Две недели спустя
Насколько сильно может измениться чья-то жизнь за несколько недель и со значительной суммой денег. Моя, например, изменилась так, что о таком я могла только мечтать.
Моя мама вчера улетела в Швейцарию на лечение. Я ушла со своей ужасной каторжной работы и стала инструктором по каратэ в местной школе боевых искусств.
Несколько недель назад я пропустила срок поступления в Нью-Йоркский Университет, но планировала поступить в третий раз и начать осенью.
Впервые за несколько лет, казалось, что моя жизнь пошла в гору. Кроме того, что я не могла забыть ночь, проведенную с Киничем, и при этом я не могла вспомнить ее — мысль, которая беспокоила меня каждую секунду каждого дня.
Даже когда я засыпала, то грезила о мужчине, особенно о его запахе — словно тропический пляж наполнен свежим, чистым воздухом океана, ароматом кокосов и экзотических растений. От него пахло солнцем.
Потом о его теле. Я не могла остановиться фантазировать о жестких линиях его золотистой кожи или звуке его голоса, когда он стонал мое имя. Я неоднократно видела образы того, как он смотрел на меня свирепым взглядом, того как он глубоко погружался в меня.
Но это был сон, а не воспоминания.
Так ведь?
За несколько часов, пока я пытала мозг в попытке вспомнить хоть малейшие детали, выпавших из памяти часов жизни, я ничего не добилась.
Единственное, что я ощущала, это ноющую боль во всем теле, но не в тех местах, которые могли бы болеть после дикой ночи с мужчиной телосложением, как у Ника — ммммм — Кинича.
По-прежнему не могу решить. Но возможно, что у нас состоялась дикая, полная страсти и чувственных ласк встреча, а затем мы просто вырубились?
Если бы я только смогла вспомнить. Хоть что-нибудь. Потому что на данный момент, единственное о чём я знала, так это то, что проклятый мужик вторгся в мой разум, и я его ненавидела за это. Но не только его, я также ненавидела его сумасшедшую сестру.
Я на самом деле заходила несколько раз к Симил, чтобы поговорить с ней, но каждый раз натыкалась на ее горничную — низкую, нахальную шестидесятилетнюю женщину — которая настаивала, что ее госпожа уехала на неопределенный срок, а не прячется, как я полагала.
Но в любом случае сейчас, когда мой гнев поостыл, я точно не знаю, что сказала бы ей, если бы увидела. «Я ненавижу тебя за то, что изменила мою жизнь?». Но какой бы болезненной не была ситуация, я не могла игнорировать тот факт, что моя мама значила всё для меня в этом мире. И теперь у неё появился шанс жить.
Факт. Что сделано, того уже не воротишь. Кроме, всего… у меня задержка. Двенадцать дней. О, да. Ночь с Ником была во время пика овуляции.
— О чем ты только думала? — вслух сказала я, крутя кольцо, которое мама дала мне — чертова вещица не снималась — пока я смотрела на пластиковый прибор, лежащий на краю раковины. Уже минуты две прошло, но я так и не смогла посмотреть результат.
Трусиха! Пошла и взяла его.
Но… но.
Зазвонил телефон, и я практически выпрыгнула из кожи вон. Почти девять вечера, как раз в это время мама уже устроилась в отеле.
Я прошла в спальню и ответила.
— Как прошел полет?
— Пенелопа? — услышала я глубокий голос на другом конце.
Сердце в пятки ушло. Этот голос. Ох, вафли демона, этот голос. Хотела бы я из него соткать одеяло и ходить обнаженной, обернувшись в него.
— Чего ты хочешь, Ник? — ответила я.
Неловкое молчание.
— Извиниться.
Слишком поздно.
— Как благородно с твоей стороны. — Я мысленно представляла его лицо. Я ничего не могла с собой поделать, но начала себя чувствовать податливой и желающей.
К счастью моя рациональная сторона проснулась и встала на защиту. Он относился к тебе, как к отбросам. Пенелопа. Он назвал тебя лгуньей. Он не проявил к тебе не капли сочувствия, когда его сестра манипулировала тобой.
