Боец десантной бригады

Глава 4

Афганистан

Провинция Кундуз – 1980год от Рождества Христова.

1401год по хиджре - мусульманскому летоисчислению.

Так вот с Мухой и Лёхой я дружил. А с остальными? Да в общем-то то обычные отношения были. С земляками традиционно товарищеские, с большинством приятельские, кого-то терпеть не мог, с некоторыми частенько дрался. Не было у нас в роте большой и дружной армейской семьи. Большая и дружная армейская семья … здоровый воинский коллектив … басни все это. А уж если об армии как о семье говорить, то уместно другую поговорочку вспомнить, вот эта житейская мудрость как выстрел хорошего снайпера в «яблочко» попадает: «В большой семье еблом не щелкай!»Ничего, все нормально, как и в любом армейском коллективе.

-Не могу больше эту парашу жрать, - я брезгливо посмотрел в термос, который наряд по роте притащил с батальонной кухни и убрал свой котелок. Каша сечка без масла, каждый день одно и тоже.

-Не хочешь не жри, - безразлично ответил, помахивая черпаком наголо стриженный рослый боец с моего взвода Витёк, он сегодня раздатчиком был.

-Отойди – предложил он, - не задерживай народ.

У четырех принесенных термосов собирались вечно недовольные едой бойцы.

-Так что мне голодным что ли ходить? – ища сочувствия заорал я и посмотрел на соседей. Муха и Лёха промолчали, а вот еще один боец с нашего взвода:

-Хочешь ходи, - разрешил Филон, усмехнувшись посоветовал, - не хочешь не ходи все в твоих руках.

В моих руках был только пустой алюминиевый котелок и совет высокого дочерна загорелого и бритого наголо Филона я воспринял как оскорбление. Уставился в его серые глазки и заявил:

-А вот ты в своих руках даже хрен, удержать не сможешь,

-Думаешь, тебя земляки защитит? – засопел Филон.

-Да я сам за себя отвечу! – явно нарываясь на драку, вызывающее бросил я.

Вечером за ужином было скучно, хотелось развлечений, хотя бы и просто подраться, тем более худощавый Филон впечатление сильного противника не производил.

-Ты что, - останавливая, дернул меня рукав х/б Муха и предупредил, - он же тебя враз уроет.

-Кто? – я презрительно посмотрел на Филона, и пнул ногой по термосу, - Этот что ли?

-Филон оставь его, -попросил Лёха пытаясь, протиснутся между мной и Филоном.

-Филон, - вмешался подошедший к нам замкомвзвод Фаик, - проучи этого шнурка, а то я смотрю он совсем оборзел.

-Пошли, - буркнув предложил Филон и первым не оглядываясь, пошел на ристалище.

Договоренные драки у нас за батальонной кухней всегда проходили. Там удобная площадка была. Всякими там боевыми искусствами я не владел, бил как умел. Вот только Филон умел намного лучше. Впоследствии довелось мне всякие боевики иноземные смотреть с участие разностилевых боевых мастеров. И вот что думаю, доведись Филону с ними схлестнуться, шансов у этих мастеров просто не было бы. Оказалось, что парень владеет самым совершенным боевым искусством, дворовой дракой, стиль широко известный в России. Это искусство наши бойцы от отцов вместе с генетическим кодом получают и с младенчества изучают. Детский сад, школа, танцы, рубка стенка на стенку и конечно армия.

Скорость, координация движений и реакция у Филона были такие, что я только два раза успел взмахнуть рукой намереваясь, провести прямой правой в челюсть и оба раза приходил в себя на земле. Как Филон серии ударов проводил, я даже заметить не успевал. Губа разбита, набухает под глазом фингал, ноет челюсть, болят ребра, еле двигаюсь. Хотел поразвлечься? Вот и получай!

-Еще хочешь? – даже не запыхавшись, спрашивает Филон.

-Здорово, ты бьешь, - тяжело дыша, признался я.

Проверяя языком целость зубов и вспомнив о том, что такт и вежливость лучшее оружие цивилизованного человека, скромно попросил:

-Поучишь, а?

-Тебя что каждый день мудохать? – скалится Филон.

-Да ладно тебе Филон, -примирительным тоном я признал своё поражение.

Потом до дембеля Филона, то есть еще год, он обучал меня приемам дворового боя. В дворовой драке все работает: руки; ноги; корпус; голова. И очень быстро мне эти навыки пригодились. Не думайте не в бою с духами, там до рукопашной дело просто не доходит, а в драках. Разные бывают обстоятельства, и всегда помня о том, что такт и вежливость лучшее оружие цивилизованного человека, очень-оченьполезно уметь бить: рукой; ногой, головой.

-Кстати насчет жратвы, - небрежно заметил мне Филон, когда мы вернулись в расположение роты, - могу показать, как это делается, мне как раз напарник нужен, а ты вроде как ничего …

Умываясь и смывая кровь с разбитого лица, я вопросительно глянул на льющего мне воду Лёху.

-Не ходи с ним, убить могут, - сливая мне в подставленные ладони воду из котелка, шепнул Лёха.

-Э… - вняв его предостережению, стал отказывать я.

-Ну и жри до дембеля одну парашу, - разозлился Филон.

-А что хоть делать то надо? – заинтересовался я уже не обращая внимания на предостерегающе толкнувшего меня Лёху.

-Склад с пайками у лётунов ломанем.

-Как?

-Если пойдешь, то увидишь.

Ну что ж далеко не первый из сынов человеческих я внял демону искусителю. Хотя как раз демоном то Филон совсем и не был. Он предложил, я согласился, все по-честному, просто не мне одному совсем уж обрыдла войсковая пайка.

Воровство, грабеж, разбой вот как это в уголовном праве называется. Хотя если подумать, то можно и иначе назвать. Например, отработка учебно-боевой задачи: «проникновение на охраняемую территорию, посредством нейтрализации часового, и преодоления технических средств защиты». Как хотите, так и называйте. Если вы сытый законопослушный гуманист – тогда это безусловно разбой, если вы полуголодный обозленный солдат – тогда это умелое применение военной выучки в обстановке максимально приближенной к боевой.

Летчиков снабжали великолепно, кормили разной вкуснятиной как на убой, а их сухие пайки, это вообще мечта армейского гурмана. Были они нашими соседями, просто рукой подать, а их склады охраняли доходяги из БАО – батальон авиационного обслуживания. Вот туда мы и намылились с дружеским так сказать визитом.

Ночью взяв из каптерки трофейные ватные халаты и захватив два вместительных общевойсковых мешка приходим на продовольственный склад авиаторов. Склад – сборный модуль, территория ограждена двумя рядами колючей проволоки. У ворот склада «грибок», под «грибком» мается от скуки часовой.

-Ты почему сука тыловая, честь советскому десанту не отдаешь? – начинаю я отвлекать внимание вооруженного БАОошника

-Да пошел ты! – воспрянув и радостно ожививший, легко поддается на провокацию часовой.

-Да я тебя сейчас … - грожу я и упоминаю разнообразные способы, при помощи которых можно заставить БАОшника отдать свою честь.

Но твердо знает часовой, что согласно уставу караульной службы, его «честь и достоинство охраняется законом» и ничуть меня не боится. Смотрит он на меня, грозит автоматом и ведет пылкую дискуссию о том кого следует считать рваным гондоном и тыловой «крысой». Пока мы значит демонстрируем друг другу свои познания в матерном приложении к русскому языку, с тыла склада заходит Филон, перебрасывает через колючую проволоку грязные уже давно все изорванные ватные халаты и успешно преодолевает оба ряда колючей проволоки.

- А еще ты … - не сводя с меня негодующих глаз увлеченно ведет свою ругательную арию часовой и не закончив фразу падает. Это Филон подкравшись резко и сильно бьет его кулаком в затылок. Жалко конечно пацана, но ведь не до смерти же.

Все остальное дело техники. Пломбы с двери склада срываются, замки взламываются штык - ножами, и все твое…

Быстро доверху набили пайками два мешка, оставили в качестве вещественного доказательства преступления обрывки халатов на колючей проволоке и домой.

Ну а дома, в палатке то есть … так вот мы же не «крысы» что бы под одеялом втихоря жрать, мы как и положено со всем взводом поделились, а я со своей доли еще земляками пару банок сосисочного фарша отнес да печенья с шоколадом, еще пачку сигарет «Золотое руно». Накрыли в палатке стол, сели от души поели. Завистливые взгляды и явные намеки наших соседей по палатке ребят со второго взвода молча проигнорировали. А пайки у летчиков отличные, такая вкуснятина просто пальчики оближешь.

-Ты сходи к офицерам и им пожрать отнеси, - распорядился Фаик когда мы уже почти насытившись за ночным пиршеством, помогали пищеварению покуривая и смакуя медовый аромат сигарет «Золотое руно»,

-А чё я им скажу? – поразился я,

-Так и скажи. Шел, увидел мешок, что делать не знаю, решил вам отнести, - сыто и снисходительно улыбаясь учит Фаик и глядя на мое вытянувшееся лицо спокойно пояснил:

-Не боись они все как надо поймут, и еще, - тут Фаик наставительно поднял палец вверх, - командиры должны знать, что ты нормальный солдат, службу понимаешь и верить тебе можно.

