Когда мои родители познакомились, маме было 23, а папе 26. Мама рассказывала, что когда-то давно папа говорил ей так: если бы они познакомились в младших классах, то он бы не допустил, чтобы мама поранила плечо. Если бы познакомились в 8–9 классах, они бы вместе сбежали из дома куда-нибудь далеко. А если бы познакомились в старших классах, то он каждый день играл бы для неё на гитаре. Если бы они познакомились в университете, то и он, и она были бы сейчас совсем в другом месте…
Однако в реальной жизни всё сложилось совсем иначе. У мамы на плече остался шрам, полученный, когда она подралась. В средних классах она убегала из дома одна. В старших классах она красила волосы в ярко-розовый цвет «Коттон-канди» и каждый день ходила одна на дискотеку. В реальной жизни всё получилось совсем не так, поэтому сейчас мама живёт здесь.
Дзуси — очень зелёный город. Мама говорит, что когда идёшь по широкой улице, вдоль которой стоят большие дома и растёт много деревьев, город напоминает Беверли Хиллз.
Мы переехали сюда два месяца назад. А в прошлом месяце я пошла в среднюю школу[15]. Наша школа находится прямо возле синтоистского храма. На первом этаже нового огромного спортзала висят часы с кукушкой.
Когда я рассказала о них маме, она удивилась:
— Да?! Как интересно! Когда вы делаете упражнения, из часов выглядывает кукушка и сообщает, который час?
На самом деле всё не так. Часы с кукушкой висят в коридорчике, ведущем в спортзал, сразу над входной дверью. От самого зала их отделяет плотная дверь, поэтому во время урока часов не видно и не слышно. Можно даже забыть, что они есть. Но мне эти часы очень нравятся, и главное для меня именно это.
Накануне перед переездом из Сакура в Дзуси мы с мамой устроили «прощальный ужин» в нашей комнате, заставленной коробками со сложенными вещами. В нашей старой квартире с лоджией и примыкающим к ней садиком, в которой мы прожили два года.
У меня в школе был выпускной вечер, и поэтому не пришлось устраивать специальный классный час по случаю моего перехода в другую школу, как это бывало раньше. Несмотря на это, я всё-таки получила несколько открыток-записок на память от одноклассников. Пожилая женщина, которой мама преподавала игру на фортепиано, подарила мне на память красивый носовой платок. Не знаю, почему она мне его подарила, мы же с ней даже ни разу не виделись. Мама получила от неё в подарок сумку.
— Хороший был город, правда?.. — сказала мама за прощальным ужином. Она сказала об этом городе в прошедшем времени, уверенно, и на её лице не было ни малейшей тени колебания. Как всегда во время наших переездов. Мама никогда не сомневалась в том, стоит ли переезжать.
Незадолго до того, как всё решилось, мама сказала мне, что если я против, то можно и не переезжать, что можно ещё немного пожить в этом городе. Мне не понятно, что она имела в виду под словами «ещё немного»? Это сколько? Что бы случилось, если бы мы остались жить в Сакура? Зачем я ей ответила тогда, что согласна переезжать? Сама не понимаю… Для меня понятным остаётся только то, что «мы — вороны-путешественницы», и то, что мама глубоко уверена в том, что мы «плывём в божественной лодке».
Нумата попрощался со мной возле пруда Убагаикэ. Он не был удивлён. По крайней мере, его лицо не выдавало удивления.
— Вот как… — буркнул он, глядя на пруд. Всем своим видом он словно говорил, что так и знал, что я уеду.
— Ну, давай, пусть у тебя всё будет хорошо, — сказала я ему.
— Ничего не поделаешь… Переезжать или нет, решают родители, а не дети, — ответил он тихо. Он, как всегда, был в своих «дяденькиных» брюках.
В отличие от других ребят, он не говорил мне «будем писать друг другу письма» или «когда-нибудь опять увидимся». И я, и Нумата знали, что больше мы никогда не встретимся.
