Богатыри не мы. Новеллы

Андрей Таран Выйдя за ограду

Унылый сентябрь напоил воздух моросью. Она медленно, будто нехотя, пропитывала одежду. Израненная лопатами земля разбухла от влаги. Могилу выкопали у кладбищенской ограды. За ржавыми прутьями дрожал осинник и осыпал листьями свежий холм. Стволы прятались в зыбком мареве, тяжелые капли, срываясь с ограды, отбивали о землю глухой похоронный ритм.

Глеб стоял у могилы. Слез не было. Хотелось лечь и вдавить лицо в грязь, захлебнуться в ней – быть может, тогда предсмертная агония разобьет ледяной кристалл в его голове. И он наконец оплачет свою жену, свою Алину.

Глеб зажмурился.

Пора уходить. Сколько он стоит здесь – час, два, десять? Чего ждет? Должно быть, просто боится. Ночи в пустой квартире, ее одежды, развешанной в шкафу, любимой чашки на кухонном столике. Себя наедине с воспоминаниями.

Рядом деликатно кашлянули.

Глеб открыл глаза. Могилу укрыл ковер из крупных белых лепестков.

В паре шагов от Глеба стояла рыжеволосая девушка. Высокая, эффектная, в модном плаще и с рюкзачком за плечами. Одной рукой она прижимала к груди остатки роскошного букета, второй рвала цветки и осыпала ими землю. Глеб хотел спросить, зачем она это делает, но девушка улыбнулась и сказала:

– Она могла бы любить ирисы. Как думаешь, братец?

Позади раздался смешок, и Глеб, обернувшись, увидел жилистого парня с всклокоченной пепельной шевелюрой. В его шальных глазах плескалось веселье. Кажется, этой парочки не было на похоронах. Кто они и зачем пришли?

– Родственники мы, – сказал жилистый, – троюродные. Я Серый.

Глеб кивнул: конечно, родственники, он забыл.

– Сергей… извините, не помню вашего отчества.

– Не Сергей, – парень мотнул головой. – Серый я. Эта рыжая – она и есть Рыжая, а вон тот чернявый – Вран.

У кладбищенской ограды замер, будто жердь проглотил, третий незнакомец – худющий тип с длинным носом. Он таращился на Глеба с презрением, как на муху. Неприятный человек.

– Если вы не против, я хотел бы остаться один, – сказал Глеб и отвернулся.

Краем глаза он видел, как Серый кивнул, а через миг оказался рядом. Странно, но двигался парень совсем бесшумно: ни шагов, ни шелеста одежды Глеб не услышал.

– Извини, братишка, времени жалко, – Серый подмигнул ему. – Давай-ка, чайку хлопни для обогрева, а то с таким примороженным клубнем не поговорить.

Рыжая скинула рюкзак и выудила из него термос. Открыла, протянула Глебу. Он вдохнул густой аромат травяного настоя, отхлебнул. Вкус был странный. Вроде вяжущий и горький, хуже растворимого кофе, но и приятный, расслабляющий. Почти не заметив, он выпил все, а Рыжая улыбалась и кивала: давай-давай, тебе нужно. И вправду полегчало: голова сделалась пустой и ясной, отступила горькая желчь.

– Ну что, готов? – спросил Серый.

– К чему?

– Прогуляться. Мы же не поганые горнадапнеры, чтобы волховать на погосте.

Носатый у ограды встрепенулся и, прищурив глаз, бросил:

– Карачун карапузику.

– Прекрати! – Серый нахмурился. – Он не карапуз, а очень даже подходящий кандидат. Парень себя еще проявит, я верю. А ты не каркай!

Он подхватил Глеба под руку и поволок в лес. Осины щедро кропили их ледяными каплями. Прелая листва разъезжалась под ногами. Туфли мгновенно намокли и хлюпали с каждым шагом. В кронах насмешливо свиристели птахи: должно быть, они впервые видели дурака, бредущего по лесу в костюме. Глеб подумал, стянул с шеи галстук и сунул в брючный карман.