-А вот интересно, а почему в летных пайках спирта нет? – развалившись на кровати расстроился Витёк

-Должен быть, - поддержал его Филон, - но мы искали, да не нашли.

-И без спирта хорошо, -подал голос со своей кровати Муха.

-Летуны уже свой спирт давно выжрали небось, - уверенно предположил сидевший рядом со мной на кровати Лёха.

-Ну так я пойду? – встал с кровати я и загасив окурок в пустой консервной банке, взялся за лямки мешка.

Знаете, что я услышал, когда в офицерском домике изложил предложенную легенду и передал вещмешок капитану Акосову.

-А вот интересно, а почему в летных пайках спирта нет? – проверив содержимое «находки» расстроился ротный.

-Небось они его сами весь выжрали, - кивнув в мою сторону выдвинул версию, валявшийся на кровати командир второго взвода чернявый старший лейтенант Галиев.

-Мои бойцы на такую подлость не способны, - сразу вступился за честь своего взвода лейтенант Петровский.

Ротный испытывающее посмотрел на меня и даже принюхиваясь потянул носом воздух, мне скрывать было нечего, я был абсолютно трезв и смело от души дыхнул в лицо своему командиру. Акосов поморщился, а Сашка Петровский засмеялся.

-Свободен, - отпуская меня восвояси, небрежно махнул рукой ротный и уже у порога комнаты я услышал:

-Молодец!

Как на строевом плацу учебки образцово щелкнув каблуками выполнил я поворот «кругом» и встав лицом к отцам – командирам отчеканил:

-Служу Советскому Союзу!

Такая вот, сильно разная была служба Советскому Союзу.

На следующий день мы узнали, что переодетые в советскую форму душманы, напали на военный склад летчиков, злодейски похитили военное имущество, но не успели совершить диверсионный акт против летных пайков, так как разводящий со сменой вступили с ними в неравный бой, и испуганные враги под покровом ночи бежали. Была произведена инвентаризация похищенного и оставшегося имущества. Ей богу мы бы столько унести просто физически не смогли бы, но акт был составлен, а это знаете ли документ. Наверно зав складом был нам очень благодарен. Правда, командир вертолетного полка, хотя и «поверил» в душманское нападение, но все же пошел к нашему комбригу и попросил больше так не делать. «Мои пилоты тоже кушать хотят» - так он обосновал свою принципиальную позицию. Комбриг довел его позицию и своё к ней отношение до строевых офицеров. Вертолетчиков у нас в бригаде особенно в первом ПДБ очень уважали. И ротный приказал, что бы мы к летчикам в гости больше не ходили.

-Я смотрю, ты уже созрел, пора и на боевые выходить, - закончил он разговор.

Как я уже говорил, мои первые боевые операции связаны с поиском «всадников без головы». Мы упорно пытались найти хотя бы их тела. Сбор на первый выход — это вообще умора, я сдури выкинул из РД сухпаек, а набрал патронов и гранат, а этого добра у нас было, «бери, не хочу». Обвешался пулеметными магазинами, прямо герой – разведчик, забрасываемый в тыл врага. Старослужащие, наблюдая за моими сборами, злорадно переглядывались и ухмылялись. Муха сердобольно посоветовал выкинуть патроны и гранаты:

-Тебе четырех магазинов за глаза хватит, - заметно улыбаясь, сказал он.

Но я-то был уверен, что все лучше всех знаю, и на его совет ответил презрительной гримасой.

-Пусть тащит, коли охота, - засмеялся командир расчета АГС – 17 и мой земляк Цукер.

Первый раз мое место в боевом расписании было в расчете АГС – 17. Вес ствола - тела гранатомета - восемнадцать кило. Ствол в чехле за спиной на удобных лямках тащит первый номер, он же командир расчета и наводчик. Вес станка на который устанавливается ствол – двенадцать килограммов. Станок на лямках несет второй номер. Вес круглой патронной коробки со снаряженной лентой -четырнадцать кило да еще пятьсот грамм в придачу, а вот эту неудобно носимую дрянь мне всучили. Сунули мне в руки две снаряженных коробки и вперед: «За Родину!». Первые три километра марша, я еще мог, смотреть по сторонам. Потом руки у меня обвисли, а подмена боевым расписанием не предусмотрена. Проклял я тяжелое вооружение, вообще, и АГС –17 в частности. Потом к обвисшим рукам добавилась разламывающаяся под боеприпасами спина. Знаете, сколько я напихал это добра в РД? Пятьдесят килограммов! Вот какой дурак был. Дальше больше - прём без привалов, ножки у меня в сапогах стерлись, а от усталости стали явственно подрагивать. Вот тут-то и понял я, почему наш батальон «горно-копытным» прозвали: наши стопы – копыта; наше место – горы. Вперед горнокопытный десант, вперед. Мое штатное оружие - ручной пулемет при движении все норовил съехать из положения «на грудь» в положение «стволом по морде», а когда его поправишь, то прикладом по жопе все норовил двинуть. Я уже ничего не видел, никуда не смотрел, а мечтал только об одном, наткнутся на противника, вступить в бой, чтобы иметь законную возможность упасть и расстрелять проклятые боеприпасы. Но противника не было, и наша рота всю ночь промоталась в его поиске, без привалов. Думал, не выдержу, умру.

-Привал! – на рассвете скомандовал командир роты.

Трупом я свалился на холодную мокрую от росы землю.

-Встать! – я лежу, я умер, не трогайте меня, - Встать! – пинок под ребра, поднимаю голову и смотрю, как командир взвода лейтенант Петровский заносит ногу для нового удара и вежливо так меня спрашивает, - Кто за вас ефрейтор, огневую позицию оборудовать будет?- Рычит - Встать!

Ну, как откажешь в такой деликатной просьбе? Встал, отстегнул малую саперную лопатку, пошел копать. Покопали. Окопались. Время жрать. Все достают сухпайки, я гордо отвожу от жратвы голодный взгляд, у меня одни патроны.

-Ей придурок, быстрей сюда иди, - крайне тактично и вежливо приглашают меня откушать Муха и Лёха.

Я не пошел, я полетел к раскинутой плащ – палатке, на которую был вывален сухпай. О! Изысканнейший вкус черного заплесневелого сухаря. О! Изумительный аромат консервов «минтай в масле». Помню и сейчас как трещало у меня за ушами, когда я вас уплетал.

Через сутки безрезультатных поисков вернулись в часть. Стертые до кровавых мозолей ноги, неподъемные чугунные руки, омертвевшая спина. И стыд за то, что был нахлебником у ребят. Такой значит, был итог боевого крещения. Правда, романтично?

Но ничего через пару выходов, небольших перестрелок, стал я вполне приличным солдатом. На войне быстро учатся. Из пулемета бил не хуже чем иной снайпер из винтовки с оптикой, подошвы ног заросли мозолями. Мышцы спины и пресса специально тренировал, на самодельном тренажере «римский стул», остальные мышцы на турнике. Вечером коли было настроение вел учебные драки с Филоном. Каждый вечер качался, чтоб не сдохнуть в горах. Ну а дыхалка у меня отличная была. Я ведь не один такой был, все кто хотел нормально служить, так делали, с разным успехом, но делали. Кто нормально хотел, но были и другие…

Разок в самом начале закинули нас в горы, перевал блокировать. Закрыли мы его постами. Ноябрь, в горах холодина, ветер косточки продувает и пересчитывает, негде от него спрятаться на вершине. Был у меня приятель, еще по учебке, вот с ним на пару, на посту стояли. От ветра ямку откопали, вроде окопа, укрылись, сухпай пожевали, прижались друг к другу теплом общим погреться. Только чувствую запашок пошел, специфический, говенный, толкаю приятеля, а он сомлел. Ладно думаю пусть кимарит, а хоть ветер был, но запашок всю ночь стоял. Что за чудо? Обкакался «дружок» мой, обосрался если точнее. Прямо в штаны навалял. Утром я это заметил по штанам его, но промолчал, мало ли чего случилось, может заболел дизентерией. Дальше по горам двинулись походом, а этот не может идти и все, взяли у него всю его амуницию та еще тяжесть, даже свой автомат и тот отдал засранец. В горах каждый грамм тонной давит, а тут еще и чужое нести, очень тяжко. Но несли, куда деваться, не бросать же добро. Перестрелка небольшая была, так ничего страшного, пульнули по нам издали из винтовок, да никого даже не зацепили, мы в ответ из автоматов и пулеметов, огоньку дали. Вороги наши и свалили, не пошли на огневой бой, ушли. Мы дальше двигаем. Смотрю где «дружок»? А нет его! Перестрелка закончилась, тут он и нарисовался, оправдывается, болею мол, да еще и без оружия, вот и спрятался. Ладно, с кем не бывает. Вернулись домой в бригаду, его к врачу отправили. Оттуда из ПМП (пункт медицинской помощи) он в роту уже не вернулся, через денек встретил его в офицерской столовой, объедки он за штабными офицерами убирал, холуйком стал. И такое бывало.