Переехав в Дзуси, мама купила скутер[16]. Маленький скутер тёмно-синего цвета, он очень идёт маме. Теперь мама каждый день на нём ездит на работу. Она надевает тёмно-синий шлем, красит красной помадой губы, в своей расклёшенной юбке садится на скутер и едет. Говорит, что на скутере «очень быстро, удобно и легко».
И в этом городе тоже мы с мамой часто гуляем. В основном мы ходим к морю, но иногда идём к вокзалу и там в кафе едим пирожные.
Песок на берегу моря в Дзуси по цвету как песок из детской песочницы. Так я называю тёмно-серый цвет. Тёмный песок кажется тяжёлым. А в тех местах, где песок мокрый, он вообще чёрный.
Над берегом моря низкое небо, затянутое тучами.
«HULL» по-английски означает «корпус корабля», а по-японски звучит «Хару». Я узнала вчера, как переводится это слово. Мне объяснил бармен — хозяин «Хару».
«Хару» — это бар, в который я устроилась на работу месяц назад. Заведение представляет собой и ресторан, и кафе, и бар одновременно. Хозяева — супружеская пара, увлекающаяся яхтами.
— Знаешь, моряки говорят не «далеко», a «hull down», — сказал мне хозяин. — Это означает: «когда видна только мачта корабля, а корпус скрыт за горизонтом».
Я иду по берегу моря и всматриваюсь в морскую даль. Серая линия горизонта подёрнулась смутной дымкой. В «hull down» абсолютно ничего нет. Какой тихий вечер!
В начале апреля я ходила на праздник, посвящённый поступлению в среднюю школу, куда пошла учиться дочь. Я сама не очень люблю школу и связанные с ней мероприятия, поэтому немного нервничала, а Соко, напротив, казалась очень спокойной. Может, ей было проще, потому что не она одна меняла школу, а все ребята пришли в новый класс? Правда, у неё самой я не уточняла.
Я со странным удивлением разглядывала новую с иголочки форму[17] Соко, сменные туфли, текстильные на резиновой подошве с голубым кантом по краю. Я подумала, что наша с Ним девочка, наша Соко так необычно выглядит в новой форме и новом образе. Мне даже захотелось забрать её из школы и больше не пускать туда. Боже, какая я дурочка! Наверняка если бы Он узнал, то засмеялся бы и назвал меня дурочкой. Подумав так, я решила перетерпеть. Хотя терпеть что-либо я не люблю…
Я взобралась по песку наверх, перелезла через дорожное ограждение, достала сигарету и закурила. С проезжей части шоссе, внизу передо мной расстилался вид моря и песчаного берега. В мае на пляже не бывает людей. И сейчас на стройке пляжного домика, каркас которого уже возвышался на берегу, работал только одинокий плотник.
Когда я пришла из школы домой, мама пекла шоколадный торт. Он получается у неё вкуснее всех других. Во вкусе ощущается много шоколада, просто восхитительно! Когда мы жили в Сока, мы часто относили кусочек торта угостить соседку.
Мама читала на кухне книгу.
— Привет, дочка! — поздоровалась она и поцеловала меня в макушку. На кухне играет радио и пахнет тортом.
— Посмотри! — мама показала мне обложку книги, которую читала. На обложке была наклейка библиотеки.
— Ты нашла библиотеку?! Ну, и какая она?
Когда мы переезжаем в новый город, через некоторое время мама обязательно находит библиотеку.
— Очень удобное место, прямо возле станции. Небольшая, но хорошо укомплектованная, — ответила мама. — Библиотекари тоже очень приветливые.
Я сняла форму и повесила её на деревянную притолоку. Помыла руки и умыла лицо.
Наша квартира находится в деревянном двухэтажном доме, выкрашенном в белый цвет. От дома до школы пешком минут пятнадцать.
— Какой забавный дом! Как в сказках про маленьких девочек!
Так сказала о доме мама, когда мы ходили с риэлтером из агентства недвижимости смотреть квартиры.
