Боец десантной бригады

Глава 8

Афганистан 1981 год Рождества Христова.

1401год по хиджре - мусульманскому летоисчислению.

И опять ПМП только уже дома, в бригаде. Опять продавленная койка в замызганной грязной палатке. Как только вернулись, я сразу санчасть пошел. Нога уже не кровоточила, и ранка затянулась, зато кисть руки опухла. Ручку мне пулька царапнула, а в ранку инфекция попала. Кисть руки давно уж пухнуть начала, я всё наделся - обойдется, а вот теперь температура, озноб еле стою на ногах. Руку как выворачивает от горячей плещущей боли.

-Флегмона, - быстренько осмотрев меня, поставил диагноз врач, молодой парень в белом халате.

После окончания медицинского института, призвали его. Пил товарищ старший лейтенант, не щадя живота своего, одно слово - полевой хирург.

-Будем резать, – сурово сказал военврач.

-Насовсем? - испугался я, - не надо доктор!

-Хочешь совсем подохнуть? – по-живодерски усмехнулся «помощник смерти», хрипловатым баском утешил:

- Не ссы, солдат! Мы быстро. Опухоль вскроем, вычистим, вылечим.

-А я думал, руку отрежете, - с облегчением вздохнул я и протянув распухшую кисть, разрешил, - режьте.

-Если сильно попросишь, то можем и всю руку оттяпать, - засмеялся врач, и предложил, – выдвигайтесь на стол, больной, будем оперировать.

Лег я на стол вытянул больную руку, мандраж меня бьет, всего колотит от страха, на орудия пытки стараюсь не смотреть, а они никелированные зловеще-красивые, так взгляд и притягивают.

-А почему вы спиртом руки и инструменты не обрабатываете, - встревожился я, глядя на приготовления к операции.

-Нет у нас спирта, - с суровым трагизмом поведал врач, - кончился спирт, - утешает, - но ты не бойся солдат, в полевой хирургии место спирта бензин занимает, им и обработаем тебя.

-Дайте хоть наркоз! – в тоске и страхе шепчу я.

-Это можно, - небрежно кивает добрый врач, - вот это всегда пожалуйста, нам для вас этого добра не жалко, - и приказывает, - Сидоров наркоз покажи больному, и если он еще раз попросит, то введи его прямо в затылок.

Сидоров, это фельдшер, он тоже солдат срочной службы, до призыва, ветеринарное училище закончил. Показывает он мне деревянный молот – киянку, ударная часть обшита кожей, и ласково спрашивает:

-Ну, как больной, будем общую анестезию делать? Или уже передумал?

Я передумал, закрыл глаза, сжал зубы, стал терпеть. Пока кисть новокаином обкалывали (местная анестезия), зубы у меня ещё сжимались, а как резать стали, так заорал. Крыл я их матом, и плакал, и снова крыл, и так до конца операции.

Медицинской службы товарищ старший лейтенант, был ты у нас в бригаде и «жнец и кузнец и на дуде игрец» хирургом, терапевтов, инфекционистом и прочая … прочая… Многих раненых ребят с того света, вытащил, многим больным здоровье вернул, меня тоже вылечил. Спасибо тебе! За то, что не было спирта, прощаю. За то, что киянкой пугал, прощаю.

Но тогда на операционном столе, сильно я жалел, что не было рядом родного РПКС, убил бы. А вот за это уж ты меня прости.

Рука после операции гореть перестала, только все ныла и ныла. Вот и сейчас ноет. Ночь уже. Не спиться. Дом вспоминаю, маму, квартиру нашу, свою забитую книгами комнату. В книжках про войну совсем по-другому пишут. Читаешь и думаешь: «Эх вот бы мне туда! Уж я бы показал!» Вот и попал, показывай. Только не я показал, а мне показали. Грязь, голод, усталость, скука, страх, боль, пока чужая смерть вот тебе и вся война. А еще и бессмыслица, не понимаю я, ну ради чего тут помирать должен. Кому всё это надо? Уж точно не мне. Не понимаю, а воюю. Как и все тут. Бессмыслица. Скорей бы закончилась эта ночь, скорей бы утро. Только ночью мучает бессонница, только ночью эти мысли как вши по тебе ползают. Днем проще и думы привычные: раздобыть пожрать, курнуть, поспать, и снова пожрать. А потом опять ночь и бессонница, такая же бессмысленная и тяжелая, как и вся эта война.

