Битва за небо

III

Под ногами мягко пружинили резиновые чешуйки пола. Шаг, другой, третий. Больше трех шагов сделать все равно не получается, слишком мала каюта, даром что двухместная. Сразу под перекрытиями пола – технические помещения. Под каютой, в которой расположился Николай, – балласт: несколько тонн воды. Если приложить ухо к полу и отрешиться от деловитого гудения мотора, можно даже услышать тихий плеск. Или подумать, будто его слышишь.

Николай, наверное, в сотый раз подошел к иллюминатору и посмотрел наружу. Небеса пополам с налипшим по ту сторону стекла снегом, редкий туман вдалеке. Только это вовсе не туман, а самые настоящие облака, из которых совсем недавно высыпались на землю мириады снежинок.

Утром, незадолго до восхода солнца, на горизонте должна была показаться Москва. Сначала Николай хотел дожидаться этого момента на прогулочной палубе, но суровый ветер и лютовавший на высоте мороз превращали ожидание в никому по сути не нужный подвиг. В застекленной же кают-компании пассажиры играли в карты, слушали патефон и вели светские беседы. Среди них Николай ощущал себя белой вороной. У него не было счета в банке, собственного предприятия, титула, влиятельных и обо всем осведомленных друзей. Он даже не был мастером психотехники: новая, даже не поцарапанная рукоять, выглядывающая из-за плеча, простенькие ножны с единственным опознавательным знаком, причислявшим его к выпускникам частной школы Поликарпа Матвеевича Архипова, – все мало-мальски заметные детали выдавали в нем только что состоявшегося подмастерья. Таким, как он, отчего-то оказывающимся в светском обществе, полагалось молчать и с почтительным видом выслушивать каждого, вознамерившегося потрепать языком. Добро бы разговаривали на умные, заслуживающие внимания темы: о последних достижениях науки, новых психотехнических школах, о политике, в конце концов. Все была бы образовательная польза. Увы, даже до разговоров о литературе дело доходило не часто.

Потому Николай, проведя в кают-компании первые пять часов полета, зарекся ходить туда без особой нужды. А по сторонам неплохо смотреть и из других мест.

Соседом по каюте оказался пожилой промышленник из Екатеринбурга. Он приезжал в столицу на подписание какого-то крупного контракта. Отмечать это событие промышленник начал еще на католическое Рождество, финальную часть большого загула предстояло провести у себя дома, в кругу компаньонов и родственников. Даже не прибегая к стилевидению, Николай знал, что все время в пути промышленник потратит на оттачивание умения храпеть и поддержание себя в запойном состоянии. Вот и сейчас сосед по каюте спал, уронив на пол пухлую волосатую руку. Сеанс бесперебойного храпа продолжался более часа. За этот срок Николай успел избавиться от сонливости, проделать малый комплекс дыхательных упражнений, исходить каюту по прямой и синусоиде, а также во всех подробностях разглядеть налипшие по ту сторону иллюминатора снежинки. Применять психотехнику против храпящего новоиспеченный подмастерье не решался. А ну как переусердствуешь ненароком да и задушишь спящего.

– Ну и черт с морозом, – решился наконец юноша. – Если промерзну как следует, может, буду спать без проблем.

В свое время, пока Николай не научился искусству бесшумного передвижения, сэнсэй страшно возмущался, топал ногами и ругался на мертвых языках. Потом, когда его старший ученик освоил все необходимые хитрости и мог стянуть блинчик из-под носа у бдительной Оксаны, пришло время ругать других учеников. И снова были топот, едкая критика, насмешки и возмущение, но уже в адрес Пашки или Мишки. Очевидно, в комбинации этих средств самовыражения крылась великая сэнсэйская тайна, позволявшая превращать неуклюжих мальчишек в опытных «психов», сдающих экзамен на право владеть мечом без единой оплошности.

В коридор Николай прошел, не потревожив храпящего. И по коридору прошел тише некуда, шалости ради – на руках и с зажатыми в зубах ножнах. Ножны пахли свежей кожей, сандалом и еще чем-то незнакомым. То ли смазкой, то ли еще чем.

Обзорная площадка встретила юношу характерным психотехническим сквозняком, коротким глухим хэканьем и свистом рассекаемого воздуха. Свободные от вахты корабельные мастера, понял Николай, заметив стоящего поодаль человека в той же форме, что и сражающиеся. Стоящий вздымал меч над головой и поддерживал своей энергией ту Воздушную Ловушку, которая удерживала в узде ветра вокруг дирижабля.

Поединки между мастерами-психотехниками Николай видел не в первый раз, на ежегодном гатчинском турнире сходились фехтовальщики куда более умелые, нежели, эта пара, но посреди небес, балансируя на скользких обледенелых перилах, в его присутствии еще не сражался никто.

Сталкивались стремительные мечи, уничтожали друг друга Воздушные Ловушки, разлетались в разные стороны недолговечные фантомы и обрывки искусственно погашенных Намерений.

«Завидую, – признался себе Николай, непроизвольно опуская руку к своему мечу. – Когда еще мне хватит сил и умений на такой поединок? И хватит ли их вообще?»

«Психи» соскочили с перил, закружились меж опорных колонн, то и дело отталкиваясь от них в разнообразных экзотических прыжках.

– Каждый развлекается как может, – заметил кто-то из-за спины Николая.

Подмастерье вздрогнул от неожиданности. Увлекшись наблюдением за фехтовальщиками, он забыл обо всем остальном.

«Вот чего стоят мои умения, – с горечью подумал Николай. – По сравнению с профанами могу и покрасоваться, но стоит рядом оказаться мастеру – пшик. Гордыня – смертный грех. Так мне и надо, грешнику закоренелому».

– Извините, что побеспокоил, – продолжил незнакомец за спиной.

