Бог Разрушения

Глава 28

Лэндон

Вся эта чехарда с практикой сопереживания оказалась более утомительной, чем моя сексуальная неудовлетворенность.

И это еще мягко сказано, учитывая, что мой член был в буквальном смысле слова мудаком¹⁰ с тех пор, как мы были закрыты для деловых предложений.

Забудьте о попытках потрахаться с другими женщинами. Я не могу даже смотреть на них, не представляя себе мягкое лицо Мии, пухлые губы и яркие глаза, которые смотрят на меня, как моя собственная Богиня секса.

Когда-то, до ее появления, я ходил в секс-клубы, чтобы найти женщин, которые увлекаются теми нечистыми извращениями, что и я. Но после знакомства со сладкой киской и яростной борьбой Мии одна только мысль о том, чтобы прикоснуться к кому-то еще, вызывает у меня неприятный привкус в горле.

Так что теперь я не более чем напряженная сущность, наполненная раздражением и насилием. Существование, которое невозможно ни измерить, ни сдержать, и которое с каждой секундой становится все больше и больше.

Мой зверь царапает и раздирает стены моего рассудка, требуя выхода. Чем безумнее, тем лучше.

Я бы не хотел ничего, кроме как дать ему почувствовать вкус эйфорической анархии. Но минус в том, что тогда Мия больше не будет уделять мне время. Я стану психом и могу пойти на радикальные меры, чтобы заполучить ее.

И хотите верьте, хотите нет, но это, по словам Брэна, который стремится к святости, разрушит все и заставит меня потерять ее навсегда.

Не будет никаких поздних ночных свиданий на крыше, как несколько дней назад. Она не станет встречаться со мной за шахматами или для скучной прогулки по пляжу, как какая-нибудь викторианская пара.

Она не будет открываться мне и пытаться понять меня. Не будет больше ни волшебного смеха, ни застенчивых улыбок, ни колких взглядов, которые только и могут, что вывести мой член из состояния спячки.

Эта возможность нависла над моей грудью и рассудком, как опасная кирпичная стена, которая грозит разрушить все, что я строил.

Я снова стану пустым, как сказал дядя Эйден.

И если раньше меня вполне устраивала моя абсолютная пустота, я даже гордился ею, то теперь такая возможность вообще не обсуждается.

Поэтому я направляю свою энергию на что-то более продуктивное, точнее, на кого-то, о чем я уже давно подумываю.

— Ну что? — спрашиваю я, когда Глин стоит посреди моей комнаты, как потерянный ягненок.

Брэн смотрит на меня со своего места на диване рядом со мной. Скажем так, ему слишком нравится эта миссия «научим Лэндона эмоциям».

Он жаден до праведности и любит думать об эмоциях других людей. Постоянно. Как психопат.

Я искренне считаю, что ему нужны срочные уроки апатии от вашего верного слуги. Но это уже тема для другого дня.

Глин испускает протяжный вздох, медленно садится на стул напротив нас и убирает пряди волос за уши. Ее движения настороженны и немного неловки, как тогда, когда она не могла понять, где ее место в нашей чрезвычайно артистичной семье.

Ей часто казалось, что она наименее талантлива, сколько бы мама ни говорила ей, что у разных людей искусство проявляется по-разному.

Я впервые научил ее делать наброски, когда ей было около трех лет. Почему-то сейчас, когда я наблюдаю за ней, меня поражает тот волшебный взгляд, который был в ее больших зеленых глазах, когда она смотрела на меня тогда.

Трепет, удивление и полное очарование, которые были в ней, когда я рисовал на бумаге ее маленькими пальчиками. Конечно, это было мое творение, но Глин взяла эту бумагу и побежала к маме с криком: «Смотри, чему меня научил Лэн!».

Я с чувством легкого дискомфорта понимаю, что тогда я испытывал эти всплески гордости и радости по непонятным причинам. Естественно, эти моменты были редкими и уменьшались с возрастом, но они были.

Как напоминание о том, насколько велика была пустота внутри меня. Я отказываюсь больше терять свою власть в угоду демонам, таящимся в темных уголках моей души.

— Ты уверен, что это правильный поступок? — Глин спрашивает Брэна, а не меня, поскольку он здесь полиция морали.

— Он не хочет причинить ей вреда, — отвечает Брэн со спокойствием древнего монаха.

