Боец десантной бригады

Глава 9

Афганистан

Провинция Пактия. Город Гардез

1981 –1982 год от Рождества Христова

1402 – 1403 год по хиджре - мусульманскому летоисчислению.

-Всё наш дембель накрылся, - мрачно объявил Разведчик, вернувшийся со штаба бригады.

Его послали узнать, ну когда же отправка то будет. Когда вы суки штабные призыв осени семьдесят девятого года домой отпустите.

Мы все в одной палатке на койках сидели. Пятнадцать бойцов нас в роте осталось, да двое офицеров. Десяти уже пора домой. Они своё отслужили. Приказ об увольнении министром обороны давно подписан. Ребята сидят о доме мечтают, планы строят, а тут:

-Передислоцируют нас в Гардез, - хмуро добавляет усевшийся на кровати Разведчик, - в штабе сказали пока туда не перейдем, то хрен нам, а не дембель.

-А где хоть этот Гардез? – недовольно спрашивает Филон.

-В горах на Пакистанской границе, - от порога бросает входящий в палатку ротный.

-Товарищ капитан! Что это за херня? – возмущенно орут дембеля, - Нам, что теперь до последнего дня этого года что ли служить!

-Мне тоже смены нет, - в ответ повышает голос капитан Акосов, - меня тоже эта служба вконец задолбала!

Да товарищ капитан, это сразу заметно. Вы с первого дня в Афгане служите. Похудел ты капитан и постарел. И желтухой ты переболел ротный и ранения у тебя были, не меньше нашего ты этой войны хлебнул. Самой раздолбайской ротой в бригаде ты два года командовал. Ничего, справлялся. Зря никого не наказывал, сдури ребят под пули не подставлял, за нашими спинами не прятался.

- Собирайтесь ребята, - устало и тихо говорит Акосов, - наш батальон на вертолетах перебрасывать будут. Первыми мы пойдем.

Первыми, так и батальон наш первый, положено нам так.Строится первый парашютно-десантный батальон. Строится ребята. И вперед из Кундуза в Гардез на границу с Пакистаном. Закрывать горные тропы и перевалы, продолжать воевать, убивать и умирать.

Эх, родная, 56-я, гвардейская десантно-штурмовая, войны афганской, лошадь ломовая..., давай поднатужься и тащи свой воз дальше …. Трогай милая … трогай….

До слез было жалко, наш городок покидать, тут каждый кирпичик нами был сделан из глины и сложен в аккуратные домики. Каждый камешек потом солдатским омыт. Да куды деваться? Стали имущество собирать, на машины грузить, готовится двигать через весь Афган к новому месту службы. Погрузили ротное имущество на машины, а сами личное оружие и вещи в руки и вперед на вертолеты.

За неделю до переброски пришедший из штаба бригады, Разведчик отозвал меня в сторону:

-Слышь, мне в штабе писаря сказали, что Петровского собираются ротным назначить, уже и представление на него послали.

-Да ну?! – удивился и обрадовался я.

Конечно лучше со знакомым офицером дослуживать, а то пришлют еще мудака необстрелянного, так он нас сдури, в первом же бою всех положит.

- Точно, - чуть улыбаясь, подтверждает Разведчик, - после передислокации ротный уезжает в Союз, к новому месту службы, а Сашка Петровский вместо него. И ещё, - подмигивает Разведчик, - есть приказ по бригаде отправить в Союз наиболее подготовленных сержантов для обучения пополнения. Сейчас списки формируются. Ты поговори с взводным, если он словечко в штабе за тебя замолвит, то и тебя в список внесут.

Очень я надеялся в этот приказ попасть. Так хотелось уехать, пусть и недолго, но отдохнуть. Только меня не отпустили.

-Больно много залетов у тебя, ты же там всех на хер пошлешь, бухать начнешь, да по бабам гулять. Ещё и в дисбат попадешь, там тебе не Афган.