Днем от скуки хромая бродил по санчасти. Общая медицинская палатка для больных и раненых, палатка приемная, перевязочная она же операционная, жилая палатка для персонала, еще одна аптечный склад, на отшибе одиноко стоит палатка инфекционного карантина. Вот и весь пункт медицинской помощи, нашей бригады.

Просто больных как не странно мало было. Казалось бы, тяжелейшие условия, а терапевтических больных почти нет. Молодые мы все были, здоровые, да и к службе приноровились. Вот и не болели, почти.

-Вот тебе таблетка. Одна половина от головы, другая от жопы, - добродушно отвечает на приеме врач на жалобу очередного бойца:

-Ой как голова болит, ой как сильно тошнит.

Вот и все лечение. Настоящие болезни такой армейский универсальный медикаментозный метод конечно не излечивал. Но симулянтам, как их у нас называли «шлангам», помогал здорово. А вот желтушников врач с одного взгляда определял. Насмотрелся этого добра.

Гепатит Б, Болезнь Боткина, Желтуха. В Афгане для сороковой армии эта болезнь была пострашнее чем все душманские пулеметы. Не знаю как в других частях, а у нас до восьмидесяти процентов личного состава желтухой переболело. Пытались инфекционисты с ней бороться, прививки солдатам и офицерам делали и всякой дрянью пичкали, хлоркой все отхожие места засыпали, бесполезно. Не болезнь, а просто живая иллюстрация к поэме Данте про все круги ада. Ну Данте не Данте, насколько я знаю он про желтуху ничего не написал, но зато в солдатском фольклоре сороковой армии эта болезнь одно из самых главных мест занимала. Вот и сейчас прохожу мимо палатки инфекционного карантина и слышу:

Не попьешь теперь ни пива и ни водки

Не пожрешь теперь ни сало ни селедки

На лекарства будешь ты всю жизнь трудится

Гепатитчики не это ли вам снится?

Фальшиво вполголоса напевает сидящий на ящике у старой продранной палатки молоденький истощенный наголо бритый солдатик. Белки глаз у него желтоватые, сам весь бледненький, но странно веселый.

-Ты к нам? – увидев меня солдатик прекратил петь и приветливо заулыбался.

-Да так брожу от скуки, - неопределенно я отвечаю, собираюсь повернуться и уйти.

-Деньги принес? -встав с деревянного ящика, спрашивает желтушник.

-А я разве тебе должен? – чуток удивился я и остановился, рассматривая тщедушного больного воина. Этого бойца я в первый раз видел.

-Десять чеков, и ты дома, - поощряющее засмеялся желтушник, и видя моё недоумение, громче злее и увереннее повторил, - деньги гони, я зря ссать не буду.

Ах вот оно в чем дело! Дошло наконец. Членовредительство. Так это называется. В себя стрелять, это опасно, могут засечь и срок впаять, да и больно. Поэтому самострелов у нас мало было. А вот так … Самый верный способ откосить от службы и заболеть гепатитом это выпить мочи больного. В то время гепатит Б лечили в военных госпиталях в Союзе.Срок лечения составлял сорок дней. По излечении больному предоставлялся краткосрочный отпуск домой. [1] Были и среди нас такие кто добровольно уринотерапией занимался, были чего уж там. Глотнул желтушную мочу и пошла ты на хёр служба, а я теперь больной. Такой значит был довольно распространенный способ сачкануть от армии.

-Тащи стакан, - доставая из внутреннего кармана деньги и опасливо озираясь попросил я.

- О! Молодец, - оживился больной солдатик, пообещал, - я быстренько.

Через пару минут возвращается, тащит помятый алюминиевый котелок, наполовину наполненный мочой коричневого цвета и протягивая емкость подмигивая советует:

-Ты глаза закрой и махом как водку пей.

