Давным-давно, когда мои родители много-много путешествовали, мама очень любила дождливые утра… Мама иногда любит вспоминать, как одно время они жили в гостинице в Париже. Проснувшись и открыв глаза в маленьком гостиничном номере, она ощущала дыхание дождя. В тишине она внимательно прислушивалась и начинала улавливать звуки падающих капель… Постель была вся скомкана за ночь. Папа был только наполовину укрыт простынёй. У папы широкие плечи, тело горячее, «очень приятное», поэтому мама «не могла удержаться, чтобы его не целовать». В дождливые утра мама и папа долго не вставали с постели. Они лежали в кровати, обнимали друг друга, целовались, тихо нашёптывали глупые, наполненные счастьем слова, гладили друг другу волосы, снова целовались, взявшись за руки, просто лежали рядом, слушая звуки дождя.
Потом всё-таки решались встать. В минуте ходьбы от гостиницы была булочная, откуда всегда шёл вкусный аромат. Это был скорее запах сладких булочек, чем просто хлеба. Мама и папа считали, что в «дождливый день этот сладкий запах гораздо сильнее ощущается, просто носится в воздухе». Они покупали круассаны и кофе и возвращались в комнату. Они падали в кровать и, прижавшись друг к другу, завтракали. Маленький номер парижской гостиницы. Тихая комната, полная счастья.
Но я знаю правду. Она с папой ни разу не ездила в путешествие.
Работа всегда доставляет мне радость! Радость от ощущения того, что ты приносишь пользу.
— Вы, Ёко-сан, так стараетесь на работе!
Так вчера мне сказал директор бара. Я люблю, когда мне нужно что-то делать. Когда есть стаканы, в которые надо налить напитки; когда есть клиент, разговоры которого надо слушать; пепельница, которую надо сменить; стаканы и графины, которые надо вымыть; когда есть шторы, которые надо сдать в химчистку; пространство, которое нужно убрать; ковровое покрытие в коридоре, которое должна заменить ремонтная фирма. Я люблю по очереди всё аккуратно прибирать.
Я иногда думаю, что, когда я была замужем за Момои, может быть, мне надо было работать.
Прошло всего четыре месяца, как мы переехали в Сакура, но мы живём очень устроенно. В музыкальной студии я преподаю по вторникам и четвергам в первой половине дня, а по средам, пятницам и субботам — весь день. Выходные дни — воскресенье и понедельник. Само занятие длится час, и большинство учеников приходят на одно занятие в неделю. Но есть и такие, кто ходит на урок два и три раза в неделю. Некоторые дети, несмотря на то, что у них всего одно занятие в неделю, часто забегают в гости. Очень разные ученики.
Среди учеников есть пожилая женщина по фамилии Осита. Она решила, что учиться никогда не поздно, и в семьдесят лет начала брать уроки фортепиано. Она медленно, но очень добросовестно занимается уже шестой год. Сейчас она заканчивает разучивание пьес из «Школы игры на фортепиано» Бургмюллера. В тот день, когда у меня урок с Осита-сан, её муж иногда приходит её встречать, рассчитывая время, когда должен закончиться урок. Он невысокого роста, с лысиной, очень живой старичок.
Сегодня занятия были только в первой половине дня. Когда я вернулась домой, Соко куда-то ушла, и дома никого не было. Мне всегда так одиноко, когда её нет. Я приготовила на двоих сэндвичи, ждала, но её всё не было, и я съела свою порцию. Потом до вечера читала книгу.
Пол — чёрно-белый, как шахматная доска. Потолок — белый. Как войдёшь, налево — стойка администратора и сувенирный киоск. Везде много стекла, поэтому днём очень солнечно, чуть подальше есть кафетерий. Лестница открытая, расширяет пространство холла, в холле висит несколько квадратных картин. Чёрные скамейки, стоящие в холле, — без спинок, и это, пожалуй, единственный недостаток. Но в целом отличное место. И главное: музей муниципальный и вход в него бесплатный. Летние каникулы начались неделю назад. Я каждый день прихожу в музей и сажусь на скамейку. Так я спасаюсь от жары. В квартире, где мы сейчас живём, нет кондиционера. Мама говорит, что «для здоровья лучше, когда комната проветривается естественным образом» и относится к отсутствию кондиционера спокойно. И в «Цумики», и в музыкальной студии кондиционер включён на полную мощность, и она говорит, что даже мёрзнет.
