Благородная воровка

Глава 10

– Кит, дорогая, тебя обрадует известие, что мы приглашены завтра отобедать в Геллифорд-хаус, – счастливо сияя, сообщила Роуз за завтраком.

– О, замечательно, – вежливо откликнулась Кит. – А что за Геллифорд-хаус?

– Вы никогда не слышали о Геллифорд-хаусе? – удивился сэр Уильям.

Кит покачала головой:

– А должна была слышать?

Роуз потрясённо уставилась на неё:

– Но, Кит... Геллифорд-хаус!

Кит улыбнулась и покаянно пожала плечами:

– Никогда ничего об этом месте не слышала. Полагаю, это какой-то ужасно знаменитый особняк, где останавливался Шекспир, или королева Бесс, или кто-то ещё. Вы забываете, что я выросла не в Англии. И не знаю всех достопримечательностей.

Роуз переглянулась с леди Марсден и тихо сказала Кит:

– Это ни в коей мере не достопримечательность... только для нашей семьи. Это дом, в котором я родилась. Все Синглтоны там родились. Кроме тебя.

– О! – Кит поняла, что допустила промашку. Ведь Роуз считается её тётушкой. Она обязана помнить название своего родового гнезда. – К сожалению, папа никогда не упоминал имени отчего дома. Это далеко отсюда?

– Нет, всего в нескольких минутах езды. Мы отправимся после завтрака, и по приезде останется достаточно времени, чтобы показать тебе всё до обеда, – строила планы Роуз. – Наши гости не начнут прибывать раньше четырёх часов, и если мы покинем Геллифорд в половине четвёртого, то вполне успеем вернуться домой.

– Мы?

– О, мы все приглашены, – пояснила леди Марсден.

Кит обернулась к мистеру Девенишу, который сосредоточился на ломтике ветчины. Он поднял взгляд, увидел вопрос в её глазах и слегка улыбнулся:

– Я прежде не бывал в Геллифорде. Наверное, интересно будет осмотреть вашу потомственную семейную обитель. Вы провели там всё ваше детство, мисс Роуз?

– Ах, да, именно так, хотя дом и перешёл к кузену после смерти моего батюшки. Папа был вторым сыном, знаете ли, так что он проживал там с разрешения старшего брата. Наследник по-прежнему живёт в Геллифорде... полагаю, вполне уместно, Кит, дорогая, если ты будешь называть его «кузен Джордж».

Геллифорд-хаус был не столь красив, как особняк Марсденов в Вудсден-лодж, но гораздо гораздо больше. Особняк, к которому вела аллея, окаймлённая древними дубами, разместился посреди оленьего заповедника.

Кузен Джордж оказался высоким, худым серьёзным человеком, давно разменявшим шестой десяток, с чрезмерным почтением к собственной значимости и происхождению. Он приветствовал Кит немного натянуто, будто делал большое одолжение, знакомясь с ней. Кит задумалась, какими же словами Роуз убедила этого субъекта принять её в качестве родственницы.

Он обратился к Роуз:

– Кстати, Роуз, полагаю, тот парень благополучно нашёл тебя?

Роуз недоумевала:

– Парень? Какой парень, кузен Джордж?

– Который явился и разыскивал тебя пару недель назад. Почему-то он был уверен, что ты живёшь здесь. Я отослал его в Лондон.

– Но как его имя?

Кузен Джордж насупился, потом покачал головой:

– Не знаю. Худой темноволосый субъект. Смуглая кожа. Не удивлюсь, если он иностранец. Что общего у тебя может быть с иностранцем, а, Роуз?

Роуз выглядела сбитой с толку:

– Не представляю.

Кит встревожилась. Как раз она зналась с иностранцами. Может, тот человек был знаком с её отцом? Может, он неведомым образом установил связь между Кит Смит – бродячей авантюристкой – и мисс Роуз Синглтон – респектабельной старой девой из высшего общества?

– Хоть убей, забыл его имя, – махнул рукой кузен Джордж. – Не важно, потом вспомню.

Он провёл гостей по первому этажу, затем показал остальную часть дома. Библиотека явно составляла гордость и радость хозяина, тяготевшего к книжным изысканиям. У Кит создалось впечатление, что тот готов был задержаться в книгохранилище хоть на весь день, совлекая с полок и выставляя напоказ раритетные фолианты. Однако Роуз настаивала на непременном посещении ещё до обеда портретной галереи.

– Уверена, картины заинтересуют тебя больше всего, – приговаривала она. – Там есть и совсем древние полотна, так что можно проследить историю всего рода.

– Да, – подтвердил кузен Джордж. – Действительно на редкость полное собрание. Любой физиогномист сочтёт его прекрасным материалом, чтобы изучать развитие и наследование фамильных черт. У вас, к примеру, кузина Кит, бабушкины глаза.

– О, неужели? – пролепетала она. – Как удивительно.

Более чем удивительно, ведь Кит не имела никакого отношения к этой фамилии. И отец не однажды говорил, что она унаследовала голубые глаза своей матери.

– Да, я тоже заметила. А ещё очень интересно рассматривать наряды и драгоценности, – добавила Роуз. – Ведь все дамы без исключения желали быть запечатлёнными в своих лучших уборах, чтобы похвалиться семейным богатством, сама понимаешь.

– Да? – вежливо обронила Кит, не испытывая особого интереса к платьям или дорогим украшениям.

Она скорее почувствовала, чем заметила, сверлящий взгляд мистера Девениша. Мельком посмотрев на него, Кит обнаружила, что оказалась под прицелом глаз, с угрозой буквально пронзающих её. С какой стати он взирает на неё столь сурово? Хотелось бы знать. Как на проказливое дитя, задумавшее пакость. Ведь она вела себя наилучшим образом, возможно, с толикой рассеянности, но никто не смог бы долго представляться увлечённым и очарованным утомительной лекцией кузена Джорджа.

