Следующие тридцать четыре часа были наполнены сладко-горькими событиями. Я ещё никогда за всю жизнь не чувствовала себя такой разрозненной. Наша армия — солдаты Учбен, десяток богов и армия вампиров — легко уничтожила тысячи злых вампиров-скаби, замертво падающих, когда вампирская кровь в них погибала. Затем посыпались сообщения со всех концов света, что Обскурос пали, превратившись в пыль.
Андрус объяснил, кем бы ни был их создатель, но он точно уверен в двух вещах: первое — он или она был древним, одним из шести первородных вампиров; второе — этот древний убит. Кто убил древнего? Как? Никто не знал, и, честно говоря, нам было все равно.
Это то самое чудо, в котором мы нуждались. Дополнительным бонусом было то, что любые обычные — выжившие — Мааскабы не смогут одержать победу без вампирской крови. Они больше не могут просеиваться или прятаться в «пространстве».
Судьба. Это судьба, говорили все.
Но за победу нужно платить. За первые двадцать минут мы потеряли около тысячи Учбенов и вампиров. Если бы «чудо» не произошло, вся наша двадцати тысячная армия была бы уничтожена за несколько часов. Нам повезло. Не считая Хелену и Эмму.
Из двух тысяч, просеивавшихся в портал Мааскаба, Гай, Никколо и сорок вампиров так и не вернулись. Группа Учбен, в контрольной комнате, тщательно проанализировала снимки со спутников, и подтвердила это. Хуже того, мы узнали, что закрыты не только порталы Мааскаб. Как-то закрылось все просеивающее измерение. Никто из наших вампиров не мог просеиваться. Они сказали, что «пространство» заполнено цементом. Под завязку. Эмма и Хелена были угнетены, но, как сильные женщины, они держались вместе и вместе с остальными сосредоточились на поиске способа спасти своих мужчин.
И теперь моя очередь столкнуться с худшим кошмаром.
— Готова? — спросил Зак.
Я смотрела на утреннее небо и просторы пустыни. Нет. Я не готова. Но обратного пути нет.
Учбен и вампиры, которые могли стоять на ногах, занимались раненными и переносили оружие с мёртвых. Мы знали, что приблизительно двести человек — спасённых Пиел -
прибудут сюда. Медики Учбен сказали, что они в хорошей физической форме. Но психологически? У нас не было не единой подсказки. Была ли моя мама среди них? Никто не знал, как и не знал, почему женщины не разговаривали.
Эмма, Хелена, Зак и я стояли в небольшой стеклянной комнате, примыкающей к ангару. Мы тихо наблюдали за посадкой замаскированного самолёта в лагере Учбен. Я старалась держать себя в руках, и быть такой же сильной, как Эмма и Хелена, но поняла, что дошла до критической точки. И кто может винить меня за это? Я видела, как мир висел на волоске от гибели, узнала, что беременна, стала тем, кем не желала — Богиней Солнца — меня бросил Кинич, и теперь я должна притворяться, что в полном порядке, если вдруг моя мама, единственный человек в мире, который действительно любит меня, моя единственная настоящая семья… Я должна притворяться, что все в порядке, если её не будет в том самолёте? Нет. Я не буду. Просто… не смогу. Человеку сложно с таким справиться.
«Пожалуйста, прошу, будь на самолёте. Прошу, будь на самолёте». Я крепко зажмурилась, слушая как двигатели останавливаются.
— Они выходят, — прошептала Хелена. — Их так много.
Я открыла глаза и почувствовала себя подавленной грустью. Их глаза такие пустые, выражения лиц мрачные и отчаявшиеся. Что эти монстры с ними сделали?
Боже, моё сердце обливалось кровью за каждого, но я отчаянно исследовала линию женщин в изодранных одеждах, идущих к ангару. Солдаты и медики помчались к ним, чтобы отвести в подземную больницу.
Безымянных лиц становилось все больше.
— Её тут нет. — Отвернувшись, я начала рыдать, просто не могла этого вынести.
