Блистательный и утонченный

16

Еще не было восьми, и улица, на которую выходил «Мэйфэйр», в контрасте с болезненно-мягким интерьером позади них, танцевала под вечерним солнечным светом, так что двое моментально заслонили руками глаза.

— Сюда, — сказал Фрост, театрально ведя доктора за руку за собой, как будто они тайком пробирались через секретный пожарный выход.

Они шли медленно, с неугрожающей устойчивостью, как будто двое мужчин целеустремленно карабкаются на длинную плоскость.

— Я не могу отделаться от мысли, что это была ошибка, — сказал доктор Эйхнер, — взять мускатный орех и траву. — Он посмотрел на Фроста, ожидая его реакции, но тот, плетясь за ним, казалось, даже не расслышал, и доктор продолжал: — Я имею в виду, поскольку мы ничего не достигли, ничего вещественного, по меньшей мере, относительно нашей — нашей задачи в «Мэйфэйр». Вы следуете моим рассуждениям, Фрост? — спросил он настоятельно, дотрагиваясь до руки Фроста, а в ответ огромная глыба передернула плечами.

— Почему живой в прошлом? — с заметным усилием наконец выдавил он, и доктор снова впал в молчание, и они продолжали идти, с торжественной сосредоточенностью, и это каким-то образом отличало их от всех остальных пешеходов.

— Несколько минут назад, — внезапно продолжил доктор, — вы предполагали тщетность опротестования прошлого — тщетность раскаяния, или даже того, что сиюминутное достижение негативно — или достижение того, что сюминутно… Хороший вопрос… — Затем они достигли перекрестка, и доктор Эйхнер оборвал свой монолог, словно, пока не загорится зеленый, он не имел права продолжать.

Привлекательная, никем не сопровождаемая девушка, шагавшая вслед за ними, с вызывающим равнодушием бросила пару взглядов в их сторону, на которые они не обратили внимания, и теперь она посмотрела на них сначала с подозрением, а в конце концов с грубой презрительностью. Когда зажегся зеленый, она быстро обогнала их и промаршировала вперед.

— Мускатный орех, — снова вернулся к теме доктор, когда они начали пересекать за ней, — содержит по меньшей мере один серьезный алкалоид — а эффект индийской травы и так хорошо известен. Так вот моя точка зрения такова: наша основная перспектива, наша система… ценностей, скажем так, может подвергнуться изменениям — решительным изменениям, которые мы можем не принять в расчет — выверить, пока — это моя точка зрения — мы не будем готовы принять его, такое изменение, — в расчет! Теперь. Теперь, значит…

Неожиданно Фрост запнулся, коротко дернув доктора за собой. Они уже дошли до студии и стояли напротив, как раз на другой стороне улицы. Отсюда грандиозное здание в кремовой штукатурке могло напоминать почти любой большой современный кинотеатр, но из-за скромных размеров шатра оно выглядело несколько более официально, как государственное учреждение, а на пешеходной стороне, примыкающей к нему, вытянутая двойная очередь людей двигалась по направлению к входу.

— Там, — сказал Фрост, поворачивая голову в указующем жесте в сторону очереди, в то время как доктор Эйхнер, взглянув на Фроста в полном непонимании, последовал за его взглядом и отчетливо разглядел промелькнувшего Тривли, оживленно беседующего со своим другом, в голове очереди.

— Ах да, — мягко сказал доктор, перекосившись, как будто от глотка крепкого, выдержанного бренди. — В самом деле там.

Цепочка людей двигалась быстро, и когда он снова посмотрел в сторону очереди, Тривли и его компаньон скрылись за углом, в вестибюле студии.

— Пойдем, — сказал Фред Эйхнер, — и будь бдителен. — Они трезвым шагом пересекли улицу и присоединились к уменьшающейся очереди, непринужденные и спокойные, привлекая внимание всех, кто стоял рядом.

— А билеты там спрашивают? — внезапно спросил доктор у Фроста.

— Без билетов, — сказал Фрост, и эти реплики, казалось, давались ему с болезненным усилием.

— Ты будешь разбираться с разрешением на вход, — проворно сказал доктор, казалось, первый раз присматриваясь к окружающей обстановке, угрюмо оглядываясь но сторонам и закидывая голову, чтобы посмотреть на шатер. — Что будут показывать? Я очень мало знаю о видео. — Но они уже зашли внутрь, в шатер, и продвигались дальше, в застеленное коврами фойе студии, и пока что нельзя было понять, чему же все-таки будет посвящена данная телепрограмма — и доктор внезапно занервничал, в тревоге вопрошая: — Да? Какова суть этого, Фрост? Что здесь будет?

— Шоу зубоскалов, — выдавил наконец Фрост, и его слова прозвучали так мрачно, словно смертный приговор.