Кит едва не хихикнула, из-за внезапного озарения. Уж не догадывается ли мистер Девениш, что она готовится ограбить Геллифорд-хаус?

– А эти драгоценности, тётушка Роуз, они по-прежнему в семье? – с невинным видом поинтересовалась она.

Пока кузен Джордж объяснял, что кое-что действительно до сих пор принадлежит фамилии и сберегается в тайном домашнем хранилище, Кит уголком глаза наблюдала за мистером Девенишем. Ей удалось сохранить серьёзное лицо, хотя грозный вид её надзирателя становился всё более хмурым и зловещим.

Так и есть. Он думает, что она собирается обворовать Геллифорд-хаус. Чудесная забава!

– Давайте пройдём в Большой зал, – предложил кузен Джордж. – Именно там находится портретная галерея.

Все двинулись вперёд, и мистер Девениш попытался завладеть рукой Кит – несомненно, чтобы выступать стражником при ней, – но она ловко увернулась и прилепилась к удивившемуся кузену Джорджу.

С ощетинившимся цербером, наседавшим на пятки, Кит засеменила к Большому залу под руку с хозяином дома.

– Скажите, кузен Джордж, среди фамильных драгоценностей имеются бриллианты? Видите ли, бриллианты меня особенно привлекают.

Она почувствовала, как позади насторожился мистер Девениш.

– Вы полагаете, эти старинные украшения сохранили ценность и по сей день, кузен Джордж? Столько, по вашему мнению, они сейчас могут стоить? Хотя бы приблизительно.

Мистер Девениш поравнялся с хозяином и хлестнул хмурым взглядом любознательную девушку. Кит ответила безмятежной улыбкой и вернулась к допросу кузена Джорджа.

– Надеюсь, сокровища надёжно спрятаны под замок. Вряд ли вы захотите показать давно потерянной кузине секретный тайник, не так ли, дражайший кузен Джордж?

Несомненно, каждый её вопрос доносился до ушей гневно внимавшего соглядатая, хотя, почти наверняка, он не мог слышать реплик хозяина, бубнившего тихим и монотонным голосом. На всём пути в Большой зал она разжигала пламя подозрений в своём надсмотрщике.

Осмотр, как водится, начался с самых старинных портретов – на взгляд Кит, в большинстве своём унылых и чопорных. Отрадно, что она не связана с этими по большей части мрачными персонами, хотя некоторые из изображённых женщин задели в ней какую-то струнку.

Здесь изобиловали мужчины с суровыми лицами – важными, или воодушевлёнными, или попросту скучными. Особенно не понравились охотничьи сцены, где изображались джентльмен с сыном или сыновьями, ощетинившиеся всевозможным оружием, со сворой охотничьих собак у ног, скакунами на заднем плане и разнообразной добычей по всему полотну: зайцами, фазанами, кабанами и иногда даже оленями.

Рядом со взрослыми на портретах скованно застыли дети самого разного возраста – одетые наподобие родителей, они выглядели надутыми и, как видно, чувствовали себя весьма неуютно в своих нарядах. Некоторых девочек так туго затянули в кружевные корсеты, что бедные малютки вряд ли могли двигаться.

Дамы, конечно, являли многообразие моды. Кит наглядно убедилась, до чего переменчиво представление о красоте. Было время, когда высокий лоб считался красивым, и иные франтихи выщипывали волосы надо лбом столь высоко, что выглядели на полотнах почти что лысыми.

– Любуетесь драгоценностями? – проскрежетал низкий голос за её спиной. – Не забудьте, я слежу за каждым вашим шагом.

Кит хихикнула.

– О, да, – прошептала она с мелодраматическим подвыванием. – Я выпытаю тайну сокровищницы у наивного, ничего не подозревающего кузена Джорджа, вернусь сюда тёмной ночью и украду фамильные ценности. И навсегда скроюсь с последним ударом часов в полночь.

– Хм, – кашлянул он.

Мистер Девениш несколько мгновений озадаченно смотрел на неё, будто пытаясь определить, развлекалась ли плутовка, дразня его, или затеяла двойную игру и пыталась сбить его со следа, делая вид, что шутит.

Кит нахально подмигнула.

Суровый стальной взгляд немного смягчился.

– Да вы негодница, мисс, – произнёс Хьюго строго, но губы предательски дрогнули. Затем лицо снова закаменело в осуждении. – Вы понятия не имеете, с какой опасностью заигрываете. Но знайте, я за вами наблюдаю. Вы, конечно, не приняли близко к сердцу то, что я сказал вам ночью…

Не приняла близко к сердцу? Разве могла она не принять близко к сердцу слова, навсегда ставшие частью её существа. Кит никогда не забудет, как он выпалил прерывистым, нежным, хриплым, требовательным голосом. Выходите за меня замуж.

– Повторяю, вас повесят, если поймают!

Кит зарделась:

– Ах, это.

– Именно, мисс! И я не позволю вам дальше рисковать. Ваша шейка слишком красива для петли.

Кит пожала плечами и неспешно двинулась к следующему портрету. Конечно, её пугает возможность попасться. Она же не дура. И с самого начала понимала, что исполняя обещание, данное отцу, ставит свою жизнь под угрозу. Но она сдержит слово, и будь, что будет. Она смолоду научилась рисковать и не отступать перед опасностями, привыкла жить под угрозой топора. Оказавшись перед выбором: существовать под гнётом страха перед будущим или жадно хватать каждый радостный момент из настоящего, Кит вслед за отцом выбрала последнее.

Хьюго сжал кулаки. Он редко, став взрослым, ощущал такое бессилие. Он привык согласно собственному разумению направлять ход событий и судьбы окружающих. Привык, не раздумывая, защищать своё и своих. Он защищал свой дом, свою собственность, людей, работавших на него, и даже, по-своему, его неблагодарных родственников. Но никогда никого он не хотел – нет, не чувствовал себя обязанным – оберегать больше, чем мисс Кит Синглтон.