– Куда мы идем? – спросил он.

– Считай, уже на месте, – ответил Серый. – Можем начинать.

– Что?

– Испытание. Ритуал. Сделку. Называй как хочешь. Суть проста: каждый из нас исполнит одно твое желание. В обмен загадаем свои. Три желания – тебе, три – с тебя. Честная игра. Согласен?

Глеб остановился.

– Глупость какая-то, – сказал он. – Я думал, вы действительно дальние родственники Алины, приехали скорбеть, а вы… Не тот момент выбрали для шуток, уважаемые: я сегодня жену похоронил, мне не до идиотских забав. Прощайте.

Он развернулся и зашагал обратно. «Если остановят, – думал, – буду орать. Клоуны недоделанные!» Но его никто не хватал, не преграждал дорогу, не уговаривал. Странная троица молча шла следом. Глеб оборачивался, и всякий раз Рыжая кивала ему, а Серый ухмылялся. Носатый глядел в сторону.

Кладбищенская ограда словно растворилась в тумане. Глеб ждал, что вот-вот наткнется на нее, в крайнем случае, выйдет к дороге, но минуты ползли, он месил промокшими туфлями лесную гниль, а проклятый осинник не думал кончаться. Мобильный, вытащенный украдкой, честно вывел на экран текущую локацию, но позабыл дать хоть какие-нибудь ориентиры. По мнению дурацкой программы, на десятки километров вокруг раскинулся девственный лес. Можно было повернуть на север и часов через пять-шесть добрести до охотничьей сторожки – единственного строения, отмеченного спутником. Вот только в лесу начинало темнеть, а надоедливая морось постепенно превращалась в дождь.

– Ладно, – сказал Глеб, развернувшись, – я не знаю лес, я заблудился в трех соснах, а вы хотите позабавиться. Предположим, я стану играть на ваших условиях, но тогда вот первое желание: выведите меня из леса.

Серый расхохотался.

– Удрать решил, умник, обратно под крылышко вайфая и доставки на дом? Нет, первым загадаю я. А ты думай. Поспешное желание, как незрелая слива – никакой пользы от нее, лишь оскомина и понос.

Глеб хотел спорить, но тот запанибратски хлопнул его по спине и сказал:

– Давай-ка ты угостишь меня обедом, а? Вот такое простенькое желание. Соглашайся!

Заплатить за ресторан? Так просто? «В конце концов, устроить нормальные поминки я обязан, – подумал Глеб, – зато эти доведут меня до города. Потерпеть час-другой – и больше я с ними не увижусь». Он кивнул.

Рыжеволосая взяла его под локоть и, заглядывая в глаза, сказала:

– Тогда повторяй: «Я, Глеб Старостин, доброй волей и именем рода клянусь исполнить желание Вольха Серого, велесова зверя, и угостить его так, как того требуют сказки и правды».

Глеб пожал плечами и повторил.

Серые сумерки укутали лес, по земле пополз туман. Длинными языками щупал траву, собирался рыхлыми лепешками на полянах. В обманчивых его отблесках зашевелились кусты, деревья искривили стволы, будто намереваясь вырвать из земли корни-якоря и пойти вслед за туманом. Звуки стали глуше, размеренное совиное уханье заглушило щебетание лесной мелочи.

С пепельноволосым творилось странное. Он припал к земле, шальные глаза засветили в полумраке, а лицо исчезло в пляске суетливых теней. На миг показалось, будто это и не лицо вовсе, а волчья морда, если только бывают у волков такие огромные, такие бездонные и жадные крокодильи пасти.

Чудовищные зубы сомкнулись на ногах Глеба и откусили их.

Он рухнул в мокрую траву, даже не успев испугаться. Лишь долгим мигом позже, когда культи охватило жидкое пламя, а ржавый тесак боли разворотил внутренности, Глеб закричал.