Так мотивировал свой отказ Петровский и глядя на мое вытянувшееся от расстройства лицо, рассмеялся:

-Ну скажи на милость, как я без тебя обойдусь. Ребята уволятся, сколько нас от старого состава останется? А ты хоть знаешь, с кого конца пуля вылетает.

Похвалил называется, утешил, вот только в гробу бы я такие похвалы и утешения видал.

До Кабула на транспортных вертолетах летели, город мы конечно не увидели, на пересыльном пункте сутки кантовались. Потом опять погрузка на вертолеты, часовая болтанка в воздухе и пожалуйте на высадку. Привет Гардез, 1500 метров над уровнем моря, разряженный горный воздух, холодина и пустое заснеженное поле.

Как и в 1980 году при вводе бригады в Афганистан, так и в 1981 году при ее переброске в Гардез, наш первый батальон выбросили в чисто поле, выживайте. Вот только вопросов уже никто не задавал: «Как, зачем, почему?» Знали, никто нам ответы на эти вопросы не даст. Мы сами себе ответ. Ничего дело привычное.

Расчистив от снега площадки, быстро раскинули палатки, выставили охранение и пошли с новым местом знакомится, жрать искать, топливо собирать, брать себе все что лежит, а плохо лежит или хорошо, это нас не волновало, раз лежит, значит наше.

Нас в Гардезе танковый батальон дожидался, прикрывал высадку нашу, вот мы первым делом к танкистам в гости направились, обстановку узнать, присмотреть что где лежит.

-Ты куда прешь? – кричит мне из танковой башни чумазый танкист, - Жить надоело?

-Чего?! – ору в ответ, а сам глазами зырк, зырк, и приметил деревянные ящики из-под снарядов, для костра или печки лучше не придумаешь дров.

-Болван! – продолжает надрываться криком танкист, - Тут же все заминировано! Тропку видишь?

-Ага!

-Вот по ней и иди может и повезет, не взорвешься!

Мины это плохо, а вот дрова хорошо, на мине можно и не взорваться, а вот без дров мы точно ночью окочуримся. Потом все танкисты по традиции больше всего мин боятся, а мы и не очень, если знаешь минное дело, то опасаться конечно надо, а вот боятся нечего. Противопехотные мины они двух видов бывают, нажимного действия и натяжного действия на растяжках. Если под ноги смотреть, то растяжку всегда увидишь, да и мину нажимного действия заметишь, их не глубоко закапывают.

Смотрю под ноги, подхожу к танку, танкисту зубы заговариваю, а Муха с Лёхой, раз, пустые ящики из-под снарядов похватали и побежали, а я их от разгневанного танкиста прикрываю. Он матом кроет, а я ему пулемет показываю. Танковый экипаж из машины выпрыгивает и в бой рвется. Их четверо, а я один. Прямо под ноги им очередь пускаю, они в танк. Я по тропе бегом к своим.Танковая башня стволом в мою сторону разворачивается, но вместо осколочного или бронебойно-зажигательного снаряда в меня полетел отборный мат. Да ладно вам чумазые, брань она то вороту не виснет. И вот что еще: «Товарищи танкисты при встрече с десантом клювом не щелкайте»

Так дрова есть, пора и о питании подумать, о горячем естественно, пайки то нам надоели. Ящики сложили в палатке, их Муха охранять остался. Вместо Мухи, Филон за жратвой пошел. Бредем, нос по холодному ветру держим, то под ноги смотрим, то окрестности оглядываем. Вот овечки пасутся и пастух при них. Милый пасторальный пейзаж, мирная деревенская идиллия. Ох, не знаком еще пастух с десантурой, а то бы увел свою отару, от греха подальше, но ничего сейчас познакомимся.