Он никогда не встречал кого-то, более нуждающегося в защите.

Он никогда не встречал кого-то, с таким безрассудством устремляющегося навстречу гибельной опасности.

И всё ради нескольких побрякушек. Что в них влечет её с такой необоримой силой, заставляя снова и снова рисковать жизнью в этом смелом, дерзком, безумном маскараде?

Хьюго крепче сжал кулаки и хмуро уставился на предка Синглтона.

Но зачем? Он же предложил купить ей все безделушки, какие только душе угодно. Но она отмела щедрое предложение сразу, без размышлений, вот чертовка! А что хорошего в деньгах, если не можешь уберечь девушку, которую лю… Хьюго осёкся от неожиданной мысли.

Беда в том, что мисс Кит Синглтон слишком категорично отвергала его. Снова и снова. Он и вообразить не мог, что когда, наконец, решится на брак, избранница откажет, ни секунды не раздумывая.

Это было больше, чем разочарование, это было...

Она не хотела его денег. И его защиты. И его имени. Я не для таких, как вы.

Она не собиралась за него замуж. Не собиралась иметь с ним каких-либо отношений – даже на срок, за который он убедился бы, что она в безопасности. И счастлива.

Он отчаянно нуждался в том, чтобы увидеть её благополучной и счастливой. Всё бы отдал, на что угодно решился бы ради её благоденствия.

Но Кит весьма недвусмысленно дала понять, что ничего не примет от субъекта вроде Хьюго Девениша.

Слишком горькая пилюля, чтобы проглотить.

Под руководством кузена Джорджа осмотр продолжался, но длинные занудные лекции по поводу каждой очередной картины наводили на Кит тоску. Она тихонечко отделилась от группы и двинулась вперёд. Так называемый Большой зал представлял собой длинную узкую немного пыльную комнату, которую, по-видимому, редко посещали. В солнечных лучах, проникавших сквозь высокие узкие окна, танцевали золотые искорки. Покинув группу у портретов времён царствования Генриха VIII, Кит мерно торила путь к дням нынешним.

Позади стих монотонный голос кузена Джорджа. Эхом разносился звук шагов по дубовому паркету.

Кит брела вдоль череды портретов, разглядывая картины с вежливым интересом. Какими были эти люди? Оказалось действительно увлекательным сравнивать фасоны их нарядов, ткани, причудливые головные уборы, парики и прически. Она обращала внимание на вещи, составлявшие гордость хозяев: золотые часы, изображённые с особой тщательностью, драгоценности, впервые увиденные на чопорной и горделивой невесте, а затем, столетие спустя, украсившие молодую жену праправнука. Кстати, как кузен Джордж и говорил, нельзя было не заметить преемственность некоторых фамильных черт...

Сначала она остановилась перед детскими портретами. Мальчик лет одиннадцати, пятилетняя девчушка и кинг-чарльз-спаниель у их ног. Мальчик чем-то напоминал... Кит вздрогнула. Нет, это просто совпадение. Все дети немного похожи. Детская припухлость и больше ничего.

Однако она пристально всмотрелась в картину, сосредоточившись на чертах лица. У девочки голубые глаза и длинные золотистые локоны, волосы мальчика темнее, а глаза какого-то неразличимого цвета, что-то между карим и зелёным. Кит охватило ощущение, что она знает этих детей...

Светлые локоны могли превратиться в тонкие, разлетающиеся волосы Роуз Синглтон, но если так...

Кит шагнула к следующему полотну. Те же двое, только повзрослевшие – видно с первого взгляда. Девушке уже семнадцать или восемнадцать, настоящая красавица. Золотые кудри, глаза небесной синевы, тонкие мягкие черты. Вот какой была юная Роуз, пока живость молодости и душевный подъём не вытекли из неё. Но всё внимание Кит притянул юноша с розой. Молодой человек, сверхъестественно похожий на...

Отец! Он выглядел точь-в-точь, как папа. Но...

Этого не могло быть.

Голова внезапно закружилась, и Кит будто оказалась одна в целом мире, окружённая абсолютной тишиной. Она легонько тронула нарисованное лицо юноши. А потом провела пальцем до изображения девушки – молодой Роуз.

Папа и Роуз? Но каким образом?

Кит вернулась к предыдущей картине, сердце зачастило. Пухлые личики ещё не окончательно сформировались, но не узнать невозможно. Папа и Роуз.

Папа и Роуз. На самом деле брат и сестра? Немыслимо.

В голове помутилось. Кит обманом выдала себя за потерянную племянницу Роуз – одна из папиных схем, – но если портреты правдивы, а с чего бы предполагать обратное...

Сходство заметнее у скульптур... А вдруг Роуз – её тётя?

Кит изо всех сил пыталась переварить несусветную мысль. Два соседствующих холста заставили подвергнуть сомнению всё, что она знала о себе, всё, что отец когда-либо рассказывал ей.

Если она не самозванка...

Если Роуз действительно её тётя...

Она же верила, что осталась одна-одинёшенька – ну, ещё Мэгги. Если это не так...

Господи, это же всё меняет!

– Кит, душенька, подойди-ка сюда, – позвала Роуз. – Вот твоя бабушка по отцовской линии, леди Матильда, о которой упоминал Джордж. Хогарт[28] превосходно её изобразил. Посмотри, глаза совсем как твои, видишь? А вам так не кажется, мистер Девениш? Разве они не одинаковые?

Хьюго взглянул на Роуз, затем на Кит. К его удивлению она не двигалась. Девушка как вкопанная замерла перед двумя картинами, таращась то на одну, то на другую.

– Кит, дорогая? – повторила Роуз погромче.

Та даже не моргнула. Что бы ни было изображено на тех полотнах, они целиком и полностью захватили внимание Кит, отринув всё остальное. Подумав так, Хьюго поспешил подойти к ней поближе.