— И все же. Разве это не нарушение частной жизни — говорить о том, что семья скрывает?

— Нет, если у меня есть информация, которой нет у них, — я делаю глоток пива, безуспешно пытаясь скрыть ухмылку.

Я горжусь тем, что Мия рассказала мне то, о чем никогда не говорила своей семье. В том числе с придурком Николаем и напыщенной Майей.

«А ты не думал, что она сказала тебе это, потому что верит, что тот, кто узнает, будет убит ее похитителем?» — часть моего мозга, желающая получить пулю, шепчет, как ублюдок пятой степени.

Кроме того, я мог бы спросить Мию об остальной части истории, и она в конце концов рассказала бы мне, но я не хотел, чтобы она заново переживала инцидент с похищением, когда ее уже мучают кошмары.

— Но… — Глин опускает глаза и играет с молнией своего крошечного рюкзачка, в который, к моему удивлению, может поместиться что-то большее, чем мышь.

Кстати говоря, я бы предпочел оказаться в компании своей собственной маленькой мышки, но, видимо, нам не суждено часто встречаться.

Когда я спросил ее, не прячет ли она меня от своей семьи, она ничего не ответила, и этого было достаточно. Она до сих пор стыдится меня, возможно, отказывается сказать своему брату и его банде дураков-мешочников, что встречается со мной.

И будет встречаться еще очень долго.

Но это не страшно. Все встанет на свои места. Не потому, что я безнадежный романтик — это отвратительно — а потому, что я сделаю так, чтобы это случилось, нравится ей это или нет.

Я готов на все, включая повторное изучение всей этой гребаной мировой истории и видение ее в радужных тонах вместо человеческой жадности, но отпустить ее — это не вариант.

Ни в этой жизни, ни в следующей, ни в последующей.

— Тебе не нравится врать Киллиану? — Брэн заканчивает за Глин, возвращая меня в реальность.

Конечно, он догадался, что она собирается сказать, просто взглянув на нее. Я тоже догадался, но в основном потому, что я умею связывать точки между собой.

Глин в некоторой степени эмпат, поэтому она отчасти не против раскрыть секрет Мии, если это означает, что она примет участие в оказании ей помощи. А вот что ее не устраивает, так это то, что она будет действовать за спиной этого придурка Киллиана, чтобы помочь мне.

И я, оказался ее братом, черт возьми.

— Он рассказал мне все, что знает, потому что доверяет мне, — говорит она. — Я не хочу потерять его доверие.

— Ты не потеряешь, потому что никто из нас не расскажет, — говорю я более спокойным тоном, чем чувствую. — Подумай об этом так: в этой ситуации хорошее перевешивает плохое. Как ты думаешь, он разозлится, если то, что ты раскроешь, поможет его любимой кузине?

— Ну, я так не думаю, — она расстегивает молнию своего рюкзака и выпрямляется. — Ладно, Килл всегда избегал этой темы, когда бы она ни всплывала, но несколько дней назад, после шоу, которое ты устроил, кое-что изменилось.

Слава богу.

Но я не говорю этого вслух, иначе мои попытки реабилитировать свой имидж в отношениях с братом и сестрой резко пойдут на спад.

Мне вообще-то нравится, что они не напускают на себя выражение ужаса или отвращения, когда я попадаю в их поле зрения. Они приходят в мою комнату без моего принуждения — в случае Брэна это скорее для того, чтобы присматривать за мной.

Они — вещественное доказательство того, что, да, я контролировал их на протяжении многих лет, но, несмотря на мою благочестивую логику, этот процесс так и не привел к хорошим отношениям. Эта более мягкая версия, хотя и не является моей любимой, способна дать лучшие результаты.

— В каком смысле изменилось? — спрашивает Брэн.

Глин наклоняется вперед в своем кресле.

— Итак, он был в ярости, что вполне понятно, поскольку ты, очевидно, назвал ее немой при первой встрече.

— Древняя ошибка, — говорю я.