Зак обнял меня, и я уткнулась лицом ему в грудь. Хотела бы я, чтобы здесь был Кинич. Но его не было, за что я его ненавидела. А ещё за то, что он бросил меня разбираться во всем самостоятельно. Ненавидела, что его любви не хватило, чтобы остаться. Я ненавидела Мааскаб за то, что украли меня из моего мира. Никогда бы не подумала, что внутри живёт столько ненависти. Зак гладил меня по волосам.
— Не теряй надежды, Пенелопа. Другой самолёт с людьми ещё в пути.
— Не могу поверить! — Выскочив, Эмма набросилась на огромного мужчину, который шёл среди Пиел. Она била мужчину и кричала: — Ты ублюдок! Я убью тебя!
Выбежали два солдата и оттащили её. Из-за её растрёпанных рыжих волос я не видела лица Эммы, но я чувствовала, что она готова отпустить силу Пиел.
Я побежала туда.
— Эмма, успокойся! — вопила я.
— Я убью его, Пенелопа! Убью! — Она посмотрела на мужчину, который лежал на земле, корчась от боли. — Ты меня слышишь, Томмазо? Слышишь? Ты покойник. Ты грёбаный предатель!
Томмазо? Он предал её.
— Заприте его, — приказала я двум солдатом Учбен, которые напоминали, почему-то, оленей в свете фар.
— Нам приказали позаботиться о нем, — сказал тот, что выше
Эмма громко кричала.
— Нет! Эта честь выпадет мне. Мне!
Солдаты мялись с ноги на ногу.
— Нет. Нам приказали ухаживать за ним, и забинтовать раны.
Солдат помог встать Томмазо, у которого, казалось, были дни лучше: он очень исхудал и выглядел измождённым. Тёмные волосы были спутаны, а глаза — черт подери, бирюзовые — можно было назвать пустыми.
— Кто? Кто приказал вам о нем заботиться? — спросила я.
Неожиданно Томмазо протянул руку Эмме.
— Я бы никогда не предал тебя.
Она схватила его.
— Лжец! В ловушке должен быть ты. Не Гай!
Зак закричал:
— Эмма, он говорит правду. Гай просил передать тебе… если что-то случиться. Томмазо не предавал тебя, он пошёл туда, шпионить, и доказал верность Учбенам.
Эмма застыла.
— Что ты пытаешься мне донести?
Томмазо храбро шагнул вперёд.
— Гай, заставил меня освободить твою бабушку, чтобы завоевать её доверие и вернуть меня в Мааскаб. Но меня поймали, когда я спас эту женщину — они сказали, что она ангел и ставили на ней мучительные эксперименты.
Эм. Ого. Я не уверена, какая часть истории была более шокирующей, освобождение бабушки Эммы или часть про ангела.
Я решила, что это последнее.
— Ангел? Типа мягкие крылья, живёт на небесах и так далее?
Томмазо кивнул. Хм. Так у нас были боги, вампиры, экс-вампиры полубоги (такие как Андрус и Никколо), злые жрецы (Мааскаб), злые вампиры жрецы (Мобскурус) или они теперь мёртвые злые экс-вампиры жрецы?
Думаю, назовём их просто «мёртвыми».
О, да.
Были смертные дочери богов (Пиелы), полубоги Пиел, которые были бессмертны (как Эмма); наполовину вампир, наполовину ребёнок (дитя Никколо и Хелены); экс-бог, который теперь стал смертным (Кинич); человек, который сейчас стал богом, ни черта не имевшем понятия о её смертности и вынашиванием ребёнка от экс-бога (это я, если интересно); леприконы, и — глубокий вдох и выдох — ангелы.
Ну, черт возьми. Теперь единственное, чего не хватает в нашей маленькой паранормальной мыльной опере, это волшебных говорящих животных.
«Ты забыла про единорога Симил».
Интересно, разговаривал ли он.
— Я не верю тебе! — кричала Эмма. Её лицо олицетворяло гнев. Нет, погодите. Угнетение. Не-е-е-ет… Черт! Злость! Я встала перед Томмазо, закрывая его собой, из-за уверенности, что Эмма разорвёт его напополам, как запечённый картофель
— Эмма! Хватит! — закричала я.