Боже милостивый! Да она белая, как полотно. Он увидел, как оцепеневшая Кит вдруг пошатнулось, и метнулся к ней, успев подхватить под локоть как раз вовремя, когда ноги у неё подломились.

Хьюго притянул Кит к себе и заключил в объятия.

– Отпустите меня, – прошелестела та, – со мной всё в порядке. Просто…

– Вы чуть в обморок не упали!

– Ха, ерунда, – буркнула она, безуспешно пытаясь изобразить обычную беззаботность.

Хьюго посмотрел на неё сверху вниз, не ослабляя хватки притиснув к своей широкой груди.

– Помолчите, – сказал он тихо. – Вы же не принимаете от меня никакой помощи. Так позвольте хоть эту малость.

Наверное, ей действительно дурно, рассудил Хьюго, раз строптивица внезапно подчинилась и, с несвойственной ей кротостью, спрятала голову у него под подбородком. Стройное тело обмякло у него в руках. Растрепавшиеся кудри щекотали шею. Нежный аромат туманил рассудок... ваниль и роза... и сама Кит. Его храбрая, отчаянная, сумасшедшая малышка Кит. Его женщина в его объятиях... хоть на миг...

Хьюго хотелось прижаться щекой к пушистой макушке, но тут подоспела Роуз и принялась суетиться вокруг, размахивая флакончиком с нюхательной солью и чирикая про жжёные перья.

– Нет, нет, я прекрасно себя чувствую, – расчихалась Кит, уворачиваясь от бутылочки, подсунутой под нос. – А-а-пчхи. Уберите прочь эту гадость, пожалуйста, тё…! – она осеклась и уставилась на Роуз, как будто впервые увидела. – О господи, да, тётя Роуз.

Роуз шустро поднесла крохотный флакончик обратно под нос Кит. Бедняжка дёрнулась и спрятала лицо на груди мистера Девениша.

– Больше не надо, прошу вас, тётя, – глухо прогудела она, а затем прошептала: – Выпустите меня, Хьюго.

Впервые она попросила его о чём-то, впервые назвала по имени.

Словно сухая корка для умирающего от голода, но и то хлеб.

– Думаю, ей нужно лишь немного свежего воздуха. Выведу её на улицу, и там она быстро придёт в себя, – твёрдо сказал Девениш и направился к двери.

– Уверены, что не следует послать за доктором? – тревожился кузен Джордж.

– Нет! – выдохнула Кит в шею Хьюго.

– Нет, нет. Она ничего не ела сегодня утром, вот и ослабла, – сказал свидетель того, как Кит умяла за завтраком три ломтика бекона и два тоста. – Свежий воздух – единственное, в чём она сейчас нуждается. Если через пять или десять минут не станет лучше, пошлём за доктором.

– Но мне не нужен... – начала Кит.

– Молчите, – тихо приказал Хьюго. – Спорьте, когда сможете твёрдо стоять на ногах и щёки вернут прежний цвет. До тех пор будете делать, как я говорю.

Она поднесла к лицу дрожащие пальцы.

– Вы бледны словно мел, сами знаете. Теперь просто успокойтесь и позвольте мне доставить вас в сад, а там расскажете, чем же вас так сильно поразили те портреты.

Кит вскинула на него испуганный взгляд:

– Как вы?..

– Ох, не глупите. Я замечаю всё, что касается вас, – со всей откровенностью пояснил он. – Эти две картины показались мне ничем не примечательными, но вас в них что-то повергло в смятение, да?

Хьюго всмотрелся в распахнутые глаза. Голубые, встревоженные и невольно выдающие истину.

– Да, – признала она.

Мистер Девениш пренебрёг настояниями прочих врачевателей уложить Кит на отдых в комнате и вынес ослабевшую девушку на улицу, на солнышко. Он не позволил ей идти самостоятельно и решительно зашагал к северной стороне здания.

Через несколько минут они добрались до садика лекарственных трав, раскинувшегося огромным колесом, со спицами-дорожками из красного кирпича. Кирпич за долгие годы раскрошился и погрузился в землю. В центре садика стояли резные каменные скамьи и древние каменные солнечные часы. Хьюго прошёл до середины и наконец, скрепя сердце, опустил свою драгоценную ношу на сиденье.

Минуту или две они сидели в тишине бок о бок. Он держал руку Кит в своей, не желая выпускать. Кит, казалось, не возражала, фактически, она даже позволила себе слегка притулиться к сильному плечу. Её пальцы судорожно вцепились в большую ладонь. Глаза смотрели куда-то в пространство измученным, подавленным, безучастным ко всему взглядом. Опустошённым.

Их обступил покой травяного сада. Многие цветы распустились, и пчёлы, басовито жужжа, перелетали от лиловых шпилей лаванды на мелкие беленькие цветочки мелиссы. Соцветия чабреца у их ног смешались с разросшимся душистым горошком, дотянувшимся до спинки каменной скамьи. Примятые листочки тимьяна испускали сильный аромат. Медовый запах горошка возбуждал чувственность. Издали доносился жизнерадостный гомон и пение птиц. Солнце грело камни, и цветы подняли головки к своему божеству. Лёгкий ветерок играл тёмными кудрями девушки рядом с Хьюго.

Он ждал её слов, но в глубине души надеялся, что она никогда не заговорит. Он был бы счастлив, если б это мгновение могло длиться вечно.

В колыбели своей большой ладони он баюкал маленькую руку, лаская пальцами тёплую шелковистую кожу.

– На тех картинах мой отец, – выдавила наконец Кит.

Он по-прежнему ждал объяснения. Но она больше ничего не сказала. Неподалёку чирикали и хохотали птицы. Крошечные бабочки порхали туда-сюда между скоплениями лакфиоли.

– И?.. – подтолкнул Хьюго.

– Мой настоящий, родной отец.