Теперь, оправившись от шока, Николай чувствовал его стилевидением. Пока еще смутно, как в туманном облаке, но с каждой минутой все четче и четче. И еще – никакой это был не незнакомец.

– Мне тоже не спится в эту ночь. Я честно пролежал на койке четыре часа, но потом бросил себя обманывать, оделся и пошел сюда. По-моему, обзорная площадка – самое подходящее место для всех, страдающих бессонницей.

Манера строить фразу была уловлена стилевидением, которое моментально выдало результат.

– Вас зовут Дмитрий Никанорович. Ледянников Дмитрий Никанорович, – уверенно произнес Николай. – Вы учились у Поликарпа Матвеевича задолго до того, как в его школу поступил я. Если не ошибаюсь, второй или третий выпуск.

– Сэнсэй всегда знал, кого брать к себе в ученики, – удовлетворенно вздохнул Дмитрий Никанорович. – Только вот есть одна небольшая загвоздка: ты меня не узнал.

– То есть как это… – попробовал возразить молодой человек, но увидел в руке собеседника малиновую корочку и умолк.

– Меня зовут Тихон Андреевич Новгородцев, – не разжимая губ, прошептал Дмитрий Никанорович. Николаю оставалось только восхититься тем мастерством, с которым была произведена воспроизводящая голос Воздушная Ловушка, приставленная вплотную к его уху. – Мы с тобой, на всякий случай, еще не знакомы. Познакомимся как следует за завтраком, постарайся не опоздать.

«Стоило покинуть школу, как тут же вокруг что-то начинается», – подумал Николай, послушно кивая.

– Вот и замечательно, – улыбнулся собеседник. – Я, собственно говоря, только потому и пришел на этот морозище, чтобы предупредить тебя. А сейчас вернусь к себе в номер и стану храпеть наподобие твоего промышленника.

Движения Дмитрия Никаноровича были осторожными, тщательно выверенными. Казалось, помимо разговора с юношей мастер-психотехник делает еще какое-то дело – не менее важное и очень-очень сложное. Вот он сделал легкий поклон, отступил к двери в коридор, быстро подмигнул Николаю и каким-то незапоминающимся образом растворился в воздухе.

– Чертовщина, – пробормотал Николай, оглядываясь по сторонам.

Фехтовальщики продолжали свой танец на перилах, дежурный психотехник по-прежнему вглядывался вдаль. Как будто и не было этой встречи.

Согласно расписанию в Шереметьево дирижабль прибывал сразу после завтрака. Компания, организовавшая перевозку, должно быть, зарабатывала уйму денег, перевозя транзитных пассажиров из столицы в Москву менее чем за двадцать часов, из которых больше половины приходилось на темное время суток. Вообще-то воздушный корабль мог лететь гораздо быстрее, Николай читал в газетах сообщения о поставленных в Японии рекордах: группа «психов» меньше чем за час разгоняла дирижабль до 212 километров в час. Разумеется, сконструированный для гонок, максимально облегченный, может быть, даже вовсе лишенный паровых двигателей, газового резерва и прочих вещей, столь необходимых в длительном путешествии.

«Михайло Ломоносов», на котором летел Николай, не претендовал на призы за скоростную доставку пассажиров. Владевшая им компания делала ставку на комфортное размещение и минимальные цены за окружающее великолепие. Первые несколько часов Николай не понимал причин, по которым Поликарп Матвеевич заказал билет именно на этот рейс. Ближе к вечеру понял и был благодарен сэнсэю. За девять дней, которые должно было занять путешествие до Якутска, освоиться в воздухе, привыкнуть – пусть даже в качестве пассажира – к специфике проживания на воздушном корабле мог кто угодно. Страховка от воздушной болезни, агорафобии, десятка прочих психических расстройств, возможность задать практически любой вопрос свободным от вахты членам экипажа – это стоило лишних денег, потраченных за право лететь на таком пассажирском дирижабле.

О том, что «Ломоносов» уже пролетает над Москвой, Николай понял по оттенку облаков, проплывавших за горизонтом. В естественных условиях такой оттенок серого, нездоровый, мышиный, но с явственными черными прожилками не встречается. Его создает человек: построенные им фабрики, скопление машинерии, ежедневно сжигающей сотни вагонов отборного угля. Воистину мудрый закон издал государь император, когда запретил тяжелую промышленность в Санкт-Петербурге и десятке городов поблизости. Градоправитель Москвы, как писали газеты, ежегодно пытался избавить горожан от особо крупных заводов, вывести их за городскую черту и тем самым хоть немного очистить воздух на улицах. Насколько удачны были все эти попытки, Николай видел в иллюминатор. Где-то под дирижаблем проплывали черные от сажи крыши домов, грязные улицы, чахлые деревья да этого индустриального серого оттенка проплывающие облака.

Спать отчего-то совсем не хотелось. Да и возможностей заснуть было не слишком много – сибирский промышленник пребывал во власти кошмаров, перемежал громогласный храп со стонами, нецензурными выкриками и требованиями принести ему ямайского рома. Николай утешал себя тем, что где-то в районе полудня сосед проснется, пойдет в бар и просидит там до полуночи, но даже эти размышления не могли вернуть юноше сон.