Вечером у нас полусырая обжаренная на костре баранина, вечером у нас в палатке тепло, ничего жить и на новом месте можно. Офицерам в их палатку еду отправили. Командиры, жареное мясо кушают, водочку, нами еще на пересылке затаренную, вежливо выпивают, а вот нескромные вопросы, не задают. Выпили, покушали, посты выставили, тощие со скомкавшейся ватой матрасы на голую землю расстелили, и баиньки, не раздеваясь. Ночью батальон обстреляли. Думаете, сыграли тревогу: «Рота в ружье! К бою!» А вот и нет. По характеру и темпу стрельбы сразу определили, огонь по нам ведут с большого расстояния, судя по звуку из легких пулеметов, наши посты вяло так отстреливаются, значит оснований для беспокойства нет, перевернулись на другой бок, и дальше спать. Эка невидаль стрельба, мы этого добра и насмотрелись и наслушались.

Вот так служба в Гардезе и началась. Холодно на горном плато где наш батальон гарнизоном встал, снега полно, ветер пронизывающий, мы бушлаты и шапки даже когда спали и то почти не снимали. Замерзшие, оборванные, мы днем по расположению и окрестностям рыскали, топливо и еду добывали, ночью посменно на постах стояли, от скуки с духами перестреливались. Вот только от греха подальше, окопы откопали, да под палаткой землю на два штыка углубили, чтобы шальной пулей кого случайно не зацепило. Что еще? Один матрас разорвали, и каждое утро пулевые отверстия в палатке ватой заделывали, чтобы тепло сохранялось. Вот и все. Знаете, пока колонны бригады не подошли, скучновато было. А к бытовым трудностям не привыкать. Спали не раздеваясь на тощих матрасах брошенных на голую землю - подумаешь, тоже мне лишение, в горах на операциях намного хуже было, и то выжили. Воды мало? Так за ней и сходить можно, все время веселее пройдет. Батальонных кухонь, с горячим котловым довольствие - нет? А мы без горячего и не сидели. Огонь есть? Есть! Вода есть? Есть! Оружие есть? Полно! Так в чем проблема то?

От скуки и что бы время скоротать, я предложил Сашке Петровскому, ночью в засаду сходить, стрелков духов попугать. Смотрит на меня офицер, укоризненно головой качает и горько так мне пеняет:

-Ты уже полтора года отслужил, а все ума не набрался. Ну и зачем нам это надо? А если убьют кого из ребят, случайно тогда что? Сиди уж умник и не рыпайся, если прикажут тогда и пойдем.

Вот какие толковые у нас командиры были.

Через неделю после нашей высадки бригадные маршевые колонны с бронетехникой и машинами подошли. Вот и опять собралась наша бригада. На изношенных за два года машинах два наших батальона дошли, а моторесурс у техники давно исчерпан, да только третий и четвертый батальон этим не испугаешь. Кулибины бригадные сами пахали и технику работать заставили. Инструмент один - родная русская кувалда. Запасные части – безостановочный военный мат да смекалка солдатская. Вот так и прошли через весь Афган. Сами все от горючего и масел черные, вымотанные, голодные, оборванные, замерзшие, но дошли, даже потерь почти не было. Вот какие у нас десантно-штурмовые батальоны были. Третий батальон сразу в Логар ушел. Третий ДШБ у нас был, как кот у Киплинга, всегда гулял сам по себе. А остальные части, охранение выставили, за километр от палаток посты ушли, и начали обустраиваться.

Мы к машинам нашим подошли, к тем, что ротное имущество перевозили, а там, все мокрое, грязное, порванное, все в негодность пришло. Ребята, которым домой увольняться, как увидали в каком состоянии имущество прибыло, так криком от обиды кричали. Форма парадная, дембельская с превеликими трудами добытая, подогнанная, вся расшито - ушитая, вся в грязные рваные тряпки превратилась.

Вошел призыв осени 1979 года в Афган босяками, и домой ехать, такими же пришлось. В грязных прожженных бушлатах, во вшивом штопано - латаном обмундировании, да в рваных кирзовых сапогах. Вот такими вы уходили домой. И в декабре восемьдесят первого года мы прощаемся:

-Встретимся еще, - обещает Филон.