Прямо по ладони, в которой у него котелок был, я с левой руки двинул. Плеснула ему в лицо моча. Он и ахнуть не успел, как я здоровой ногой ему в промежность добавил, а когда он загнулся, то ласково пожелал:

-Ну, передавай привет Родине! Паскуда!

-Ты … - разгибаясь захрипел желтушник и не закончил фразу, скрючившись ушел к себе в палатку. Это ему повезло еще, был бы я поздоровее, так я бы его эту мочу выпить заставил.

Вот только не надо думать, что все желтушники были «шлангами» отнюдь. Большинство заболевало, от бытовых условий в которых мы жили. Потом желтуха это ведь на всю жизнь последствия. Навечно пораженная печень, слабенький иммунитет, пожизненная диета и вынужденная трезвость.Не так то и много находилось желающих, добровольно это «удовольствие» испытать. Большая часть желтушников, отлежав в госпиталях и съездив в отпуск домой, возвращалась в подразделения. Им положен легкий труд и диета. Правда смешно? В армии в Афгане легкий труд и диета. Выполняли те же работы и таскали те же тяжести, бывшие желтушники, а кормились все с одного котла. Не только своей и чужой кровушкой мы землю Афгана полили, коричневой от гепатита Б мочи как бы не побольше пролито было. Пока молодые были то ещё ничего. Пили водочку, соленым да жирным закусывали, тяжести без всяких скидок таскали. И толькочерез годы уже, загибаться стали. Таких инвалидов в сводках военных не учитывают, потерями их не считают, а ведь они тоже жертвы этой войны.

Две недели я был на излечении, на одной пайке. Не то что недоедал, голодал. Нас в медицинской палатке, семеро было, легко раненые и просто больные. Лечить, лечили, а вот кормить … не было жратвы, одну бурду давали, да и той мало. Нашу роту, опять черти по горам отправили мотаться, поддержать некому было. Вот тут-то я окончательно постиг, что такое настоящая служба и настоящий десантник.

Чем настоящий солдат отличается от плакатного? А тем, что не сдается он, выживет в любых условиях, и плевать ему на уставы и прочую военную дребедень.

Только ручка у меня двигаться стала, но еще завязанной в бинты культей была, как стал я мыслить с товарищами думу трудную - думу горькую, как еды добыть. Худой как узник Освенцима, грязный, вшивый, ослабленный, больной, вот таким я стал. Остальные больные и раненые не лучше.Решились мы не умирать голодной смертушкой, а пойти на дело страшное, опасное, требующее настоящей военной доблести. А именно ею издревле и отличались десантники и этому их упорно и настойчиво учат отцы – командиры и старшие товарищи, а доблести эти: отвага, решительность, смекалка и холодное презрение к возможной каре советского закона.

В двадцати метрах от ПМП располагался бункер, а в нем продовольственный склад бригады. И не просто располагался, а охранялся бдительным караулом, и днем и ночью часовой «все ходит по цепи кругом». На ночь заместитель командира бригады по тылу, закрывал склад семью замками и опечатывал его личной печатью. Вот как самое ценное имущество охраняли.

Силенок часового без крови снять не было, да и не будешь по-своему же товарищу бить, а чтобы ликвидировать часового, об этом даже с голодухи не думали. Что делать? На этот вечный вопрос, многие российские интеллигенты до сих пор ответить не могут, а уж бумаги то извели, а книжек то написали, уйму. Самые известные так и называются: «Что делать?»; «Преступление и наказание». В ту пору интеллигентом я не был, и потому ответ на сакраментальный вопрос: «тварь я дрожащая иль право имею?», нашел быстро: «Права не имею, но жрать хочу, а посему …» Подошел к разводящему, что вел на посты дежурную смену, он тоже из Гайджунайской учебки был одного со мной призыва, и быстро с ним договорился, он с часовым перемолвился. И готово дело.

Ночью, семеро увечных, трогательно помогая друг другу, разобрали крышу бункера и два часа в меру сил тягали со склада продовольствие, затем крышу аккуратно закрыли, печати, замки все осталось в целости. А часовой, пока мы действуя преступной группой расхищали военное добро, бдил чтобы нас случайно не застукали, или если использовать не военный, а уголовный жаргон, стоял на стреме.