Овцы послушно прыгали через заборчик, фехтовальные упражнения вспоминались и представлялись с безупречной четкостью. Когда же стало ясно, что многократно испытанные приемы не помогают, стройность мысли куда-то исчезла. Вспомнилась школа, сэнсэй, упавшая в обморок и не приходившая в себя двое суток Ксения, Пашка, едва не победивший будущего подмастерья за три часа до экзаменов. Николай думал о том, что Поликарп Матвеевич уже встал с постели, проделал утренние упражнения, вскипятил самовар и теперь терпеливо дожидается почтальона с новыми заграничными журналами. О том, что старшие ученики неторопливо просыпаются в отведенном для них крыле. О том, что с его отлетом в школе почти ничего не изменилось, разве что освободилась крайняя комната, да в церемониальной на одну из полок лег отслуживший свое именной вольт. Прогнать эти мысли отчего-то не удавалось – ни одна из проверенных техник контроля над мышлением не помогала. Вот тебе и качественное образование, меньше надо было ушами хлопать, больше практиковаться. Когда сто одиннадцатая овца флегматично перепрыгнула через заборчик и растворилась в воздухе, Николай понял, что заснуть не удастся, как тут ни старайся. Сосед-храпун не унимался, и подмастерью пришлось снова встать с порядком изъезженной койки.

«Лучше замерзну, чем помру от тоски и бессонницы», – решил юноша и бесшумно вышел из номера.

В Мариенбурге, гатчинском пригороде, еще несколько лет назад считавшемся отдельным поселком, все почтальоны знали привычку Поликарпа Матвеевича читать перед завтраком. Лишь немногие из них помнили, отчего письма в школу Архипова доставляются без задержек и промедления. Крышу почтового управления с тех пор неоднократно чинили – по совершенно иным причинам, – но это не мешало ветеранам почтовой службы вздрагивать от стука болтающихся на сквозняке форточек, а также ежегодно выделять средства на укрепление кровли и вызов трубочиста.

Вот почему конверт с печатью Департамента Психотехники добирался до Поликарпа Матвеевича не два с половиной дня, а только полтора. Доставить сообщение на первом этапе его пути взялся Федор Парамонов, гатчинский почтовый чиновник, по воле случая увидевший лицевую сторону конверта именно тогда, когда в его присутствии упаковывался мешок для перевозки корреспонденции из петербургского почтамта в гатчинский. Если бы не старый, граничащий с глубочайшим почтением страх перед Поликарпом Матвеевичем, Парамонов доставил бы письмо еще раньше, часов в десять вечера – сразу после того, как вернулся по железной дороге в родной город. Тем не менее, когда сэнсэй завершил каждодневную пробежку, в почтовом ящике его ожидало долгожданное известие.

Тихо хрустнул сургуч, стремительный взмах, свист рассекаемого воздуха – Поликарп Матвеевич мечом аккуратно отделил от лежавшего на столе конверта тонкую полоску, изучил полировку на предмет отсутствия царапин и только после этого проверил содержимое письма.

– Вот теперь все получится, – пробормотал сэнсэй, дотрагиваясь кончиком меча до самовара.

– Будешь звать Воронина прямо с самого утра? – поинтересовался гость сэнсэя, пододвигая к себе тарелку со вчерашними блинчиками. – Или прислушаешься к моему совету и не станешь форсировать события? Я бы рекомендовал устроить для Ксении малый курс самодисциплины. Футуроскопия – заманчивая способность, а будущее способно соблазнить даже самых крепких духом людей.

– Она уже получила урок, – возразил Поликарп Матвеевич. – Трехдневная кома не может пройти бесследно. Я не в силах придумать более грозное предостережение для девочки. Ей же до сих пор по ночам снятся кошмары. Моя спальня расположена через стенку от ее комнаты – я периодически слышу эти крики…

– Что она кричит? Признавайся! Она же что-то знает…

Сэнсэй смущенно отвел взгляд в сторону, не глядя на гостя, налил себе чаю и тут же ополовинил кружку.

– Мне беспокойно за Николая, – наконец-то пробормотал Платон Матвеевич. – Она зовет его, просит быть осторожнее. Очень много непонятных слов и оборотов. Мне иногда кажется, что они относятся к воздушной или морской тематике – это было бы еще как-то объяснимо.

– Девочка может рассказать об увиденном в подробностях? – Гость сосредоточился, запоминая каждое слово.

– Она просыпается от каких-то кошмаров, но ничего вспомнить не в состоянии, – покачал головой сэнсэй. – Теперь ты понимаешь, отчего я так спешу с Ворониным? Он в этих делах специалист и сможет защитить Ксению – мне очень хочется в это верить. Футуроскопия недаром встречается так редко. Этот дар очень опасен для обладателя…

Где-то в хозяйственном крыле хлопнула дверь. Гость быстро доел блинчик, допил свой чай и поднялся из-за стола.

– Мне пора, – заметил он. – Не надо, чтобы меня увидел ктонибудь, пусть даже случайно.

– Заходи завтра с утра, – попросил Платон Матвеевич. – Пофехтуем, поговорим по душам…

– Разве я когда-нибудь отказывался? – с усмешкой заметил гость. – Разумеется приду. Чай у тебя больно хорош. Да, напиши письмо Кольке. Я слышал, что любое вмешательство в развитие событий способно изменить будущее, особенно то, которое зафиксировано чьим-то предвидением. Хуже вряд ли будет. Как там по-латыни будет – кто предупрежден…

– …тот вооружен, – заключил сэнсэй, машинально поглаживая свой меч. – Ты прав. Надо написать письмо. Но профессора Воронина я все равно приглашу. Сегодня же. Пашку к нему пошлю.

– Не буду спорить. – Гость подобрал свое оружие, поправил одежду и направился к выходу. – Когда живешь с человеком через стенку – многое становится очевидным.

Лежавшая на подоконнике кошка чуть приоткрыла левый глаз и снова погрузилась в утреннюю дрему.

Тихо скрипнула дверь, и в доме опять наступила условная утренняя школьная тишина. В обеденном зале остывал самовар, тикали напольные часы, подаренные учениками первого выпуска. В хозяйственном крыле гремела сковородами и кастрюлями Оксана, в ученической кто-то уронил на пол вольт. И только пустая чашка свидетельствовала о том, что Поликарп Матвеевич в самом деле принимал у себя гостя.

