Бойся сбычи мечт

Глава тринадцатая

Привязавшись к якорной бочке, мы не стали рифить паруса, а лишь развернули их вдоль ветра. Расстояние не позволяло достать нас выстрелом из пушки. И я стал спокойно наблюдать за фортом через оптику. Я чётко видел офицера, также разглядывающего меня, как и я его.

Все мои матросы, одетые по французской военно-морской моде в короткие штаны на заду и бандану на голове, выполняли регламентные работы. Стояла жара, и матросы с удовольствием окатывали и палубу, и друг друга забортной водой из кожаных вёдер. Потом кто-то включил ручную помпу и из раструба забил фонтан и не особо свежей воды. Можно сказать, что даже наоборот. В трюме, и лошади, и пленники мочились, не выходя на палубу. Однако индейцы веселились от души.

— Эй! Прекратить там! — Крикнул Одинокий Бизон, выполняющий функции боцмана. — Загадите, млин, палубу!

Я был одет в серые короткие штаны и синюю выцветшую рубашку. Волосы, заплетённые в одну косицу, были перевязаны на лбу лентой.

— Позовите Жана-Батиста! — Попросил я боцмана. — И приведите его сразу в порядок, чтобы он не выглядел как… пленник.

Бизон в знак понимания вскинул руку ко лбу и лично спустился палубой ниже, вскоре вернувшись с офицером. Паруса прикрывали трюмный люк, и Жан поднялся на румпельную палубу, словно вышел из своей каюты.

— В кого вы палили, Вихо?! — Спросил француз озираясь.

Я приобнял его и развернул в сторону торчавших из воды мачт, с наполненными ветром брамселями и дал ему трубу.

— Кто это?! Как вы посмели?!

— Они первые напали на нас. И это англы.

— Какие англы? — Переспросил Жан. — А! Бриты! Откуда здесь бриты? А наши фрегаты где?

— «В Караганде», — подумал я, поглядывая одним глазом на форт. От него побежали вниз к морю несколько человек, столкнули шлюпку в воду и погребли к нам.

— «Сработало!» — Я потёр ладони.

— А форт?! — Спросил он, оборачиваясь и направляя трубу на север. — Форт наш! — Воскликнул он. — Но… Черт побери! Сюда плывёт….. Господи, это же Пьер. Откуда?!

Жан беспомощно оглянулся на меня, и что-то увидел в моём взгляде. Глаза его расширились от ужаса и он, обернувшись, замахал руками.

Пьер тоже махнул одной рукой.

Я приобнял Жана за талию, кольнув его кинжалом в другой бок.

— Уже поздно, Жан. Если он попытается повернуть лодку вспять, мы его…..

Я показал на наведенные на шлюпку палубные орудия, на стоящих рядом с ними с зажжёнными фитилями канониров.

— Хоть один, но попадёт. Вы же видели, как они стреляют. Я обещаю, что не сделаю вашему брату ничего плохого.

Жан взглянул на меня исподлобья.

— Если он сдаст нам форт и отдаст корабли, — уточнил я.

— Вы….. Вы чудовище! — Всхлипнул Жан почти по-женски.

— Это вам так кажется, — пробормотал я. — На самом деле я светлый и пушистый.

Однако Жан меня не дослушал, а кинулся к борту, пытаясь прыгнуть в воду.

Одинокий Бизон лишь шагнул в сторону и лейтенант, стукнувшись о его плечо виском, слегка потерял сознание и отлетел в руки двух, только что приведших его из трюма индейцев. Легко подхватив его под локти, они, по моему кивку, потащили француза на шкафут, где свисал штормтрап.

Высунув его за борт, один из индейцев помахал рукой Жана, а другой крикнул по-французски: «Привет Пьер! Рад тебя видеть! Швартуйся смело!»

Бочкообразные обводы бортов не позволяли разглядеть от воды стоящих на палубе, и Пьер вскоре потерял из виду брата, но смело взялся за балясины и стал взбираться наверх. На уровне второй палубы его подхватили под руки и затащили на борт.