В музее я делаю задание, которое задали на каникулы, читаю книги, играю в «суперагента». Это — новая игра, я её сама придумала. Как будто я уже взрослая, стала суперагентом и для выполнения специального задания прикидываюсь ребёнком. Я должна вести наблюдение за тем, что происходит в музее и быстро сообщать в штаб по передатчику (на самом деле это моя старательная резинка) о происходящем. Например, я говорю, что сейчас ничего необычного не происходит, или что обнаружена подозрительная пара. Хотя, скорее всего, я сама кажусь подозрительной девочкой тётеньке, которая работает дежурным администратором.
Я вспомнила, как в последний день четверти мы с мамой ходили в суси-ресторан, где блюда едут вдоль зала на конвейерной ленте. В табеле успеваемости за четверть, который рассылают родителям, были хорошие оценки, и мама была очень рада.
— Даже если бы у тебя были плохие оценки, мне было бы совершенно всё равно, но я так рада, что ты у меня такая умная! — сказала она.
Я толком даже не поняла, что она имеет в виду.
— Это ты, наверное, в папу, — продолжала она.
У мамы самые любимые суси — с палтусом, а у меня с брюшком тунца. На втором месте: у мамы — морской угорь, у меня — роллы со свежим огурцом.
— А что, папа хорошо учился? — спросила я и отпила слабозаваренного зелёного чая из большого стакана.
— Конечно! — ответила мама, потом немного подумала и добавила: — Хотя я никогда не видела его диплома или аттестата… Но думаю, что он, должно быть, хорошо учился. Он очень способный и умный человек.
Я подумала, что очень сложно объяснить маме, что быть «очень способным и умным человеком» и иметь хорошие оценки — далеко не одно и то же, и решила не устраивать дискуссию.
Поэтому я только буркнула «угу» и взяла с конвейера тарелку с омлетом.
— Мам, можно я съем фруктовое желе?
— Ну конечно! — улыбнулась мама в ответ, пристально глядя справа на мой профиль.
Вдруг я почувствовала, что кто-то справа пристально смотрит на меня.
— Нодзима? — послышался чей-то неуверенный голос.
Я обернулась — передо мной стоял Нумата. Это — мой одноклассник, ужасно толстый и здоровый мальчишка. На нём были брюки, какие носят уже взрослые люди, и он был больше похож на дяденьку, чем на школьника.
— Ты что тут делаешь? — спросил меня Нумата. Было видно, что он удивлён. Он как-то странно смотрел на мои книжки, тетради и сумочку, разбросанные по всей скамейке.
— Да ничего особенного, — ответила я. — А ты что тут делаешь?
Ещё мгновение его лицо продолжало оставаться удивлённым.
— А, я-то… У меня мама здесь работает, — он махнул в глубь музея, где находился кафетерий.
— Да, правда? — сказала я. На самом деле я чувствовала себя очень неловко. У Нуматы была более веская причина находиться здесь.
— Я делала уроки, — мне ничего не оставалось, как сказать правду, и я стала собирать свои вещи. — Здесь ведь прохладно, а у нас дома нет кондиционера.
— А почему ты засобиралась?
— Домой надо.
— А-а, — буркнул Нумата.
— Ну, пока! — сказала я и отправилась прочь из прохладного музея.
Когда я пришла домой, мама читала книгу.
— Привет, мамочка!
От музея до дома пешком идти минут пятнадцать. Всё это время мне было очень жарко, и я взмокла от пота.
— Обедать будешь? — спросила мама, оторвав глаза от книжки.
— Попозже. Сначала в душ пойду.