Дмитрий летел первым классом, в отдельной каюте с баром, небольшой корабельной библиотекой и еще несколькими демонстративными элементами роскоши, совершенно нефункциональными и громоздкими. Всякий раз, входя к себе, Ледянников ощущал несоразмерность предоставленного ему номера и имеющихся потребностей. Определяемая психотехническими ритуалами жизнь оставляла мало времени на общепринятые развлечения. Даже популярный синематограф с таперами или записанным на пластинку звуковым сопровождением не развлекал, а только наводил на тягостные размышления о человеческой природе. Будь его воля, Дмитрий поменял бы билет на эконом-класс и весь рейс трепался бы с соседями: купцами, инженерами, школьными учителями. Вот где искренность Намерений, приязнь и понимание. Но поручение Платона Эдуардовича, а в особенности те сведения, которые он вез во Владивосток, требовали особых мер безопасности, в частности – отдельной одноместной каюты.

Те же меры безопасности, в сущности, определили и рейс, и время отправления Дмитрия. Узнав о том, что к месту работы ему предстоит добираться медленно и с пересадкой, «псих» едва не устроил в кассе аэропорта локальный смерч, но вовремя одумался и решил не привлекать к себе внимания.

«Стоило ли рассматривать встречу с выпускником родной школы как приятную неожиданность?» – думал Дмитрий, проходя мимо кают-компании. Несмотря на ранний час, там по-прежнему сидели какие-то люди. За центральным столиком вяло играли в бридж; сидя на диванчике, дремал известный банкир; четверо прилично одетых юношей флегматично пили водку.

Пройдя по выложенному ковровой дорожкой коридору, Дмитрий почувствовал какой-то подозрительный психотехнический ток. Несведущий человек, возможно, принял бы его за легкий сквозняк или последствия пребывания на открытой смотровой площадке. Ученик школы Архипова такой ошибки не допустил. Слегка замедлив шаг, он бросил свое внимание вперед, подобно шару для игры в боулинг. Шар-внимание, вопреки силе притяжения, проскакал вверх по лестнице, прокатился по следующему коридору, скользнул сквозь дверь в номер Дмитрия и распался на составляющие.

«Псих» рефлекторно поднес руки к голове, несколькими энергичными движениями прогладил виски, провентилировал легкие – и только после этого осмелился медленно вынуть из ножен свой меч.

Чужой. Незваный гость в его номере. Затаившийся, вооруженный, обладающий психотехническими способностями. Враг.

Шума шагов вошедшего в боевой режим Дмитрия не услышал бы ни один следопыт мира – его попросту не было. Легкое уплотнение воздуха, созданное его волей, поглощало звуки шагов, дыхание, шорох одежды.

Как и ожидал Дмитрий, дверь была заперта. Заперта на два с половиной оборота – классический шпионский трюк из дешевой детективной литературы. Обычный человек такой замок способен запереть только на целое количество оборотов, отпереть же без отмычки не сможет даже подходящим ключом. Неизвестный не только проник внутрь, но и старательно уничтожил все следы своей деятельности. Почти. Некоторые следы, специально оставленные Дмитрием и служившие сторожевыми метками, тоже оказались повреждены. Факт уничтожения некоторых припрятанных меток вызвал у Дмитрия тот самый психический ток, а значит, разрушил намерения неизвестного.

Что есть в номере такого, что можно было бы похитить, подсмотреть или уничтожить? Действительно ценного, а не барахла? Все документы Дмитрий хранил при себе, оружие носил на поясе, деньги – в бумажнике.

Остановившись в шаге от двери, Дмитрий забросил в номер еще один разведывательный психотехнический зонд. На этот раз незнакомец действовал осторожнее. Он уже понял, что его присутствие обнаружено, и теперь искал пути к отступлению. Влетевший в номер зонд испарился под хлестким психотехническим ударом. Не мечом, девольтирующим искусственные энергетические структуры, как поступали большинство психотехников, а ответным волеизъявлением, отточенным не хуже меча. Из этого следовало, что незнакомец умен, полон сил, жесток и настроен решительно. Что значит «решительно» в данном контексте, Дмитрий старался не думать. Философия самураев, ориентированная на мысли о смерти, никогда не вызывала в нем восторга.

Дмитрий осторожно сформировал из Воздушной Ловушки отмычку и запустил ее внутрь замка. Два с половиной оборота. Сосредоточившись на механизме, Дмитрий едва не упустил из виду другой источник опасности. От нападения спасли условные рефлексы, выработанные еще в стенах школы. Через щель под дверью в коридор влетело два управляемых врагом предмета.

От одного Дмитрий отмахнулся мечом. Лезвие рассекло предмет надвое, а заодно и повредило управляющую траекторией Воздушную Ловушку. От второго удалось уклониться, только сделав высокий прыжок. Атаковавшие Дмитрия предметы оказались сюрикенами. Второй сюрикен метнулся вслед за подскочившей к потолку целью, но незнакомец не справился, и остро отточенная металлическая пластина застряла в правом каблуке мишени.

Приземлиться без проблем Дмитрию так и не дали. Стоило ему коснуться ногами ковровой дорожки, как дверь распахнулась и едва не сбила психотехника с ног. Стремительная черная молния пронеслась по коридору, размахивая мечом и еще чем-то, сверкнувшим в тусклом свете газовой лампы. Рука Дмитрия скользнула к висевшей на поясе кобуре. Раньше ему никогда не приходилось стрелять от бедра. К счастью, инстинкт самосохранения распорядился талантом верно. Револьвер выстрелил дважды, в тот самый момент, когда одетый в черное человек ласточкой нырнул в лестничный пролет. Выпущенные напоследок сюрикены оказались сбиты пулями – невероятная меткость, если на секунду забыть, что только что произошло сражение двух Мастеров.

