Когда я пришел навестить Кэролайн Роджерс в больнице, она сидела на кровати в белой ночной рубашке с голубой лентой на шее и смотрела по маленькому телевизору какую-то мыльную оперу. Волосы были зачесаны назад, губы подкрашены. В палате стояли цветы.
— Здравствуйте, — сказал я.
Медленно повернув голову, она остановила взгляд на мне.
— Здравствуйте, — прозвучало в ответ на мое приветствие.
Я протянул руку, взял ее ладонь и задержал в своей.
— Я чувствую себя хорошо, — заговорила она, как будто отвечая на вопрос. — Немного какая-то вялая, врач говорит, это после шока. Но я-то знаю, что мне дают транквилизаторы. — Говорила она внятно, но медленно, голос звучал тускло и безжизненно.
Я продолжал держать ее руку в своей.
— Когда я занята чем-нибудь, смотрю телевизор, или завтракаю, или крашу губы, все в порядке. — Она слегка улыбнулась, повернув в мою сторону голову на подушке. — А когда думаю... о будущем... или... я...
В глазах появились слезы, она медленно вытерла их тыльной стороной ладони.
— Я не знаю, как я буду жить дальше.
— Будете.
— Как?
— Вы сильная, вы молоды. Вы обязательно выкарабкаетесь. И будете жить.
В глазах опять скопились слезы, но она не обращала на них внимания.
— Почему я хочу жить?
— Не знаю. Если б я пережил такое, как вы, я бы тоже, наверное, удивлялся этому желанию в себе, — сказал я, присев к ней на кровать.
— С вами было такое?
— Пережил ли я такое, как вы?
— Нет. Вас никогда не мучила мысль — зачем жить?
— Мучила.
— Но вы остались жить?
— Да.
Она тихо плакала. Я придвинулся к ней и обнял. Приподнявшись с подушки, она прислонилась ко мне, положив голову на плечо, слезы текли по моей шее.
— Почему?
— Почему не умер? Не знаю. Может, потому, что знал, что выкарабкаюсь, что в жизни есть что-то такое, ради чего стоит жить. А может, просто из любопытства — посмотреть, что будет дальше.
— Кошку спасло любопытство, — проронила она.
— И из всего этого я вынес, что, когда жизнь разбивается, ее можно склеить заново. И станет лучше.
— Лучше, чем было?
— Возможно.
— Я так не думаю.
— Конечно. Сейчас вы так думать не можете.
— Не знаю, смогу ли я все это вынести.
— Я понимаю. Я помогу вам.
— Теперь я одна, без семьи.
— А родители, братья, сестры? — спросил я.
Ее голова медленно качнулась у меня на плече из стороны в сторону.
— Вы справитесь и сами.
— Нет.
— Да. Я буду рядом. Я помогу.
Она качала головой и прижималась ко мне.
— Я хочу умереть.
— Умереть несложно. Когда жизнь становится действительно невыносимой, смерть — самый простой выход.
— Вы поможете мне... умереть?
— Я помогу вам жить.
Она притихла, все так же прижимая голову к моему плечу и не отпуская рук.
Мыльная опера прервалась рекламной заставкой. В палату вошла медсестра.
— Миссис Роджерс, вам пора принимать лекарство.
Кэролайн послушно выпустила меня из объятий и откинулась на подушку. Медсестра дала ей две таблетки и стакан воды. Проглотив пилюли, Кэролайн возвратила стакан и повернула голову к телевизору. Медсестра кивнула мне, улыбнулась и вышла. Через пять минут Кэролайн Роджерс уже спала.
Я вышел из палаты и остановился у сестринского поста.
— Ей оказывают психиатрическую помощь? — спросил я.
Сестра была молоденькой хорошенькой блондинкой с хвостиком волос, перевязанным зеленой лентой, и задорно торчавшим из-под колпака.
— Доктор Вагнер разговаривал с ней.
— Это ее лечащий врач?
— Да.
— Что он говорит?
— Может, вам лучше переговорить с ним, сэр? У нее был сильный шок, и теперь ее держат на седативных препаратах.
— Я заметил.
— После пяти у доктора Вагнера обход. Если хотите, можете подождать и поговорить с ним.
— Он живет в Уитоне?
— Да, сэр.
— Я позвоню ему, спасибо.
Я вышел из больницы, у меня было к Кэролайн несколько вопросов, но я так и не решился их задать. Да может она и не знала на них ответов, как и я.