Благословенный

Глава 21

В назначенный день в самом конце января я оказался в особняке «Вольного экономического общества». Новость о том, что малолетний наследник престола собирается читать в Обществе какую-то лекцию, вызвала известный ажиотаж. У входа выстроился целый эскадрон карет и бричек, посаженных на санный полоз, ну а внутри, соответственно, меня встречал полный зал господ и в партикулярном платье, и в мундирах. Первым делом мне представили некоторых членов Общества, отсутствовавших во время моего первого выступления — среди них оказался престарелый граф Голицын, чья голова так сильно тряслась при поклоне, что невольно казалось, что она свалится сейчас с плеч; господа Розенкампф и Адленберг (которых я мысленно сразу же окрестил Розенкранц и Гильденстерн), граф Сиверс, господин Тутомлин, генерал-поручик Лопухин, и еще много других.

Выступать перед такой толпою было страшновато, но уж если я решил двигать в массы современные мне взгляды, ничего не поделаешь, надо. Кафедра небольшого оказалась мне высоковата; пришлось взойти на подставку из невысокого табурета. Понимая, что выгляжу глупо, я положил перед собою листочки моего конспекта и со значением прокашлялся.

В зале стало так тихо, что, если бы не разгар зимы, наверняка можно было бы услышать, как летит муха.

— Господа, — начал я ломающимся полудетским, полу-подростковым голосом, — я хотел бы поговорить с вами о том странном и вредном заблуждении, в котором так много умных людей находится под влиянием французской школы «экономистов». Объявляя сельское хозяйство единственным достойным занятием, они воистину вносят заблуждения в самые чистые души и пытливые умы современности. Сразу могу сказать, что рассуждения эти уже опровергнуты шотландским учёным Адамом Смитом, чей труд «О богатстве народов», полагаю, вам следует перевести на русский язык и распространить. Рекомендую с ним ознакомиться, он очень убедителен и полезен. Я же сегодня, не повторяя доводов уважаемого Смита, попытаюсь вкратце пояснить всю вредность воззрений «экономистов».

Итак, господа Кёне, Мирабо, Де Ла Ривьер, и иже с ними, заявляют, что только земледелие создаёт новые ценности. Это неправда: согласно закону сохранения веществ, принятому теперь всеми учёными — химиками, известно, что вещества вообще не образуются из неоткуда и не возвращаются в никуда. Зерно возникает не само по себе волшебным образом, а исключительно из питательных веществ, составляющих силу земли, воду, воздух и солнце; и все эти вещества при том тратятся. Таким образом, земледелие нисколько не отличается от горного дела или ремесел: оно ничего не создаёт, а лишь преобразует. Возможно, вас приводит в замешательство кажущийся круговорот, когда плодами земли кормят скот, тот даёт навоз, а на навозе вновь произрастают полезные злаки и лозы. Всё это не так: ничего не вырастет, если мы уберем благотворное воздействие солнца. Только солнечный свет позволяет сельскому хозяйству процветать; но ведь он же наполняет ветром паруса судов, ибо ветры создаются от перепада температур в разных местностях; он же в давние времена, прямо или косвенно, породил все полезные ископаемые, доставаемые теперь из недр, так что нет совершенно никакой разницы в этих занятиях. И земледелие, и ремёсла, и промышленность, и торговля одинаково полезны, ибо позволяют людям удовлетворять их нужды. Почитайте Адама Смита: он приводит в своей книге очень красноречивые к тому примеры! Допустим, вы хотите вырастить виноград и сделать кларет: предположим при этом, что живёте вы в Петербурге. Виноград тут не растёт, и чтобы сделать вино, вам придётся построить сначала гигантские теплицы, в них печи, и несколько лет топить их, вырубая окрестный лес; только потом вы сможете получить вино. Но если вы сделаете корабль и поплывёте в Португалию, то сможете привезти оттуда кларет из винограда, который растет там безо всяких печей и теплиц. Так, торговля позволяет избавиться от огромных расходов по строительству и отоплению этой чудовищной теплицы! Конечно, приходится строить при этом корабль и держать команду матросов, но это выгоднее, чем теплица: ведь если бы было наоборот, то все так бы и делали!

Таким образом, все предубеждения «экономистов» совершенно неосновательны. Не стоит замыкаться в сельской деятельности, надо делать то, что приносит наивысшую пользу!

Однако я хотел бы поговорить не о теориях учёных, а о практической жизни. Если мы хоть немного задумаемся, то быстро придём к выводу, что ничто не способствует развитию земледелия так, как налаженная промышленность. Все, кто был в Англии, отмечает, что сельское хозяйство находится в ней на высочайшем уровне, а между тем ни земля, ни климат не относятся там к числу наилучших. Напротив, посмотрите на наши южные земли: там отличные чернозёмы, но как слабо они сейчас используются!