— Ты себе что позволяешь! — Крикнул он и попытался вырваться, но попался в руки других двух индейцев: Большого Медведя и Большого Бизона, носивших свои имена по праву.

— Тихо, Пьер. Не давайте повода вас бить, — сказал я.

— Полундра! — Попытался крикнуть министр военно-морского флота Франции, но успел только лишь всхлипнуть от удара в живот.

— Ну вот, не получилось — с сожалением сказал я, чуть скривившись от боли в пальцах. Давно я не использовал «удар-копьё».

— Солдат связать по двое. Офицеров….. Этого, — я показал на Пьера Ле-Муана, — прикрепить к гроту спиной. Жана — к фоку.

Обращаясь к боцману, я сказал:

— Сворачивайте паруса.

Матросы палубной команды, весело переговариваясь и подшучивая над французами, быстро привязали пленников и продолжили уборочные работы. Марсовые поползли по вантам на реи.

Пьер Ле-Муан отошёл от удара в живот и с непониманием разглядывал меня, — индейца, свободно отдающего команды на его родном языке.

— Вы кто? — Наконец спросил он.

— Меня зовут Кохэн Лэнса, я вождь племени сиу, народа, живущего в среднем течении Большой Реки.

Я смотрел на брата Жана-Батиста, ожидая дальнейших вопросов, но тот молчал, переваривая услышанное.

— Вы, я полагаю, Пьер Ле-Муан де Ибервиль? Военно-морской министр Франции и брат этого достойного молодого человека? — Я показал рукой на сидящего привязанным и находящегося всё ещё без сознания Жана.

— Что с ним? — Обеспокоился француз, лишь утвердительно качнув головой.

— Сейчас придёт в себя. Слегка ушибся. Ребята, — обратился я к матросам, — окатите его водичкой. Только аккуратно.

Ну как такую фразу сказать на языке сиу? Вот и пользовались французским.

Двое индейцев, только что доставшие из-за борта кожаное ведро с водой, подошли к Жану и слегка облили его. Жана индейцы не то, чтобы уважали, а, видя, как к нему относятся его матросы и я, не издевались над ним, что было бы обычным в обращении с пленными врагами.

Например, подойти к пленнику и отрезать от него часть тела себе на память, это было, как сказать: «здрасте». Я пресёк подобные действа в отношении французов, только обратившись напрямую к их душам. Просто запретить это было невозможно. Традиции предков.

Жан под струёй воды пришёл в себя и непонимающе осмотрелся. Увидев привязанного к мачте брата, он стал дёргаться, пытаясь встать, но вскоре прекратил попытки.

Я подошёл к нему и вытащил из его рта джутовый кляп. Когда индейцы успели его засунуть, я не понял.

— Вы, Вихо, мерзавец!

— Чёй-то? — Спросил я.

— Вы обманом заманили Пьера! Вы использовали меня, как приманку!

— Это вы кому сейчас говорите? Своему брату? Чтобы он ничего про вас не подумал плохого? Я и сам могу это подтвердить, как и то, что вы пытались облапошить меня, сказав, что два корабля стоят у форта без экипажа. И я не называю вас лжецом, почему?

Я помолчал, ожидая ответа.

— Я не называю вас лжецом потому, что мы враги. И то, что вы согласились стать моим……

Я не сказал «рабом». Я увидел, как Жан побледнел. Он опустил голову и уставился в палубу.

— …. стать моим другом, — продолжил я, — я не принял всерьёз. Потому что я не верю своим врагам. И я вам сразу сказал, куда и зачем я иду. Я повторю сейчас свои слова для вашего брата.

Я обернулся к Пьеру, который хорошо слышал меня.

— Это, — я показал рукой на берег, — моя земля, земля моего народа. Вы здесь никто и не смеете ступать по ней без нашего разрешения. Если вы не поймёте, я стану топить ваши корабли. И в плен брать никого не буду. Как вот этих.