Он орал так, что липкий туман втянул свои щупальца и исчез среди деревьев.

Высоко-высоко в черном небе захохотали звезды.

Над Глебом склонились лица. Рыжая улыбнулась чуть виновато и бросила ему на грудь ломаные стебли – тех самых ирисов, лепестки которых усеяли могилу Алины. Вран глядел без интереса. Зато Серый – обычный Серый, с человеческим лицом – хлопнул вопящего от боли Глеба по щекам и, склонясь к уху, зашептал:

– Ты умираешь, братишка. Ну надо же: еще миг назад здоровый мужчина, и вдруг почти труп. Несправедливо, да? Но, с другой стороны, признаем: ты был жалок. Сидел в офисе, психовал из-за мизерной зарплаты, вместо дружбы приятельствовал, занимался сексом – вместо любви. И горсть этих убогих несуразностей называл жизнью. Так стоит ли страдать ради них? Теперь, когда вот-вот все закончится, пора сказать себе: мне незачем жить, я не знаю, что это такое, я никогда не пробовал.

Он вытащил из кармана сигареты, прикурил одну и вставил Глебу в рот.

– Затянись напоследок, говорят, помогает. Хотя чего уж теперь? Вторую попытку из нее не выдымишь. Но ты же вроде и не собирался, ты умереть хотел. Я понимаю: держаться-то не за что. У одного дочка маленькая, он ради нее стальную арматуру зубами перегрызет. Еще у кого – пес любимый или кот, тоже не бросишь за просто так. А у тебя? Даже хомячка нету. Самое время умирать…

Серый ухмыльнулся и выдохнул едва слышно:

– …или загадать правильное желание.

Глеб хотел ответить. Он хотел закричать в темнеющее небо, но из горла лезли лишь хриплые стоны. Тогда он собрался, вдохнул побольше воздуха – и выгнулся дугой в припадке режущего кашля.

– Ну хватит! – сердито бросила Рыжая. – Будто не видите, что он уже все понял!

Она нагнулась и поцеловала Глеба. Ее губы словно выбили жгучую пробку. Он вдохнул и застонал:

– Жить! Я хочу жить!

Вран выудил из кармана два пузырька и перебросил Серому. Тот взял черный, откупорил и обильно полил культи Глеба. Запахло болотом. Через миг боль утихла, словно и не было. Зачесались колени. В бедрах стрельнуло, будто слабый электрический разряд пробежал по костям. Глеб оперся на локти и сел. До пояса тело слушалось свободно, но вот ноги, его голые розовые ноги, лежащие на пропитанной кровью земле… их он не ощущал.

– Погоди, братишка, – сказал Серый, – это была только мертвая вода.

Он щедро плеснул из белого пузырька, остатки влил Глебу в рот. Эта вода пахла земляникой, на вкус была и сладкая, и горькая, и соленая одновременно. Кишки взорвались фейерверком, небо полыхнуло багровым.

Дернулись ноги.

Слева послышалось лисье тявканье, справа мелькнула волчья тень. «Обложили, – решил Глеб, – загнали в угол. Не доели. А мы еще посмотрим кто кого!»

И он рванул. Помчал, не особо заботясь о направлении, лишь бы подальше. Земля летела под ногами. Он петлял между деревьями, перепрыгивал кусты и коряги, разбрасывал в стороны сухие шишки. Пиджак цеплялся за сучья, и тогда Глеб скинул его, а вскоре сорвал и рубашку, подставив разгоряченное тело ночному ветру. От костюма остались лишь брюки, откушенные – обгрызенные? оборванные? – выше колен. В какой-то миг представилось, как он выглядит со стороны, и Глеб засмеялся: доморощенный мауглик, йети его йетить! Ну и что? Зато он живой. И свободен, и ночная чаща перестала пугать неведомыми опасностями. И он с детства не бегал так – самозабвенно, восторженно, когда нет ничего, кроме страстного желания обогнать самого себя, когда только плотный воздух, обхвативший грудь, мешает взлететь.