В чём достоинства английского земледелия? В том, что все сферы экономики вносят свою лепту в её процветание! Промышленность даёт фермерам дешёвые и крепкие стальные плуги, бороны, косы; всё это можно купить везде и за умеренные деньги. Ремесленники делают крепкие фургоны, на которых плоды трудов доставляются в город. Камнетёсы выкладывают ровные дороги, по которым так удобно поставлять товар покупателям. Мостостроители перекидывают мосты через реки, чтобы зерно и сыр могли приехать на городской рынок. Большие города создают спрос на плоды земли: чем больше городское население, тем выгоднее сельским жителям. Ткачи закупают шерсть, обувщики — кожи, судостроители — пеньку и лён для парусов; без этих потребителей выращивание их потеряет смысл. Я мог бы привести ещё много примеров, но вы без труда найдёте их сами. Это всё называется «синергия», то есть умножение взаимной пользы от взаимодействия разных предприятий или отраслей.

Оторвавшись от своих листочков, смотрю на господ слушателей. Ничего, вполне внимательны, никто, вроде бы, ехидные рожи не строит, не улыбается иронически… Непонятно, правда, почему слушают: осознавая разумность и справедливость моих доводов, или из благоговения перед царственнородным статусом. Это, кстати, страшная проблема абсолютных монархий: никто тебе в лицо ничего не скажет, все улыбаются и раскланиваются, всё хорошо и замечательно… а потом или шарф на шею, или табакерка в висок…

— Итак, — продолжаю доклад, — льщу себя надеждою, что обосновал вам мысль о равной полезности всех сфер человеческой деятельности. Теперь, однако, хотел бы обратить ваше внимание на первенствующее положение промышленных заведений в сравнении с другими отраслями жизни. В последние годы именно в промышленности появились изобретения, способные продвинуть её далеко вперед. Паровой двигатель, новые станки и механизмы, доменные печи, ткацкие станки, механические веретёна — всё это появилось в последние годы и способно многократно усилить пользу промышленных заведений. В то же время в сельском хозяйстве таких значимых открытий пока нет, и, смею предсказать, если они и появятся, то именно со стороны промышленности. Поэтому сейчас выгоднее заниматься промышленностью, чем сельским хозяйством. Предлагаю вашему Обществу рассмотреть изменение устава, и вместо сельского хозяйства поставить во главу угла промышленное развитие. Это принесет, в конечном счёте пользу и сельским хозяевам тоже: у них появится много сельхозинструментов, надёжных и недорогих, полезные улучшения жилища, освобождающие силы от утомительного домашнего хозяйства, пролягут удобные дороги для доставки своих товаров в город, и многочисленные покупатели в виде городских жителей. Выгоды все эти очевидные, и, конечно, могут быть оценены вами по достоинству. На сем, господа, доклад мой закончен!

Господа вольно-общественники загудели, обсуждая услышанное.

— А что вы, Ваше высочество, именуете «промышленностью»? — спросил профессор Зуев.

Вот чёрт…да у них даже термина такого нет!

— Ну, как… Совокупность всех заводов, фабрик, мануфактур, всё, что нельзя назвать ни сельским хозяйством, ни торговлею. Тут же и ремесло, и отхожие промыслы!

— А куда же вы, Ваше высочество, полагаете направление наших усилий наилучшим? — спросил меня Павел Демидов. Господи, ну до чего же страшный тип! Неужели его матушка согрешила с каким-то испанским Габсбургом?

— Сейчас очень быстро развиваются паровые машины. На это следует бросить все силы и средства: они дадут нам движитель для любого применения. Пар может заставить работать и лесопилку, и мельницу; может двигать речные баржи и даже морские суда; приводить в действие станки на заводах, и даже сухопутные повозки! Вот в этом деле надо сосредоточить все усилья! И земледелие тоже получит от этого огромные выгоды, хотя и не прямо, а опосредованно; а те дальновидные люди, кто нынче вложится в предприятия, вскорости сказочно обогатятся. Вот вы, Христофор Леонардович — обратился я к Эйлеру, — наверняка сейчас тоже поднадзорный завод содержите в простое, оттого что воды зимой мало?

— Не совсем так, Ваше высочество, — несколько сконфуженно отвечал командир Сестрорецкого оружейного завода, — но водяные молоты действительно остановлены, ковки не проводится. Рабочие сейчас выполняют ручные работы: обдирают откованные летом стволы, рассверливают, мастерят замки, прилаживают к ружьям ложа; но, конечно же, было бы много удобнее иметь кузнецкое производство круглый год, а не так, как сейчас. Но я никогда не слышал, чтобы паровая машина могла что-то ковать: их применяют только для откачки воды из шахт.