— Киллиан считает иначе. Он считает, что ты не в состоянии уважать эту ее часть. Поэтому я стала расспрашивать его подробнее, и он рассказал мне то, что знает. Эта история произошла, когда Киллиану было девять, а Мие — около восьми лет. Майя и Мия ехали домой, когда на них напали посреди дороги. Одного телохранителя убили, но второй сумел защитить девочек. Однако один из нападавших добрался до них и забрал обеих. Мия боролась, брыкалась и кусала его за руку, пока он не освободил Майю. В итоге похитили только ее. Другому телохранителю удалось благополучно доставить Майю домой. Три дня у них не было никаких новостей. Ее родители ожидали звонка с требованием выкупа, но так и не получили его. По словам Киллиана, это было самое тяжелое время для их семьи. Ее родители мобилизовали все ресурсы русской мафии, чтобы найти ее. Они закрыли Нью-Йорк и перевернули его вверх дном в поисках нападавшего, но вышли с пустыми руками. И вот, когда они уже были готовы сойти с ума, им позвонили. Похититель требовал перевести двадцать пять миллионов на счет в оффшорном банке, и только когда они сделают перевод, он сообщит им ее местонахождение. Если бы они не согласились на его требования, он все равно сообщил бы им ее местонахождение, но она была бы мертва. Естественно, они сделали перевод, и он отправил им GPS-код. Мию нашли в темном сыром подвале, свернувшуюся калачиком в позе эмбриона. Она была голодной, ее губа была окровавлена и появились рубцы на теле, но она не плакала. Врач сказал, что, к счастью, она не подверглась сексуальному насилию. Но с тех пор она не произнесла ни слова, и специалисты решили, что это было не физическое, а психическое насилие.

Мои пальцы сжимают бутылку с такой силой, что я удивляюсь, как это еще не раздавил ее на куски и не увидел, как моя кровь проливается на пол.

Один только рассказ о том, что с ней произошло, вызывает лавину чувств, которые мне так хорошо знакомы. Похожее на то, когда эти придурки выставили Брэна посмешищем всей школы, но эти эмоции гораздо сильнее по интенсивности и могут быть классифицированы только как черная ярость.

Кто-то имел наглость не только терроризировать мою Мию, но и угрожать ей и травмировать ее настолько, что лишил ее голоса на целое десятилетие.

— Она через многое прошла, — комментирует Брэн, сгорбив плечи.

— Что еще? — спрашиваю я слегка натянутым тоном, который не узнаю даже я.

Глин внимательно наблюдает за мной.

— Это все. Родители Мии искали ее похитителя по всему миру, но не нашли никаких следов. Они подозревали, что это мог быть один из телохранителей, раскрывших маршрут, так как об этом знали только они и ее родители, но один из них погиб, а тот, кто выжил, привез Майю домой, будучи тяжело раненным, так что, если бы он был замешан в этом деле, он бы похитил и Майю. С тех пор их поиски зашли в тупик. Не помогает и то, что Мия так и не рассказала никаких подробностей о том, что произошло.

Потому что ей угрожал этот чертов ублюдок, который пожалеет о том, что не умер, как только я его найду.

— Есть ли у ее семьи какие-нибудь теории? Подозреваемые?

Глин пожимает плечами.

— Не совсем. Они определенно подозревают, что это был враг одного из них или обоих, но, видимо, в мафии это само собой разумеющееся. Даже Аннику, сестру Джереми, несколько раз чуть не похитили. Но это единственный раз, когда им это сошло с рук.

Нет, не единственный.

Если мои расчеты верны, есть одна возможная теория, которую, похоже, никто из них не рассматривал. Но для того, чтобы эта версия сработала, мне нужно сначала подтвердить несколько вещей.

— Не уверена, что это поможет… — Глин замялась.

— Поможет, — я отказываюсь от пива, затем встаю и ерошу ее волосы. — Спасибо, маленькая принцесса.

Она смотрит на меня с приоткрытым ртом, потом кивает и растягивает губы в улыбке.

— Конечно.

Я направляюсь к своей комнате.

— Не стесняйся общаться с королем драмы, Реми или Креем, если они где-то здесь. Я ухожу.

— Я попрошу девочек присоединиться ко мне, — бросает Глин в ответ, и я слышу ее шаги, удаляющиеся из комнаты.

Другие шаги, однако, приближаются ко мне. Я снимаю рубашку и бросаю ее в корзину для белья, а затем смотрю на брата.

Брэн прислонился к дверному косяку, скрестив руки и лодыжки. В его глазах светится редкий блеск и едва уловимое самодовольство.

— Что?

— Ты только что впервые в жизни поблагодарил Глин.