Глеб ворвался в лесную речушку и, не сбавляя хода, запрыгал по мокрым камням. Глубины здесь не было, вода едва доставала до колен, и тогда он нарочно стал крушить сонную гладь, поднимая брызги выше головы. Мокрые волосы упали на глаза.

Он выскочил на берег и с разбега уткнулся в горячий мохнатый бок. Медведь взревел, разворачиваясь, и мгновенно подмял его под себя.

Зверюга с ворчанием обнюхала неожиданную добычу, чихнула и раззявила пасть. «Я идиот!» – успел подумать Глеб, прежде чем шершавый язык прошелся по его лицу и груди. От медведя разило мокрой шерстью и облепихой. Как ни странно, но огромные клыки не вызвали ужаса. Глеб не то опьянел от выпитой чудо-водицы, не то уверился, что попал в сказку и ничего кошмарного не приключится. Он даже вздумал ухватить медведя за уши и стащить с себя, но мохнатый фыркнул с насмешкой, сгреб его руки и прижал к бокам.

– Отпусти! – прохрипел Глеб.

– Грумх, – ответил медведь и ткнул мокрым носом ему в щеку.

Слева хихикнули.

Глеб скосил глаза и увидел валяющуюся на животе Рыжую. Та положила подбородок на кулачки и, согнув ноги, беспечно болтала ими в воздухе. Похоже, его возня с медведем изрядно забавляла девушку.

– Не-а, нипочем не выпустит, – сказала она, – пока не откупишься. Подарок нужен.

– Какой еще подарок? Где я его возьму?

– А мне откуда знать? – удивилась Рыжая. – Думай.

«Издевается», – решил Глеб. На нем были лишь остатки брюк, но не отдавать же их медведю? Да и зачем зверюге драные штаны? Но тут его пальцы нащупали в кармане какой-то комок, и Глеб вытащил мятый галстук.

Сойдет за подарок? А выбирать-то не из чего.

Почти не дыша, он высвободил руки и накинул галстук медведю на шею. Зверюга всхрапнула и приподняла здоровенную башку, словно помогая ему. Пальцы дрожали, но кое-как Глеб справился с задачей.

– Носи на здоровье! – сказал он, глядя в умные карие глаза.

Медведь лизнул его в щеку, поднялся и затрусил к лесу. «Если лесник или охотник увидят – решат, что спятили», – подумал Глеб и расхохотался. Отчего-то его симпатии были на стороне медведя, а не людей.

– Кстати, – он обернулся к Рыжей, – а где мое желание? Куда это косолапый утопал?

Девушка фыркнула.

– Ну ты даешь! Собрался к каждой встречной животинке приставать, всем букашкам-таракашкам загадывать? Не выйдет. А между прочим, тебя Вран ждет.

– Карету, картавый карлик! – скомандовал чернявый, выходя из-за деревьев.

Глеб беспомощно обернулся к Рыжей. Та хихикнула и пояснила:

– Вранчик у нас посланник Варуна, в двух мирах живет, в обоих вещует. Оттого иногда путается – каркает человеком, а вороном говорит. Сейчас он хочет, Глебушка, чтобы ты покатал его. Так что давай: «Я, Глеб Старостин, доброй волей и именем рода клянусь исполнить желание Врана Черного, Варуновой птицы…»

– В каком смысле: покатать?

Огромный иссиня-черный ворон упал с неба и впился когтями в плечо. Глеб охнул, а птица тюкнула его в висок: не дергайся! Он скосил глаза и утонул в антрацитовых зрачках Врана. Такая бездна, такое безвременье клубилось во взгляде птаха, что Глеб зажмурился. Так, с закрытыми глазами, подгоняемый нетерпеливыми хлопками крыльев, он сделал шаг, другой.

