Благословенный

Глава 34

— Шенкеля держите, Ваше Высочество! Шенкеля! Спину ровнее!

Уже несколько дней подряд мы с Костей на два часа в день обретаем свободу. Берейторы и Петя взялись за нас всёрьёз: сначала добрых две недели водили нас в поводу и гоняли на «чембуре» — длинном ремне, заставляющем лошадь идти по кругу. Потом две недели учили ездить шагом, короткой и размашистой рысью, но в составе отряда, возглавляемого Салтыковым — младшим. Затем весь сентябрь нарезали круги по аллеям Царскосельского парка, а теперь, вернувшись в Петербург, мы ездим самостоятельно прямо по городу, хотя и в сопровождении берейтора и пары конвойных офицеров.

— Не разводите локти, Александр Павлович! Возьмите повод короче! Константин Павлович, умоляю, не злоупотребляйте стеком!

Сильное животное под моим седлом пока не вполне понимает команд своего неопытного всадника, но, знаю, мы подружимся. Екатерине моя лошадка очень понравилась — и она действительно прекрасна. Императрица дала ей кличку «Кукла», а вороной лошадке Кости — «Милка».

— Куда поедем, милейший Александр Павлович?

— Полагаю проехаться до завода мистера Бёрда, симпатичнейший Константин Павлович!

— Охотно, Ваше Высочество!

— Рад это слышать, сударь!

У нас с Костей новое поветрие — мы теперь обращаемся друг к другу подчёркнуто «по-взрослому», и ведём себя соответственно. Видимо, так повлиял наш новый статус — ведь теперь с нами все обращаются почти как со взрослыми. Беднягу Константина эта обретаемая долгожданная свобода пьянила и чрезвычайно радовала. Конечно, мы пользовались любой возможностью, чтобы побывать в городе, и, несмотря на подступающие холода, каждый день выбирались на конную прогулку.

Сегодня я решил прокатиться до завода Бёрда — давно хотел побывать там, а Костя, вернее, «Константин Павлович», был рад любому маршруту. Степенно проехав мимо Адмиралтейства, мимо памятника Петру I, потом по Морской, мимо пакгаузов, заводов, дворцов, по мосту через Мойку, мы бойко, на рысях, приближались навстречу возвышавшимся на берегу Кронштадтского залива чадящим кирпичным трубам. Стояло прекрасное ноябрьское утро, — это особенно любимое мною время, когда осенние дожди уже кончились, а утренние морозы уже сковали осеннюю грязь, и надоевшие лужи превратились в хрупкие, громко хрустящие под копытами ледяные мембраны. Следующие тучи принесут уже не дожди, а снег, и начнётся зима… и всё уже к ней готово.

У ворот завода оказалось целое столпотворение телег и подвод. Справившись у выглянувшего сторожа, здесь ли заводское начальство, и узнав, что «господа англичане присутствуют», я просил пригласить кого-нибудь к «проходной». Вскоре молодой высокий шотландец уже спешил к нам, издали улыбаясь и кланяясь.

— Какая неожиданная встреча! В этот морозный солнечный день я особенно рад видеть Ваше Высочество в своём предприятии! Хотите всё осмотреть? Извольте, извольте!

Мы прошлись по заводу, посмотрев на станки и диковинные машины. Здоровенное, по местным меркам, заведение, высокие потолки, поддерживаемые чугунными (!) колоннами, светлые просторные цеха с панорамным остеклением. Никакого сравнения с темными низенькими зданиями Сестрорецкого завода! Да. нашим казённым предприятиям есть, к чему стремиться…

Под конец меня ждал сюрприз. Бёрд, пошарив в кармане кюлотов, протянул на ладони несколько светло-серых тяжелых шариков. Это были образцы чугунных ружейных пуль.

Я посмотрел их, проверил размер, покатал по столу. Пули оказались безупречной шарообразной формы, размеры их не сильно отличались друг от друга. С моей дилетантской точки зрения — вполне пригодные для стрельбы.

— Как делаете? — будто бы между прочим поинтересовался я.

— Отливаем в железной разъемной форме, и затем прокручиваем в галтовочном барабане — ответил Бёрд. — Там удаляются литники и облой.

— Пробовали стрелять?

— Мы произвели опыты стрельбы из пехотного и драгунского ружья — ответил он. — Выстрел ими нисколько не отличаются от таковых с применением свинцовой пули!

— Какие сложности вы предвидите при массовом изготовлении?

— Если качество исходного материала соответствует тому, что предъявляется орудийному чугуну, то особых сложностей быть не должно! — ответил Бёрд.

— Какова будет цена при производстве, скажем, эээ… десяти тысяч пудов в год?