Ну а меня на операции, уже постоянно брали, своим я в роте стал. Далеко не на каждой операции были перестрелки, раненые и убитые. В ноябре – декабре восьмидесятого года боевых потерь у нас в роте не было. Так это у нас, а у них? Были. Я тоже стрелял, а куда деваться, выбора то нет. Как первый раз произошло? Он в горах в меня из винтовки бабахнул и промазал, а я ... дал короткую на три патрона очередь из пулемета, был человек и нет его. Рассматривать убитого не стал. Мимо прошел, а потом …

Потом я стал ждать когда же муки совести меня донимать начнут, морально готовился к душевным страданиям. А вот нет их и все. Желудок исправно вырабатывает сок, аппетит отменный, сон беспросыпный. Настроение самое обычное, мысли все насквозь заурядно – практичные. Вот тут-то я и испугался. «Ну, - думаю о себе, - урод ты моральный. Атавизм ходячий. Как же это так? Вот у всех душевные муки есть, а у тебя нет? Урод, точно урод». Стал осторожненько ребят расспрашивать: что да как? А у нас на эту тему никогда не разговаривали. Вроде как и нет никаких убитых, вроде как по мишеням мы стреляем.

Ладно, не хочешь говорить, так я других спрошу:

Все ясно. Никто на эту тему говорить не хочет. Все под внешней бравадой скрывают свои душевные переживания и страдания. Только я чурбан бесчувственный. Нет ну почему? Я же помню, когда книжки читал, то чуть ли не до слез героям в их душевных муках сопереживал.

-Филон, - уже перед отбоем после тренировки резко и неожиданно спрашиваю я, - ты когда человека убил, что чувствовал?

-Никого я не убивал, - прекратив отряхивать приставшую к одежде пыль, изумленно смотрит на меня Филон, - кости бывало че ломал, а больше ничего.

-Да я сам видел как ты духа завалил, - возмущенно повышаю голос я, - помнишь? на последней операции.

-Так он же в меня стрелял, - пораженно заморгал глазками Филон и недоумевая спрашивает, - ты чего обкурился что ли?

-А что дух по-твоему не человек? – все настаиваю и настаиваю я.

-Человек наверно, - ладонями продолжив отряхивает х/б от приставшей глины, безразлично отвечает Филон.

Мы на площадке за палатками отрабатывали приемы уличной драки, вот он и перепачкался.

-Нет, я не пойму, - бросив очищать форму и уже не шутя разозлился Филон, - ты чего доеб…лся? Что было бы лучше если бы меня убили?

-Нет, - устыдился я, поспешно добавил, - конечно нет

-Тогда чё тебе надо? – нахмурился Филон и выслушав мои сбивчивые объяснения коротко резюмировал:

-Да пошел ты на хер!

Еще пару попыток я предпринял, ужом старался в чужие души вползти и … о доме, о водке, о бабах, женщинах и девушках мои товарищи разговаривали охотно, о боевых операциях (дело то обычное) вспоминали довольно равнодушно, а вот о чужой смерти … недоуменные взгляды, явное непонимание и заметное раздражение: «Чего это он хочет?»и в конце такого разговора только одно короткое пожелание: «Да пошел ты … !»

А потом в последних числах ноября пришел Афганец. Афганец это чрезвычайно сильный ветер, способный переносить миллионы тонн пыли на расстояние до нескольких тысяч километров. Афганец это красно – бордовая буря до предела насыщенная микроскопическими частицами красно-коричневой глины. Афганец это воздух пропитанный пылью до высоты нескольких километров. Пыль забивает палатки, пропитывает одежду, застилает глаза, затрудняет дыхание, скрипит на зубах. Дышать можно только через самодельную, изготовленную из бинтов, марлевую повязку и то с трудом и уже через минуту марля от пыли становится черно-красной, как запекшаяся кровь.Афганец это красно – бордовый сумрак и уже в двух шагах от себя ты ничего не видишь. Учащенно бьется сердце, нечем дышать, глухая тоска как песком заметает душу и остается только одна мысль: «скорей бы все закончилось». Афганец это усиленные сдвоенные посты в охранении, усиленные посты у складов с боеприпасами и вооружением, усиленные посты в автопарке и штабе бригады, у каждой палатки сдвоенный вооруженный автоматами наряд. Смена каждые полчаса, больше не выстоять и горе тому кого настиг Афганец в пустыне или полупустыне. Горе всем на кого идет эта буря. Буря афганской войны.

Палатки занесло песком, почти вся рота в караулах и на усилении, в расположении осталось только десять солдат и один дежурный офицер командир четвертого минометного взвода.

Сменившись с поста дневального я зашел в подсобное помещение каптерку. Плотно закрыл за собой дощатую самодельную дверь, снял бурую марлевую повязку, экономя воду чуток умылся, выпил воды. Вроде как и полегчало, отдышался. Достаю прихваченную с собой двенадцати листовую ученическую тетрадку, шариковую ручку и при тусклом электрическом свете[1] начинаю писать. Пытался что-то вроде дневника вести. Может и пригодится когда. Только плохо все получалось, слова невыразительные, изложенные мысли банально – ходульные. Ну и ладно, все равно никому его не покажу, а себе и так сойдет. Увлекся.

Вздрогнул и обернулся на голос, поспешно закрыл и убрал в карман х/б мятый с затертой обложкой дневник.

У него лицо как в гриме. Там где была марлевая повязка, кожа чистая смугло-загорелая, а выше корка налипшей глины, только белки глаз сверкают. Из термоса набираю в котелок и затем сливаю в подставленные ладони воду. Лейтенант довольно фыркая умывается.

Игорь Ольхин не кадровый офицер. После окончания университета с военной кафедрой и офицерских сборов ему присвоили звание «лейтенант» и призвали служить на два года. Было тогда такое. Это в штабах все штатные единицы заполнены, а в строю вечно «взводных Ванек» не хватает, вот военные кадровики и заполняли пробелы как могли.

Умывшись Ольхин роется в мешках сложенных в каптерке и неразборчиво крайне недовольно ворчит.

-Спрятанную тут бутылку командир роты, когда уходил на дежурство, себе забрал, - решил я ему помочь, и насмешливо добавил:

-В большой и дружной офицерской семье клювом не щелкай!

-А ты откуда знаешь? – недовольно спрашивает лейтенант и подозрительно смотрит на меня.

-Каптер сказал, когда уходя, ключи отдавал, - все еще улыбаясь доложил я, предложил:

-Могу бражкой угостить.

Ольхин заколебался, это был принципиальный офицер и абы с кем не пил. А тут мало знакомый солдат, да еще и не с его взвода.

-Товарищ лейтенант, - решил я облегчить ему нравственные терзания и сомнения, - эту брагу ваши ребята, когда на усиление уходили, специально для вас оставили и меня предупредили: «Смотри! Если будет Игорю хреново, то угости его». А я же вижу как вам хреново.

Бушует за дощатой дверью «Афганец» и так тоскливо призванному на два года лейтенанту, что он чуть подумав, соглашается:

-Ну ладно доставай.

Ольхин не уходит в одиночку глушить бражку из фляги в офицерском помещении, он благородно предлагает:

-А ты будешь?

Если Игорь надеялся, что я откажусь, то он сильно ошибался, не таковского напал, избытком благородства я никогда не страдал.

-Ну если вы приказываете товарищ лейтенант, то я обязан подчинится, - радостно оскалился я, мигом достал и протянул ему свой котелок.

-Гм…, - чуть разочарованно бормотнул лейтенант и покачал полулитровую флягу на руках.

Ну что такое пол-литра слабо алкогольной браги на двоих? Это даже не выпивка, а так … можно даже сказать издевательство над выпивающими людьми.

Ольхин льет мне напиток в котелок, сам пьет из фляжки. Сидим на куче сваленных на полу бушлатов и мелкими глотками смакуем сильно пахнущую дрожжами бражку.

По виду и по манере поведения Игорь Ольхин совершенно от кадровых офицеров не отличается. Тот же мат при отдании воинских команд, та же командная хрипотца в голосе, то же умение заставить даже самого наглого солдата выполнить почти любой приказ. И в военном деле он вполне прилично разбирался. И по своей минометной части дока был и командиром боевой группы на операции ходил. Офицер как офицер. На сугубо мирного гражданского интеллигента, на которого чуть ли не силком напялили военную форму, лейтенант Ольхин совершенно не похож. Хотя мирный, скромный, неловкий, обремененный дипломом и комплексами юноша интеллигент говорящий солдатам «вы» и не умеющий командовать, пить водку и воевать, это или донельзя затертый художественный штамп или просто рудимент иных времен. Наш студент умеет пить, материться, драться, в безвыходных ситуация на экзаменах и зачетах проявляет смекалку, выдержку и беспредельное нахальство. А студент живущий в общежитии, да на одну стипендию это вообще элита студенческого сообщества и готовый командир для наглых, матерящихся, пьющих и не желающих служить как надо солдат. Чуток военных знаний, немного боевого опыта и вот вам офицер способный тащить службу «Ванькой - взводным» в любом роде войск.

