завербовать их на войну против психотехники как таковой. Дескать возврат к точке ветвления еще возможен, а технический прогресс принесет пользу всем людям без исключения, а не только горстке избранных с мечами. Так что он будет топить корабли всех государств, которые ориентируются на развитие психотехники. Британские корабли он, думается, не тронет, хотя рисковать тоже не стоит.

– Не стоит, – подтвердил Мерлин. – Ты еще не в курсе, но Тесла нас тоже не жалует. Два наших пассажирских корабля, к счастью, не такие большие, как «Кама Икала», были затоплены возле Гавайских островов.

– Черт! Что им понадобилось на этих Гавайях? На пляже полежать? Там же японская военно-воздушная база…

– Тем не менее. – Голос Мерлина был мрачен. – На одном из этих кораблей находилась юная племянница премьер-министра. Так что он тебе еще будет звонить, учти.

– Зато теперь на Британию перестанут падать подозрения, – пытаясь найти хоть один положительный момент во всей этой ситуации, выдохнул Артур.

Только в безудержном цинизме еще можно было найти спасение от угрызений совести. Если бы он проследил за Теслой, не поддался на соблазн сохранения полной секретности и поместил бы на борт «Посейдона» взвод морских пехотинцев… На душе у инженера вовсю скребли кошки, нагло валялись массивные камни. По одному из этих камней в качестве незначительного утешения на израненную совесть стекала тонкая струйка виски. Слишком тонкая, чтобы принести Артуру долгожданное успокоение.

После дюжины неудачных экспериментов решили попробовать классический западноевропейский вариант с хрустальным шаром. Профессор Воронин к занятию подготовился основательно: в саквояже помимо хитроумных зеркал, линз, призм и металлических шариков удалось найти искомое – диаметром три дюйма, натуральный горный хрусталь, хотя вариант предусматривал и заменитель из чистого стекла.

– Положи вольт на стол, – попросил Сергей Владимирович ученицу. – Рукоятью к себе, лезвием к окну, чтобы кончик вольта выдавался на пару дюймов.

Ксения послушно определила вольт, уселась в мягкое кресло, специально притащенное в кабинет Поликарпа Матвеевича из гостиной. Хозяйское оказалось слишком жестким, сиденье на нем дисциплинировало, заставляло сохранять концентрацию – именно этого профессор Воронин и старался избегать.

– Постарайся расслабиться… – монотонно затянул он.

Ксения слышала этот монолог перед каждой неудачной попыткой, а потому могла продолжить его с любого места. Хрустальный шар на подставке из синего бархата Сергей Владимирович расположил между девушкой и вольтом. Сквозь хрусталь рукоять вольта выглядела как-то странно, как-то донельзя знакомо…

– Представь мысленно образ своей десницы и поднеси его к вольту, – порекомендовал профессор, когда девушка вошла в транс. – Сквозь хрусталь, прямо сквозь хрусталь. Потому что никакого хрусталя на столе нет.

На тренировках с предыдущим учителем, да и с Поликарпом Матвеевичем, Ксения училась создавать фантом – ложное Намерение, способное обмануть другого психотехника. Создание мысленного образа было сродни созданию фантома, только теперь настоящее Намерение помогало девушке добиться ощущения полновесности, материальности. Как будто настоящая рука протянулась вперед, а то, что в состоянии полной расслабленности лежало на подлокотнике, являлось очередной иллюзией.

Все предметы в комнате окутались дымкой, потеряли плотность очертаний. Только хрустальный шар остался четким – более того, он стал неестественно четким, превратился в некое отверстие, через которое проглядывало наружу будущее. Все варианты будущего. Если бы речь шла не о футуроскопическом явлении, можно было бы употребить слово «одновременно». Ксения протянула правую руку, и та беспрепятственно пересекла границу между временами. Прикосновение к вольту пробудило воспоминания. Четкие и болезненные.