— Знаешь, на обратном пути из библиотеки я прогулялась вдоль берега. Ветра не было, и море было очень спокойным, — сказала мама.
Моя мама любит море. Хотя не умеет плавать. Я немного умею, но море не очень люблю.
Несколько дней назад одна моя одноклассница сказала, что я очень похожа на свою маму. Что она, мол, видела мою маму на торжественной линейке в первый день занятий. По мнению этой девочки, мы похожи как две капли воды. Мне это показалось странным, потому что я уверена, что мы с мамой абсолютно не похожи.
Мама считает, что я похожа на её двоюродную сестру Михоко. И тем, что я всегда держусь уверенно, и заострённым подбородком. Мама говорит, что, когда я родилась, Михоко подарила ей рюкзак для новорождённого. Не такой, в который складывают детскую одежду и погремушки, а специальный, для всяких бутылочек с молочной смесью, для подгузников и т. п. Мама говорит, что Михоко — очень практичный человек, и поэтому у неё подарки тоже всегда очень практичные.
После ужина мы с мамой ели шоколадный торт и пили кофе. Мы сварили эспрессо, но когда я налила в чашку молока, мама засмеялась. Говорит, что в эспрессо никто молоко не подливает. Маму научил правильно пить кофе Момои. А я не обращаю внимания на то, как положено. Ведь меня научила мама не обращать внимания на всякие условности, вроде тех, что кто-то про что-то говорит…
— Как учёба? Интересно? — спросила мама.
Я лишь кивнула в ответ.
— Вот и хорошо, — сказала мама.
Утром я всегда тяжело встаю. Особенно если с утра хорошая погода. В кухне слышно, как Соко шуршит полиэтиленовыми мешками для мусора. Выносить мусор — её обязанность.
Я вытягиваю руку из-под одеяла, нащупываю пачку сигарет, лежащих у изголовья. Медленно выкурив сигаретку, я еле нахожу в себе силы подняться с постели. Затем иду в душ.
Благодаря моему рекламному планшету «Даю уроки игры на фортепиано» у меня появилось три ученика: пятилетний ребёнок и две домохозяйки. В этом городе, похоже, почти нет специальных музыкальных курсов или студий, и мне приходиться самой ездить по ученикам. (Кстати, именно поэтому я и купила скутер.)
Проводив Соко в школу, я быстро убираю квартиру, на скорую руку привожу себя в порядок, потом не спеша разминаю пальцы и еду на работу.
Когда я сказала Момои о том, что хочу преподавать игру на фортепиано, он с минуту помолчал, а потом ответил мне: «Думаю, хорошая идея! Из тебя должен выйти неплохой преподаватель. Говорят, что играть самому и преподавать — совершенно разные вещи. Но у меня были выпускники, которые играют во много раз хуже тебя, но тем не менее они преподают». Услышав это, я сказала, что он предвзято ко мне относится, но я знала, что он прав.
Когда я сейчас вспоминаю тот момент, я понимаю, что сама ситуация была пронизана сарказмом. Ситуация, когда женщина, решившая покинуть своего педагога и мужа, собиралась зарабатывать себе на жизнь именно музыкой, которой научилась у этого человека.
Момои был педантичным пианистом. Он был одержим точностью исполнения, при этом его манера игры была очень чувственной.
Лето только началось. Я надела шлем, закрыла дверь на ключ и поехала.
Когда я сказала хозяину бара «Цумэки», что собираюсь переезжать в другое место и поэтому увольняюсь, он выслушал меня с неопределённым выражением лица. В этой неопределённости смешались и удивление, и растерянность.
— Вы были всегда так добры ко мне. Извините меня. — Я попросила у него прощения.
— С какого числа? — На его лице проступило полное замешательство.
Я подумала: «Надо же, какой он прямодушный человек!» и вслух ответила: «Ещё не скоро. Надо подождать, пока пройдёт выпускной у Соко в школе». Ответив, я постаралась улыбнуться. Я знаю, как важно в нужный момент найти силы на улыбку. Улыбка была неоспоримым знаком того, что увольнение и переезд — вещи окончательно решённые… Был январь. В тот день в баре было мало клиентов, и после того, как бар закрылся, мы сразу стали переворачивать барные стулья за стойкой.