Утром майор, наш главный бригадный снабженец и кормилец, крику поднял до небес: «Обворовали!» В караульном помещении, с участием дежурного по части и с разрешения комбрига, провели обыск. Нет ничего, ничего не знаем, печати и замки все целое.

-Да как вы вообще? Товарищ майор! Такое …, про нас могли подумать? – возмущаются солдаты и офицер начальник караула.

Обыскали помещение роты, с которой наряжался караул, нет ничего. Все ямы, все укромные места обшарили, ничего не нашли.

Палатки ПМП с больными и увечными, обыскивать и не подумали. Не могли, значит и представить себе, что убогие такое дело могут провернуть.

Испарилось все. Комбриг уже на майора косо смотрит:

-А может майор, это твои подчиненные украли? Может зря ты на караул клевещешь?

-Мои в меру воруют! - в запале признается майор.

Теперь думу трудную - думу горькую мыслили уже штабные офицеры бригады. Как все списать? Да новое довольствие получить? Но они хоть и штабные, но десантники и нам солдатам не пришлось за них краснеть и их стыдится.

У нас в бригаде от третьего батальона несколько рот отдельными гарнизонами стояли, снабжали их естественно со складов бригады. Обычно за продовольствием и боеприпасами они сами ездили, грузовые машины под прикрытием БМД. А тут герой зам по тылу, со своими писарями и кладовщиками, сам им повез продукты. БМД на буксире потащил старую раздолбанную грузовую машину. Вы уже догадались? Совершенно верно! Напали на эту колонну враги, но писаря и кладовщики отбили вражье нападение. Машина с продовольствием сгорела? Ну, так на войне не без потерь. Выписать новое!

-А у вас товарищ комбриг, даже писаря воевать умеют! Отлично учите личный состав! Объявляю вам благодарность. Отличившихся к наградам!

-Служу Советскому Союзу! – отвечает счастливый комбриг проверяющему полковнику со штаба армии, - Есть представить к наградам!

Вот какую операцию спланировали и провели увечные, обессилившие от голодухи воины. Никто в накладе не остался, больные и раненые получили нормальное питание, караул свою долю, продовольствие подвезли новое, даже майор и то медальку заработал. Уметь надо служить, уметь, вот так-то товарищи.Вот только с тех пор на складе кроме часового еще по очереди дежурили кладовщики и писаря, вооруженные автоматами. Так это они бдительность проявляли. Если все воровать будут, то им бедным, что останется? Каждый раз машины сжигать? Так можно и настоящую засаду напороться.

Как только мне чуток полегче стало, а силенок от уворованной пищи вроде как и прибыло, то выставив перевязанную культю как пропуск, я стал мотаться по части.

-Вы что тут делаете? – иной раз поинтересуется встречный офицер, увидев незнакомое лицо.

-Раненый я, с первого батальона, ищу земляков, - жалобно отвечаешь, выставляешь обмотанную бинтами культю, и сразу все вопросы сняты.

Никого я конечно не искал, но в палатке санчасти постоянно находится просто невыносимо, такая там гложет тоска. А тут погулял, там знакомого встретил и поболтал, здесь знакомого встретил, последние новости и сплетни узнал, вот время быстрее и веселее прошло. Потом и для здоровья такой моцион полезен.

-Вы почему такой грязный? - брезгливо поджав губки, поинтересовалась инопланетянка, рассматривая меня.

Молча не отвечая на вопрос смотрю на девушку. Наша планета - Афган, наша Земля - десантная бригада, так откуда же ты взялась, вся такая ненашенская. Тут же догадался, вольнонаемная девушка, из штаба. А ничего, приятная такая девица, в платьице одетая на ножках туфельки. Платьице цветное, кремовые туфельки на высоком каблучке, прическа обалденная, накрашенные губки, подведенные голубеньки глазки, из другого мира создание. Я ее возле саперной роты встретил. Саперы баньку себе построили ну просто загляденье, настоящая сауна, весь штаб в нее париться ходил. Вот и я размечтался там помыться, пришел выбрать момент для «атаки», надеялся, что днем, нет там никого.