— Не говори глупостей. Я, наверное, и раньше ее благодарил, — я нажимаю на кнопку гардероба и смотрю, как передо мной разворачиваются мои чистые, выглаженные рубашки.

— Нет, не благодарил. Ты слишком самолюбив, чтобы благодарить других или даже видеть их заслуги.

— Единственные люди, чьи заслуги я отказываюсь отмечать даже взглядом — это некомпетентные глупцы. Глин не принадлежит к этому бесконечному списку.

— Потому что она разделяет твои гены?

— Именно, — я выхватываю белоснежную рубашку. — А еще она никогда не была глупой. На мой вкус, она просто слишком зациклена на эмоциях, но, как ты мне постоянно напоминаешь, не все созданы из той же гениальной глины, из которой сделаны ты и я.

— Ты… думаешь, что мы с тобой одинаковые?

— Мы однояйцевые близнецы, Брэн.

— Не в мышлении.

— Не на сто процентов, нет, — я надеваю рубашку и начинаю ее застегивать, глядя на него с наклоненной головой. — Но ты что-то подавляешь, и пока ты это делаешь, мы не слишком далеко ушли в сокрытии наших секретов, не так ли?

В его глазах появляется мрачный взгляд, и если бы я не торопился, то исследовал бы его более внимательно.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты никогда не поймешь, Брэн, — я хватаю его за плечо и сжимаю, когда собираюсь уходить. — Никогда не поймешь.

Он ловит мою руку.

— Куда ты идешь?

— Не волнуйся. Я не собираюсь разжигать новую войну, разве что в шахматы.

— Ты действительно собираешься просто поиграть в шахматы?

— Знаю, правда? Я стал слишком скучным для своего собственного блага.

Он бросает на меня недоверчивый взгляд, но отпускает.

— Помни, Лэн. Если ты снова скатишься к своим манипуляциям и хаосу, ничего не получится.

— Да, мам, — я шуточно салютую и награждаюсь хихиканьем Брэна.

Выходя из особняка, я отправляю своему кузену Илаю сообщение.

Лэндон: Помнишь обмен услугами, о котором мы когда-то говорили?

Илай: Готов опуститься на колени, как маленькая сучка?

Лэндон: Только если ты превратишься в меньшую сучку быстрее, чем мое высочество.

Илай: Твоя самонадеянность однажды приведет тебя к смерти.

Лэндон: Не тогда, когда твоя самонадеянность жива и процветает. А теперь, как бы я ни любил говорить всякую чушь, мне кое-что нужно.

Илай: Вопрос в том, нужно ли тебе это настолько, чтобы потерять свой козырь?

Лэндон: Да.

Илай: Приготовься проиграть гонку за звание лучшего внука Кинга.

Я игнорирую его. Илай думает, что у меня только один козырь, но после того, как я получу желаемое, он поймет, что Лэндона Кинга не сдвинуть с пьедестала даже руками другого Кинга.

Отправив ему инструкции о возможных доказательствах, которые могут сделать мою теорию реальностью, я еду в шахматный клуб.

Я не жду, что Мия там появится, ведь она специально попросила меня не донимать ее, но попытаться не помешает.

Да. К сожалению, я настолько бесповоротно зациклился на маленькой музе, что живу одной лишь надеждой на то, что смогу ее увидеть.

Отчаянно? Абсо-блять-лютно.

Я паркую свой McLaren напротив входа и выхожу из машины, но тут меня встречает самая жалкая погода, какую только может предложить Англия. Ветер бьет меня по лицу, и я закрываю глаза, чтобы уберечься от его натиска. Когда открываю их, то вижу не кого иного, как Мию, выходящую из своей машины.

Мои губы растягиваются в широкой улыбке.

Несмотря на ее периодическое нежелание, она тоже не может насытиться мной, и ее лицо светится всякий раз, когда мы встречаемся. Именно поэтому я догадывался, что она будет здесь…

Когда она приближается ко мне, ее черное тюлевое платье разлетается, а ленты развеваются на ветру. Она медленно останавливается передо мной, ее глаза совсем не те.

Я скрещиваю руки, сохраняя улыбку — только теперь она гораздо более фальшивая.

— Я думал, мы не должны были встречаться, поскольку ты, видимо, до смерти боишься, что все члены твоей семьи узнают о нас. Передумала?