Балконная дверь, которая ведёт во дворик, примыкающий к нашей квартире, всегда открыта, только натянута сетка от комаров и мошек, тихо звенит от ветерка колокольчик, который купила мама. Звук колокольчика тихий, но пронзительно острый. Мама говорит, что такой звук навевает прохладу, но мне он не очень нравится.
Интересно, почему, когда в жару я приму душ, меня сразу одолевает слабость. Я съела свой поздний обед, развалилась в ногах у мамы, которая продолжала читать книжку. Лежать на татами было очень приятно, и я незаметно задремала. Во сне мне был слышен откуда-то издалека тихий звук колокольчика.
Потом мы с мамой пошли погулять. Наступили тёмно-голубые сумерки. Как только солнце садится, сразу становится прохладно. Мама шла и слушала музыку по моему плееру.
Нам нравится аллея, которая ведёт к парку на месте бывшего замка. Она довольно широкая. Справа от неё здание средней школы. Через два года, если мы ещё будем жить в этом городе, я пойду в эту школу. Буду носить серую спортивную форму. (В этой школе спортивная форма: у мальчиков — зелёная, а у девочек — серая.) — Как хорошо пахнет! — сказала я, глядя высоко в небо.
— Пахнет? Чем? — Мама шагает, раскидывая складки юбки. На щиколотках ног ремешки красных босоножек.
— Пахнет вечером.
Удивительно, но в любом городе летним вечером пахнет одинаково.
Бар «Цумики» — довольно популярное место. В «Дэйдзи» обычно приходили постоянные клиенты, которые подолгу сидели в баре, а здесь посетители, чаще всего мужчины, которые заходят по дороге с работы прямо в костюмах, как правило, компании из двух-трёх человек. Они немного посидят и сразу уходят. Бывают и такие — напьются так, что аж идти не могут, но я считаю, что посетители этого бара относительно добропорядочные люди. Среди них, похоже, много тех, кто живёт возле районного центра культуры и в районе Юкаригаока.
— Спасибо за работу!
В этом баре конфеты часто дарит хозяин заведения, а не посетители.
— Ой, конфеты «Эрика»? По какому поводу?
— А Вы любите шоколад этой фирмы?
Хозяин бара — мужчина средних лет с особым загаром от игры в гольф, всегда одет в чёрную рубашку-поло.
— Нельзя так баловать своих работников. — Я стараюсь всё время отшучиваться, но в то же время по возможности соблюдаю дистанцию в общении с ним. Он холостой.
— Ну ладно, дальше без меня справитесь, хорошо? — Он собрался уходить.
— До свидания! — Я проводила хозяина и решила выпить кофе. Как раньше с Махо. Потом закрыла бар, села на велосипед — и домой! По прямой дороге… Домой, где меня ждёт моя Соко… Какая звёздная ночь! Только когда уехала из Токио, я узнала, как много звёзд на небе.
Я кручу педали и напеваю Рода Стюарта.
Я люблю лето. Это то время года, когда Бог подарил мне второе сокровище моей жизни…
Город был наполнен ярким солнечным светом. Каждый день, убежав каждый из своего мира, мы с Ним спешили на встречу друг с другом. Навстречу страсти, от которой кружилась голова. В скоплении мгновений, страшно коротких и бесконечно длинных, в реальность которых было трудно поверить.
Бог забрал у меня моё второе сокровище тоже летом.
Может быть, если бы я знала тогда, что у меня родится Соко, я бы поступила иначе…
Когда я приехала домой, Соко уже спала. Я приняла душ и сразу легла. Уже несколько лет дочь стелет мне постель.
Соко не любит, когда жарко. Она свернула вдвое махровую простыню и едва прикрылась ею: ноги и руки открыты. Еле заметное дыхание, на лбу выступил пот. Я помахала веером над её ногами, чтобы стало попрохладнее.
Со следующей недели начинается праздник О-бон[8], и в баре и музыкальной студии будут выходные дни. Я хочу съездить с Соко на море.
— Давай, Соко, съездим на море на полуостров Босо, — несколько дней назад предложила я ей, рассматривая карту.