— Мне нужно идти.
— Пенелопа. Подожди.
Я не ответила.
— Ты?.. — сказал он.
Я знала, о чем он спрашивал. У меня был точно такой же вопрос, а ответ лежал в другой комнате и отображался на маленьком дисплее знаком плюс или минус.
А если плюс, что тогда? Я, конечно, не знала, как отнесусь к данной ситуации, но точно знала две вещи: Кинич не был заинтересован в ребенке, а я взрослая, образованная женщина, которая готова принять последствия за свои действия.
Это правда, что Симил угостила нас прекрасной бутылкой Дом Руфи, но я не могла игнорировать собственный вклад в ситуацию. Я сама решила пойти в его гостиничный номер. Я. И никто другой.
— Пенелопа, я относился к тебе менее чем уважительно, но ты должна знать, что я вернулся в комнату сразу же, чтобы поговорить с тобой. Но ты уже ушла.
Конечно. Ну-ну. А я-то думала, что большая лгунья.
— А потом ты ждал две недели, чтобы позвонить, — упрекнула я.
Тишина.
— Слушай, — наконец-то сказала я, — тебе не нужно…
— Симил недоступна, а я не знаю твою фамилию и где тебя можно найти, поэтому мне пришлось нанять кое-кого. Твой номер телефона мне дали десять минут назад. Видимо, Пенелопа — очень популярное имя.
Он искал меня? Я почувствовала, как мой гнев упал примерно на десять пунктов.
— О.
Теперь я не знала, что и думать или что именно чувствовать.
Эм… это зовется смущением, гений.
Да. Я смутилась. Он искал меня, желая извиниться, и я должна признать, что от этого мне стало… приятно. Немного больше, чем просто хорошо. Но это никак не повлияло на мою ситуацию и на тот факт, что я не хочу иметь ничего общего с его психованной семьей.
— Отвечая на твой вопрос, не о чем волноваться, если ты понимаешь, о чём я, — соврала я. А может быть и не соврала. Не знаю, пока еще не видела этот маленький белый прибор.
— Ты всё ещё носишь ожерелье?
Поэтому он звонит? Чтобы узнать ношу ли я его глупое ожерелье?
Во мне снова закипала ярость.
Но, если он не нашел его лежащим посреди комнаты, после того как я швырнула ему в спину, то возможно у ожерелья выросли ножки или он ушел вместе с горничной. Так Нику и надо!
— Нет. Я оставила его в твоем отеле.
— Ясно, — ответил он разочаровывающим голосом, затем последовала длинная пауза. — Могу я увидеть тебя?
Погодите. Он все еще хотел меня видеть? Так дело не в ожерелье? Я чувствовала себя такой…
Смущенной?
— Зачем? Зачем ты хочешь снова увидеть меня? Я же просто добытчица семени. — Проклятье. Не хотела, чтобы это прозвучало так озлобленно, но так уж вышло. Упс.
— Я купил тебе цветы, — пробубнил он.
— Цветы? Зачем? — Вот сейчас я должна сказать, что цветы не купят ему билет на прощение. Но мое эго считало по-другому.
— Мне сказали, что так мужчины приносят извинения.
— Какие цветы?
Идиотка, не могу поверить, что спросила его об этом.
Ладно. Это было очень важно. Красные розы совершенно отличаются от бегоний.
— Аконит, — ответил он.
Аконит? Какого черта?
Стоп. Пенелопа, ты серьезно переживаешь о том, какие цветы он тебе купил? Посмотрим фактам в лицо. Сумасшедшая сестра. Он относился к тебе, как к мусору. Такой мужчина, как он не встречается с подобными тебе девушками.
Это милая моя, секс по телефону.
Вздох!
— Я собираюсь сказать нет, — ответила я.
— Словно «нет» считается, если только его говорю я.
Раздался громкий стук в дверь.
Самодовольный кретин! Он уже здесь!
Мы жили в охраняемом доме, поэтому я решила, что Ник пробрался, когда кто-нибудь выходил.