Я снова ткнул рукой, только в другую сторону. Кое-кто из англов всё ещё висел на рангоуте затопленных кораблей.

— Мы бы их тоже в плен не брали. Они нарушили перемирие. У нас нет войны с Британией. А они….. Они потопили оба наших фрегата, напав неожиданно. А потом расстреляли из луков и потопили копьями спасшихся моряков.

Пьер Ле-Муан с брезгливостью на лице выплёвывал слова по одному, как косточки от вишен. Его, уже седеющие борода и усы топорщились, камзол треснул по пройме правого рукава, перевязь без шпаги перекрутилась. Всё это вместе создавало облик непослушного мальчишки-шалопая. Да и диковатый взгляд его не оставлял иллюзий в его покорности судьбе.

— Очень жаль, — сказал я. — Вы мне без фрегатов не интересны. Я правильно понял, что прихода каких-либо судов больше не предвидится?

Пьер Ле-Муан промолчал.

— Ну да, ну да…..

Я посмотрел то на одного, то на другого.

— Вы, господа удивитесь, но вы настолько мне не интересны, что я вас всех отправлю в форт и даже разрешу вашим людям выходить из него, но при условии, что вы станете платить мне за аренду земли. Я готов с вами подписать соответствующий договор.

— Ты кто такой? — Так же брезгливо произнёс Старший Ле-Муан. — Ты кто такой, чтобы подписывать договоры с представителем короля Франции?

— Я? Я властелин Земель Большой Реки.

— Не много ли ты на себя берёшь? Мы ни от кого не слышали ни то что про тебя, но и хотя бы про какого-нибудь властелина. У вас нет собственности на землю.

— Её потому и нет, собственности, что вся земля принадлежит мне, вождю племени черноногих сиу.

— Кто это может подтвердить?

— Нам не нужны подтверждения. Я сказал, ты услышал. Если тебе этого недостаточно, то ты даже не услышишь и не увидишь, как твои люди будут умирать.

Я развернулся и пошёл к своей каюте на корме, и проходя мимо брата Жана посмотрел на него и усмехнулся.

— Вы….. — Начал он. — Обещали нас отпустить.

— Обещал? — Удивился я. — Не обещал отпустить, уважаемый Пьер, а отправить… Но в каком виде, я ещё не решил. Может быть и по частям. Зачем же мне вас отпускать, если вы намереваетесь мне противостоять. Я похож на имбецила (дурака)?

Я посмотрел прямо в глаза Пьеру.

— И ещё… Чтобы у вас не оставалось иллюзий…

Я подошёл к «базуке» левого борта, рядом с которой всё ещё стоял индеец с зажжённым фитилём. Шепнув ему кое что на ухо, я пошёл в сторону кают.

Матрос рычагом приподнял ствол базуки и, прицелившись в сторону форта, приложил фитиль к полке. Корпус корабля дрогнул. Ворота форта разлетелись щепками.

Завалившись на капитанскую кровать, я расслабился и постарался заснуть, но мысли непроизвольно нырнули в меня и взор последовал за ними.

Душа развернулась, охватывая окружающее пространство. Моя душа, за то время, как я стал раскрывать её, осмелела. Если вначале «пути» она боязливо сидела где-то в центре моего тела, то сейчас, когда она раскрывалась, она окутывала всё и вся вокруг меня уже метрах в десяти, проникая всюду, общаясь с живыми душами и одушевляя не одушевлённые предметы.

Особенная польза от одушевления приключалась с кораблём. Он, как одушевлённый организм, стал бороться за своё существование. Например, с древоточцами или плесенью.

Я, почувствовав, вновь обретённую кораблём душу, являющуюся частичкой моей души, сначала испугался. Типа, как так, часть души потерял. Но оказалось, что для души это естественно, отдавать частичку себя в труде и заботах людям или предметам.