-Так спинку потереть некому, - скромненько пожалился я. А сам затаив дыхание глазами так и ласкал, так и ласкал, нежное создание с другого мира. Пылал мой взор и как только у нее платье не задымилось.

-Да как вам не стыдно так себя запускать? – возмутилась девушка, и с легким презрением добавила, - А еще гвардеец, десантник. Вы только посмотрите на кого вы похожи!

На кого похож? Х/б давно не стирано, всё засалилось, на босых ногах самодельные тапки без задников, вшивый, грязный, потный, истощенный. Вот я каков. Морщи милочка лицо, морщи. Ты же не знаешь, что никто форму солдату не постирает, кроме него самого, а как мне постирать если рука больная почти не двигается, а ранка на ноге хоть и затянулась, но нагибаться все еще больно. В ниточку поджимай брезгливо губы. Ты же не знаешь, что нет тут для рядовой солдатни бань и душевых, негде помыться, да и не могу я одной то рукой вымыться как следует. В палатке все больные да раненые у нас, воды нагреть негде, мыться негде. Лицо умыл из ржавого самодельного рукомойника и то слава богу. Где тебе знать, что потопаем мы то и полопаем, а много натопать с раненой ногой я не могу, вот потому-то кожа да кости у меня, а не играющая могучей мускулатурой фигура. Недавно в штабе ты служишь, вольнонаемная ты наша, где ж тебе знать, как солдаты строевых частей живут.

-Девушка, а вы сказочку про аленький цветочек помните? – ласковым домашним котиком замурлыкал я.

-А что? – насторожилась девушка и непроизвольно сделала шаг назад.

Хоть она и не из сказки красавица, но я все равно томно так говорю:

-Там красавица целует чудовище. И тут же от прикосновения девичьих губ алых, страшилище добрым молодцем оборачивается.

-Размечтался, -фыркнула девушка.

-Ой не быть мне добрым молодцем, никто не пожалеет царевича заколдованного, - придуриваясь как в любительском спектакле запричитал я и услышал:

-Будешь к нашим бабам приставать, так тебе и до дембеля не дожить …

Оборачиваюсь на голос, а там зам по тылу собственной персоной стоит. Упитанный такой, майор. В маскхалат одетый. Лицо у него хоть и потасканное от тягот продовольственной службы, но гладко выбритое, одеколоном освеженное.

-С какой роты и что ты тут, делаешь? – грозно нахмурившись спрашивает наш самый главный и очень хреновый кормилец и военный отчим.

-Первый батальон, вторая рота, - пожимаю я плечами, и выставляю вперед свою культю.

-Ранен что ли? – все еще хмурится майор.

Твоё какое дело? Не собираюсь я на жалость бить. Пошел бы ты на ...й! Если мне чего надо будет, так я лучше украду, чем тебя боров просить буду. Да и хрен чего у тебя допросишься.

-Почему молчишь солдат? – играя властными интонациями, спрашивает майор, выделываясь перед вольнонаемной бабой.

-Так ты ранен? – растерянно спрашивает девушка и смотрит на мою перевязанную уже загрязнившимися бинтами руку, - Где?

-У них под Файзабадом большие потери были, - басит майор, и мне так снисходительно:

-Там был ранен что ли?

-Никак нет товарищ майор, - наигранно бодро отвечаю, и не глядя на девушку с прожженным армейским цинизмом предельно нагло заканчиваю ответ, - у афганки манда с зубами попалась вот и цапнула сука душманская.

-Хам! – словом, как пощечиной хлещет девушка и краснеет. Густо хохочет майор. Я кривлю в похабной улыбочке губы.

-Пошел вон! – погасив смех грохочет майор.

Поворачиваюсь и ухожу. Слышу, как утешает нежное создание товарищ майор:

-Вы Настенька от солдат подальше держитесь. Быдло оно и есть быдло. Да и вшей от них набраться можно. А вот мы в дуканчик съездим и там бельишка вам импортного подберем, а еще сегодня у меня именины, приглашаю.