– Да, – недоумённо произнёс он. – Вы имеете в виду портреты кисти Рейнольдса?

Кит дёрнула плечом, прижатым к его плечу.

– Я не смотрела, кто художник... но изображён именно папа!

Она повернулась, чтобы взглянуть на Хьюго, и тот был потрясён горем в её глазах. Он хотел было погладить нежную щёку, но Кит крепко схватила его ладонь, не давая освободиться. Очевидно, она не вполне осознавала, что делает. Даже если бы он не видел этих потерянных глаз, всё равно понял бы, как сильно расстроена Кит, по тому, как её маленькая ладошка стиснула его руку.

– Это папа! – неверяще повторила она.

– А кого вы ожидали увидеть?

– Не знаю... всё равно кого... просто брата Роуз.

– Но... – Хьюго замер. – Вы хотите сказать, – медленно выговорил он, – что пока не увидели эти картины, думали, будто давно потерянный брат Роуз кто-то другой, а не ваш отец?

Кит кивнула, до боли закусив губу.

– Вы не знали, что Роуз ваша тётя.

Она горестно покачала головой:

– Не знала, что настоящая тётя. – Кит бессильно привалилась к его плечу. – О господи, что я наделала? Почему он не сказал мне?

– Ваш отец?

Она снова кивнула:

– Всю мою жизнь были только папа и я. А потом, когда мне исполнилось тринадцать, добавилась Мэгги, моя горничная.

Хьюго нахмурился, открыл рот, потом закрыл. Что-то тут есть, какая-то тайна. Но сейчас не время для расспросов.

– Папа всегда говорил, что у меня во всём мире нет других родственников, кроме него. Разве что какой-то неизвестный двоюродный брат мамы где-то в Ирландии.

Ирландия. Так вот откуда она получила эту красоту. Эти пронзительно-голубые глаза, сливочную кожу и мягкие шелковистые тёмные кудри.

– Но вы приехали к Роуз как её давно потерянная племянница.

– Я думала... – Она покраснела. – Он действительно называл её моей тётей, но... – Кит старательно прятала взгляд. – У папы было много женщин, к которым он велел обращаться «тётя». Когда я была маленькой, они постоянно приходили и уходили. – Она смущенно ссутулилась. – Я никогда не слышал о Роуз. Я думала... думала... – Её пленённая ладошка сжалась.

Хьюго обнял Кит за плечи и привлёк ближе к себе:

– Я понимаю.

Она внезапно отстранилась.

– Нет, вы не понимаете! Вы ничего не понимаете и ничего не знаете! Вы не знаете, что я сделала!

– Я знаю больше, чем вы думаете, – сказал Хьюго.

Кит уставилась на него беспокойными больными глазами.

Он принялся излагать цепочку своих умозаключений, начиная с того момента, как занялся изучением её подноготной, когда племянник выразил намерение жениться на новоявленной наследнице – бриллиантовой наследнице.

Кит, поникнув, застонала и от стыда закрыла лицо руками.

– Полагаю, вы убедились, что я таковой не являлась.

Хьюго кивнул:

– Не вполне убедился. Никаких безусловных доказательств. Вы, знаете ли, из тех находчивых барышень, которых очень трудно подловить. Но я всё равно был уверен.

Кит внезапно выпрямила спину и медленно произнесла:

– Я думала, это просто ещё одна из его схем. Это так похоже на папу, очень тщательно разработать замысел и добавить штрих, вроде бриллиантов, в самый последний момент... Но если я в самом деле Кит Синглтон, если Роуз действительно моя тётя, тогда почему?..

– Возможно, он рассчитывал, что если вы прикинетесь богачкой, это поможет вам найти мужа, хотя сомневаюсь...

– Нет, вряд ли отец когда-нибудь задумывался о моём замужестве, – пробормотала она рассеянно. – У него на меня были другие виды.

Хьюго ждал откровенности, ждал, когда же наконец Кит признается, что это она орудовала под личиной китайского грабителя. Он знал о её виновности, но хотел услышать, как она сама исповедуется в этом. Ему. Только ему.

Кит вздохнула.

– Представляете, перед самой смертью папа начал говорить, что писал Роуз из Австралии, из Нового Южного Уэльса, но умер прежде, чем успел растолковать, о чём речь. Может, он подразумевал ещё какую-то схему, и два плана перепутались...

Путаник и эгоистичная свинья, со злостью подумал Хьюго. Чего бы он только не отдал за час наедине с этим бессердечным мошенником, отцом Кит.

– Ой! – Кит вздрогнула и выдернула свою руку, и Хьюго понял, что до боли сжал хрупкую ладошку.

– Извините. – Он поднял её пострадавшую руку и легонько поцеловал. Его большой палец нежно поглаживал покрасневшую кожу.

– Так чем же по замыслу вашего отца вы должны были заняться, если не поисками достойного супруга?

Кит задумчиво посмотрела на него, потом глубоко вдохнула и решительно выдохнула.

– Нет, это не существенно. Я и без того чрезмерно обременила вас своими семейными проблемами.

– Это вовсе не бремя. И я очень хочу узнать ответ.

Она обвела взглядом сад.

– Чудесный день, не правда ли? Не вернуться ли нам к остальным? Свежий воздух и солнечный свет исцелили меня.

Хьюго оставил без внимания неуклюжую попытку сменить тему.

– Китайский грабитель... Полагаю, придумка вашего отца?

– Нет, – немного помедлив, обречённо призналась Кит. – Эта маскировка – моё собственное изобретение. Если предложить людям нарочитую, будоражащую воображение загадку, они, скорее всего, не заметят настоящий секрет.

– И этот «настоящий секрет»... творился ради денег или по какой-то иной причине? – продолжал допытываться Хьюго.

Кит мило улыбнулась.

– Я же сказала, что не собираюсь обременять вас, и не стану.