-Координаты мои держи, - сует мне бумажку с написанным адресом Баллон.

-Жду тебя и Лёху в гости, - поочередно жмет нам с Лёхой руки Муха и чуть смущенно улыбается.

-Ну раздолбай пока, - стискивает в пожатии мою руку капитан Акосов, чуть улыбаясь, просит, - Смотри Петровского тут не подводи.

Он тоже уезжает, он тоже свои два года в Афгане оттрубил. Акосов сопровождает личный состав до Союза, это его последняя операция. Самая счастливая, самая бескровная.

Сухо кивает головой Пауль, прощаясь сильно бьет по плечу Герка, счастливо смеется Жук, машет рукой Челубей и первым бежит к транспортным вертолетам Разведчик.

-Держитесь тут! Пока ребята! – прощаются с нами уходящие в запас бойцы второй роты, первой роты, третьей роты, минометной батареи, батареи СПГ, зенитного взвода, взвода управления, прощаясь уходит мой первый батальон.

Не только по номеру он первый был, а по службе, по призыву. Это они, эти уходящие домой истощенные и вымотанные службой оборванцы, осенью семьдесят девятого года при формировании 56 ОДШБ стали его первым личным составом. Это они в январе восьмидесятого года первыми с нашей бригады вошли в Афганистан.

-Уйду на дембель приеду в гости, - обещаю я и верю, что сдержу обещание, и кричу вслед уходящим товарищам, - Мы еще встретимся ребята!

Никого я конечно не навестил, а переписка быстро заглохла. Новая жизнь, новые заботы, каждый пошел своим путем. Вне строя. Может оно и правильно. А вот теперь мы все-таки встретились, пусть только на этих страницах. Такими как тогда были. Привет ребята! Это же я, узнаете? Ну вспомните … я был пулеметчиком третьего взвода второй парашютно-десантной роты, третьим с правого фланга я всегда в строю стоял, первый разгильдяй в нашей роте. И пусть никто из вас этого не прочитает, но все равно скажу:

Вы братцы и есть самая настоящая десантура. Про десант любят говорить: «в огне не горит в воде не тонет» Только такие словеса пусть плетут те кто настоящей службы не нюхал. Вы горели в огне, вы тонули в грязи, задыхались в горах, коченели в засадах и реветь вам приходилось правда всё больше матом. Все было, вот только не было такого, чтобы в бою бежать, не было такого чтобы раненого и убитого товарища бросить. Первыми вы вошли в Афган, лютой зимой в голом поле выжили, в боях потом и кровью, опыт солдатский добыли, да нам передали.

Я смотрю как вы уходите, оборванные, полуголодные и счастливые. Все! Закончена служба! Домой!!!

Через месяц уже в январе восемьдесят второго года я получил письмо от Мухи. Разлинованный листок, вырванный из школьной тетради, детский почерк, аккуратно выписанные буковки, расставлены знаки препинания. Муха всегда очень аккуратным был.