Вольт символизировал фехтование, поединок за право считать себя психотехником, за право уважать себя как психотехника. Вот Ксения снова фехтует с Николаем в тренировочном зале. И снова тот медленно, не теряя уверенности в себе, загоняет ее в угол, пользуется своей длиной рук и мастерством.

И стилевидением, подсказал девушке внутренний голос. Ты узнала о стилевидении позже, а тогда тебе захотелось увидеть будущее, в котором ты побеждаешь.

Вновь перед глазами всплыли провисающая газовал камера, наклонная палуба, офицер и поддерживаемая им бомба.

– Поражено шесть секций из восьми! – отрывисто выкрикнул кто-то невидимый. – Количества имеющегося газа недостаточно, чтобы сохранять высоту! Мы падаем!

– Это не будущее, – успокоил девушку донесшийся откуда-то извне голос Воронина. – Это воспоминания о том, что могло состояться, но не состоится. Ты не выиграла тот бой, поэтому этого будущего нет.

«Я и не проиграла его», – упрямо подумала Ксения, внимательно разглядывая застывшую перед внутренним взором картинку.

– Без паники, – прозвучал в сознании командный голос. – Закачиваем весь газ в резервные камеры. Оставшиеся секции наполнить воздухом и разогреть. Этого хватит, чтобы вернуться домой…

Картинка сместилась, подалась вперед, к верхнему краю палубы, перевалилась за край… Посреди безбрежного океана собралась целая флотилия. Большие корабли и малые, морские и воздушные – все они образовывали окружность, центром которой был небольшой плот с оранжевой палаткой на нем. Палатка притягивала взгляд, и было совершенно очевидно, что в ней скрывается какая-то ценность. То, что способно послужить поводом для войны, которой еще никогда не бывало. Корабли кружили вокруг плотика, окружность постепенно сжималась.

– Ты в промежуточном состоянии, – прокомментировал голос Сергея Владимировича. – Твое сознание блуждает среди несформированных вариантов будущего, возможно, цепляется за какие-то из них. Но ты свободна выбирать. В твоей власти увидеть будущее любого знакомого тебе человека. Единственное исключение – ты сама. Как тебе уже известно на собственном опыте, в свое будущее заглядывать нельзя. Попробуешь или на первый раз хватит?

«Знает ведь, что попробую», – подумала Ксения, пытаясь отыскать будущее пропавшего без вести брата. Мировосприятие потеряло линейность, превратилось в витраж, количество фрагментов витража начало стремительно расти, а четкость каждого – снижаться. Появилось ощущение тяжести в груди и глазах, дышать стало тяжело, разглядывать витражи – еще тяжелее. На мгновение перед Ксенией возникло видение заморского города, с огромным оранжевым мостом, сотнями фуникулеров и тысячами тайн, одна другой опаснее.

– Может быть и не здесь, – услышала она знакомый голос, – только начинать все равно придется отсюда. В Алькатрасе могут знать этого человека, у меня такое предчувствие.

– Это у меня предчувствие, а не у тебя, – неожиданно обиделась на Николая девушка, но в этот момент что-то нарушилось и к ней пришло беспамятство.

Заведение под вывеской «Олд вэй» тоже принадлежало Мак-Дональду, правда, через подставных лиц. В отличие от той забегаловки, где принял смерть Бобби Длинный Язык, здесь можно было обедать без опасений за свой желудок, любоваться на длинноногих официанток, страстных танцовщиц и ставить деньги на регулярно проводившиеся тараканьи бега.

Когда Мэтт перешагнул через порог, его часы на цепочке показывали без трех минут час, мертвый сезон для любителей увеселений, зато самое подходящее время для конфиденциальных встреч. Старый Ник пришел заранее, об этом говорила наполненная окурками пепельница и сложенная вчетверо газета. Мэтт знал, что под газетой наверняка лежит скорострельный пистолет, он и сам предпочитал такие меры предосторожности. Иное дело, что сейчас ему не хотелось бы увидеть это оружие в действии.