– Всякого я навидался, но чтоб по Нави вслепую бродить… даже не пойму, ты совсем дурак или башковитее всех умных?

Голос у Врана оказался стариковским, брюзгливым. Зато никакого карканья – словно уселся на плечо обычный дед и ворчит над молодежью. Разве что когти у старого лет пятьсот как нестрижены.

Глеб открыл глаза. Сердце прыгнуло к горлу и застряло там, перекрыв дыхание.

Ноги утопали в зыбком нечто, которое и туманом не назовешь. По мутным облакам скользили картинки. Ненастоящие, словно плохонький проектор стрекотал обрывками старых фильмов. Вот плеснуло волной море, усеянное ледяным крошевом. Вот поплыли под ногами верхушки неосязаемых деревьев. Через миг сменила их бурая степь, вся в заплатках сухой травы, и тут же уступила место городу – мертвому, кривому, изуродованному. Циклопические здания, будто изъеденные проказой пальцы, наползали друг на друга, щерились провалами окон. По крышам гуляли багровые сполохи.

Глеб отвел взгляд от облаков под ногами и посмотрел вверх. По черному беззвездному небу ползло стылое солнце. Угрозы в нем не было, одна лишь пустота и равнодушие.

– Налюбовался, турист? – спросил Вран с ехидцей.

– Что это за место?

– Навь, мир умерших и нерожденных, мир покойного ожидания. Здесь бывало то, что еще будет, и обязательно случится то, чего никогда случиться не может. В Нави ты давно умер, хотя, вероятнее всего, твои родители еще не появились на свет. Можно найти в этом мире и своих предков, и потомков.

– Зачем мы здесь?

– Ради желания, разумеется. Видишь ли, с возрастом чрезвычайно надоедают блеяния про деньги, женщин и дворцы. Скудные фантазии, не находишь? В первый раз ты загадал верно, но признаем: это братец Серый принудил тебя. Ткнул мордой в смерть и хорошенько повозил. А сейчас? Впрочем, выбирать не мне. Закажешь дворец с бабами – будет тебе Тадж-Махал, не отмахаешься.

Ворон распластал крылья и, соскочив с плеча, закружил вокруг Глеба.

– Ты не спеши, осмотрись. Я по делам слетаю и вернусь, тогда удивишь меня. А пока, чтобы не заскучал, оставлю тебе компанию.

И он исчез, словно растворился.

Из тумана возник летний скверик с раскидистым вязом и скамеечкой под ним. Чуть дальше угадывались тихие пруды в оправе пешеходных дорожек и газонов. Туманный силуэт явился из ниоткуда и сел под деревом. И хотя картинка вышла бесцветная, сплошь из оттенков серого, Глеб узнал булгаковский сквер, и этот вяз, и эту скамейку. А главное, он различил туманную фигуру: Алина. Так они познакомились. Она читала Коэльо, а он с приятелями спешил в «Беседку» на пятничную пьянку «а-ля совьетик» под водку, пельмени и винегрет с килькой. Но заметив, как сидящая с книжкой девушка в задумчивости покусывает роскошную золотистую косу – замер посреди дороги и на все подначки товарищей отвечал блаженной улыбкой. Он топтался на месте с час и подошел к ней, когда изломанные тени легли на зеркало прудов.

Сейчас Глеб не медлил. Он бросился к Алине, смеясь и размахивая руками. Кто его знает, по каким законам существуют нави, но он верил, что жена заметит мужа, узнает. Он вопил какую-то чушь: «Любимая! Это я! Я нашел тебя!» – а туман-не-туман мелко дрожал, словно хихикая над ним. Глеб мчался к жене, а Навь не замечала его усилий: скамейка под вязом все так же висела в пустоте на расстоянии десяти шагов, зыбкая фигура все так же склоняла голову над книгой. Глеб взвыл.

– Развлекаешься? – спросил появившийся из ниоткуда Вран.