Продолжения не слышу. Ты быдло солдат второй роты, вот и катись в свое стойло. И нечего злится, ну кто ты такой, чтобы с майором равняться? Грязный, вшивый, истощенный. А товарищ майор вольнонаемную девушку в лавочку сводит, всяких красивых штучек ей накупит. Денежки у него водятся. Загонит товарищ майор стирального порошка с мыльцем, да горюче-смазочных материалов нашим афганским товарищам, вот и есть на что купить красивую тряпку и широко свои именины отметить. Солдатне вечно не хватает еды и одежды, вши солдатню мучают? Так это ж быдло, оно перебьется. А ты вольнонаемная держишь от солдатни подальше, а то паразитов от нас наберешься. И нечего на меня с жалостью смотреть, я в твоей жалости не нуждаюсь. Это тебя Настя жалеть надо. Трое вас женщин у нас в бригаде. Все вольнонаемные. Не от великого женского счастья вас в Афган занесло, от безнадежности вы сюда завербовались. Приехали вы в надежде свою женскую судьбу устроить, а еще барахла поднабрать, да и денег заработать, чего уж там греха то таить. По три оклада в Афгане платят. В Союзе столько не заработаешь. Не шибко-то вы и красивые. Красивые и дома устраиваются неплохо. Только как любит говорить начпродистый товарищ майор: «Если нет мяса, то в поле и жука раком можно». А ты что хотела? Эх милая никто тебя больно то никто и не спрашивал, а ты то что хочешь. Ты Настя сюда по вольному найму пришла, а на войне как на войне. Вот так-то девушка. Может ты и плакала по ночам в подушку, не знаю. Как говориться свечку не держал, нет у меня такой привычки. Зато знаю, что тут не кино, романтики нет, а есть оголодавшие без баб здоровые мужики. Каждый кто на тебя смотрит только и думает, да ты и сама знаешь о чём, а кто может и делает то о чём думает. А еще Настя ты уж извини, что матерился при тебе, это я от зависти и обиды, что не мне тебя обнимать. Эх девчата, нам на той войне погано было, а вам еще хуже. Вы девчата такие же жертвы войны, как и мы, раны от пули или осколка они заживут, а вот покореженная душа она еще ой как долго болеть да ныть будет. Вы уж простите если что не так …

Но не все так грустно как кажется, была и у меня в Афганистане любовь. Точь-в-точь как в романтических поэмах и балладах рассказано. Верная, взаимная, надежная. Ты помнишь моя любовь, мой родимый РПКС – 74 № ЕЕ 1232 как я за тобой ухаживал, смазывал, чистил, лелеял. Никогда я тебе не изменял. Пытались мне как шлюху навязать снайперскую винтовку, наотрез отказался. Обручили меня по приказу с АКС –74, так я его тут же бросил и к тебе вернулся. А ты меня никогда не подводил. Грязь или пыль, жара или холод, горы или пустыня, ты всегда на малейшее движение пальца руки откликался. Сколько раз ты мне жизнь спасал, а сколько моих тайн прятал? Об этом только мы двое знаем, ты да я.

Почти всё в армии говно, а вот оружие отличное. Я почти все стрелковое вооружение знаю и умею с ним обращаться и без лести скажу конструкторам и мастерам оружейникам – вы лучшие. Видал я иностранные стволы, брали мы их в качестве трофеев, так вот по сравнению с нашим оружием это просто дерьмо. Правда в числе трофеев попадались АК-47 и ДШК китайского производства, неплохие игрушки, но создали то их наши конструкторы. Китайцы их только по лицензии выпускали.

Дорогой ты мой РПКС – 74 № ЕЕ 1232 бывало, что и ругал я тебя, и злился на тяжесть твою, матом твоего папу Калашникова многократно поминал, а ты не обижался, все мне прощал, и мгновенно без всяких осечек разом мог выпустить сорок пять пуль. А секунда в бою она иной раз жизнью меряется.

В средние века, каждый рыцарь, своему мечу имя давал. Ну какой из меня рыцарь? Да никакой! А имя я тебе все же дал. Настоящее имя - армейское, самое - самое десантное. «Заебись» - так я тебя звал и в радости и в горе.

[1] Начиная с декабря 1981 года больных гепатитом Б направляли на излечение в инфекционный армейский госпиталь в Кабуле. Краткосрочные отпуска после болезни, более не предоставлялись.