— Как жалко… У меня не станет такой добросовестной хостесс…
— Думаю, сразу найдётся какая-нибудь новенькая… — с уверенностью в голосе сказала я. Он не ответил. Потом, наконец, громко вздохнул.
— Н-да… я, пожалуй, некоторое время даже объявление о вакансии не смогу дать, — сказал он так, как будто речь шла о совсем посторонних людях. — Да и бар у меня не такой большой, чтобы нельзя было справиться одному…
Я смотрела на его профиль. Узкий разрез глаз, мелкие черты лица. Чёрная рубашка-поло с эмблемой…
— Куда вы собрались переезжать? — спросил он уже более оптимистичным голосом, который меня успокоил.
— В префектуру Канагава[18], — ответила я.
— Ясно… — коротко сказал хозяин и тоже улыбнулся.
Оказывается, реклама по знакомым — очень эффективная вещь!
У меня закончился утренний урок, а в обед я уже сидела в кафе на встрече с четырьмя женщинами, три из которых могли стать моими ученицами, поскольку хотели брать уроки музыки.
На вывеске кафе значились блюда южно-французской кухни. Очень уютный средиземноморский интерьер: стены, выкрашенные в тёплый жёлтый цвет, деревянные столы. За две тысячи иен[19] можно съесть довольно большой бизнес-ланч.
Во время обеда я всё время чувствовала себя неловко, поэтому не могла есть, и каждое блюдо оставалось почти нетронутым.
«Нодзима-сан, да вы почти не кушаете!» — заметила женщина, которая уже брала у меня уроки музыки. На вид ей можно дать лет 35. Она всегда хорошо следит за собой, особенно за причёской. Сегодня на ней была блузка с рукавами-воланами.
Эти женщины постоянно о чём-то болтали за столом. А в промежутках между разговорами много ели. Вокруг меня пахло духами. На бокалах вина остались отпечатки помады.
Я временами совсем выпадала из разговора. Только и делала, что курила. Мне казалось, что я села с ними за один стол по ошибке, и чувствовала себя не в своей тарелке. Со мной всегда так. Начиная со студенческих лет или даже раньше, со старших классов… Нет, скорее всего, такое состояние у меня возникало постоянно уже начиная с начальной школы…
Все три мои новые знакомые хотели брать у меня уроки музыки. При этом две из них когда-то в детстве учились играть на фортепиано. Все трое были замужем, а у двух были маленькие дети.
— Ой, не беспокойтесь, Нодзима-сан будет приезжать прямо к вам домой, — сказала женщина с рукавами-воланами.
— Я просто мечтаю когда-нибудь сыграть на пианино что-нибудь из Эрика Сати[20]… — сказала женщина в очках, которая занималась музыкой до девятого класса.
У меня закончились сигареты, я ёрзала на стуле и пила эспрессо.
— Целых три ученика?! — У Соко округлились глаза. — За один раз ты нашла сразу троих учеников?!
В воскресенье по утрам мы с Соко ходим на прогулку. После того, как мы сюда приехали, это вошло в привычку. Мы гуляем по улице вдоль жилых коттеджей минут тридцать.
— Значит, у нас денег прибавится! — добавила Соко.
Ей нравится один дом, в саду которого цветут лилии. Когда мы гуляем, то почти всегда проходим мимо, чтобы посмотреть на цветы. Это — маленький дом в традиционном японском стиле, во внутреннем дворике у входа густо растут лилии. Цветки крупные, белого цвета, стебли и листья — крепкие, сильные, поэтому кажется, что эти цветы — дикие, выросли как сорная трава.
— Денег если и прибавится, то совсем чуть-чуть, — сказала я в ответ.
На самом деле на преподавании фортепиано особенно не заработаешь.
Соко стала рассказывать мне про своих подружек.