Шотландец задумался.

— Возможно, в пределах пяти рублей за пуд, Ваше высочество. Но потребности армии много выше!

Тут я, конечно, огорчился. Семь рублей за пуд — это ненамного меньше цены свинца, составлявшей примерно семь рублей за тот же вес. Конечно, это цена сырого свинца, а не готовых пуль, но пули из него льют «бесплатно», в полках. При таких условиях затевать перевод армии на чугунные пули не будет признано целесообразным Военной коллегией.

— Я думаю, что названная цена слишком велика. Можно ли её уменьшить? — спросил я у Бёрда.

Тот заметно погрустнел.

— Мы постараемся что-нибудь придумать, Ваше Высочество!

— Думайте, а пока сделайте хотя бы пару пудов, для всесторонних испытаний!

— Сделаем. Буквально через пару дней они будут в Вашем распоряжении, Ваше высочество!

Покинув завод, мы с Костей и сопровождавшими нас лицами кромкой Кронштадтского залива возвращались к Зимнему дворцу. Чудесное солнечное утро обещала превратиться такой же прекрасный, такой редкий в дождливом петербургском климате день. Мы сильно проголодались и уже торопили лошадей, как вдруг…

Уже подъезжая к зданию лаборатории Академии Наук, профессор Соколов понял, что дело неладно. Из печных труб здания не поднимался обычный в этом случае дымок.

— Что там такое? Забыли протопить? — пробурчал профессор себе под нос и, торопливо рассчитавшись с извозчиком, вошёл внутрь.

Один из помощников его уже был здесь; второй должен был прибыть с минуты на минуту.

— А Прошки-то нету Никита Петрович! То ли запил, то ли заболел… Не прибрано тут, да и не топлено!

— Вот аспид! — беззлобно выругался профессор. — Гнать бы его надо по-хорошему в шею, да мы всё сюсюкаемся.

— Так что Никита Петрович? Затопить?

— Дров нет, тащить надо со двора. Давайте, пожалуй, не будем тратить время такое низкое занятие: я лучше останусь в епанче.

Сегодня Соколов планировал выполнить очередную серию опытов по получению препарата, названного великим князем Александром Павловичем сложным, но вполне наукообразным именем «нитроглицерин». Предыдущие опыты, увы, положительного результата не дали. По описанию, задача была совсем не сложна — воздействовать селитряной кислотой на очищенный жидкий жир, называемый «глицерином»; однако же вещество с нужными свойствами никак не получалось. В чём тут была причина, увы, непонятно, — то ли опыты ставились не так, то ли желаемое великим князем вещество на деле было всего лишь его фантазией. И последнее время профессор склонялся ко мнению, что вторая причина вероятнее первой.

— Никита Петрович, реактивы подмёрзли! — сообщил ему помощник.

— Это ничего! Всё равно должно среагировать! Давайте начинать, главное, ведите записи!

Помощник начал готовить лабораторную посуду и вещества, профессор же, морщась от холода и растирая руки, перебирал предыдущие записи.

— Гриша! Давай замешивать в этот раз концентрированную, разбавленную в треть, в половину и в две трети водою!

— Слушаюсь, Никита Петрович!

Пока помощник готовил вещества в нужной концентрации, профессор сел в специально принесённое для него кресло. Последнее время его всё сильнее мучили боли в ногах и спине.

«Здоровья совсем нету! И зрение нынче совсем плохое, даже окуляры уже не помогают. Ещё год-два и всё; иссох лимон!» — не весело думалось ему.

— Готово, Никита Петрович!

Стряхнув с себя грустные мысли профессор с трудом поднялся из кресел.

— Ну-с, тогда приступим.

Вновь и вновь они смешивали препараты. Измученные постоянными неудачами Соколов с помощниками придумали работать целыми партиями опытов: замешав сразу несколько посудин, выставляли их на столе, а затем уже осматривали и изучали полученный результат. В этот раз всё должно было быть также…

За спиною профессора хлопнула входная дверь.

— Господин Соколов, простите великодушно: сегодня я задержался!

Это пришёл второй опоздавший помощник.

— Пустое! Бери скорее перо, да вон, первую партию описывай! — не оборачиваясь, ответил он.

— Извольте! А где она?

— Да вон же, под вытяжкою стоит… Осторожнее!!!

И звон разбившегося стекла слился с грохотом мощного взрыва.

Мы с Костею подъезжали уже к Адмиралтейству, как вдруг из-за Невы до нас донёсся грохот мощного взрыва. Лошадь подо мною в ужасе шарахнулась в сторону, да так, что я с трудом удержался в седле!

— Что там за чёрт? — в изумлении спросил Константин, глядя, как вдалеке, над Васильевским островом, поднимается облако тёмного дыма.