– Я хочу мою Алину! – закричал Глеб. – Я хочу знать, как вывести ее отсюда!

– Отличное желание: «знать». Ведать. Видеть истину. Ты загадал стать ведуном, но что это такое? Знание не подчиняется мечтам, оно либо есть, либо нет. Оно может разочаровать, ранить или убить. Его нельзя выбросить на помойку. Ты просишь знание, но готов ли ты?

– Да! Да-да-да!

– Что ж, это твое желание, ведун, – сказал ворон и ударил массивным клювом в лоб.

…Глеб очнулся лежащим на траве. Над головой участливо шелестели березы, в вышине плыли облака, заглядывая в разрывы между кронами. Рассвет щедро плеснул в небо розовым, поблекшая луна уползала за горизонт. Голова раскалывалась. Глеб тронул лоб, нащупал глубокую ссадину. Словно дыра для третьего глаза. На пальцах осталась кровь.

– Очухался? – спросил Серый. – Сходи, попей водички.

Глеб не шелохнулся. Хотелось лежать и разглядывать облака. Еще хотелось свернуть шеи всем троим, но, как он теперь понимал, это было нереально: с вестниками богов так не поступают. В лучшем случае им можно плюнуть в морды. Или высказать все, что он о них думает.

– Вы обманщики. Жулики, устроившие дешевый лохотрон. Оказывается, я никогда не был женат и никогда не знакомился с Алиной. Мы не жили вместе, она не знакомила меня со своими родителями. Свадьбы не было. Со мной никогда не случилась эта история. Эта память – лишь ваши забавы. Вы придумали мне жизнь, заставили поверить в нее, а после отобрали. Смерть, кладбище… зачем? Неужто вас настолько забавляет чужое горе?

– Что поделать, если боль – единственный способ обнажить душу, – Серый улегся рядом, – а только человек с обнаженной душой способен на поступки. Знаешь, люди все больше напоминают хомяков – тащат в норы барахло и меряются размером щеки. У кого больше влезло – тот и победитель. А между прочим, у хомяков плохое зрение. Груды накопленных богатств заслоняют мир, не дают разглядеть хоть что-то за пределами норы. Мы же хотели поговорить с тобой о совсем ином.

– Неужели?

– Конечно. О множестве миров. О том, как мало ты понимаешь в самом себе. И что разум – не венец творения, а инструмент, который можно использовать, а можно забросить на грязную полку и забыть.

– Ради этого ты откусил мне ноги, а ворон чуть не пробил череп?

– Караул! Карячил кариес Карлушу! – гаркнул Вран.

– Методы, конечно, жестковаты, – Серый усмехнулся, – зато каков эффект, а? Разве ты не чувствуешь себя новым человеком, ведающим?

– Я чувствую, что вы крутите мною, но не понимаю для чего.

– Болтаете? – Рыжая встала над Глебом, уперев руки в бока. – Моя очередь загадывать, а они тут лясы точат!

«А она настоящая?» – подумал Глеб. Он украдкой сложил пальцы в руну истинного зрения и надавил на уголок левого глаза – девушка не исчезла.

– Так-так, балуешься новыми уменьями? – Рыжая хихикнула. – Хотел разогнать морок или увидеть меня голой? Молодец, начинаешь соображать. Но раз ты такой умный, то добудь мне свой галстук. Это мое желание.

– Да, но я ведь…

– Ничего не знаю! – Рыжая тряхнула кудрями. – Когда мы договаривались, он был при тебе. Так что повторяй: «Я, Глеб Старостин, доброй волей и именем рода клянусь исполнить желание Лисы Рыжей, зверя пресветлой Мары…»

Глеб оглянулся на Серого, но тот лишь развел руками: «Женщины!»

Вран демонстративно отвернулся. Став человеком, он вернул себе и презрительный вид, и молчаливость.