— * * *-тян[21], помнишь, я про неё говорила, так вот, она сказала про тебя, что ты красивая. И ещё она говорит, что мы с тобой очень похожи.
Я не знала, о ком она говорит, и имени подружки толком не разобрала, но на всякий случай поддакнула. Судя по тону, с которым Соко рассказывала, она думала, что я знаю, о ком идёт речь, видимо потому, что про эту девочку она мне уже рассказывала.
Мы подошли к месту, где дорога разветвлялась на три дорожки.
— Мама, в какую сторону пойдём? — спросила Соко. — Если по этой дорожке, придём к Анди, если по этой — можем булочек купить…
— Давай по третьей… — Я указала на дорожку, ведущую к средней школе.
Соко согласилась.
Анди — так зовут собаку. Она всё время сидит на цепи возле гаража, под навесом, обвитым цветами глицинии. Не могу понять, каким образом Соко удалось выяснить, что эту собаку зовут Анди.
Вернувшись домой, мы с мамой вместе позавтракали. Потом маме надо было идти на работу в бар. «Хару» — бар, где она работает, открыт и днём, поэтому в выходные её нет дома начиная с обеда.
Вот мамин график на неделю:
Понедельник: в баре выходной. Утром одно занятие по фортепиано.
Вторник: с 16.00 — работа в «Хару».
Среда: утром — два занятия, с 16.00 — работа в «Хару».
Четверг: с 16.00 — работа в «Хару».
Пятница: с 16.00 — работа в «Хару».
Суббота: с обеда — работа в «Хару».
Воскресенье: утром — прогулка со мной. С обеда — работа в «Хару».
Теперь, по её словам, у неё прибавится учеников. Наверное, она собирается поставить занятия с новенькими на утро в четверг и пятницу.
Для неё очень важна работа. Сигареты, кофе и шоколад — это её источник питания. Работа — основа стабильности. Папа — это то, что её поддерживает и заставляет жить. Я — мамина радость и её самое драгоценное сокровище. Так она сама утверждает.
Сегодня мама надела юбку в горошек, которая мне особенно на ней нравится. Белый горошек на тёмно-синем фоне. Белая блузка, красная помада. Наверное, странно мне говорить так про свою маму, ведь я же её дочь, но когда она идёт на работу, она очень красиво выглядит. Ещё бы не приводила с собой с работы всяких типов, типа директора бара «Цумики»…
— Ну, что ты на меня смотришь, Соко? — спросила мама, глядя на меня через зеркало.
— Да ничего, собирайся… — ответила я, навалившись на стену.
Я очень люблю смотреть, когда она приводит себя в порядок и собирается на работу.
Что касается ужина, то каждый вечер я ем в «Хару». Я ем еду не из ресторанного меню, а ту, что мама специально для меня готовит. Она очень щепетильно относится к моему питанию. Каждый раз, когда я из школы приношу меню на месяц, внимательно его изучает.
Как бы там ни было, похоже, что маму вполне устраивает наша жизнь на новом месте. Вернее, условия, необходимые для нашей нормальной жизни, её удовлетворяют. Мама спокойно относится к чему-то новому.
— Ну, я пошла, — сказала она, улыбаясь.
— Счастливо! — Я тоже ответила с улыбкой. Всё так же навалившись на стену.
— Пойдёшь ко мне, смотри, не попади в то время, когда у нас много посетителей, в воскресенье в кафе всегда много народу, — сказала мама, обуваясь в коридоре.
Хоть мне и не видно, но я знаю, что она надела изящные босоножки с блёстками на ремешках. К этой юбке она всегда надевает эти босоножки.
— Да я знаю, мам!
— Ну, я пошла, — ещё раз сказала мама, и, обернувшись, посмотрела на меня.
— Пока, мамочка! — ещё раз попрощалась я.
Тогда она решительно открыла дверь. Дверь открылась и сразу закрылась…
Воскресный день. В доме, выкрашенном белой краской, «как в сказках о маленьких девочках», я осталась совершенно одна.