— Порох, что ли, у кого-то бухнул? — гадали сопровождавшие нас офицеры-коннгвардейцы. — Где это вообще? Кажись, «Бонов Дом»?

Острая догадка пронзила меня с головы до пят. Лаборатория!

— За мной! Пошла! — проорал я, и впервые применил к лошади стэк.

— Александр Павлович, куда вы? — донеслось сзади.

Не разбирая дороги, я поскакал к мосту через Неву. Лошадь перешла с рыси в галоп, да так, что меня бросило к ней на шею; прохожие в ужасе шарахались в стороны. Долгие несколько секунд мне казалось, что я вот-вот свалюсь прямо под копыта, но я не падал вперёд и не мог вернуться в седло назад. Наконец Кукла успокоилась, и я смог вернуться в нормальную посадку.

— Александр Павлович, поберегите себя! Вы пока ещё не обучены ездить галопом! — воскликнул догнавший меня берейтор. — Константин Павлович, вон, упали!

У собора Исаакия Далматского я свернул на плашкоутный мост и с грохотом поскакал на Васильевский остров. Мост выходил на берег как раз у здания Кадетского корпуса.

— Едемте со мною! Там какое-то происшествие! — крикнул я высыпавшим на улицу преподавателем и студентам.

Ещё только подъезжая к зданию лаборатории, я уже понимал, что произошло.

Улица была завалена щепками, обломками дерева и камня, среди которых то тут, то там лежали раскиданные склянки с реактивами и химическими веществами. Половина здание лаборатории была разрушена, один угол буквально вырвало наружу внутренним взрывом; большая часть крыши улетела, а то, что осталось, завалилось внутрь помещения. У здания уже собралась небольшая толпа обывателей, с ужасом наблюдавшая за происходящим. Среди завалов виднелись небольшие очаги пожара, к счастью, ещё не разгоревшегося.

— Чего зеваем? Тушите давайте! — бросился распоряжаться офицер из Шляхетского корпуса. Кадеты собирали разлетевшиеся бумаги, пытались помочь раненым.

— Если погибшие? — спросил я одного из добровольных пожарных.

— Видимо, есть! Вы вон того господина спросите, он тут служил!

Молодой человек с окровавленным лицом сидел на земле; ему перевязывали голову холстиной.

— Что случилось? — спросил его я, соскочив с лошади.

— Не знаю! Кажется, меня в окно выбросило…

— Что делали? Нитроглицерин?

— Да, его.

Эххх… Предупреждал же их!

Я обернулся к своим офицерам.

— Соберите вот эти бумаги. Тут могут быть записи, которые прольют свет на произошедшее! Пусть в Академии Наук разберутся, почему произошёл взрыв и как этого избежать!

Прошёл месяц. Тайна произошедшего на Васильевском острове, кажется, была раскрыта. Для получения нитроглицерина, кроме глицерина и кислоты, нужен еще и холод. Этого я не знал — у Жюля Верна такого не было! За знание это пришлось заплатить человеческими жизнями — профессора Соколова и одного из его помощников уже не вернуть. На этом фоне потеря лаборатории выглядит сущим пустяком. Впрочем, средства на новую лабораторию выделили без особых проблем, только нитроглицерины мы будем делать уже не здесь, а в специально отведенном месте. Адски опасная штука!

Была и хорошая новость. На заводе Бёрда изготовили партию пуль, и посредством нескольких офицеров Измайловского полка, капитана Бибикова и поручика Бологовского, были проведены испытания стрельбою. Теперь пришло время обсудить результат.

Поскольку президент Военной коллегии Потёмкин оставался на юге, пришлось иметь дело с его заместителями. Вице-президентом Военной коллегии был мой «воспитатель» Николай Иванович Салтыков. Я не очень понимал, почему, но Екатерина очень доверяла этому вельможе: сначала поручила ему надзор за взрослением наследника престола, а теперь и важнейшее Военное ведомство, поглощавшее больше всего денег и дававшее наивысшее влияние в такой милитаризованной стране, как наша. Так что говорить о чугунных ружейных пулях следовало с ним. К счастью, найти его было несложно — всего-то надо было подняться в Зимнем дворце на этаж выше.

— Николай Иванович! Извольте посмотреть, что сделал господин Бёрд на своём заводе!

— Так, что у нас тут? Картечь?

— Берите выше — ружейная пуля!

— Пули из чугуна? Занятно, занятно…

Салтыков вертел в ладони серебристо-серый шарик. В глазах его читалась интенсивная работа мысли.

— Занятно. Но, думаю, много сомнений вызовет сиё изделие в рядах Военной коллегии. Дело это небывалое!