Глеб помнил, куда ушел зверь. К кусту прилип бурый волосок. Глеб взял его, обнюхал, положил на язык. «Не медведь, а медведица, – пришло вдруг понимание, – молодая и очень необычная». Он шагнул на звериную тропу и сразу попал в заросли шиповника. Колючки впились в тело, разукрасили его извилистыми царапинами. Глеб шипел сквозь зубы, раздвигая ветви руками. Но хуже всего, что исчез обзор, тропа петляла свихнувшейся змеей, и уже через полсотни шагов Глеб потерял направление. Со всех сторон стоял шиповник, над головой сотни ветвей сомкнулись шатром, закрывшим и небо, и деревья. Глебу казалось, что он заблудился в колючем лабиринте, который и к лесу-то отношения не имеет, а уж куда выведет – неизвестно. И словно в воду глядел. Вырвавшись из цепких кустов, Глеб замер на краю гигантской проплешины.

Деревья здесь не росли, трава оказалась присыпана серым пеплом. Ветер поднимал мириады пылинок, собирал в плотные маревые облака и гонял над землей. Странно, но за границы этой поляны пепел не летел, кружил-разгонялся, но замирал в полуметре от деревьев и заворачивал обратно. Дымом и гарью не пахло, а значит, пожарище было старым.

Слева, сквозь пепельную пургу, угадывался обрыв – в той стороне не было ни леса, ни земли, только далеко-далеко, почти на горизонте, вставал город. Глеб узнал силуэты домов – он жил среди этих коробок – но сейчас город казался пришельцем, коварным и уродливым завоевателем. Вернуться к нему, раствориться посреди проспектов и суетливых толп? Глеб хмыкнул. Возможно, он так и сделает.

Справа стояла изба-пятистенок. Крыльцо, некогда высокое, почернело и, просев, почти ушло в землю. Крыша над ним развалилась, остатки трухлявых досок висели над дверью. На стенах лежал толстый ковер пепла, такого густого, что нельзя было разглядеть ни бревен, ни окон. Сама изба походила на обросшую мхом скалу. Позади виднелся расчищенный круг, шагов на пять в диаметре, с десятком обугленных столбов по границе.

Глеб шагнул на поляну, и тотчас исчезли звуки и запахи. Его окружила мертвая пустота с вальсирующим в ней пеплом. Ноги утонули по щиколотки, нестерпимый зуд пошел по коже, будто в нее впился комариный рой. Оскальзываясь на серой массе, Глеб заспешил к избе. Добрался до крыльца и почти упал, плечом пихнул тяжелую дверь.

Внутри было темно. Воняло шерстью и кровью.

Глеб выставил руки, шагнул раз-другой и уперся ладонями в кирпичную кладку. Узнал на ощупь печь, на шестке нащупал коробок спичек, чиркнул. Отыскал свечу, запалил и пошел вдоль стены. Изба оказалась почти пуста – лавка, стол и колченогий табурет под ним. В красном углу вместо икон висели сушеные травы.

Раздался стон. От неожиданности Глеб чуть не выронил свечу, но вовремя спохватился и шагнул на звук. Отдернул выплывшую из мрака занавеску и встал перед широкой кроватью.

На ней, под ворохом одеял и шкур, металась в беспамятстве девушка.

Лица Глеб не разглядел, поскольку внимание его целиком заняли ее ноги. Вернее, левая нога – вывернутая, она лежала поверх одеял, а тонкую ее лодыжку перерубал ржавый медвежий капкан. Железные зубья разорвали мясо до кости, из-под них сочилась густая кровь, пачкая кровать. Цепь, за которую капкан привязывали к камням или деревьям, была оборвана, неизвестная сила выкрутила крайнее звено штопором.

Глеб отставил свечу и ухватился за челюсти капкана. Хотел развести их аккуратно, чтобы не потревожить рану, но не сумел. Тогда обмотал ладони тряпками, вдохнул поглубже и рванул. Огромные дуги разошлись со скрипом, девушка вскрикнула, так и не придя в сознание.