— В Англии бывает, что на маломощных плотинах паровой машиною перекачивают отработанную воду обратно вверх, чтобы она прошла через водяное колесо повторно — рассказал ему Самборский. — Правда, сие применяют редко, в совсем безысходных случаях!

— Нет, я говорю о другом — пояснил я. — Машины Уатта могут давать круговое движение, и работают много лучше прежних. И применимы для любого дела, даже на механические веретёна!

— Как же нам взять сию конструкцию? — спросил снова Демидов.

— Быстрее всего, наверное, купить сейчас в Англии. Если заказать зимою, то к лету, глядишь, привезут! — за меня ответил Эйлер.

— Давайте сделаем компанию. Купим одну машину, снимем чертежи, сделаем завод и начнём производство. А купленную машину как раз на этом заводе и поставить, на молот или на станки. Совершенно случайно в Петербурге сейчас находится мистер Хорнблауэр, конструктор паровых машин и организатор производства. Мы можем предложить ему участие в деле, и права управляющего. Он доставит сюда всё своё оборудование, мастеров, рабочих — надо будет дать ему помещение, и дело пойдёт!

Все снова заговорили, перебивая друг друга; кажется, всех так увлекла идея, что на время тут забыли про мой высокий статус. И это очень хорошо!

— Каковы же будут условия? — осведомился Тутомлин.

— Мы составим компанию, разбитую на паи. Прибыль, как водится, будем делить сообразно размерам пая. Машины нужны и казённым заводам, и верфям, и разного рода заводам; а уж когда мы поставим их на суда.… В общем, золотое дно!

Члены общества, по крайней мере, некоторые, были покорены; провели подписку, по которой собрали сорок тысяч рублей. Осталось всего ничего — уговорить Ротшильда Хорнблауэра.

Что же, я немедленно пригласил его, а заодно Чернышёва и Воронцова, для конкретного разговора. Господа начальники коллегий были нужны, дабы придать нужный вес беседе. Ведь я, хоть и Великий князь, а всё же — отрок, малолетка. Никто напрямую со мною никаких дел вести не будет — вдруг этот юнец завтра передумает… А с министрами вроде бы всё конкретнее получается.

— Итак, мистер Хорнблауэр, мы предлагаем следующее. Вы перевезёте всё свое предприятие, я вам добуду казённое помещение; средства же, вложенные пайщиками из Вольного общества, пойдут на возмещение затрат на ваш переезд, постройку дополнительных корпусов, покроют расходы по монтажу оборудования, и послужат оборотным капиталом для постройки первых заказов. Как вам такое?

— А как же тогда мы определим цену паёв? Вот, скажем, моё оборудование, которое я ввезу — сколько оно будет стоить в России?

— Полагаю, что цену его уместно определить по таможенной оценке!

— О, таможенные чиновники настолько продажные….

— Нет, — решительно возразил Воронцов. — У нас на петербургской таможне служит честнейший человек, господин Радищев — вы вполне можете ему довериться!

— Позвольте прежде познакомится с ним!

— Извольте, нет ничего проще!

— А то, что вы говорили про гарантии заказов…

— Заказы будут — твёрдо пообещал я.

Итак, с братьями Хорнблауэр удалось договориться. Джонатан остался в Петербурге, готовить помещения под прием оборудования, его брат поехал в Англию, заниматься переездом. Срочно понадобились деньги, примерно 10 тысяч серебром; из них 7 тыс. руб. удалось получить от Воронцова взаймы, с правом последнего обратить их в пай, ещё 3 тыс. одолжил Павел Демидов.

По первой чистой ото льдов воде оборудование завода Хорнблауэра прибыло в Кронштадт. В Вольном обществе была открыта подписка на паи предприятия, получившего название «Балтийский завод». Через Чернышёва удалось найти несколько пакгаузов недалеко от берега Финского залива, снабжённых просторною территорией; здесь заложили ещё несколько цехов, причал для разгрузки оборудования прямо с корабля, и фундаменты для паровых машин и тяжёлых станков.

Хорнблауэр привёз не только станки, но и несколько паровых машин, которые ему из-за иска Уатта так и не удалось передать заказчикам. Все они встали в качестве приводов заводского оборудования, а одну я выкупил для нужд Адмиралтейств-коллегии. Иван Григорьевич, конечно, на этот счёт сильно нервничал:

— А ну как не пойдёт это устройство в дело? По установленному порядку ведения дел, мне надо обсудить сие предприятие на заседании коллегии!