Чуть подрагивающей от избыточного напряжения рукой Дмитрий поднес револьвер к лицу и внимательно осмотрел механизм. Он точно помнил, что трижды нажимал на курок. Быстрый осмотр показал, что о пистолете можно на время забыть: на третьем выстреле револьвер дал осечку, и предназначавшийся человеку в черном патрон застрял в барабане.

– Повезло, – выдохнул Дмитрий, подумав о том, что осечка могла произойти чуть раньше. Затем он вспомнил, каким грохотом сопровождались выстрелы, и удивился, что никто из пассажиров до сих пор не выскочил в коридор. Осторожность? Или психотехническая наводка, позволяющая погрузить спящего человека в такой глубокий сон, что в течение суток разбудить его не сможет никто. Думать о том, что все пассажиры первого класса мертвы, не хотелось. Стиль человека в черном не предусматривал ненужных убийств.

«Псих» встал на колени, вытащил из каблука сюрикен и взвесил его на ладони. Тяжелое, замечательно сбалансированное оружие. Металлическое – наверняка для попутного уничтожения всех встречаемых на пути Воздушных Ловушек, сигнальных меток и тому подобных энергетических конструкций. Найдя остальные сюрикены, Дмитрий выбросил два поврежденных в корзину для мусора, а пару целых положил себе в карман. На всякий случай.

Теперь можно было переходить в контрнаступление. Приготовившись наткнуться на гору трупов, Дмитрий подкрался к кают-компании, проверил ее зондом и несколько успокоился. Люди по-прежнему играли в карты, пили алкогольные напитки и бессвязно рассказывали друг другу какие-то лишенные всяческой морали истории.

«Господи, я же стрелял дважды», – с тоской подумал Дмитрий, когда осторожно подошел к входу в кают-компанию. Это каким же надо быть мастером, чтобы заставить хотя бы одного человека игнорировать прозвучавший в десятке метров от тебя выстрел! Или…

Приступ озарения продолжался. Когда Поликарп Матвеевич прививал ученикам навыки стилевидения, Дмитрию эта сторона психотехнического мастерства не давалась. Сейчас же вся наука пошла впрок. Синтез аналитического мышления и недоразвитого стилевидения породил догадку. Страшную догадку.

«Рискну», – подумал Дмитрий и в два прыжка оказался на пороге кают-компании. Перед глазами мелькнуло черное пятно. Трофейные сюрикены отправились в полет, снова от бедра, как будто в сознание российского психотехника вселился дух техасского рейнджера. Дмитрий вложил всю накопившуюся кинетическую энергию в единственный удар.

Стоп-кадр.

Небольшой зал с низким потолком, тусклое освещение в виде семи небольших газовых ламп. Через большое – во всю дальнюю стену – окно видны массивные трубы какого-то завода, клубы сизого дыма, разлетающиеся в разные стороны под влиянием ускоряющей ход дирижабля Воздушной Ловушки.

В помещении беспорядок. Стойка бара залита «Кровавой Мэри» в вампирском исполнении – настоящей русской кровью с настоящей русской водкой. И то и другое стекает на пол, впитывается в бурый ковер. Цвет ковра при этом не меняется, что не может не наводить на размышления. Источниками коктейля являются многочисленные разбитые бутылки, четыре молодых человека и бармен. Из шеи у бармена торчит кончик сюрикена, голова одного из посетителей лежит под пивным кеглем, отдельно от тела. Голову заливает тонкая струйка светлого пива.

В противоположной стороне комнаты тоже беспорядок. Карточный стол опрокинут, тела игроков в живописных позах лежат вокруг него. Ассигнации и монеты хаотично устилают половину кают-компании.

Диванчик для отдыха пуст, но изрезан в трех местах. При взгляде с порога труп известного банкира не виден. Он лежит за диваном. В руке банкира кольт – впрочем, так и не выстреливший ни разу.

Центральными фигурами, несомненно, являются двое. Первый – мужчина лет тридцати со странным безмятежным выражением лица. Ни пиджак, ни модные брюки не стесняют его движений, хотя отчего-то становится понятно – этот человек привык к другой одежде, более свободной.

В руке у мужчины длинный прямой клинок. В свете газовых ламп его меч создает приятные для глаз блики, только вот любоваться ими сейчас некому.

Второй – таинственный незнакомец в черном облегающем костюме. На голове незнакомца капюшон, закрывающая нижнюю часть лица маска и очки-консервы. На поясе, тоже черном, странные приспособления, в руках – катана.

Между ними – в воздухе – по законам Стоп-кадра застыли четыре сюрикена. Два из них, запущенные соперниками, меньше чем через терцию столкнутся и отлетят в глубину коридора. Еще один, запущенный человеком в черном, скорее всего окажется отбит клинком мужчины в пиджаке. Судьба последнего неизвестна, хотя у него есть шансы попасть в цель.

Соперники уже бросились в атаку. Когда Стоп-кадр завершится, их клинки встретятся. И начнется бой.

Ксения проснулась резко. Разом и полностью – как будто кто-то взял и перенес ее из мира снов в самую настоящую явь. Настоящую. С недавних пор настоящесть окружающего мира стала для Ксении особенно важной. Тягостные воспоминания прошлого и гнет будущих времен вынудили девушку жить сегодняшним днем, не строить никаких долгосрочных планов, не думать ни о чем, так или иначе связанном с футуроскопией. Тогда, в первый день, она совершила ошибку – заглянула в свое ближайшее будущее, руководствовалась видениями, победила почти всех учеников Поликарпа Матвеевича, но едва не умерла сама. Теперь она понимала, что оказалась во власти петли времени, удивительного парадокса, иногда упоминаемого православной церковью в качестве доказательства Божественного Провидения. Ксения видела себя будто со стороны и действовала в точности, как показывали видения. Кто принимал решения во время боя? Если не она, то кто?