От железяки тянуло смертью. Глеб отбросил ее в угол, вытер руки. После нагнулся над девушкой. Темно-русые волосы скрывали лицо, он отвел длинные пряди в сторону, легко коснулся пальцами ее лба. Кожа была сухой и горячей.

Он оторвал кусок одеяла и, как сумел, замотал раненую лодыжку. Девушка заметалась со стоном, ворох шкур пополз вниз, оголив плечи.

Глеб замер. На девичьей шее красовался черный галстук.

– Эй, есть кто дома? – раздался звонкий голос, дверь толкнули, и в избу вошла Рыжая. – А я думаю: куда запропастился мой гонец? Обещал желание исполнить и сгинул. А ты здесь в айболитов играешь. Хотя, конечно, молодец: и галстук отыскал, и прекрасную незнакомку спас. То есть почти спас. Как дальше думаешь? Возьмешь последнее желание себе или загадаешь ее исцеление? Мне-то все равно, лишь бы уговор исполнился. А решение за тобой.

Глеб посмотрел на раненую девушку. Она была красива и молода, и обстоятельства сложились так, что просто требовали романтики. Несчастная дева и спасающий ее отважный рыцарь. Вот только обстоятельства ли? Или одна рыжая сводница, вестник богини плодородия и смерти Мары, сыграла над ним очередную шутку?

Немногого стоит якобы свободный выбор, если всю дорогу его водят, как медведя на веревочке.

Кстати, о медведях…

– Так что решил? – спросила Рыжая. – Чего попросишь за галстук?

Глеб усмехнулся.

– А знаешь, я ведь кое-что про вашу троицу понял, – сказал он. – Во-первых, вы никогда не даете ожидаемого, зато любите опровергать очевидное. Всегда все не так и не то, чем кажется. Во-вторых, у вас не бывает случайностей. Всегда есть план внутри плана, тайный подсмысл. А в-третьих – тебе не нужен галстук, тебе нужен я. Здесь и сейчас. И поэтому раненая девушка мечется в бреду, а за избушкой стоит капище с богами-идолами. Я ведь не ошибся, там капище? И ему нужен служитель, волхв?

Рыжая хихикнула.

– До волхва, Глебушка, ты еще очень сильно не дотягиваешь. Разве что до молодого ведуна, если попрактикуешься хорошенько. А в остальном – ты что, против? Велесов волк дал силу и звериное чутье для Яви. Варунова птица одарила истинными знаниями Нави. Я готова излечить девчонку, и, поверь, вас ждет настоящая любовь. Ты будешь с ней восхитительно счастлив. Где здесь подвох?

– В обещанном выборе, – Глеб подошел к кровати, нагнулся и поднял на руки горячее тело. – Она ведь оборотень-бералак, верно? И она прикует меня к этому месту покрепче любой цепи.

Он шагнул к двери, но на пороге обернулся.

– Знаешь, я благодарен вам. И почти готов остаться. Но есть маленькая проблемка: я не могу исполнить твое желание. Я отдал галстук ей, а подарки не передаривают. Придется тебе подождать, пока я ее исцелю. Сам, без вашей помощи.

С девушкой на руках Глеб пересек пепелище. На краю обрыва помедлил и стал осторожно спускаться. Он шел в город. Быть может, чтобы вылечить девушку, а может, чтобы взять передышку и самому решить свое будущее. Как бы то ни было, сейчас Глеб ощущал себя свободным, как никогда, и не намерен был терять это чувство.

На крышу избы сел ворон.

– Ну как, упустила человечка? – спросил он у огромной лисицы, развалившейся на пепельной подушке.

– Вот еще! – фыркнула та. – Прибежит, никуда не денется! Ты можешь представить эту парочку в офисе?

Они захохотали, а из чащи их поддержал торжествующий волчий вой.