«Привет! Ты как там еще живой? А у меня все ништяк, я уже дома. С Кабула нас в Ташкент отправили. Там на таможне нас прошерстили, у кого трофеи были, всё козлы отобрали. Калика с четвертого батальона помнишь? Его с наркотой на границе хлопнули. Наш ротный с нами был, так он его отмазывать ходил. Отпустили. Капитан сразу в Чирчик уехал к своим. Остальные кто куда разбежались.А мы - Филон, Баллон и Я к Худому в гости отправились. Ты же Худого из Ташкента помнишь? Он ещё той весной на дембель ушел. Заваливаемся к нему. Он так обрадовался. И сразу бухать стали, до утра. За всех вас, и за тебя тоже пили. Утром Худой чеки у нас взял и свалил. К обеду приходит и всё нам приносит: новенькие шинели с начесом; парадки; тельники; береты; знаки; сапоги. Все что надо короче. Мы ему: Где добыл? Худой смеется и говорит, что за чеки тут тебе не то что любую форму достанут, но и всю жопу оближут. Чуть похмелись и сели мы ушивать парадки, а Худой опять хохочет, мол на хер вам это надо, пошли дальше бухать, по дороге к портному зайдем, он всё и сделает. И точно, портной как чеки у нас увидел, весь расцвел, заюлил и за день всё так сделал, что лучше и не надо. Трое суток у Худого пробыли, квасили не просыхая, а там по домам разъехались. Когда прощались Филон по пьяни заплакал даже.Дома до меня, пока форму носил, то менты, то патрули постоянно цеплялись. Никто не верил, что я десантник с Афгана и медаль у меня настоящая. Документы покажу, а эти суки только ржут, мол ну и десантники пошли, задохлики одни, детский сад. А еще мне водку в магазине не продают. Знаешь, как обидно. Как воевать и подыхать, так можно, как водяру хлестать так, ты ещё маленький. И с бабами мне пока не везет. С девушкой одной хотел встретиться, а она мне: «отвянь пацан сопливый». А так все нормально, летом учится пойду, пока думаю куда работать устроится. Новый год дома с мамой и папой встречал, так я за вас ребята персонально выпил. Как вы там? Лёшке привет передавай, нашему Петровскому тоже. Ну пока. И пиши, давай!»

Маленький, тощий, весь такой субтильный, еще ни разу ни брившийся Муха, да откуда знать этим сукам, что ты лучшим бойцом у нас в роте был. Откуда знать той девушке что говорила: «отвянь пацан сопливый», что летом восьмидесятого ты один против сотни выстоял и пятерых духов в бою завалил. Первым, вы понимаете первым, в нашей роте получил медаль «За отвагу». Муха – друган, да плюнь ты на них! Мы-то знаем, что если и есть в наших войсках настоящие солдаты десантники, то ты в самом первом самом лучшем гвардейском десятке далеко не последним будешь. Муртазин Рифкат - Муха это я тебе не по дружбе говорю, так оно и есть.

-Чего Муха то пишет, - Лёха заглядывает мне через плечо. Даю ему прочитать письмо. Лёха матерится:

-Я бы этих чморей, хоть патрульных хоть ментов, что до Мухи докопались, враз бы уделал. А эта сучка? – Лёха тыкает пальцем в строку письма где написано, как Мухе отворот дали, - Да она просто блядь!

-Товарищ гвардии младший сержант! – насмешливо и намеренно строго повышая голос, говорю я Лёхе, - Прекратите употреблять не уставные выражения. Вы какой пример подчиненным подаете?

-А ты товарищ командир третьего взвода уже совсем охренел? – в том же тоне отвечает Лёха, легонько толкает меня кулаком в грудь и заливается смехом.

Да представьте себе, я уже командир третьего взвода и младший сержант. Это я-то, вечный военный и пожизненный раздолбай. Забавно, но не смешно.

-Принимай третий взвод, - месяц назад недовольно приказал мне Петровский. Он теперь старший лейтенант и командир второй роты.

-Ты Саша чокнулся? – возмутился я, - Какой из меня на хер командир?

-Сам знаю, что никакой, - как от нашатырного спирта морщит лицо Петровский и мрачно спрашивает, - А из кого мне выбирать? Кто у нас остался?

Все, кто остался все командирами стали. Хохол принял первый взвод, Владик – второй, вернувшийся из госпиталя Мишка – четвертый, Лёха – командир отделения ПКМ, переведенный к нам с третьей роты Жорик – принял два расчета отделения АГС. Я всё в третьем взводе числился. Да выбора у нового ротного не было.

Надо служить, надо обучать пополнение, и нечего тут выделываться товарищ солдат. Тебя учили? Вот и ты начинай! Видали такого? не хочет он видите ли за них отвечать!? А тебя никто и не спрашивает. Присвоить звание: младший сержант, назначить на должность заместителя командира взвода, обязать исполнять обязанности командира взвода. Вы товарищ младший сержант поняли приказ? Вот и выполняйте!