Однако, один раз одушевив, ты вынужден будешь вынужден постоянно подпитывать «это», иначе, потеряв свою душу, этот предмет разрушится быстрее, нежели обычный. Как дом, который покинули добрые хозяева.

Пока я лежал и размышлял, душа просканировала своё ближайшее хозяйство и подключившись к ноосфере, начала отрабатывать мои запросы — те мысли, что проскочили у меня между «сеансами раскрытия».

Я не оставлял душу «раскрытой» во время обыденных дел. Как-то я пока не мог её постоянно контролировать. Душа у меня была отдельно, а мысли отдельно. Только по необходимости я обращался к своей душе, делая какую-либо работу.

Например, хорошо получалось стрелять из любого оружия. Цель просто связывалась с концом стрелы или орудия, а тело послушно выстраивалось в необходимую конструкцию. Причём, я вспоминал, что и раньше я так мог. Особенно при стрельбе из простого лука, где нет ни прицела, ни линии прицеливания. Руки сами выбирали нужное положение и вовремя спускали тетиву.

Или в единоборствах. Если отключишь разум, всё получается гораздо лучше. Но и здесь я вспоминал, что иногда, особенно в схватках с несколькими противниками, я расфокусировал зрение и ловил удары не задумываясь. Вероятно, уже тогда моя душа участвовала в улучшении своего «дома», а я немного умел пользоваться своими внутренними возможностями.

Я лежал и думал, что одним кораблём, мне будет сложнее драться с европейцами. Да и возможно ли? Конечно, корабль у меня сейчас был, — что надо. Без ракушечки на днище, без червинки в бортах и шпангоутах. Я полностью удовлетворил все его «просьбы»: в нужных местах законопачено, в нужных местах смазано, в нужных местах заменены подгнившее дерево на здоровое.

Экипаж у меня тоже был хорош. Я срастил их души с местами заведования и этот симбиоз гарантировал наилучшее обслуживание и оптимальную эксплуатацию.

И артиллерия у нас была лучшая в эту эпоху и канониры спаянные с орудиями.

Но всё же этого было недостаточно, чтобы воевать с английским, или французским флотом.

— Что посоветуешь? — Спросил я амулет наги.

— Что тут посоветуешь? — Вопросом на вопрос ответил амулет.

Я усмехнулся, но не стал продолжать присказку про еврейскую девочку. Наги обижался.

— Ну извини, — сказал он, всё же обидевшись. — Тут, действительно, сложно что-то советовать. Со всех сторон ситуация никудышная. Только отступать снова на север. Там у тебя есть хоть какой-то шанс.

— А-а-а….. Кац предлагает сдаться? — Снова рассмеялся я.

— Опять ты?! — Разозлился амулет. — Я не материален, и мне…..

Амулет шипел и плевался. Не материально матерился.

— Ты ни разу, кстати, не попробовал вкусить меня.

— Экий ты… Вкусить. — Хорошо излагаешь. — А вдруг не успею выплюнуть и съем? Знаешь, как трудно выплюнуть, когда вкусно? — Я усмехнулся. — Как кусок мороженного. Он тает быстрее, чем ты его распробуешь. Ты вкусный?

— Откуда я знаю? — Пробурчал наги.

— Ну, давай попробуем. Иди сюда мой вкусненький, — я злодейски захихикал.

Однако душа моя, да и я сам напряглись, концентрируя внимание на амулете, оплетая его нейросетью. Не все наги амулета проявляли покорность и при приближении моей оболочки к оболочке амулета засуетились, как птенцы куропатки, завидев коршуна.

Я включил нейросеть и ощутил лёгкое покалывание у меня внутри. Словно пузырьки шампанского на языке и на нёбе.

— Ну и как тут тебя выплюнешь? Как тебя не сглотнуть? — Усмехнулся я, растягивая. — Вку-у-у-усный.

Я прокатал субстанцию наги по «языку» и по «нёбу» и почувствовал, что наполняет амулет.