— Черт бы его побрал! Как Гай мог мне так врать? Как мог? — кричала она.
Я посмотрела через плечо и ответила:
— Не знаю, Эм.
Но я знала.
Думаю, и Эмма догадывалась.
В конечном счёте, даже боги не могли контролировать свою природу. Обязанности всегда побеждают, всегда будут выше привязанностей. Как и говорил Кинич… Гай — дурак, если верит в их отношения, потому что рано или поздно, он поставит роль Бога превыше, и тем самым разобьёт сердце Эмме. Проклятье. Кинич оказался прав. Я не хотела этого. Хотела верить, что для нас ещё был лучик надежды.
Эмма обошла меня и набросилась на Томмазо.
— И где теперь, мать вашу, моя бабушка?
Он отступил, уворачиваясь от ударов Эммы.
— Эмма, ты должна знать, твоя бабушка, она…
— Где?! Где она, ты ублюдок! И где, черт возьми, Гай?
Лицо Эммы было краснее свёклы.
Томмазо потупил взор.
— Последний раз, когда я их видел, они сражались… Гай побеждал. Не знаю, жива ли она ещё.
О боже. Может, Гаю и повезло, что он где-то там застрял. В противном случае, находись он здесь в пустом ангаре с Эммой, она бы развесила по стенам его причиндалы. На лице Эммы все ещё читалась невыразимая ярость. Но она тут же побледнела, напоминая ванильное мороженое, и её вырвало.
Я придержала, чтобы она не упала.
— Ты в порядке, Эмма?
Она медленно поднялась и вытерла рот тыльной стороной ладони.
— Утренняя тошнота, — пробубнила она.
Ох. Добавляем к списку полу-бессмертную Пиел и полу-божественного ребёнка.
Не зная, что сказать я радостно завизжала. Не самый лучший звук в моей жизни.
— Вау! Поздравляю, — сказала я. — А Гай знает?
— Э… э… — всё, что произнесла она.
Снова вау. Это превращается в один большой кластер[20].
— Тебе нужно отдохнуть. — Я повернулась к солдату, который стоял рядом. — Отведи Эмму в её комнату. А его, — сказала я, взглянув на Томмазо, — в больницу.
Солдаты кивнули. Затем, краем глаза я увидела огромного блондина, движущегося в нашу сторону. Он был покрыт грязью и одет во все чёрное.
— Виктор!
Он выглядел так, словно прошёл через огненный обруч из вампиров-Мааскабов.
— Господи!
Затем я заметила, что в руках он держал женщину. И сердце заполнило тепло.
Это она.
— Ты вернул её, — прошептала я, не веря глазам.
Улыбка на его лице подтвердила это
— Мам, — я погладила её щеку. — Это я. — С трудом она открыла глаза. — Она в порядке? Что они с ней сделали? — спросила я
С глубоким сожалением он ответил:
— Они пытали её.
Одновременно во мне вскипела кровь, и сжалось сердце. Они пытали мою маму. Какие больные люди могут мучить кого-то настолько милого и доброго. Для чего? Она не могла с ними поделиться никакой информацией, потому что ничего не знала. Единственное объяснение — они делали это ради удовольствия.
Я убила бы всех их, одного за другим.
— Пенелопа? Малышка, это действительно ты? — пробормотала мама.
— Да, это я. Теперь ты в безопасности.
Я заглянула в голубые глаза Виктора. Они были наполнены глубочайшей радостью, я никогда не видела подобных эмоций у человека.
— Как я могу отблагодарить тебя? — спросила я.
— На самом деле, Томмазо спас её
Я застыла. Разве Томмазо только что не сказал, что спас?..
Не-е-е-ет.
Я посмотрела на Томмазо, который теперь стоял около меня. Затем посмотрела на маму, которую держал в руках Виктор. Потом в Томмазо. Затем на неё.
Не-е-е-ет.