-А вот интересно, где это вы постоянно дрожжи и сахар достаете? – облизывая губы крайне бестактно спрашивает меня бывший студент и выпускник физико-математического факультета, ныне и присно и до дембеля командир минометного взвода лейтенант Ольхин.

Всем своим видом демонстрирую удивление и возмущение его крайне бесцеремонным вопросом. «Какой вы невоспитанный человек!» - говорит офицеру моё вытянувшееся с разводами еще не смытой глины лицо. Такой вопрос по военному этикету это верх дурного воспитания. Если офицер поймал солдата с брагой или водкой, то отбирай, проводи допрос, накажи в конце то концов если уж так приспичило. Но если тебя угостили, а ты принял угощение, то спрашивать: где; зачем; почему, это просто… ну просто моветон.

-Да я так интересуюсь, - слегка смущается Игорь и пытается исправить возникшую неловкость, - вдруг самому пригодится,

-На хлебопекарне 201 дивизии меняем на патроны, - нехотя признаюсь я.

-?! – от удивления даже раскрыл рот лейтенант, - Да на кой патроны хлебопекам нужны? Этого же добра и так завались …

И точно, вот чего – чего, а уж боеприпасов особенно патронов и гранат навалом было. Никого отчета в их использовании не требовалось. Цинки с патронами, гранаты без запалов прямо в палатке у оружейных ящиков валялись, «бери, не хочу». Да еще у каждого в РД по одному б/к - боекомплекту было. Б/К это четыреста патронов в пачках и четыре гранаты в подсумках.

-Это трофейные патроны, - болтая в котелке остаток браги поясняю я, - пекари из них сувениры делают. Дома небось выделываться будут: «вот мол мы какие лихие … вот какие у нас трофеи... вот сколько духов положили, а вот эту самую пулю у меня прямо из груди вытащили». Тут главное, - чуть улыбнувшись продолжаю я, - чтобы маркировка на патронах с иностранными буквами была. Больше всего патроны от английской винтовки «Бур» ценятся, еще патроны с иероглифами от китайских АК и ДШК хорошо идут. – И поспешно во избежание последующих вопросов добавляю, - Мы уже все обменяли, больше нет.

-И браги больше нет? – тоскливо спрашивает не утоливший жажду командир минометного взвода.

Пожимаю плечами: Нет.

-Неужели и для Петровского ничего не осталось? – скорбит Ольхин и вонзает мне слова прямо в сердце:

-Какие же вы дерьмовые солдаты, совсем не заботитесь о командире, а вот Петровский вас всегда защищает.

Оскобленный до глубины души, я в запале кричу:

-Да мы для него два литра приготовили! Только, только бражка дошла, - и прикусываю язык.

Игорь довольный удавшейся провокацией смеется и хлопает меня по плечу.

-Ничего не знаю … я пошутил … не скажу … - и закончив фразу сжимаю зубы и смыкаю губы ну прямо хоть картину маслом пиши: «Допрос партизана».

-Да ладно тебе, - радостно улыбается Игорь - Сашка Петровский все равно эту брагу нам отдаст. Не пьет он эту дрянь …

-Не ври лейтенант, - не верю я.

Потому как твердо знаю: нет в армии непьющих офицеров и подло клевещет этот человек на моего командира взвода.

-Слово офицера, - торжественно клянется лейтенант Ольхин.

Слову Игоря я поверил и не ошибся. Действительно в силу дурного воспитания и неизвестного науке дефекта в психике кадровый офицер Петровский брагу не пил, водку употреблял в малых дозах и очень редко. Кроме того он не курил, и почти не матерился. Нет вы чего плохого не подумайте, во всем остальном он был вполне достойный офицер. А не пьет …не курит … не кроет матом … ну что ж … в конце концов у каждого есть свои недостатки.

Достаю из потаенного места еще две фляги с брагой. Пока я рылся в углу каптерки, Ольхин деликатно повернувшись ко мне спиной смотрел как сквозь щели дощатой двери продолжает мести в помещение бурую пыль «Афганец».

-Тебе когда на пост? – перед выпивкой осведомляется офицер.

-Через два часа, - отворачивая колпачок фляги отвечаю я, а сам думаю каких же пинков мне отвесят ребята когда узнают как бездарно был израсходован запас взводной браги.

-Протрезвеешь? -заботится о службе ответственный за роту лейтенант Ольхин.

-Было б с чего, - вызывающе говорю я и делаю первый глоток.

Пьем молча минут пять.А потом … ну вы же сами знаете у в нас в стране даже запойные пьяницы и самые забубенные алкаши и то молча не пьют.

-Слушай Игорь, - фамильярно перехожу я на «ты» и зову офицера по имени, - у тебя случайно почитать ничего нет, а?

-Есть томик прозы Лермонтова, - не удивляется вопросу Игорь, - да ты же вроде Пушкина предпочитаешь? Я твое сочинение про Ларину читал, а потом и статейку в стенгазете …

Ольхин мелко и как мне представляется противно хихикает, а я все равно под его критикой не клоню головы. «Завистники всегда губят талант» – мрачно думаю я и делаю из фляги глубокий глоток, брага скользнув по пищеводу смыла мою обиду на этого бестактного типа и офицера.

- Много ты в литературе понимаешь, - уверенно кинулся я на защиту своей статьи и …

О литературе сейчас говорят, развалившись на стопке грязных бушлатов полупьяный проваливший экзамены в институт солдат и выпивший призванный после окончания университета офицер. Да я и сам понимаю, что трудно в это поверить. Вот только о чем еще было говорить? О войне и службе? Да ну ее на хёр! Не затем пьют в Афгане что бы о нём говорить, за тем и пьют что бы хоть на время о нем не думать. Рассказывать о доме и девушках? Так разные у нас дома и общих знакомых нет. Лучше уж о литературе … век девятнадцатый сменяет двадцатый, почти безостановочно грохочут на нашей планете войны, мы обычные призванные в армию ребята,так и не можем понять: «Нам-то зачем истреблять друг друга? На хер нам это спрашивается надо?», но все падают и падают убитые солдаты и оживают и снова идут в атаки чтобы умереть еще раз теперь уже в книгах. В тех книгах, которые напишут их выжившие товарищи. Может и про нас кто напишет. Главное чтобы не в парадные расчеты нас построили, а рассказали о том, какими мы были на этой ненужной нам войне, где мы полуголодные вшивые обозленные постоянно тосковали по дому и убивали других людей, чтобы не убили нас.

-Слышь Игорь, а вот у тебя как было, вот ты что чувствовал, когда первого убил? – по пьяни расслабившись, я вернулся к занимавшей меня теме.

Мы как раз повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие» вспомнили. Сначала горько посетовали, что у нас в батальоне зенитный взвод из одних парней состоит. Затем я осторожненько поинтересовался его мнением о художественной достоверности той части повести где старшина Васьков девушку- зенитчицу утешает и рассуждает о нравственной ломке которую должен переживать человек, убивший себе подобного. И только потом, в упор, как в живот выстрелил, спросил: «Ты что чувствовал, когда убил человека?»

-Я же минометчик, - морщится крайне недовольный вопросом лейтенант, - моё дело команду отдать: «Прицел … беглым огонь …», а там куда мина попадет …

-Не ври! – грубо обрываю я Ольхина. Сейчас он для меня не офицер. Кто? Да просто товарищ, сослуживец с которым за флягой браги говорю о литературе и о войне вот потому и повторяю:

-Не свисти Игорь! Ты же боевой группой командовал, мы же не всегда с минометами на операции ходим.

-Чего ты пристал? – неожиданно резко повышает голос Ольхин и он сейчас не с подчиненным ему солдатом говорит, а почти со сверстником,

- Ничего такого я не чувствовал! И переживать по этому поводу не собираюсь! Понял?!

Тускло желтый от электрической лампочки свет в безоконной каптерке. Тускло желтое лицо у Игоря и у меня наверно такое же, уже только на донышке фляжки осталась брага, и все метет и метет Афганец.

-Думай о простых вещах, - помолчав, советует Игорь, - пожрать, выпить, поспать, - чуть улыбнувшись краешком потрескавшихся губ, продолжил, - как офицеров наколоть. Иначе ты служить тут не сможешь. Обо всем остальном дома подумаем, если вернемся.

Через две недели Игоря Ольхина убьют. Колонна машин за продуктами шла в Союз, лейтенант Ольхин и его взвод были назначены в сопровождение. Машина в кабине которой ехал Игорь подорвалась на мине. Игорю оторвало обе ноги, он потерял сознание от болевого шока и умер от потери крови. Ребята говорили, что он не мучился быстро отъехал. А пока:

-Тебе пора, смена скоро, - вставая с кипы бушлатов, негромко говорит Игорь и приказывает, - Пошли, мне тоже посты проверить надо.