— Однако без глотания, не почувствуешь силу напитка, — сказал я. — Сможешь выбраться? Сам ведь напросился.

— Глотай уж, — пропищал амулет.

— А уживёмся? — Засомневался я. — А то я тут с одной живой душой, не сошёлся характерами.

— Так то, с живой. Живые души редко уживаются и живут «душа в душу», а мы то, не особо то живые, да?

— Ну смотри… Будешь хулиганить, выгоню.

Я знал, что смогу легко это сделать, — вернуть наги амулета обратно в какую-нибудь вещь. Сейчас я видел и ощущал наги все вместе и по отдельности. Интересной новостью было то, что здесь же находилась и предыдущая душа Кохэна Лэнса. Он ведь тоже был чуть-чуть шаман. Но ни одна из душ не видела своего предыдущего пути в материальном виде.

Главной же для меня новостью было то, что почти половина душ были мне родственными, то есть принадлежала моим предкам. Не предкам Лэнса, а предкам Сергея Нечаева, 25 октября 1985 года рождения, уроженца города Владивостока. Ну и предками Лэнса тоже, конечно.

Я сначала подумал, что такого не может быть. Я же зашёл сюда случайно и Урф взбунтовался, тоже случайно. Но потом понял, что случайность, это лишь часть предопределённости и меня сюда привела моя душа. Я спросил её и получил подтверждение моей догадки.

Как говориться: «бойтесь сбычи мечт».

Моя душа постоянно искала развлечений. Развлечений не в плане: девочки, марафет, казино. Нет. Развлечений, — типа: куда-нибудь забраться по скалам или сплавиться в одного по бурной речке, защитить какой-нибудь братский народец, что сам себя никак не хочет защищать, отстоять честь Родины. Вот такой была моя беспокойная душа… Хотя… Почему была?! Она есть! И будет есть!

Теперь я точно понял, почему я именно здесь. Для движения по выбранному мной пути мне нужна сила моих предков, которую можно растворять в своей душе без какого-либо вреда им и мне. Мы всё равно когда-то были единым целым. Только не все это понимают, не стремятся воссоединиться, и выбирают какой-то свой «особый путь».

Те наги, которые ощутили своё родство с моей душой, — возликовали, остальные скромно стояли в сторонке и ждали своей участи.

Все души прошли путь испытаний и поиска сильно отличались от обычных душ. Мне ведь есть с чем сравнивать и я сравнивал. Даже душа Охэнзи не набрала сил, чтобы соперничать с любой из них. Даже со скоропостижно покинувшей тело душой Лэнса.

Душа Лэнса отличалась мужеством и умением договариваться. Охотничьим чутьём и чутьём на внутренних врагов.

Душа предыдущего шамана отличалась умением находить дорогу домой хоть в пургу, хоть в лесу. Видимо это он и успел передать Охэнзи.

Другой шаман — мастерски заговаривал раны. И так далее и тому подобное. Я и сам всё это умел. Ничего в общем-то особенного в амулете не было, если не иметь ввиду, что сила умения возрастает от соединения сил, как прямых, так и косвенных.

Например, умение врачевания, усиливает умение выбирать необходимые травы и наоборот.

Получив согласие от родственных душ на слияние со мной, я полностью растворил их в себе и почувствовал прилив дополнительных сил.

— Ну а вы, мои хорошие, — обратился я к оставшимся наги, — вертайтесь-ка взад.

Снова соединив свою нейросеть с амулетом, я перенёс в него чужие наги и они не сопротивлялись. Я понял, что это именно они сразу не желали поглощаться мной.

— Вот и славненько. Как вы там?

— Спасибо тебе, что не поглотил нас, — сказал амулет.

— А как же иначе? Я же обещал.

— Наивная душа, — усмехнулся амулет. — Чистая, как белый снег.

— Откуда вам знать про снег? — Удивился я.

