Ближний берег

VIII

Сельсо Дакосту я видел всего-то пару раз там, в парке Прадо, мы бывали вместе в клубе «Атауальпа». Но теперь, заметив меня на углу Пуэйрредон и Виамонте, он окликает из-за автобусов и вприпрыжку мчится ко мне. Обнимает, спрашивает, живу ли я здесь, снова обнимает. Сейчас он очень торопится, но мы должны встретиться. И тут же спрашивает, свободен ли я вечером в субботу. Будет небольшое сборище у друзей, «народ денежный, но леваки»; «народ принаряженный не будет побежденным»[11]. Нечего колебаться, вот адрес. Приходить после десяти. Ладно, говорю.

И пришел. Неудобная квартира, на этот раз на проспекте Либертадор. Половина одиннадцатого, но Сельсо еще нет. Я чувствую себя не в своей тарелке. Тут человек шестьдесят. Народ все известный. Эти лица я видел в журналах «Хенте» или «Сьете диас». Меня представляют троим или четверым, но как только удается, отхожу в сторону и со стаканом в руке любуюсь какой-нибудь дерьмовой картиной. К счастью, про меня забывают. Тогда я могу разглядывать гостей. Я пришел в лучшей своей одежде, хотя любой дурак поймет, что я птица не того полета. Все они в спортивном, но в каком, mamma mia![12]. Женщины едва улыбаются, чтобы не попортить грим. Прячут смех внутрь, и он слышится как из пещеры. А мужчины рассказывают одну смешную историю за другой, нарочно, чтобы рассмешить их, наконец это удается, и какая-нибудь из женщин разражается хохотом, выдавая свои морщины.

Когда наконец приходит Сельсо, он застает меня за тем, как я подсматриваю краем глаза за молчаливой смуглянкой, которая пьет всего лишь апельсиновый сок. Знаю ли я, кто это? Хочу ли я, чтобы он представил меня? Я не успеваю ответить, как мы уже представлены друг другу, Сельсо тут же покидает нас, и мы остаемся — она с соком, я с виски. Она тихонько вздыхает, как бы говоря «какой несносный» (Сельсо, конечно), а я просто хмурю брови. И говорю, что видел ее в «Мечтах наяву» и что мне кажется, она способна на большее. Она роняет: «Это дрянь». Когда смуглянка разговаривает, даже вот на такую ерундовую тему, то становится привлекательней раз в пять или десять. Когда молчит, выражение у нее суровое, почти вызывающее. Заговорит — смягчается, делается даже нежной. Я сообщаю ей об этом. И она: «Вы наблюдательны». Вообще-то я вовсе не наблюдательный. Просто мне было приятно смотреть на нее, вот и все. «Почему?» Ну, потому что она красива (ее смешок, мой вздох), но еще у нее загадочный взгляд (поднимает брови), правда, тайна в нем небольшая, крошечная. Хохочет она, ничуть не заботясь о гриме. «Выходит, невелика тайна? А почему?» — «Потому что в любой момент может рассеяться, обнаружиться». — «А можно узнать, чья это тайна?» До сих пор я выкручивался, чтобы избежать «ты» или «вы», но тут приходится решиться, и я говорю: «Твоя». Тыканье ее удивляет (ей лет двадцать шесть или больше), она не ожидала, но еще меньше ожидала, что за этим кроется. Она отпивает глоток, чтобы выиграть время. Темные глаза блестят. «Кем работаешь?» Объясняю. «А почему бы тебе не зайти за мной завтра, после репетиции?» Она мне и нравится и нет. Нравится ее внешность, особенно лицо, еще руки и ноги. Нравится и то, что придумал ей тайну. Но не нравятся три вещи: что она актриса, что знаменита и что такая старая. Вообразите: я — с двадцатишестилетней старухой! Однако искушение велико. «Боишься? Я тебя не съем. Просто поговорим, больше ничего. И знаешь почему? Мне по душе то, что ты сказал. Думаю, ты прав: есть одна малюсенькая тайна, и дело тут во мне самой. Пожалуй, ты даже поможешь избавиться от нее». Теперь я глотаю виски, чтобы выиграть время.