— Да как ты смеешь! Ты не можешь просто прийти сюда без приглашения! — Я бросила телефон на кровать и пошла к входной двери. Я дернула ее так сильно, что когда дверь распахнулась, то практически ударила меня в плечо. К тому моменту я отметила, что это не Ник, но уже было слишком поздно.
Так что вместо этого я закричала.
Кинич все еще прогонял в голове отказ Пенелопы — Что? Она не хочет меня видеть? Меня? Ради всего святого, я же Бог! — когда на заднем фоне услышал душераздирающий крик Пенелопы.
— Пенелопа! — кричал он в трубку и сразу же кинулся к двери своего гостиничного номера. Впервые за все его существование он бы отдал все свои силы, только ради того, чтобы стать вампиром, который может перемещаться.
Она была в двадцати минутах на машине, в десяти, если без пробок.
Ничего не надев, кроме джинсов, он босиком помчался к лифту и нажал на кнопку.
Черт! Он не мог просто стоять и ждать этот чёртов лифт.
Он ударил кулаком в стену, оставляя висящие провода в зияющей дыре.
— Ёб твою мать.
Он метнулся к лестнице, спустившись по ней в десять прыжков. Когда он, наконец, добрался до вестибюля, был явно близок к потере контроля и выпустить его силу. Не хорошо. Это привело бы к тому, что люди примерно в радиусе четырех кварталов выглядели бы так, словно их засунули в микроволновку.
Вместо этого Кинич заревел. Пенелопа убита — кем-то или чем-то, он точно не знал — но Кинич ничего не мог сделать, чтобы спасти её.
Чёрт подери! Он был грёбаным Богом! Он управлял силой солнца. Он голосом мог подчинить любого человека! Но у него не хватало мощи спасти одну проклятую смертную? Смертная, которой он нехотя был очарован — впервые и в очень не благоприятное время.
Когда желтое такси остановилась у тротуара, Кинич сфокусировался на четырех простых мыслях: Расчистить дорогу — вот и все — водитель будет подчиняться ему, он спасет Пенелопу, и вопреки всему, он никогда не окажется снова в такой дерьмовой ситуации.
— Езжай или я кастрирую тебя!
Кинич ворвались в квартиру Пенелопы через входную дверь, которую оставили приоткрытой. Растение в разбитом горшке лежало в центре гостиной на полу рядом с журнальным столиком, украшенным итальянской мозаикой. Везде был включен свет, а сумочка Пенелопы лежала на кресле в углу комнаты.
— Пенелопа! — Он побежал в ее спальню; комнату наполнял запах Пенелопы.
Тишина.
— Кровавый ад.
Кинич закрыл глаза и прислушался к своим чувствам. Он надеялся почувствовать или услышать что-нибудь, что могло выдать направление, в котором ее увезли. Если бы он выяснил, что-то значительное, то у него был бы шанс догнать их.
Если только ее не похитили обскурос. И он молился, чтобы такое даже не рассматривалось. Обскурос — темные вампиры — множились, как тараканы, так же как и списки без вести пропавших людей. Считалось, что они обращали их жертв, создавая армию и подготавливаясь к Великой Войне, которую предсказывала Симил.
Именно по этой причине, в первую очередь, он приехал в Нью-Йорк; он проводил некоторое время со старым-очень, очень старым другом, который мог бы помочь с этой проблемой. Естественно, не за просто так.
Кинич почувствовал небольшое волнение в воздухе, словно пустоту или отсутствие света. Еще раз, он закрыл глаза и позволил разуму дрейфовать в атмосферу, в надежде поймать крошечное дуновение ее сущности в воздухе.
Вот!
Кинич открыл глаза и побежал к двери. Он практически вышел из коридора, когда на глаза ему попался еще один разбитый цветочный горшок. Клочок окровавленных волос прилип к зазубренному краю разбитого горшка.
Его сердце пропустило три удара.
— Святые угодники.
Он поднял осколок и понюхал его. Он тут же бросил ее обратно на пол, когда зловоние ударило в нос
Не Обскурос.
— Чёртов Мааскаб.
Но зачем им нужна Пенелопа?