Упрямица поднялась:

– Сейчас я чувствую себя прекрасно. Давайте вернёмся?

Эта строптивая крошка кого угодно приведёт в бешенство! Хьюго не двинулся с места.

И всё же, почему он не удивился, когда она не доверилась ему всецело? Он разъярился на сложившуюся ситуацию, и был безгранично разочарован упорным стремлением Кит к независимости, но не смог ожесточить своё сердце против неё. Поразительно самостоятельной. И верной.

Если верить её истории – а Хьюго поверил, несмотря на все прежние обманы, – её отец всю жизнь лгал ей. Что за человек способен на подобное? Какой мужчина вовлёк бы свою единственную дочь в такой безумный, отчаянный маскарад безо всякой на то необходимости? К чему заставлять её выдавать себя за племянницу Роуз, когда Кит на самом деле является таковой? И для чего, скажите на милость, усугублять опасность басней о бриллиантовой наследнице, ведь авантюрист не мог не знать, как легко разоблачить такой вопиющий обман?

И почему Кит совершила все эти кражи? Она до сих пор не объяснила. И тут внезапно Хьюго пришёл к убеждению, что дело не в деньгах:

– Пеннингтон, Бракборн, Алкорн, Грантли, Пикфорд, Крэнмор и Марсден – все они были когда-то собутыльниками вашего отца.

Кит вдруг замедлила шаги.

– До сих пор остаётся тайной причина, по которой ваш отец покинул Англию. Буквально сорвался с места ни с того ни с сего.

– Четверо из перечисленных – Пеннингтон, Бракборн, Алкорн и Грантли – стали жертвами китайского грабителя. Пикфорд и Марсден пока избегли этой участи. – Хьюго заметил, что она покраснела и отвела взгляд в сторону, и сразу насторожился. – Крэнмор, кажется, покинул страну в одно время с вашим отцом... почему-то об этом предпочитают помалкивать.

– Крэнмор? – удивилась Кит. – Никогда не слышала о Крэнморе.

За этими словами скрывалось признание, что она знала о других приятелях отца. Хьюго встал и взял её за руку.

– Я навёл справки. Что-то очень серьёзное случилось около двадцати двух лет назад, но вряд ли хоть один из участников событий согласится рассказать об этом. Тем не менее, полагаю, если расспросить сэра Уильяма о случившемся, он объяснит вам суть дела. Вы имеете право знать.

Кит заколебалась.

– Вы ведь не откроете сэру Уильяму... все обстоятельства? В конце концов, он здешний судья.

Неужели она до сих пор не доверяет ему?

Хьюго покачал головой:

– Нет, конечно.

Кит глубоко вздохнула.

– Ну, хорошо, тогда я попрошу, чтобы сэр Уильям рассказал мне историю со своей точки зрения.

Хьюго нахмурился. «Со своей точки зрения». Многозначительная формулировка.

После обеда Кит и Хьюго попросили сэра Уильяма о приватной беседе. Остальные гости увлеклись карточной игрой или толпились возле бильярдного стола, так что отсутствие двоих осталось незамеченным. Сэр Уильям пригласил Кит вместе с Хьюго в библиотеку.

– Мы все были тогда очень молоды, легкомысленные и необузданные, как свойственно многим в этом нежном возрасте. С ума сходили по лошадям и проказничали, могли пить без меры ночь напролёт и, как ни в чём не бывало, подняться поутру с птицами и отправиться на охоту... я давно уже не способен на подобные подвиги, подумать только! Здоровье не позволяет.

Судья улыбнулся воспоминаниям, затем улыбка медленно угасла.

– Всё приключилось из-за карт. Из-за азарта. Джимми Синглтон... – он покачал головой, – знать не знал никакого удержу. Лихорадочно пытаясь выиграть, играл беспрестанно. Снова и снова. Ставки росли раз от раза. Повадился ходить по игорным домам – не в клубы, вроде Уайтс или Брукс, или Будлс, где обычно проводили время остальные из нас, а в самые настоящие прито... э-э-э, куда как менее респектабельные заведения. Джимми не слишком переживал о приличиях, если вы понимаете, что я имею в виду, – добавил немного сконфуженно сэр Уильям.

Кит кивнула, закусив губу. Она всегда полагала, что описанные черты характера папочка приобрёл после изгнания из Англии, а не раньше.

– Мало-помалу он сделался... Ну... карты стали единственным, что его действительно интересовало и занимало. – Сэр Уильям вздохнул и печально посмотрел на огонь. – Джимми ужасно переменился. Мы нечасто общались с ним и не знали, что...

– Что вынудило его покинуть Англию, сэр? – поторопил Хьюго.

Сэр Уильям ещё раз тяжело вздохнул. Встал, налил себе бренди.

– Не желаете, Девениш? Нет? Мисс Кит, может капельку хереса?

Оба отказались. Сэр Уильям сделал большой глоток бренди и, подойдя к камину, остановился со стаканом в руке спиной к огню и принялся задумчиво разглядывать сцену охоты на противоположной стене.

– На самом деле, всё случилось именно здесь, в этом самом доме. Мои родители уехали в Лондон. А в нас взыграла молодая кровь, вот и задержались на недельку, чтобы поохотиться: Джонни Пикфорд, Бракборн, конечно, Пеннингтон, Алкорн – у него тогда не было титула – а ещё Грантли, молодой Крэнмор и ваш отец. И я, разумеется. Крэнмор собирался жениться через пару недель, и мы затеяли что-то вроде мальчишника. Развлекались вполне обыкновенно, может, слегка перевозбудились, но никакого вреда от этого не было. Пока дело не дошло до карточных игр и попойки.

Сэр Уильям зашагал по комнате, очевидно, чувствуя себя не в своей тарелке.

– В конце концов всё свелось к битве между Крэнмором и Синглтоном. Крэнмор был самым младшим из нас, и в кармане у него было не густо, к тому же... ну... не берите в голову.