Надеваем марлевые повязки, пыль на них красно – черная как запекшаяся кровь, выходим из каптерки. Бушует Афганец и марлей закрыты у нас рты. Непроницаемой стеной стоит красно – бурая пыль, так тяжело дышать и не видать, что там вдали. С закрытыми ртами, сомкнутыми губами и сузив глаза почти ничего не видя, идем мы на посты. Мы не знаем, что ждет каждого из нас.С закрытыми ртами, сомкнутыми губами исузив глаза прошли мы по этой войне. И что бы выжить в этой буре, надо думать только о простых вещах: «Пожрать, выпить, поспать, как офицеров обмануть, как не нарваться на пулю, не подорваться на мине». А все остальное … повторю короткое пожелание своих сослуживцев: «Да пошло оно все на хер!»Пусть каждый сам хоронит своих мертвецов. И все несет и несет тучи песка красно – коричневая буря, которую мы называли просто по имени: «Афганец».

А ещё в первые месяцы службы в Афганистане было у меня тайное горе. Очень много оно мне нравственных страданий принесло и чем сильнее я о нем хотел забыть, тем чаше мне про него напоминали. Дело в том, что мне просто фатально не везло с воинскими званиями. Ну то что я единственный в учебной роте в Гайджунае при выпуске получил чин ефрейтора, это еще не горе, со всяким такая беда может случиться коли такое звание в армии предусмотрено. Как говорится: с кем не бывает. А вот то что в роте куда попал служить, я оказался единственным ефрейтором меня сразу как-то насторожило. Рядовые у нас были, сержантов хватало, а вот ефрейтор я один. И чего ранее со мной никогда не было, стал я при перемещениях по батальону и бригаде погоны солдат срочной службы разглядывать. И вот через пару недель мрачное подозрение превратилось в твердую уверенность, я не только в роте, но и во всей бригаде единственный ефрейтор. Как же мне за это досталось! Если командир роты со зловещей улыбкой спрашивал меня: «Вы это, что себе позволяете, товарищ ефрейтор?» То я сразу понимал, никакие отговорки не помогут, меня подловили с очередным нарушением, и будь готов ефрейтор получить хороших ну просто огромным трендюлей. Если командир взвода лейтенант Петровский с утра вставал с левой ноги, а я в недобрую минуту попадался ему на глаза, то он обязательно спрашивал: «А почему вы товарищ ефрейтор предусмотренные уставом знаки различия на погонах не носите?»Дело в том, что свой гайджунайский позор, тоненькую сиротскую и такую одинокую лычку я на погоны никогда не пришивал.А Петровский требует: «Немедленно пришить, а потом прийти и доложить» Несколько раз я слезно умолял командиров:

-Ну разжалуйте вы меня! Ну чего вам стоит, я же не отпуск прошусь в конце то концов.

-Товарищ ефрейтор! – с суровой офицерской лаской пенял мне капитан Акосов, - вы совершенно о товарищах по роте не думаете.

-Это еще почему? – чувствуя грядущее издевательство угрюмо спрашивал я.

-В трудный час посмотрит на вас, товарищ ефрейтор, наш боец, - улыбается ротный, - ему сразу на душе веселее станет, он то нормальный солдат, а уж никак не ефрейтор,

-И пришейте наконец знаки различия, - добавляет Петровский.

-Ну на конец это то по желанию, - хохочет ротный, - а вот на погоны обязательно

Ну ладно офицеры, не слишком уж и часто они вспоминали о моем воинском звании, а вот сослуживцы по роте … Вот сколько звезд на небе столько раз я и выслушал что: «лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора». Я стал мрачен, злобен и ужасно раздражителен. Особенно меня Фарид Валитов боец из второго взвода доставал. Он татарин как и я, только я с Волги, а он крымский. Призвали его из Узбекистана. Прозвище у него Челубей. Так вот эту фразу про сына и дочь, он аж на трех языках повторял, на русском, татарском и узбекском. Еще у нас и настоящий немец во втором взводе служил, из Казахстана парня призвали, так вот его Челубей попросил выучить как поговорка про ефрейтора и на немецком языке звучит. Тот его и обучил. Теперь уже и на немецком прокаркал мне в лицо Челубей поговорку про ефрейтора. Достал он меня полиглот хренов. Два раза я гордо бросал ему вызов: «Ты козел! Пойдем поговорим!» И два раза был избит, роста мы были одного, но мышечной массой он меня раза в три превосходил. Жизнь моя стала горька, судьба туманная, военная карьера неопределенна, а воинское звание «ефрейтор» ненавистно. В сладких мечтах я видел, как стою перед строем роты, а с моих погон «с мясом с корнем» срывают ненавистную лычку. И вот, дело в феврале было, сплю я на своей койке в палатке, помимо тощего байкового одеяла еще и шинелью укрылся и снится мне чудный, просто волшебный сон.

Стою я на горе и точно знаю, что это греческий Олимп. Вижу сидящего на троне седовласого величественного старца. На голове у старца золотой обруч, в правой руке лира, в левой развернутый свиток. На свитке надпись: Гомер «Илиада». Сам знаю, что место поэтов это Парнас, но это же Гомер. Геракла же к богам причислили, а Гомер это античный Геракл изящной словесности. Кабы не поэты, то кто бы про этого Геракла то знал? Заслужил Гомер божественный титул, да еще как заслужил! Вот это да! Попасть на Олимп увидится с самим Гомером, значит я достоин, достоин и еще раз достоин! От такого счастья ликует моя душа. Дело в том, что до двадцати лет, я не только пописывал стишки, но и весьма самонадеянно считал, что обладаю незаурядным поэтическим даром. Стишки были такого качества, что в слове «пописывал» как угодно ставь ударение и в любом случае не ошибешься. Ну да ладно. Подхожу я значит строевым шагом к Гомеру и приветствую его:

-О ты! Сладкозвучный отец поэтов, рад увидеть тебя на Олимпе! В месте для достойных, самых избранных поэтов.

-Это вы то избранный поэт? – недовольно отвечает мне Гомер, и с едким сарказмом спрашивает:

- Вы что это возомнили о себе товарищ ефрейтор?

О бессмертные боги Олимпа! Неужто и Вы знаете, что я ефрейтор? Нет мне спасения. Вижу, что и тут придется мне вместо кубка с амброзией, испить горькую чашу позора.

-О ты богам подобный! – жалобно ответствую я Гомеру, стараясь чтобы в моей речи прозвучали и «стопы» и «ямбы», - За что моё терзаешь сердце? Иль мало я страдал? Иль мало мук я испытал? Божественный орел терзает печень Прометея, так и мне с насмешкой страшной, напоминают о моем позоре! О сладкозвучный! Многоямбный! О сжалься надо мной!

-За твой бред, что осмелился ты называть стихами, - крайне язвительно и в прозе бросает Гомер, - тебе еще мало досталось. Как жаль, что нельзя тебя сварить в кипящем масле.

Но сравнение с богами Гомеру понравилось. Даже великому поэту все равно приятна беспардонная лесть.Подумал Отец Поэтов, пожевал губами, поморщил в раздумьях высокое чело и молвит:

Гомер: Коль ты клянешься,не позорить

поэзию своим бесстыдным рифмоплетством,

то дам тебе совет от мудрых

Ефрейтор: Клянусь, великой «Илиадой»

Гомер: Так помни же свою ты клятву

А теперь внимай:

Прекрасную Елену Парис похитил

Конь эллинов зашел за стены Трои

И царь Итаки Многомудрый Одиссей

Циклопа ослепил

Для умного достаточно

Сего услышать

Коль не поймешь

То оставайся

Богов насмешкой

Ефрейтором …

Ефрейтор: Постой, постой

А как же …

Гомер: Прощай!

и помни клятву

Ефрейтор: Слова твои

на сердце камни

так холодно мне стало

наверно это лед Аида

Просыпаюсь, шинель сползла, одеяло не греет, холод собачий. Достаю упавшую на дощатый пол шинель, укутываюсь и согревшись размышляю: А чего бы это значило? Если это вещий сон, то где прямые указания? Если нет, то какого черта мне Гомер приснился?Ругаю великого старца: «Такой сякой не мог ясно что ли сказать? Я же не под стенами Трои нахожусь, а в Советской армии служу». Вообще-то я знаю, что любого поэта, вином не пои, а дай только себе любимого процитировать. Вот и Гомер не удержался, намолол как обкурившийся дельфийский оракул, а я теперь голову ломай. И вот тут меня и осенило, всё враз стало понятно. Парис с прекрасной Еленой, Троянский конь, Одиссей и Циклоп, это же прямое указание к действию, это же подробный план, пусть он и зашифрован, но я не зря добровольно, еще раз подчеркиваю, добровольно читал «Илиаду» и «Одиссею». Да я не царь Итаки многомудрый Одиссей, но зато десантник пусть даже и ефрейтор.

Был у меня трофей: ручка «Паркер» с золотым пером, я ее даже на водку менять отказывался, так она мне дорога была. Где взял? Шел … шел … да и нашел, на боевой операции. И мечтал я этим золотым пером написать свои самые лучшие творения. Но раз уж поклялся не сочинять больше стихи, то надо держать свое слово. Зато я точно знаю, кто спит и видит такую ручку заиметь.