Построенные в шеренгу дети, дрожа на холодном зимнем ветру, вертели тоненькими шеями, ошалело разглядывая дырявые занесенные снегом палатки и видневшиеся вдали горы. Там за этими перевалами Пакистан, там за этими пока непроходимыми занесенными снегом горными вершинами расположены учебно-тренировочные базы моджахедов. Там уже учат духов убивать этих детей. Детей, призванных в армию, попавших служить в десант и направленных к нам в отдельную гвардейскую десантно-штурмовую бригаду, дислоцированную в Афганистане в городе Гардез, что стоит в пятидесяти километрах от пакистанской границы.

Скоро мы встретимся, те кого специально натренированные спецы по уничтожению людей обучают в Пакистане, и те кто сейчас со страхом и недоумением слушают меня. Это мне придется их обучать. Я не специалист по убийствам, я самый заурядный плохо дисциплинированный солдат и только из-за нехватки младшего командного состава, мне присвоили звание: «младший сержант», назначили командовать взводом и приказали учить этих детей. Учить убивать, учить выживать. Всего полтора года назад учили меня. Хорошо учили. Я выжил. Ну что ребята? Давайте знакомится:

- Ты! – ткнул я пальцем в стоявшего в строю правофланговым высокого уже посиневшего от холода и сгорбившегося пацана, - умеешь на гармошке играть?

-Нет, - чуть помедлив, растерянно отвечает солдатик,

-Плохо, - огорченно заявляю я, разочарованно пожимаю плечами и добавляю, - очень плохо

-Я умею! – слышу выкрик из строя

Подхожу, рассматриваю крикуна. Среднего росточка, весь уже заморенный службой ребенок, носом шмыгает, шинель не по размеру, одно слово: новобранец - шнурок.

- А еще я на баяне и аккордеоне умею, - добавляет солдатик и неуверенно улыбаясь, дополняет, - я в музыкальной школе три года учился.

Коротко без замаха бью музыканта кулаком в солнечное сплетение. С коротким стоном он валится на грязный затоптанный снег.

- Запомните правило номер один, - спокойно объявляю я изумленным подчиненным, - хочешь на войне выжить – никогда не высовывайся. А теперь, взять условно убитого и разойдись.

Они мои подчиненные, они мои новые товарищи, те с кем мне придется воевать в горах Афгана, ушли в палатки. Двое последних уходя и оглянувшись на меня подняли так и не вставшего музыканта и потащили его под руки.

Конечно, всё можно просто словами объяснить, так мол и так ребята, осторожнее надо быть. Только в армии присказка такая есть: «Можно Машку за ляжку и козу на воз». Не словами учат солдата на войне, ему вбивают в подсознание в безусловный рефлекс, требование: «хочешь на войне выжить – никогда не высовывайся». Именно вбивают. Эти растерянные ребята, что сейчас не разговаривая, разбредаются по палаткам, пораженные жестокостью и неожиданностью случившегося получили сегодня первый урок. Их еще много будет этих уроков, но этот первый, они запомнят на всю жизнь.

Задолго до появления штатных психологов с их заумными тестами, в армии была разработана своя система психологической подготовки. Жестокая система, внешне абсолютно бессмысленная и к сожалению, весьма действенная. Не ученые мужи ее создавали – практики. Строевые офицеры, старшины, сержанты. Очень неприятная система, поганая подавляющая человеческую индивидуальность система. Зато точно знаешь: кто на что способен. А ещё эта система вырабатывает стойкий психологический иммунитет, а без него служить в армии, а уж тем более воевать просто невозможно. А победа на войне это не парады. Победа это когда ты жив, а он убит. И чтобы выжить надо убивать. Вот чему учат солдата на войне. Выжить, но запомни, если хочешь выжить только за счет своих товарищей, тебя убьют. Запомнил? Вот и молодец! Все остальное: стрелять; бить; отступать; наступать - это уже просто выработка определенных военных навыков, научим.