– Ты пунктуален, – заявил Старый Ник таким тоном, каким было бы куда уместнее высказывать упреки. – Вокруг чисто, мои люди уже все проверили.

В отсутствие слежки Мэтт поверил сразу же, профессионалы уровня Ника слов на ветер не бросают. Сказано – нет, значит, можешь расслабиться. В дозволенных пределах, конечно.

– Я его нашел, – бросил он, подзывая официантку. – Он ушел в запой и находился в паре шагов от того, чтобы начать рассказывать лишнее. Вас же предупреждали, что прозвище Длинный Язык дается неспроста.

– Он был одним из лучших механиков в этой дыре, – выругался Старый Ник, раскуривая еще одну гаванскую сигару. – Учитывая, что кто-то должен работать с рацией на земле, у меня снова образуется дефицит кадров. Полторы тысячи за нового механика!

– Долларов? – усмехнулся Мэтт. – Потратьте их на девочек.

– Британских фунтов стерлингов, – чуть нахмурившись, пояснил Старый Ник.

Официантка подбежала к столику, приняла заказ и стремительно удалилась на кухню.

– Только не ждите, что я вытащу его из заднего кармана брюк, – предупредил Мэтт. – Организация у нас хорошая, но и механика, чтобы подходил, найти не так-то просто. Требования к здоровью и габаритам те же?

Старый Ник посмотрел на него как на сумасшедшего, помахал раскуренной сигарой перед своим носом, затянулся и выпустил в воздух порцию дыма.

– Разве у меня что-то может измениться? – спросил он, давая всем видом понять, что это риторический вопрос. – К следующему заезду подготовишь человека – получишь сумму. Не уложишься… с каждым рейсом будет увеличиваться штраф. Сначала это будет триста фунтов, затем больше.

Мэтт поежился. Иметь дело со Старым Ником было выгодно, но чертовски опасно. Столь же опасно, как и провозить на территорию протектората колумбийские зелья, за распространение которых японские копы обезглавливали без суда и следствия. Его недаром прозвали Старым, хотя по внешнему виду ему вряд ли можно было дать больше сорока пяти.

– Найду, – собравшись с духом, пообещал Мэтт. – А если сам не найдется, обучу кого-нибудь из наших ударных отрядов, там парни собрались все как на подбор: в меру яйцеголовые, местами вообще с поехавшей крышей. Из таких самые лучшие бомбисты выходят, а если из человека можно сделать бомбиста, то и механика как-нибудь сделаем.

– Без разницы, – буркнул Старый Ник, с подозрением глядя на подходящую официантку. – Мне нужен человек, а откуда он будет – без разницы. Главное, чтобы хотел и умел работать. И чтобы без психотехники и наркоты – с этим у меня в команде строго.

Мэтт возблагодарил Троицу за то, что Старый Ник не принадлежал к числу «психов» – в противном случае случился бы немалый конфуз: внутренний голос Мэтта продолжил список грехов и ехидно поинтересовался у своего обладателя, не предпочитает ли господин Тесла иметь в экипаже выходцев из Кастро. К счастью, язык оказался умнее внутреннего голоса и не шевельнулся.

– Пять минут второго, – объявил Тесла, вставая из-за столика. – Сожалею, но мне пора. Если не жалко наличных, можешь даже расплатиться за двоих.

«Конспиратор, – неожиданно озлобился Мэтт. – Сам заметет следы, а мне отдувайся, подыскивай себе алиби».

Господин Тесла неторопливо прошагал к выходу, возле двери оглянулся и нарочито вежливо покачал головой. Следом за ним поспешил выскочить на улицу Маттиас Кинг. Из газет, купленных на следующее утро, он без всякого удивления узнал о пожаре в подсобных помещениях кафе «Олд вэй». Труп, который полицейским так и не удалось опознать, конечно, же принадлежал официантке.