— Это и мой клуб, насколько я знаю, — показала она и задрала подбородок.

— И ты знала, что я приду. Значит ли это, что ты скучаешь по мне?

— В твоих мечтах.

— Я буду считать, что ты не против, если Николай и остальные узнают о нашем очень тайном и очень интимном свидании.

Ее щеки пылают, а в глазах вспыхивает ярость, более неправильная, чем ванильный секс.

— Это неважно, поскольку мне это надоело, и я могу в любую секунду отправить тебя на тот свет. Более того, я сделаю это прямо сейчас.

— Я разочарован, — я издаю драматический вздох. — Ты приложила столько усилий, чтобы притвориться кем-то другим, так что по крайней мере ты должна быть более утонченной в этом, Майя.

Она вздрагивает, но вместо того, чтобы попытаться продолжить шараду, цокает языком и говорит:

— Что меня выдало? Мало ленточек? Недостаточно быстрый язык жестов?

— Ни то, ни другое. Ты могла бы довести внешний вид до совершенства, но все равно не смогла бы меня обмануть. Твои глаза совершенно неправильные и крайне отвратительные.

— Иди нахуй, придурок.

— Нет, спасибо. Мне больше нравится твоя сестра.

Она положила руку на бедро.

— Из всех людей, которые могли бы заслужить твое ненормальное внимание, почему это должна была быть именно она?

Потому что она заставляет меня увидеть те стороны меня, о существовании которых я раньше и не подозревал.

Но я не говорю об этом Майе, поскольку ничем ей не обязан, и она сужает глаза.

— Просто чтобы ты знал, я не одобряю.

— К твоему сведению, не могу вспомнить, чтобы меня волновало твое мнение, — я сделал паузу. — Кроме того, не стоит ли вам всем научиться уважать ее желания? Никогда не задумывались, что эта чрезмерная опека, возможно, душит ее?

— Мы просто хотим лучшего для нее.

— А она не хочет?

— Я этого не говорила.

— Но ты имела это в виду. Она достаточно взрослая, чтобы принимать собственные решения без твоего или чьего-либо еще нежелательного вмешательства.

Она открывает рот, но смотрит мне за спину, и ее глаза превращаются в большие лужи паники.

Я оглядываюсь назад и вижу тень двух мужчин, прежде чем они исчезают в боковом здании.

— Майя? — я зову ее по имени и щелкаю пальцами перед ее лицом.

Она вздрагивает, и страх распространяется по ее дрожащим конечностям. Это похоже на состояние Мии, когда она до смерти боялась темноты.

— Я… мне нужно идти, — она бежит к машине Мии, и дважды пытается открыть дверь.

Я продолжаю смотреть на то место, где исчезли мужчины. Интересно.

Я откладываю эту информацию на потом, пока пишу Мие.

Лэндон: Твоя сестра просто притворилась тобой, чтобы разлучить нас. Я раскусил ее, как только увидел ее притворные глаза. Разве я не должен получить за это награду?

Не отвечает.

Я постукиваю пальцем по задней крышке телефона несколько тактов, затем снова набираю сообщение.

Лэндон: По моему скромному мнению (я просто шучу — во мне нет ничего скромного), флюиды запретной любви бьют очень сильно. Но к черту это, я прав?

Она снова читает сообщение, но не отвечает.

Хотя Мия и получает удовольствие от роли средневековой принцессы, увлеченной ухаживаниями и разговорами о чувствах, в последнее время она меня не игнорирует.

А может, это она подослала Майю?

Нет, она не из тех, кто уклоняется от конфронтации. Если бы она хотела мне что-то сказать, она бы без колебаний вторглась в мое пространство и высказала мне все, что думает.

Мой телефон загорается в руке, и я смотрю на ее имя. Мия не звонит, по понятным причинам. Она также не любит звонить по FaceTime, за исключением тех случаев, когда речь идет о ее родителях.

Если только не…

Я отвечаю.

— Что-то случилось?

— Все замечательно, за исключением твоего назойливого вмешательства. Мы с Мией хорошо проводим время, так что, может, ты отвалишь?

Бип.

Бип.

Бип.

Я смотрю на экран своего телефона, когда в ухе раздается этот очень знакомый — и вскоре очень мертвый — голос.

Чертов Рори, похоже, будет молится о своих похоронах.

Кто я, если не самый добрый самаритянин?