— Иван Григорьевич, ну не соберёте вы сейчас коллегии! Война идёт, всё страшно заняты, все разъехались по делам! Всё должно быть благополучно; сам конструктор их, мистер Хорнблауэр, будет иметь производство, можно сказать, по соседству, да и мистер Бёрд тоже скоро поставит свой завод. Давайте уж как-то сделаем дело, а уж императрица, увидев достойный результат, конечно, не оставит вас без вознаграждения!

Чернышёв, поколебавшись немного, согласился сделать всё за свои деньги, в надежде, что казна компенсирует ему эти затраты. Такое, в общем, практиковалось в это время: тот же Потёмкин, как говорят, на крымскую поездку Екатерины потратил 4 миллиона из своих денег.

Итак, постепенно с паровыми двигателями всё налаживалось, причем практически без государственных денег. Правда, был один скользкий момент — никаких казённых заказов я Хорнблауэру, конечно же, обеспечить не мог. Не распоряжаюсь я казёнными средствами! И что с этим делать?

В любом случае надобно было разговаривать с императрицей. Конечно, что-то можно решить через руководителей коллегий, но масштабы будут совершенно не те.

Я попытался поговорить с Екатериною.

Она поначалу встретила идею в штыки.

— Мы крайне нуждаемся в средствах. Идет война, и казна наша сильно истощена! А махины эти, мало, что стоят немыслимых средств, так еще и отнимают работу у наших мастеровых!

Как оказалось, Екатерина подхватила от Потёмкина очень странное мнение о вредности паровых механизмов — якобы они отнимают средства к существованию у рабочих. Как будто пилить лес или качать воду помпой по двенадцать часов в день — прям, предел мечтаний простого русского человека! Вздорная эта идея появилась у неё, несомненно, из известий о первых выступлениях «луддитов», портивших в Англии машины. Тот самый случай, когда «слышала звон, да не знает где он», но, к сожалению, если она раз пришла к какой-то мысли, переубедить её было почти невозможно. Но надобно пытаться!

— Работа, что они отнимают, есть грубый труд, подходящий скорее волам, и иной скотине! А людям, освободившимся от тяжкой страды, можно будет на тонкие работы перекинуться. У нас, вон хорошего сукна по сю пору не вырабатывают, уж не говоря про бумазею или шелк! Также, махины эти, сами требуют труда. Их надо изготовлять, а это сразу, и металл, и уголь, и станки разные, и очень много ремесленной работы! Опять же, их надобно обслуживать — подавать дрова, воду, чистить, ремонтировать. Опять же, у нас людей очень много где не хватает! Только в армию сколько народу нужно, а ещё флот, заводы в Сибири и на Урале… Большой недостаток людей в южных наших пределах, в Сибири, да и много еще где, то чума, то недород, то еще чего… В общем, машины нам очень нужны. Одни бурлаки вон как мучаются, баржи с чугуном по рекам тягают….

— А бурлаки-то причём тут? Как их машина заменит?

— Так мы же машины на суда будем ставить, и они вместо бурлаков будут баржу тащить.

— Ну, это ты, душа моя, Александр Павлович, что-то странное придумал! Не бывает такого!

— Бывает! А ещё можно муку молоть, масло давить, брёвна пилить, да много всего! — Что-то подозрение я имею, что люди эти, визитёры твои, голову тебе задурили, и хотят из казны нашей денег себе получить за фокусы бесполезные!

— Но, ma grand-mere!

— Ах, оставь меня, Александр, у меня и так от войны голова болит, а ты тут ещё со своими прожектами!

И не стала дальше об этом разговаривать.

Подумав, решил я обратиться к авторитету и опыту господина «Светлейшего князя» Потёмкина. Что ни говори, а он имел огромный авторитет и влияние на императрицу. Во-первых, я написал ему письмо, где излагал свои взгляды на паровое дело, в надежде получить союзника:

Во-вторых, я понял одну важную вещь, — начальству надо представлять все в самом наглядном виде. Разводить руками, на словах живописуя свои прожекты — это ерунда, и никакого результата не даст. Надо показывать товар лицом, в самом что ни на есть наглядном виде! Вот скажем, указанный Потёмкин. Устроил свою эту вот «Новороссию» с «Тавридою» впридачу, и сразу подкрепил дело мощнейшей презентацией в виде Таврической поездки императрицы. И, вуаля, несмотря на множество недоброжелателей при дворе, невзирая на, конечно же, давно окончившиеся меж ними интимные отношения, даже просто на своё всегдашнее отсутствие в Петербурге, занимает самое видное место при дворе, и позиции его незыблемо прочны. В общем, если имеешь дело с Екатериной — смотри, как делает Потёмкин, и поступай точно также!

В общем, задумал я презентовать паровой движитель в самом лучшем виде, а местом показа решил избрать Адмиралтейскую верфь.