— Не знаю, ну давай, — ответила она.
— Ты же любишь море, — продолжала я.
— Угу, — кивнула она в ответ с задумчивым видом.
Она плела что-то из бисера, и на кухонном столе было полным-полно красивых разноцветных бусин.
— Но, мам… — Соко подняла голову, и у неё было очень настойчивое выражение лица. — Раз мы собрались на море, то, может, лучше съездить в Такахаги? Ты же сама говорила, что тебе нравится море в тех местах.
— Да, верно.
Я совсем не собиралась ехать в Такахаги. Если привязаться к какому-то месту или иногда приезжать в гости туда, где раньше мы жили, нас начнёт тянуть туда, будет трудно потом переезжать в новый город…
— Ну, тогда может лучше поехать в Идзу? Там и горячие источники есть.
В ответ на это Соко подозрительно посмотрела на меня:
— Да ладно, мам, можно и в Босо.
Я разглядела, что дочь плела из бисера. Это был узкий браслетик — красная ленточка, а на ней белые цветочки.
Я положила веер, повернулась на бок, но никак не могла уснуть, хотя обычно я сразу засыпаю. Я долго смотрела на белый пододеяльник, который скудно освещала маленькая оранжевая лампочка.
Теперь мы с мамой вместе завтракаем! Это — самое большое изменение у нас в доме с того момента, как мы переехали в этот город. Ведь ей теперь тоже с утра надо на работу. Но меню на завтрак не изменилось: овсяная каша, яичница, чай, иногда фрукты. По радио, висящему на крючке на холодильнике, передают новости на английском языке и прогноз погоды.
— Похоже, сегодня опять будет жарко, — говорит мама, зевая и прикрыв лицо рукой почти наполовину. — Ты пойдёшь в музей?
— Не знаю, наверное, — отвечаю я.
Сегодня у мамы только уроки в музыкальной студии, а в баре — выходной.
— Слушай, давай встретимся в обед где-нибудь и пойдём купим купальники? — спросила мама, посмотрев на меня сквозь кофейную чашку, как будто спрашивала у неё. — Раз мы едем на море, тебе, наверное, не хочется ехать в школьном купальнике, правда?
То ли оттого, что мама коротко подстрижена, то ли из-за того, что она надела белую хлопковую блузку без рукавов, она выглядит свежо и прохладно. А мне уже с самого утра невыносимо жарко.
— Ну ладно, давай, — замялась я.
— Что «ну ладно, давай»?
— … Ничего.
— Ну всё, решили! — сказала мама и довольно заулыбалась. — Приходи ровно к двенадцати в музыкальную студию.
Она допила кофе и встала. Я кивнула: «Поняла».
Я и сама знаю, что это ненужная тревога, но когда мне покупают какую-нибудь вещь, я всегда беспокоюсь из-за денег. Мама всегда смеётся, что у нас достаточно денег на наши повседневные расходы, и успокаивает, чтобы я не переживала. Да и сама я знаю, что на моё имя заведён счёт в банке, и на нём есть деньги. Но почему-то моё беспокойство не проходит.
Деньги, банковскую книжку и личную печать мама хранит в маленькой чёрной сумочке, с которой ходят в театр или на банкеты. Всё в одном месте, чтобы в случае землетрясения или пожара можно было сразу вынести. Она говорит, что её подарил Момои. Очень красивая бархатная сумочка, вся расшитая бисером.
Однажды мама сказала:
— Думаю, что ни на какие банкеты я уже с ней не пойду! — При этом выражение её лица показалось мне таким грустным, что у меня аж мороз по коже пробежал.
— Ну, я пошла! — сказала мама, закончив собираться на работу. — Не забудь потом двор полить.
— Хорошо.
Я посмотрела ей вслед. Мамина фигура. Её запах, в котором смешался запах сигарет, ванильного геля для душа и аромат духов.
— Соко, не забудь, в двенадцать!
Когда она закрыла дверь, я ещё немного постояла в коридоре.