И вот утречком, с тяжелейшим вздохом жгу в печке буржуйке свой дневник, в котором писал кроме документальной прозы и поэтические творения.Жечь то жгу, а сам весьма самонадеянно сравниваю свой поступок с решением Гоголя предать огню вторую часть «Мертвых душ». Утешился таким сравнением и прямиком направился в штаб бригады. Одет строго по уставу. Даже кирзовые сапоги черной ваксой начистил. Захожу в палатку, где строевая часть размещается и:

-Товарищ капитан! Разрешите обратиться?

-Слушаю вас, - удивленно смотрит на меня начальник строевой части полный лысоватый и вечно всем и всеми недовольный капитан Худин и с недоумением спрашивает:

-Вас разве вызывали?

По доброй воле, солдаты в штаб не ходили, а уж строевую часть вообще избегали.

-Товарищ капитан! – лихо докладываю я, - в честь грядущего праздника, дня Советской армии и Военно-Морского флота, разрешите сделать вам скромный подарок!

Достаю из кармана и передаю сидящему за самодельным столом капитану «Паркер».

Худин рассматривает ручку и ликуя определяет:

-Да у нее перо золотое!

-Так точно! -мужественно-строевым голосом подтверждаю я, - Золотое.

Капитан вертя в руках «Паркер» с сомнением на меня смотрит. По-своему, по штабному он был честный офицер и потому сразу предупредил:

-Раньше времени на дембеля отправить не могу, комиссовать тоже и с отпуском вряд ли получится.

-Да я не за этим, - мягко успокаиваю я его.

-А зачем? – выйдя из-за стола, сурово и подозрительно спрашивает меня начальник строевой части.

Вид у него такой, будто я «враг рода человеческого Вельзевул» и собираюсь предложить ему, продать Родину. А он заранее набирается сил для гордого и решительного отказа.

-Мне товарищ капитан, вот какая помощь нужна … - мягко и вежливо прошу я и разъясняю: что; зачем и почему. Прошу сохранить моё инкогнито.

-Ах это … - с облегчением вздыхает капитан.

Вернувшись на свое место, он убирает в стол мой подарок, уверенно обещает:

-Это я запросто сделаю, на праздник приказ будет готов,

-Спасибо товарищ капитан! – радостно я его благодарю и опять-таки по уставу спрашиваю:

-Разрешите идти?

-Идите ефрейтор, - улыбается Худин и уже по-свойски предлагает, - заходи если что …

Двадцать третье февраля. На передней линейке делает вид, что застыл в строю пока еще трезвый батальон. Суровый комбат торжественно зачитывает праздничный приказ по бригаде: поздравления, поощрения и тут как запнулся комбат и прежде чем огласить следующую строку приказа внимательно не в слух еще раз ее прочитал, потом как засмеется и … цитирую дословно:

«За успехи в боевой и политической подготовке присвоить рядовому Валитову воинское звание: ефрейтор»

Как загогочет да заржет вся вторая рота. Нарушая праздничную торжественность построения, прямо в шеренгах все ново представленного ефрейтора Фарида Валитова поздравляют, не просто так, а на четырех языках. Мой мучитель соплеменник и полиглот херов стоит весь красный, вот-вот слюнями как ядом от злости забрызгает. Вот так-то. И от себя лично поздравляю вас товарищ ефрейтор! Бог он все видит, а справедливость обязательно восторжествует. Только для этого надо внимательно читать «Илиаду», видеть вещие сны и бросить писать стихи.

Два ефрейтора в одной роте это перебор и меня быстро прекратили подкалывать воинским званием. Зато Челубею … в общем это уже неважно. В качестве заключительного аккорда, всем заинтересованным лицам сообщаю: на дембель Челубей ушел живой и здоровый, но в звании: ефрейтор; я же держа слово данное Гомеру навсегда бросил пописывать стишки. Каждому своё.

А вообще-то декабрь, январь, февраль самые скучные месяцы были, операций почти нет, хозяйственных работ мало, ерундистикой типа строевой подготовки и зубрежкой уставов мы не занимались. Эти три месяца в одну серую пелену слились, в караулы ходили, самоподготовкой занимались, вот и все собственно. Скукатища.

А когда солдату скучно, он что делает? Нет, милые это кот свои причиндалы вылизывает, а воин ищет развлечений и приключений, и иной раз находит их прямо на свою задницу.

Водка дорогая была, бутылка двадцать пять чеков стоила, чек в Союзе один к пяти шел, а пузырь водяры на Родине стоил четыре рубля двенадцать копеек. Те, кто в Афгане водкой торговал, озолотились. Но выпить хочется, тем более новый 1981 год, на носу, надо встретить. Собрали все свои трофеи, и пошли на аэродром. Я уже говорил, что аэродром кроме военных еще и гражданские функции выполнял, летали там и гражданские самолетики, следовательно, было и местное население. Вот им мы трофеи и загнали, потом у менялы обменяли афгани на чеки. И получилось триста. Вот на них то мы водочки и купили. Двенадцать бутылок вышло. Весело, весело встретим Новый год! Идем, мы значит с аэродрома все такие затаренные, довольные, счастливые. Бац, на подходе к бригаде, офицерик штабной нас ловит:

-Что?! Куда! Зачем? РД к осмотру!

А вот хер тебе на погоны, вместо звезд, а не осмотр. Не отдадим родную!!! Вот попробуй, догони! Бегом марш! Убежали, только слышу, кричит мне в спину штабной капитан:

-Да куда ты денешься? Я же тебя узнал!

Только успели все спрятать, как вызывают меня в домик офицерский.

-Что в РД было? – это ротный страшным голосом спрашивает, зверюгу из себя строит. А тут и давешний капитан, сидит на табуретке и скалится. Довольный, как будто ему орден дали, за то, что в штабе бригады штаны протирает.

Краснею я, молчу, невинность и скромность играю, не знаю, как Станиславский оценил бы мою игру, но штабной капитан поверил. Задушевно так голосит:

-Признавайся солдат, имей мужество, раз попался, то говори.

Так я тебе и расколюсь, жди, не на такого напал, а водку все равно не отдам, не для тебя старались.

-Я товарищ капитан …. – начал я смущенно мямлить, - вы же понимаете …..

-Давай солдат говори … говори… - поощряет капитан.

-Я за хлебом к летчикам ходил, … за белым … - опустив взгляд, бормочу я, - сами знаете, какое у нас снабжение … Вот и просил их поделится … Чем могут … но если вам надо, то я сбегаю за хлебушком …. Отдам вам…

-Позор! – раненой свиньей визжит капитан, - вы не десантник, а побирушка! Кто еще с тобой был?

-Не знаю я их, вроде из четвертого батальона, если встречу обязательно вам скажу, - плачущим голоском заливаюсь я.

Покричал офицерик, кулаком погрозил, а ротный обещал меня сурово наказать, и наказал, Новый 1981 год я встретил дневальным по роте.

-За что?! – уже не притворно зарыдал я.

Накрыт стол, ждет в кружке водка, а тут в наряд.

- За то, что попался, - с недоброй улыбкой ответил ротный, - за то, что я выслушивал тут от всяких … из-за тебя. Еще раз попадешься, получишь в бубен! Понял?!

Так точно! Все понял. И больше я с водкой не попадался, но и других залетов т.е. нарушений воинской дисциплины, было у меня предостаточно. Как наказывали за них? Да по-разному. Сделать замечание или объявить выговор? Ой как смешно! Даже самые, самые тупоголовые штабисты и то до такой глупости не опускались, а строевые офицеры об этом даже и не задумывались. Да кого взволнует полученное замечание или обеспокоит выговор? Да никого, только рассмеется солдат за спиной у офицера, а то и глядя прямо ему в глаза вежливо поинтересуется: «Ты что, дурак? Или совсем допился?». Наряд вне очереди? Так это почти не наказание. Подумаешь, отстоишь на посту с автоматом два часа, так потом четыре отдыхаешь, а других обязанностей у наряда в то время не было. Арест на гауптвахте? Так не было ее, не построили еще, не до того было. Вместо ареста в ямах сидели. Откопал ямку посидел в ней, поспал, отдохнул от тягот службы и пожалуйте обратно в строй товарищ солдат. Дисциплинарный батальон? За то время что я служил, никого туда не упекли. Кроме лишения свободы по уголовному делу, я вам все меры дисциплинарных наказаний, предусмотренные уставом перечислил: замечание; выговор; наряд вне очереди; арест; дисбат. Не работали они у нас, никто этой херни уставно - дисциплинарной не боялся. А солдаты чем дольше служат тем больше наглеют, а воспитывать их надо, а воинская дисциплина должна быть. Была у нас дисциплина, была, прямо скажем особенная дисциплинка, военно-полевая.