Кит и Хьюго обменялись озадаченными взглядами. Что именно не брать в голову? Но прежде, чем прозвучал вопрос, сэр Уильям продолжил:

– Синглтон напирал, словно одержимый. Без пощады и без передыха. Подстрекал Крэнмора задирать ставки всё выше и выше и заливал в парня выпивку стакан за стаканом – больше, чем тот мог одолеть. – Рассказчик пожал плечами. – Конечно, никакого злонамеренного насилия не было. В конце концов, Крэнмор сам за себя отвечал. И должен был знать свой предел.

Сэр Уильям опять вздохнул.

– Крэнмор проигрался в пух и прах. Чиркал расписку за распиской, а Синглтон выхватывал и складывал эти писульки. Мы безуспешно пытались заставить их прекратить безумную игру.

Воцарилось недолгое молчание, в комнате слышался только треск огня в камине да тиканье напольных часов в углу.

– Перед самым рассветом... ну, знаете, когда свет ещё не забрезжил, но слышно, как ранние пташки уже перекликаются и пробуют распеваться, ведь знаете? Итак, перед самым рассветом они закончили. Крэнмор сказал странным, надтреснутым голосом: «Вот и всё». Ничего больше. Только «вот и всё». Его лицо сделалось серым, какого-то ужасного мертвенного цвета – никогда не забуду. А ваш отец...

Сэр Уильям посмотрел на Кит:

– Ваш отец расхохотался. Он выиграл всё. Крэнмор был разорён дочиста. Спустил деньги, лошадей, имущество, даже фамильный дом. Помню, Крэнмор пробормотал: «Теперь я не в состоянии жениться», – а ваш отец пожал плечами и буркнул: «Так и есть». И беспрерывно крутил чёртовы карты, простите, мисс Кит, проклятые карты. Затем Крэнмор уехал. Мне пришлось одолжить ему свою лошадь. Синглтон не позволил приятелю взять собственную лошадь, даже с уговором после вернуть.

Кит от стыда закрыла глаза. Она не однажды наблюдала отца в роли победителя, выигрыш не делал его хоть сколько-нибудь милосердным.

– Так вот, бедный молодой Крэнмор ускакал прочь, чтобы сообщить новости своей вдовой матери и младшей сестре...

Кит содрогнулась.

– ...Конечно же, Алкорн и Грантли отправились с нечастным, чтобы присмотреть, как бы тот не учинил какую-нибудь глупость, сами понимаете, о чём я. А оставшиеся так и сидели, словно пришибленные. Один из наших друзей только что безжалостно обездолил другого, и это ещё не самое худшее... ну, не будем углубляться. Синглтон продолжал перебирать свои карты, молча, задумчиво улыбался и тасовал проклятые картинки, и – должен признаться – я вдруг так дико разозлился на него, что выхватил колоду и швырнул в пламя.

Тягостное молчание накрыло присутствующих.

– Тогда-то мы и увидели это. Маленькие дырочки в картонках – огонь сделал их заметными на просвет. Никакой ошибки – Бракборн вытащил из камина десяток или больше, и мы смогли убедиться, что карты действительно краплёные. Синглтон оказался гнусным шулером. К тому же, он использовал меченую колоду, чтобы разорить своего собственного зя... не важно, кого. Синглтон оказался жуликом.

Хьюго подошёл к столу и налил бренди себе и сэру Уильяму. Он и Кит без спроса плеснул хереса. Она дрожащими руками с благодарностью приняла бокал.

Разве удивительно, что её отца разоблачили как мошенника? Тот в последние годы частенько промышлял шулерством и плутовством. Но она-то думала, что всё это – ложь, мошенничество, озлобленность, пьянство и бессовестность – явилось результатом его несправедливого, беспричинного изгнания из английского общества.

А на самом деле причины были.

Ничего из того, что отец рассказывал ей, не было правдой. Ничего! Он твердил, что во всём белом свете она не имеет ни единого родственника, а ведь Роуз, милая добрая Роуз, приходилась ей тётей.

Отец утверждал, что его безвинно преследовали, оскорбляли и сослали на чужбину, что он стал жертвой злокозненной несправедливости. Но вся несправедливость заключалась в том, что его уличили в нечестной игре. И дело не сводилось к мелкому мошенничеству: он умышленно до нитки разорил молодого человека, приходившегося ему другом, собиравшегося жениться.

Душу Кит раздирало от невыносимого стыда. Таков был её отец. Родная кровь.

Какая циничная насмешка: отец отправил её рисковать свободой и самой жизнью во искупление его поруганной чести.

Его честь!

Сэр Уильям продолжил:

– Ну, можете себе представить, как нам не терпелось сообщить молодому Крэнмору, что состояние его не понесло ущерба, поэтому Джонни Пикфорд ринулся вслед за ускакавшими, неся благую весть... Откуда ж нам было знать, что в двадцати милях от дома Крэнмора конь сбросил Пикфорда и того еле живого подобрали крестьяне. Бедняга несколько дней пролежал без памяти, а мы о том понятия не имели.

Сэр Уильям опять подошёл к камину и безотчётно поднял фалды сюртука, чтобы прогреть «тылы».

– К тому времени, как Пикфорд очнулся и нам доставили от него известие о неудаче, гнаться за Крэнмором было слишком поздно. Ущерб был нанесён!

Кит подалась вперёд:

– Вы же не имеете в виду?..

Сэр Уильям нахмурился:

– Что?

– Он не стрелял... – она не смогла закончить фразу.

– Ах, нет, нет, душенька, не надо смотреть так испуганно. Крэнмор не покончил с собой, нет, ничего подобного. Но он покинул страну. Поручил мать и сестру родственникам, а сам завербовался младшим матросом на первый же корабль, отправлявшийся на восток, так как до того стыдился и раскаивался из-за своей глупости, что поклялся не возвращаться, пока не восстановит своё проигранное состояние.