Профессор Воронин, навещавший девушку сразу после того, как она пришла в сознание, смущенно улыбался и неуклюже уклонялся от ответа на этот вопрос. А после того как Ксения задала его в третий раз – позвал Поликарпа Матвеевича, чтобы тот приказал своей ученице больше не думать о философских головоломках. А как тут не думать, ведь известно же, что мыслям не прикажешь!

Откинув в сторону одеяло, Ксения поняла, что сегодняшний день – особенный. Особенным было утро, встающее над горизонтом солнце, освещавшее прикроватную стену, геометрический узор обоев и портрет Александра Пятого, еще молодого, сразу после коронации в 1961 году. И стена, и обои, и изображение императорской особы – все выглядело особенным, освобожденным от неясных, угнетающих психику элементов. Ксении хотелось подбежать к окну, пропрыгать на одной ноге к умывальнику, на другой – к платяному шкафу и сделать сальто-мортале.

Что-то неведомое, давившее на душу несколько дней кряду, ушло в небытие. В самое настоящее небытие. Настоящее, настоящее, настоящее! Кануло, минуло, покинуло, бросило – утонуло в прошлом, чтобы никогда оттуда не всплыть.

«Кажется, я поправилась и могу приступать к занятиям, – подумала Ксения, приводя себя в порядок. – А значит, мое участие в тренировках перестанет сводиться к пробежке и дыхательным упражнениям. И заносчивый Пашка узнает, как фехтуют в Сибири. По-настоящему, без хитростей. По-настоящему».

Вольт на поясе перестал быть игрушкой, символом, Указывающим на принадлежность к «психам»-ученикам. Хотелось выхватить его из-за пояса и фехтовать. Удивительное и головокружительное ощущение, напоминающее раннее детство своей чистотой.

По лестнице Ксения слетела, практически не касаясь ступеней. Существовал такой прием, не требующий психотехнических умений, позволяющий скользить рукой по перилам и прыгать через весь лестничный пролет. Чувство полета пьянило. Ксении хотелось летать, хотелось пронзить небо и посмотреть на земную поверхность с большой-пребольшой высоты.

Спуск-полет завершился мягким приземлением. Прыгать таким образом Ксению научил Константин. Этим утром девушка была совершенно уверена в том, что ее брат жив.

Еще вспомнился Николай, гордящийся своим новым мечом, но старающийся сдерживать чувства. Везет же ему! Стать психотехническим мастером на воздушном корабле когда-то мечтала и Ксения, пока отец не сказал ей, что женщин в экипаж кораблей не берут. Примета, видите ли, плохая.

В тренировочном зале она встретила разминающегося Пашку и четверых младших учеников, пытающихся соорудить свои первые, самые примитивные Воздушные Ловушки, больше всего похожие на рукотворные сквозняки.

– Доброе утро! – поприветствовал ее старший ученик, подтягиваясь на левой руке. Правая рука раскручивала вольт, хаотично меняла позиции, периодически рассекая накатывающее волнами Намерение. – Хорошие новости!

– И тебе доброго, – кивнула Ксения, еще не решившая, стоит ли ей доставать из-за пояса вольт.

Поликарп Матвеевич говорил ей, что, пока энергетический баланс организма не придет в норму, о психотехнических приемах можно позабыть, но так хотелось швырнуть в Пашку стремительной Воздушной Ловушкой и посмотреть, сумеет ли он отразить нападение. Фехтовать без чтения Намерений, легких фантомов и тому подобных вещей Ксения не любила. Что ни говори, а боевые искусства на материальном плане – занятие мужское. Это мужчинам испокон веков было интересно рубить друг друга на куски, бросать в бой многотысячные армии, отправляться в боевые походы и возвращаться из них под конвоем, как это случилось с Наполеоном.

Совсем иное дело – психотехнические хитрости. Ксения подозревала, что умение читать человеческие Намерения встречается у большинства женщин, даже у тех, кто с треском провалил тест Яблочкова – не сумел усилием воли погасить электрическую лампу.

– Сегодня сэнсэй получил письмо из Департамента психотехники. – Видя, что девушка не спешит его расспрашивать, Пашка решил поделиться новостями самостоятельно.

– Откуда узнал? – удивилась Ксения.

Она жила в этом доме меньше недели, но порядки в школе уже успела изучить. Архипов обо всех новостях из внешнего мира сообщал сразу после завтрака, пока все сидели за общим столом.

– В обеденном зале нашел сургучную крошку, – признался Пашка. – Под стулом сэнсэя. Следовательно, ранним утром, пока мы спали, почтальон доставил ему официальное письмо. Сэнсэй вскрыл его тут же, не заходя в кабинет. Следовательно, отправитель ему известен и новости обещали быть хорошими. После плохих новостей Поликарп Матвеевич обычно приходит сюда и отводит душу вон на той макиваре. Я внимательно осмотрел ее и никаких свежих следов не нашел. Памятуя о том, что давеча сэнсэй упоминал о Департаменте психотехники и необходимости официально оформить тебя в школе, можно сделать соответствующие выводы. Дедукция!

Уличная дверь тихо скрипнула, впустив внутрь порцию холодного зимнего воздуха и одетого в легкий тренировочный костюм Бориса. Сохранять тепло ученику помогала сложная система Воздушных Ловушек – личное изобретение и гордость. У психотехнической шубы имелся один недостаток – Воздушные Ловушки повреждались, когда какой-нибудь обладатель меча или вольта проходил мимо. Задетые металлическими предметами элементы невидимой шубы девольтировались, растворялись в пространстве легкими воздушными потоками, а теряющая энергетическую сбалансированность шуба распадалась на составляющие, порождая самый настоящий вихрь. Предыдущим вечером поврежденная шуба разметала только что сложенную Афанасием поленницу, два дня назад только сэнсэй, мгновенно нейтрализовавший воздушные потоки, предотвратил вылет стекол из окон мансарды.