Стою я ночью на посту номер один и охраняю воинскую святыню – знамя части. Полотно знамени упаковано в чехол и опечатано, чехол с упакованной святыней хранится в БРДМ (боевая разведывательная десантная машина), БРДМ стоит в трех шагах от караульного помещения и тоже опечатан, сама караулка расположена на территории штаба бригады. Уставная смерть нашей части охранялась прямо как в сказке: дуб, ларец, птица, яйцо, игла. Правда я на дракона охранителя никак не тянул, но так и дело не в сказке было. А было дело в том, что накануне выдали нам дополнительный месячный десантный паек – банку консервированного сгущенного молока.Месячную норму, я за пять минут выхлебал, и вот стою на посту и пучит меня. Сил терпеть уж нет, а до смены еще час остался. Положено на пост номер один самых лучших солдат ставить. Так на что положено, уж давно наложено. Не лучший я был в роте солдат, совсем не лучший, если откровенно, то просто раздолбай, именно поэтому и стоял на посту номер один, в трех шагах от палатки караульного помещения, почти на виду у начкара. Выйдет начкар поссать видит, бдит у знамени часовой тот самый обалдуй с его взвода, ему и легчает вроде все нормально. Выйдет дежурный по части по своим неотложным делам, смотрит, мается часовой у знамени, вот он и спокоен, будет жить бригада. А у часового смерть в глазах и так живот пучит, что чувствует часовой стоит ему промедлить минуту и навсегда будет замарана его воинская честь. Буквально замарана, поносом замарана. Такое дело не то что до дембеля, а и после службы с хохотом сослуживцы вспоминать будут. Да ну его на хер это знамя! Ничего с ним не станется за пару то минут, вот и кричу я второму часовому, что охранял вход в караульное помещение:

-Лёха! Присмотри за постом, а мне сбегать посрать надо.

-Ладно, - равнодушно отвечает Лёха и не спеша закуривает, нагло начхав на обязанности часового строго прописанные в уставе караульной службы.

Бросил я пост, побежал, на бегу достаю из подсумка газету «Фрунзевец» ее в ТУРКВО издавали. Читать ее конечно никто не читал, но другой бумаги не было.

Успел, не опозорился. Возвращаюсь на службу в боевой строй с пустым кишечником и песней в душе. Уж так мне хорошо стало. Глянул на пост и тут же подурнело.Стоит у поста номер один мой командир взвода он же начальник караула лейтенант Петровский, а рядом с ним дежурный по бригаде командир двенадцатой роты капитан Тычин.

-Товарищ лейтенант за время несения службы происшествий не случилось, - сдури докладываю я и весь замер.

За самовольное оставление поста, за то, что бросил я беззащитной воинскую святыню, меня должны немедленно снять с караула, посадить под арест, а потом отдать под суд. Начальнику караула должны впаять строгий выговор с занесением в личное дело (т.е. надолго испортить парню карьеру), командиру моей роты указать на неполное служебное соответствие (т.е. пригрозить отстранением от командования ротой).

-Саша, - спокойно не глядя на меня, обращается дежурный по части к начкару, - ты с этим уродом сам разберись, а я пошел.

Капитан уходит, а я стою у знамени части: «не жив не мертв».

-Ну и в чем дело? – тихо спрашивает меня начкар.

Объясняю, сильно стараюсь чтобы голос не дрожал, не очень то и получалось. Сашка Петровский молча уходит в караульное помещение, затем возвращается и приносит две таблетки активированного угля. Таблетки я выпил, полегчало, дальше караул прошел без происшествий. Это только присказка, а сказка впереди.

Только с караула сменились, так меня сразу вызывают к ротному.

-Мне дежурный по части сообщил о вашем поступке, – испепеляя меня взором, начал говорить командир роты.

Я стою в офицерском помещении по стойке «смирно» и знаю: пощады не будет. Желудок жалобно урчит, душа в пятках.

-Вы что это себе позволяете товарищ ефрейтор?! – не надеясь получить совершенно ненужный ему ответ и повысив голос, спрашивает капитан Акосов.

Что он мне потом еще сказал, я вам передать не могу, но смысл был такой: «что раз такой нехороший солдат и навязался на его голову, то он его или убьет, или превратит в хорошего бойца». Ротный у нас гиревик был, мастер спорта, гирька 32 кг. у него в ручках как пушинка летала. Дальше я стал летать в помещении как та пушинка и все искал пятый угол. Помещение небольшое было, и потому пятый угол я нашел довольно быстро, вышиб головой дверь и вылетел на белый свет, без видимых повреждений.

Так если бы это только один случай был, увы нет.

В батальонной батарее СПГ [2] у меня земляк служил. Танков у духов и в помине не было, стрелять из СПГ не по кому, вот потому-то батарейцы в основном несли службу в боевом охранении. Ребята отлично устроились. Сами оборудовали блиндажи, всячески территорию батареи облагородили, с местным населением афганцами наладили взаимовыгодное сотрудничество. Батарейцы им деревянные ящики от боеприпасов поставляют, те им жратву на выбор. Кудряво жили, я так им завидовал. Но самое главное брага у них почти не переводилась и даже свой самогонный аппаратик умельцы сварганили. Принес я земеле сувениров, пару ручек и китайский фонарик, что взял на последней операции. Пока «за жизнь» болтали, он меня самогонкой угощал и еще в дорогу фляжку с бражкой дал. Возвращаюсь я в роту песенку распеваю весь такой счастливый ну просто до потери бдительности счастливый и не вижу, что мне навстречу тигром крадется «корейский фельдмаршал» Эн. Он как раз в эту батарею с проверкой шел. Эн и сам выпить не дурак, вот и был возмущен до глубины души, тем что никак у батарейцев не может найти и конфисковать аппарат и наличный самогон. Батарейцы свое «личное счастье» отлично прятали. Но «корейский фельдмаршал» Эн попыток не оставлял и частенько их навещал. Когда я начальника штаба батальона капитана Эн заметил, то бежать было уже поздно. Память у Эн военная была, и личный состав батальона он не только в лицо помнил, но и по фамилиям и прозвищам знал.

-А позор татарского народа! – радостно приветствовал он меня, зловеще сощурив и без того узкие глазки.

Сам Эн был корейцем, отсюда и прозвище «корейский фельдмаршал».

Дело было летом и форма одежды у меня была соответствующая. Обут в трофейные раздолбанные и дырявые кроссовки, на потрескавшемся кожаном ремне висит фляга, на груди болтается пулемет, на чреслах длинные выцветшие сатиновые трусы, вот и вся форма. Сам длинный худющий, наголо стриженный, дочерна загорелый с облупленным толстым носом. Но невзирая на внешний вид позором я себе не считал. С подогретой алкоголем обидой я напомнил Эн что это Корея входила в монгольскую империю, а не наоборот, и кто является позором своего народа вопрос дискуссионный. Спорить Эн не стал, обнюхивать тоже, и так ясно что солдат пьян.

-Где эти мерзавцы самогон прячут? – закричал Эн и потом вкрадчиво пообещал, - скажешь, я забуду, что тебя встретил. Нет? Не взыщи!

-Да вы что товарищ капитан уху ели? – совершенно искренне возмутился я и от крайнего изумления развел руками.

Эн не стал визжа цитировать уставы, этот офицер службу знал. Не разоружая меня, но отобрав флягу с брагой, он предложил мне следовать за ним. Я чуть расстроившись побрел в штаб батальона. Эн зашел в штаб, я остался мяться у порога. Через пару минут Эн выходит из помещения в руках у него две пары боксерских перчаток.

-Ну алкаш! – протягивая мне перчатки без улыбки заметил Эн, - Посмотрим на что ты способен.

За пять лет до призыва я аж три месяца занимался боксом, и был даже удостоен третьего юношеского разряда. Об этом я честно перед боем предупредил офицера. Капитан только ухмыльнулся, он то был мастером спорта по боксу. Прямо на первой минуте схватки я был нокаутирован. Вставать с земли не хотелось, но Эн бесцеремонно толкнув меня ногой предложил продолжить поединок. Выблевав выпитый самогон, я с трудом поднялся и продолжил бой. Три нокаута, за две минуты, вот результат поединка между пьяным и наглым солдатом и трезвым, злым «корейским фельдмаршалом». На третьей минуте раунда уже протрезвев я все же умудрился боковым справа заехать Эн по широкой скуле. Капитан разозлился не шутя и так мне двинул, что я только почувствовал как кто-то поливает меня водой. Открываю глаза, фокусирую взгляд, льет из канистры на меня воду батальонный писарь. Осторожно осматриваюсь, Эн в пределах видимости нет. Облегченно вздыхаю и с трудом встав поплелся в расположение роты. Голова гудит, бровь рассечена, губа разбита, сам трезв как стеклышко. На следующий день после построения встречаю Эн у батальонной кухни.

-Здравия желаю товарищ капитан, - по-уставному приветствую я Эн и вытягиваюсь по стойке «смирно»

-Брага дрянь была, - рассматривая меня злобно ворчит Эн, - какое уж тут здоровье.

И приказывает мне:

-На тренировку к штабу батальона бегом марш!

-Товарищ капитан? - пытаюсь увильнуть я от бокса, и жалобно заискивающе улыбаюсь, - Первая рота с операции пришла и трех духов в плен привела. Может на них потренируетесь?

-Разве вы не знаете товарищ солдат, - возмутился Эн, - что избиение военнопленных строго запрещено?