А задатки у ребятишек хорошие оказались, каждый по бутылке водки привез, да харчей из маминых посылок захватил. Очень хорошо товарищи десантники. Молодцы! Сразу видно будет из вас толк.

Вечером командир второй парашютно-десантной роты старший лейтенант Петровский зашел в палатку проверить как его новые подчиненные устроились, не обижают ли их вновь назначенные сержанты. Новые бойцы второй роты, построенные у коек слушают лекцию о том, как надо жить и служить в нашем подразделении. Привезенная ими и поднесенная нам водка уже выпита. Тональность лекции и выражения в полном объеме соответствуют количеству выпитого. Мат такой стоит «хоть святых выноси», а святых то у нас сроду и не было. Заходит командир роты. «Рооота! Смирно!» – раскатисто командую я и заметив, что один воин недостаточно вытянулся, добавляю: «Я кому сказал: Смирно!? Ты чем слушаешь? Так тебя и раз этак!», а потом докладываю Петровскому:

-Товарищ гвардии старший лейтенант, личный состав налицо, отсутствующих нет, в наряде по роте три человека, происшествий нет, перед отбоем личный состав слушает лекцию по истории части.

-Я стоял у входа две минуты и слышал вашу лекцию товарищ гвардии младший сержант, - холодно говорит мне Петровский и бесстрастно разглядывает пьяных сержантов дембелей и стоящих у коек запуганных пацанов.

-Рота! – чуть повышает голос офицер, требуя полного и безусловного внимания и миг спустя коротко командует, - Отбой!

Счастливые, что им удалось не дослушать боевую историю нашей части, шустро попрыгали в кровати бойцы, каждый тощим одеяльцем с головой накрылся, так смешно прямо как в детстве: «меня не трогать я в домике».

-Я вам запрещаю, сегодня ночью поднимать личный состав, пусть дети отдохнут, - понизив голос, обращается к сержантам Петровский и интересуется, - Вы меня поняли?!

Поняли, кивают головами добре выпившие и красные от алкоголя сержанты. Очень хорошо все поняли товарищ старший лейтенант, уж кто-кто, а ты имеешь полное право не только командовать, но и точно без всяких проверок знать: твой приказ исполнят.

-Выйди на улицу, - приказывает мне ротный.

Накидываю на плечи бушлат и выхожу, у входа в палатку весь замерзший несет службу вооруженный автоматом дневальный.

Через минуту выходит Петровский, движением руки отправляет дневального погреться у печки в палатке и мне:

-Ты следи за своими выражениями, - как-то неуверенно не приказывает, а просит меня Сашка, - у тебя же один мат из пасти хлещет.

-Можешь меня разжаловать, - полный хмельной обиды упорно возражаю я командиру, - но я по-другому командовать не могу.

-Я же могу! – попрекает меня командир роты.

Смотрю на него и в который раз удивляюсь, как он вообще умудряется не просто добросовестно исполнять свои обязанности, а отлично служить и при этом совсем редко пить, и почти не употреблять при отдаче приказов не идущих к службе окончаний. Хотя, как раз сегодня от него чуток попахивает водочкой, небось с новыми офицерами за знакомство выпил. Ну что ж, если за знакомство, то в армии это дело «святое».

-Не все же такие как ты, - покоробленный его культурой я отвожу взгляд и вижу, как заметает снег через не закрытый дневальным полог прямо в палатку, машинально и совершенно бескультурно отмечаю: «надо дневальному …лей отвесить, он же нам все помещение выстудит»

-Эх ты, матерщинник, - тяжко вздыхает Петровский и вспомнив давний разговор о том, кто кем хочет стать после службы, попрекает меня, - а еще на историка хочешь пойти учиться …