– Прежде чем входить, сними верхнюю одежду, – бросил Борису подтягивающийся Пашка.

Младшие ученики в нерешительности замерли. Возможностей справиться с Ловушками такой мощности у них пока не имелось.

– А я и входить не буду, – ответил ему Борис. – Сэнсэй поручил мне передать сообщение для Ксении. Профессор Воронин приехал, через полчаса Поликарп Матвеевич ждет тебя в своем кабинете.

«Чудесный и удивительный день, – подумала Ксения. – Волшебный и настоящий».

Дверь за Борисом плавно закрылась. Отсутствие скрипа показалось девушке подозрительным, и она прислушалась к происходящему на улице. Впрочем, особо прислушиваться не пришлось. Завывания внезапно возникшего ветра и тягостные стоны могли означать только одно – великолепная шуба вновь распалась на составляющие.

От соприкосновения клинков родились и моментально угасли крохотные яркие искорки. Отбитый Дмитрием сюрикен изменил направление полета, царапнул по манжете и улетел в коридор. Два сюрикена столкнулись в воздухе, последний разорвал черный костюм незнакомца и отскочил от ребра. Сознание Дмитрия зафиксировало это, просчитало шансы на победу и огорчилось, узнав, что их мало. Незнакомец был профессионалом – мастером, если не гроссмейстером. Исходящее от него Намерение представало перед Дмитрием дождем мелких осколков. Время от времени в этом дожде всплывали четкие образы, но Дмитрий уже догадался, что это обманные фантомы, и не обращал на них внимания.

Второй удар удалось отразить чудом. Противник попытался силой пробить защиту. Третий удар! Четвертый! С каждым отраженным ударом Дмитрия отбрасывало назад – сначала в коридор, затем к лестнице, ведущей наверх, к каютам первого класса.

Темп атак полностью исключал использование психотехнических приемов. Времени хватало только на то, чтобы понять: до лестницы осталось восемь шагов. Пять. Три…

На лестнице Дмитрия ждала смерть. Он уже знал, как именно встретит смерть, – этот образ в Намерениях незнакомца не дробился на куски, лишь, по мере того как тот изучал возможности Дмитрия, становился ярче и четче.

«Глупая и нелепая смерть», – думалось Дмитрию. Мысли приходили и уходили, совершенно неподконтрольно, легко и свободно. Сознание странным образом расщепилось: пока одна часть отчаянно боролась за жизнь, другая впала в созерцательное состояние, практически смирилась с неизбежностью и теперь наслаждалась неожиданной свободой.

Шаг назад. Предпоследний шаг. Человек в черном слегка снизил скорость атак – то ли нанесенная сюрикеном рана доставляла ему беспокойство, то ли просто решил, что противник не стоит таких усилий. Лишние секунды жизни… лишние? Ничуть! Дмитрий заставил тело забыть об усталости, о нехватке воздуха, одежде, которая не была приспособлена для фехтования. Шансом следовало воспользоваться, контратаковать, искать слабые места, верить в чудо или помощь со стороны. Есть же на «Ломоносове» еще «психи», дежурная смена, служба газового контроля, наконец…

Серия выпадов, совершенно безумная, не предусматривающая никакой защиты в конце последнего приема, заставила незнакомца отступить на шаг. Спокойно отступить, расчетливо. Незнакомец знал, чем завершается эта серия, и теперь терпеливо ждал момента, когда можно будет отрубить голову своему сопернику.

Сюрикен прилетел неожиданно. Тонкая металлическая пластина в виде шестилучевой звезды возникла в пространстве боя, когда задыхающийся Дмитрий бездарно смазывал последний выпад в серии. Вылетев из-за правого плеча человека в черном, сюрикен беспрепятственно преодолел расстояние между сражающимися.

Субъективное время Дмитрия растянуло отрезок в половину объективной секунды до целой минуты, не меньше. Незнакомец, уже замахнувшийся для завершающего удара, покачнулся и замер в нелепой позе. Он тоже наблюдал за полетом сюрикена – удивленно, с какой-то неясной обидой. Судя по волне исходивших от него Намерений, растяжение времени коснулось и его.

«И ни отбить, ни увернуться», – с тоской подумал Дмитрий, когда шестиконечная звезда распорола нагрудный карман пиджака, лежавший в кармане платок, еще какие-то вещи…

Точно в сердце. Меткое попадание, из числа таких, после которых за человеком прочно закрепляется репутация мастера. «Как же так получилось», – думал Дмитрий, позволяя инерции увлечь себя в сторону, вслед за мечом. Медленно увлечь, запоздало.

Незнакомец тоже стал крениться вперед, разворачиваться лицом к новой опасности и падать на пол. По мере того как он разворачивался, становилось ясно, что это не боевой прием, а самое настоящее бесконтрольное падение.

Сжатая пружина времени распрямилась, вызывая тошноту и головокружение. Дмитрий больно ударился головой о перила, локтем об одну из ступеней, скатился на пол и едва не вывихнул запястье в попытке удержать меч.

Человек в черном свалился рядом, его катана в последний раз лязгнула по мечу «психа» и замерла. Исходившие от незнакомца волны Намерений как-то незаметно спутались, затихли и слились с корабельным фоном.

– Как-то это не похоже на классическую смерть, – прохрипел Дмитрий, подползая к стене, возле которой еще сохранилась газовая лампа.

Сюрикен во что-то воткнулся и не пожелал высвобождаться, пока его не расшатали из стороны в сторону. Во внутреннем кармане, нервно улыбаясь спасению от смерти, Дмитрий нащупал пухлый бумажник с ассигнациями, распоротый практически полностью, до отдела с монетами.