Если бы я сам не видел как Эн проводит на операциях допросы, то безусловно бы ему поверил, так искренен был его тон, таким неподдельным было его возмущение, а Эн между тем продолжал:

-Нет в тебе солдат, подлинного советского гуманизма, да что там, - посетовал Эн и безнадежно махнул рукой, - в тебе даже совести нет, хоть бы предупредил, что брага хренова.

-Да я товарищ капитан … - начал было оправдываться я, но Эн ничего не хотел слушать:

-Солдат! На тренировку бегом марш!

Еще три дня я был спарринг – партнером капитана Эн в его занятиях по боксу. Потом он нашел другую дисциплинарную жертву. О том, что он меня встретил пьяного с оружием и в не расположении роты, о том, что я его фактически послал на хер Эн никому не докладывал. Не той пробы был мужик, сам все проблемы решал, как умел. А решать и бить он умел неплохо, уж можете мне поверить.

Вот так или почти так дисциплину у нас и поддерживали. А что было бы лучше, суд, а потом дисбат или зона? Вы решайте как хотите, но у нас в батальоне жалоб вышестоящему командованию на неуставные взаимоотношения не было.

Можно было исключительно по уставу отношения между военнослужащими построить? Ясный день, как дубовый пень! Можно! У нас даже плакатик в ленинской комнате висел на стене: «Живи по уставу! Завоюешь честь и славу!» Что из такой попытки вышло бы, я вам расскажу. Был и такой случай, пытался один боец по уставу жить, но честь и славу он не заслужил.

Как его имя и в каком конкретно подразделении он служил, я говорить не буду. Зачем? Я его немного знал, романтичный юноша был, в десант и в Афган добровольцем напросился. И сейчас мне его искренне жаль. В роте куда он попал служить в самом начале, он там что-то с бойцами не поделил и был избит.Дело самое заурядное, обычное для мужского коллектива. Боец побежал жаловаться к командиру роты. Ротный вызвал его обидчиков и для порядка их отчитал. Бойцу же офицер порекомендовал, больше к нему не бегать, а то ему же хуже будет. Боец возвращается в палатку и его бьют посильнее, и кроме того объясняют, что стучать на товарищей очень нехорошо. Боец бежит с жалобой к комбату. Комбат вызывает ротного достает «вазелин» и морально вваливает бедняге офицеру «по самое не хочу» за неумение работать с личным составом. Ротного солдаты уважали, и за полученную им обиду, бойцу хотят сурово отомстить. Офицер просит их пожалеть дурака, его слушают и бойца больше не трогают. Но зато весь личный состав включая и офицеров роты подвергает его полной обструкции. Боец пребывает в обиде на жизнь и тяжело переживает крушение романтических идеалов.И вот рота возвращается с боевой операции и вся затаренная барахлом. Боец, которого на операции не брали, видя принесенные трофеи невоенного характера, решил, что настал его час поквитаться с обидчиками. Он потихоньку приходит в особый отдел бригады и докладывает: так мол и так; а вся ***рота, включая и командный состав, мародеры.

А бригадные особисты и без него все это распрекрасно знают. Сами такими вещами баловались. По-настоящему по служебному особистов волновало три вопроса: обеспечение контрразведывательного режима; пресечение возможности перехода военнослужащих к противнику; пресечение возможной утечки оружия и боеприпасов.

Особисты словесно хвалят бойца за проявленную бдительность, а один из них хорошо ему знакомому начальнику разведки бригады в частном порядке сообщает: «Ой ребята! Это конечно ваше дело, но смотрите как бы вся эта вонь дальше не пошла, мы конечно рапорт придержим …свои люди как никак … а вы сами уж как-нибудь разберитесь»

Начальник разведки бригады просит зайти к нему командира *** роты. Вдвоем решают, убрать «бдительного» бойца в другое подразделение, а то если солдаты узнают, о том что боец и в особую часть на них стучит, то точно его убью.

Переводят бойца в другой батальон. Бригада это ж большая деревня, все друг про друга знают, вот вместе с бойцом и «слава» его переходит. Новый ротный зная все обстоятельства перевода возмущается: «Да на кой он мне такой нужен!» и сразу предупреждает своих солдат: «Вы смотрите с этим поосторожнее». В первую же ночь на новом месте, сослуживцы бьют бойца, что называется до потери пульса. Бойца опять офицеры спасают и переводят в комендантский взвод бригады. Там ему должность подбирают чтобы он заведомо ничего не знал и был всегда на отшибе.Туалеты штабные убирать и помои с офицерской кухни выносить, вот чем боец занимался. Все равно ему и там писаря да кладовщики «тёмную» устроили. С недельку боец потерпел, а потом взял автомат, подсумок с магазинами и бежать. А вот это уже ЧП! А вот за переход военнослужащего к душманам всем так дадут, что никому мало не покажется. Комбриг орёт, особисты рвут и мечут. Ладно, быстренько подняли по тревоге дежурное подразделение и искать бойца. Нашли! Далеко он уйти не успел. Боец зная, что теперь уж его точно до смерти забьют, залег в арык и стал отстреливаться. Патронов у него полно, рисковать и брать его живьем, как приказал комбриг, никому не охота. Вот значится и закидали его гранатами. Жаль парня, ни за что погиб, но и тех кто гранаты бросал, не осуждаю, они тоже жить хотели. Дело замяли, никаких письменных источников (рапорт, докладная и т.д.) от этого случая не осталось.

Погиб рядовой N при исполнении интернационального долга, так в похоронке сообщили. В известном смысле так оно и было.

Ещё была в бригаде одна поганая история, но не в нашем батальоне, в инженерно-саперной роте.

Вечером в палатке, пристали дембеля – саперы от скуки к молодому солдату. Поставили его по «стойке смирно» и давай «грудь качать». Качать грудь так на военном жаргоне, назывался удар в грудную клетку, прямо в пуговицу х/б, а у военных пуговиц ушко, за которое она пришивается металлическое, поэтому удар в третью пуговицу получается болезненным, и приходится прямо в диафрагму. Мне в учебке пару раз «грудь качали», поэтому знаю, о чем говорю.Молчит солдатик, скривиться и то боится, а те и рады стараться, бьют по очереди, на спор, кто сильнее ударит, да кто раньше мальчишку свалит. Терпел мальчишка, терпел, да и свалился. Тот, кто спор выиграл, радуется и пацана ногой пинает: «Вставай, чего развалился!» А у того внутренне кровоизлияние, улетела у мальчика душа, только труп в палатке валяется. Про дознание и суд рассказывать не буду, но огребли эти … по десять лет, да хоть бы им по пять дали, хоть по пятнадцать, все без разницы. Почему? Да потому, что пока дознание шло, караулили их бойцы бригадной разведроты. Подробностей не ведаю, но знающие люди говорили, что больше не жильцы на белом свете эти мерзавцы, отбили им разведчики все что можно и что нельзя, на суде они уже кровью ссали. Что о смерти убитого мальчика его матери сообщили, я не знаю.

Была ли в бригаде в то время, что я служил «дедовщина»?Так это надо сначала с терминами разобраться. Сейчас «дедовщиной» называют не уставные взаимоотношения. Так вот в то время вся наша служба, была сплошь и рядом не уставными отношениями. Если под термином «дедовщина» понимать, что старослужащие: «в хвост и в гриву сношают» молодых солдат, то в разных подразделениях по-всякому бывало. Но изуверский случай был только один, я о нем рассказал. А так … у нас в роте это не особенно процветало, работа по грязнее и по тяжелее «молодому» достанется, это да было. Полы в палатке, помыть в очередь с остальными, бывало. Термосы после еды вымыть тоже было, вот и все, пожалуй. Приходилось ли мне все это делать, пока я был молодым воином – «шнурком»? Да приходилось, я уже рассказывал, меня сразу земляки предупредили не выделывайся, вот я и вел себя достойно, согласно статусу. Обычные драки между собой, да были, как и в любом другом коллективе, где собираются молодые парни. Но и другое тоже было, ребята по роте и помогали на первых порах во время боевых операций и учили, как выжить, так что я не в претензии, за те работы, что выполнял пока был «молодым».

Может у вас сложилось впечатление, что у нас солдаты только и делали, что бухали, пыхали, мародерничали, всячески нарушали дисциплину и дерзили офицерам? А в ответ те только и делали что их избивали? Уверяю вас, это далеко не так, просто есть события, которые наиболее ярко запомнились, есть которые менее. У нас была самая обычная воинская часть, как в любой другой части были свои порядки, свои не писаные правила, свои ЧП. Что касается дисциплины, то она была самая настоящая, одно слово военная дисциплина, на боевых операциях только попробуй не исполнить приказ, струсить или сдохнуть на марше, тебя свои же забьют. В быту, то есть в расположение, это как говорится твое дело, если хочешь бухать, пыхать, самовольничать, дерзить, то будь готов за это получить на «полную катушку».

Смертных грехов, было четыре: сдох на марше так что тебя тащить пришлось; струсил в бою; бросил раненого или убитого товарища; заложил сослуживцев. Причем эти грехи были смертными буквально. Вот так. А зря и без причины никого не трогали.

[1] электроснабжение воинских частей осуществляли передвижные дизельные электростанции.

[2] СПГ - станковый противотанковый гранатомет