— Извольте собрать коллегию и пригласить меня на обсуждение. Дело выгодное, надо рассмотреть его подробнее. Как полагаете?

— Согласен с вашим Высочеством — надо обсудить. Дело небываемое…

— Вот и славно!

Через несколько дней состоялось собрание. Члены Военной Коллегии — вице-президент Салтыков, вице-президент Мусин-Пушкин, генерал-аншеф Иван Петрович Салтыков, военный губернатор Петербурга Яков Александрович Брюс, внимательно рассматривали эти пули, негромко переговариваясь. Я докладывал первое в своей жизни дело на государственном уровне. Рядом для поддержки и помощи находился Николай Карлович Бонапарт, тоже с любопытством рассматривавший сделанные у Бёрда чугунные шарики.

— Проведены испытания в первой роте третьего баталиона Измайловского полка и в первом баталионе Семеновского полка под присмотром капитана Бонапарта. По результату сих испытаний они признаны вполне пригодными для производства выстрелов. К тому же, эти пули при распространении их в войсках освободят солдат от необходимости ручной отливки пуль в полковых мастерских и сохранят их здоровье, подвергаемое угрозе в результате воздействия паров литого свинца.

Я передал Салтыкову документы с протоколами испытаний. Члены Военной коллегии листали их, кто с безразличием, кто с интересом.

— А не повреждают ли они стволов ружей? — спросил, наконец, Мусин-Пушкин.

— После двухсот выстрелов заметных повреждений ствола не обнаружено! — ответил я. — В протоколах имеется об этом отметка.

— Не будет ли ржаветь чугун в цейхгаузах при долгом хранении, а равно и в подсумках, если солдаты попадут под дождь? — спросил Салтыков. — В армии нашей принято довольно небрежное хранение многих важных припасов!

— Даже если заржавеет, в чем тут беда? — удивился я. — Всегда же можно отчистить ржавчину, перетерев пули с песком!

— Ах, любезный Александр Павлович, — тонко и со значением улыбнулся Салтыков, — вы же знаете порядки у наших военных! Не проверят, всё забудут, и раздадут солдатам «так». А те будут совать ржавые пули в стволы, где оные и застрянут.

Все замолчали в задумчивости. Действительно, что делать в такой ситуации?

— Ну, чтобы не ржавели пули, надо покрывать их тонким слоем свинца сверху, — наконец произнёс я. — Он и от повреждения ружейных стволов предохранит, и от ржавчины.

— А стоит ли овчинка выделки, господа? — рассудительно заметил толстый, одышливый Мусин-Пушкин. — Цена в пять рублей за пуд не сильно-то отличима от семи рублей за пуд свинца!

— Разрешите заметить, господа, — заявил вдруг Николай Карлович. — В своих рассуждениях вы забываете, что пуд чугуна намного легче пуда свинца!

Первым засмеялся Салтыков, потом, по мере понимания, к нему присоединились и все остальные.

— Этот господин не очень-то силён в арифметике! — ехидно заметил Мусин-Пушкин.

Мне стало неловко за своего протеже.

— Пуд свинца вполне равен пуду чугуна, Николай Карлович! — сконфуженно шепнул ему я.

— Я, возможно, плохо понял суть обсуждаемого вопроса, принц — на французском ответил он мне. — Я всё ещё недостаточно владею вашим языком. Но разрешите заверить вас: пуд чугунных пуль совершенно не равен пуду свинцовых!.

Тут мне стало стыдно. А ведь действительно! Плотность чугуна где-то в полтора раза ниже, чем у свинца, значит, мосье Бонапарт совершенно прав! Пуд свинцовых пуль — это в полтора раза меньше, чем пуд чугунных! А я-то, с высшим образованием, мог бы сообразить это и пораньше… Эх ты, прогрессор кислых щей!

В общем, по итогам совещания приняли следующие решения:

Чугунную, или «суррогатную» пулю принять на вооружение пока в качестве учебной, для «экзерциции» солдат стрельбе. По итогам использования будет проведено новое совещание о допустимости применение этих пуль в боевых условиях.

Пробный заказ на пули разместить на только что построенном заводе Бёрда. Чугун для пуль выдать из казенных запасов, в том числе из чугунного лома Петропавловской и иных крепостей.

Посылку из нескольких чугунных пуль я отправил для Потёмкина, в Ольвиополь, с сопроводительным письмом. Тот любил всякие заковыристые новинки и экономию бюджета, и мог увлечься их внедрением в армии. Меня же более всего радовало то обстоятельство, что чугунные пули, поставленные в войска, явно никто не украдёт — ведь они решительно бесполезны во всех отношениях, кроме прямого своего предназначения!