– Дмитрий Никанорович… то есть, я хотел сказать, Тихон Андреевич, простите, пожалуйста, – раздался из темноты срывающийся голос юного подмастерья. – Я не хотел в вас попасть, я даже прицелился как следует, но эти звездочки… они были деформированы и полетели по какой-то совершенно дикой траектории, все три. Простите меня, пожалуйста…

Новости в «Мнимую единицу» приходили отовсюду. Километры пневматических труб, зачастую вплетенные в посторонние коммуникационные системы, ежедневно доставляли Артуру сотни шифровок. Большую часть Артур скармливал электрическому шкафу и даже не интересовался содержимым присланного. Шкаф удовлетворенно гудел, внутри него щелкали реле, на лицевой стороне дружелюбно горели зеленые лампочки. В такие моменты Артур сидел в кресле-качалке, перечитывал Кэрролла и следил за тем, чтобы из шкафа не пахло паленым. Участие человека в функционировании «Мнимой единицы» сводилось к контролю за исправностью этого автомата. Редкие моменты, когда приходилось самостоятельно принимать решение, Артур воспринимал как наказание за грех изобретательства. Электрический шкаф не обладал интуицией и не умел принимать решения при существенной нехватке информации по вопросу. В остальных вопросах его выводам можно было доверять. Обладая правом задать любой вопрос любому британскому полководцу, экономисту, политику или академику, ящик нисколько не стеснялся это право использовать – успевай только заправлять ленту в шифровальный механизм и отсылать ее в неведомые дали по пневмопочте.

Тихий звон колокольчика оповестил Артура о том, что засунутая полчаса назад лента полностью расшифрована и текст сообщения касается «Посейдона».

На этот раз ответа Мерлина пришлось ждать около пяти минут.

– Разбудил? – высказал свою догадку Артур. Вообще-то на не относящиеся к делу темы разговаривать было запрещено, но, во-первых, все равно никто их разговоры не прослушивает – уж слишком они секретные, а во-вторых, как не проникнуться симпатией к такому же узнику, как ты сам? И пусть ты – инженер, а он психотехнический гроссмейстер класса «Архимаг», общего все равно оказывается больше. Парадоксально, но факт.

– Почти угадал, – хмыкнул в ответ Мерлин. – Я разговаривал со своими агентами. У меня есть для тебя интересные новости.

– Разговаривал с агентами? Но режим секретности…

– Не лично, – перебил Мерлин. – Во сне. Есть такая психотехническая практика, из колумбийской системы. Ты входишь в транс и общаешься с другими людьми. Масса дополнительных условий, ограничений и неприятных побочных эффектов. Тебе бы не понравилось.

– Не понравилось бы, – согласился Артур и даже зачем-то кивнул.

Нет, он ничуть не сомневался, что Мерлин способен дотянуться своими силами до «Мнимой единицы», но вот только по инструкции делать этого не разрешалось ни при каких обстоятельствах. Даже эфемерное присутствие гроссмейстера могло превратить всю электромеханику объекта в бесполезный хлам. Артур и так замечал, что количество неполадок в автомате после продолжительных разговоров с Мерлином резко увеличивается.

– Итак, – перехватил инициативу «псих». – Твой дорогой Никола Тесла, а вместе с ним и наш объект «Посейдон» ускользнули от бомбардировки эскадры Риковера. Как они при этом ухитрились еще потопить два японских корабля – не представляю. Могу сказать только, что это было эффектно. До того эффектно, что стоило бы радоваться происходящему, если бы при этом, в нарушение принятых нами конвенций, не были обстреляны и шлюпки с эвакуирующимися японскими экипажами. К счастью, технические характеристики «Посейдона» настолько превосходят воображение наших противников, что мысль о субмарине с такой автономией пока что не приходит в их головы. Только это спасает нас от обвинений в военных преступлениях.

Артур содрогнулся. Несколько лет назад, когда членом испанского правительства пришла в головы замечательная мысль по образу и подобию Британии вернуть себе утраченные американские колонии, никто и не думал, во что это может вылиться. Обвинение Испании в массовых нарушениях международных норм ведения боевых действий всколыхнуло весь мир. Такого экономического кризиса Испания не знала со времен золотых галеонов. Боевые действия захлебнулись из-за народных волнений дома и катастрофического падения курса испанского реала на всех мировых биржах.

– Японцы пытаются воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы оказывать давление на Россию, – заметил инженер. – Я получил сведения о том, что во Владивосток направлена специальная дипломатическая миссия. Стоит тихоокеанской администрации пойти хотя бы на незначительные уступки – это будет воспринято как повод усилить давление, обращаясь непосредственно к Александру Пятому.

– Если бы «Посейдон» не нарушал конвенций, у него оставалась бы возможность выходить на бой против японцев под британским флагом, – заметил Мерлин. – Так что нам в какой-то степени остается только радоваться подобному обороту событий. У нас появилась возможность перевести взаимодействие с «Посейдоном» в легальное русло. Я рекомендую дипломатическому корпусу империи официально осудить действия неизвестного пирата и намекнуть на его японское происхождение.

– Японское? – удивился Артур. Идея с дипломатами приходила и ему, но без таких коварных деталей.

– Разумеется японское, – подтвердил Мерлин. – В ответ Японии придется открыто заявить о потопленных броненосцах и попытаться выставить ответственной за все Российскую империю. Подобный шаг будет расценен как недружелюбный, что подтолкнет Россию к нам. Кроме того, у нас появится возможность создать трехстороннюю комиссию по расследованию этого вопроса, и все поиски «Посейдона» станут вестись под наблюдением наших специалистов. А уж они не допустят утечки лишней информации.

– Схема прикрытия прежняя? – кисло улыбнулся инженер, вспоминая немногочисленные случаи масштабной утечки передовой технической информации.

В голосе Мерлина слышалась нескрываемая ирония.

– Прежняя. Вариант «Безумный изобретатель».