– И что с ним сталось потом? – спросила Кит.

Бывший товарищ её отца горестно покачал головой:

– С тех пор никогда беднягу не видел.

– Но разве с ним не поддерживали переписку? – Кит была поражена.

Сэр Уильям пожал плечами:

– Ведь неизвестно было, куда он отправился. Куда писать-то? Его мать умерла вскоре после того несчастья, а сестра вышла замуж за шотландца... переехала в Эдинбург или другое место в тех краях. Больше никто никогда не встречал её.

Направленный на Кит взгляд был исполнен сочувствия:

– Чертовски неприятная история, жаль, что именно мне пришлось огорчить вас рассказом о прошлом.

– Как вы поступили с Синглтоном? – спросил Хьюго. Он уже догадался, но хотел убедиться в своей правоте.

– Ну, мы тогда единодушно решили, что ради семьи лучше всего замять это дело. Родственники Синглтона, конечно, были осведомлены, но больше никто. Он согласился уехать за границу в обмен на регулярные выплаты для его содержания на время отсутствия.

Пресловутая «жалкая подачка», думала Кит с горечью. Ещё одна загадка прояснилась. Как типично для папы умалять то, за что он должен испытывать благодарность. Он не заслуживал подобного снисхождения.

– А отец изгнанника рассудил, что следует объявить, будто Синглтон погиб во время путешествия по Европе. И через несколько месяцев из Италии пришло сообщение о безвременной кончине. На том всё и стихло... Пока к нам не прибыла прелестная молодая барышня и не оказалась новой почкой, новым расцветающим бутоном на родословном древе Синглтонов, – галантно закончил сэр Уильям.

Неожиданная доброта и великодушие судьи застали Кит врасплох. Она ожидала с его стороны, скорее, неприязни из-за обременительности и неудобства своего внезапного появления.

Но этот тяжеловесный, трогательный комплимент от человека, к которому и она, и её отец были так несправедливы, обострил её чувство вины, как не смог бы ни один справедливый укор. Глаза наполнились слезами.

Бутон? Почка от волчьего побега, думала она с горечью. Оба они из тех ветвей генеалогического древа, которые следовало давным-давно отсечь и сжечь.

Бессмысленно себя обманывать, будто она сильно отличается от отца – два сапога пара. Он врал и мошенничал. Отец намеренно обманул друзей и причинил горе своей семье. Кит сделала то же самое – может, отчасти по незнанию, но не имеет смысла отрицать, что она – лгунья и воровка.

Там наверху обличающая укладка с пятью заполненными отделениями.

Пятью, не четырьмя.

К горлу подкатила тошнота. Она уже украла у сэра Уильяма его шахматы, весь набор бесценных фигурок, вырезанных из чёрного дерева и слоновой кости, с королями, украшенными драгоценными камнями.

Кит выдавила ломким голосом:

– Разве вы можете не ненавидеть меня? Дочь моего отца. – Её глаза расширились от внезапно вспыхнувшей мысли. – Всё это время, вы знали, что я его дочь, и всё же приняли меня в своём доме. Как такое возможно после того, что он натворил?

Сэр Уильям добродушно улыбнулся:

– Никогда не верил, что у родителя-грешника и детки с гнильцой. Ваш отец сделал то, что сделал. И дело вышло задолго до вашего рождения. Нет, дорогая мисс Кошечка, я действительно принял вас, как только увидел. И не забывайте, пусть вы приходитесь дочерью Джимми, но вы также и племянница Роуз. – Судья наклонился вперёд и похлопал Кит по плечу. – Не берите в голову, милая девочка. В каждой семье имеется своя доля порченых яблок. Кровь не обрекает вас на... Вы сами выбираете, каким человеком стать.

Кит готова была сгореть со стыда. Да, она и вправду сама выбрала. Ту же кривую дорожку, по которой следовал её отец. С кровью не поспоришь. Она поднялась.

– Спасибо, что рассказали мне, как всё было, сэр Уильям, – пробормотала она. – Я... пожалуй, я пойду спать. Не могли бы вы передать мою благодарность и извинения леди Марсден? Знаю, что должна лично пожелать ей спокойной ночи, но... – лицо её сморщилось, и Кит отвернулась.

Сэр Уильям и мистер Девениш встали. Кит, боясь встретиться с ними взглядом, не смела поднять глаз. Особенно тяжело теперь ей было наткнуться на проницательный взгляд мистера Девениша. Ведь он гораздо больше, чем сэр Уильям, знал об ужасных проступках, которые она совершила. И теперь узнал, как естественны для неё жульничество и подлость – они у неё в крови. Хриплым, срывающимся голосом Кит пожелала джентльменам доброй ночи и вышла из комнаты. Сердце разрывалось от боли.

Она, как и отец, недостойна даже находиться в одной комнате с этими прекрасными людьми.

________________________

[1] Уи́льям Хо́гарт (англ. William Hogarth; 10 ноября 1697, Лондон — 26 октября 1764, Лондон) — английский художник, основатель и крупный представитель национальной школы живописи, иллюстратор, автор сатирических гравюр, открыватель новых жанров в живописи и графике. Многие свои произведения художник, испытавший на себе влияние идей философов Просвещения, подчинил задаче воспитания с помощью художественного творчества нравственного начала в человеке и искоренения пороков.

Он начал свою карьеру живописца с небольших заказных портретов, появившихся ещё в конце 1720-х годов. Но уже в первых своих полотнах, например, «Бракосочетании С.Бэкингема и М.Кокс» (1729) Хогарт решительно порывает с господствовавшей традицией парадных портретов. Он пишет свои модели чаще в кругу семьи, в интимной обстановке – в интерьере или на лоне природы, где персонажи объединены общим действием, разговором, событием, что придаёт произведению жанровый характер. Такие «разговорные картинки» стали специфическим английским явлением.