— Как откуда? Да от тебя. Мы сейчас многое переняли от тебя. И твоё мировосприятие. Ты же открытый был.

— Ах вы ж негодники, — я покачал головой. — Надули всё-таки наивного чукотского мальчика.

— Есть немного, но тебе разве от этого хуже будет? Сможем советовать и подсказывать. Ты ж спрашивал: «что делать?».

— И что? Есть варианты?

— Есть, — сказал амулет.

— Что за варианты?

— Пираты, сэр, — глубокомысленно произнёс амулет.

— Слушай, имей совесть. Мне из тебя клещами вытягивать? Смотри, подарю какому-колдуну и он выпьет тебя….

Амулет обиделся и вообще отключился.

— Вот, — сказал я сам себе. — Все воспринимают доброту за слабость и начинают вить из меня верёвки. Хочешь молчать, молчи.

Я отключил амулет, заблокировав его своей нейросетью, а сам задумался. Мне хватило одного слова, чтобы понять, что имел ввиду амулет. Я включил свою нейросеть на поиски душ через ноосферу, и стал изучать их на предмет световой принадлежности.

Сначала я увидел те, что находились, как говориться, под боком. Но это было не оно. Я визуализировал карту Северной Америки, доставшуюся мне от Жана-Батиста, но не смог спозиционировать её относительно видимых мной точек по масштабу и отключил её.

Направление на «объект» я взять мог, но рассчитать расстояние нет. Это было не правильно. Я немного полежал, рассматривая карту душ, и вдруг понял, что одна из них находится очень обособленно и мигает «родственным» цветом, как души близких мне по духу членов моей команды.

Я приоткрыл левый глаз и прикинул направление. С удивлением, я приблизил её и…

— Ха! Так это же моя бывшая жёнушка, — понял я. — Мне говорили, что она выжила во время эпидемии оспы. Ты смотри-ка, она ещё продолжает хорошо думать обо мне.

Я прикинул до неё расстояние. Пройденные мной места я легко сопоставлял с имеющейся на корабле картой с помощью ноосферы и даже правил её, сохраняя у себя «внутре».

Получалось, что ближайшие «нужные мне» люди находились не так далеко, примерно в районе Флориды. Другие «тёмные» точки располагались на карте чуть южнее. Мне всё-таки удалось натянуть карту шестнадцатого века на реальное положение суши и морей, заглянув в некоторые души и прочитав их мысли.

Я перестал злоупотреблять этим, так как полученная информация вываливалась в меня, как ворох чужого белья. Не очень приятное ощущение, честно говоря. У меня не получалось открывать чужую душу постепенно.

Да и душа, подвергшаяся моему внезапному вторжению, тоже некоторое время потом находилась в шоковом состоянии. Она же чувствовала себя защищённой в своём теле, и вдруг оказывалась раскрытой перед неизвестно кем. Представляю это ощущение и не хотел бы чтобы так поступали со мной.

Короче, спозиционировавшись с помощью бывшей жены и «привязавшись» к карте, я освободил уже тихо пищащий амулет, встал с кровати и вышел на палубу.

Алый закат пламенел, расцвечивая перламутром облака на востоке. Мне всегда нравилось смотреть на перламутровые облака и находить в них не только красные тона, но и зелёные, синие. Перламутр, господа, — это красиво.

На палубе уже было почти тихо. Все устали и после ужина расположились кто где, в основном по своим заведованиям. Некоторые марсовые развесили свои гамаки на реях и сейчас дружно храпели, пугая присаживающихся рядом чаек.

Вахтенные матросы тихо резались в кости на щелбаны и я, подозвав вахтенного офицера, ткнул в их сторону пальцем, а потом провёл им же по горлу. Быстрый Олень прокрался на ют и вскоре оттуда послышались хлопки подзатыльников. Баковый вахтенный скатился по трапу с полуюта и метнулся мимо меня тенью. Корабль погружался в сон.

Утром следующего дня мы отправили в форт французских матросов с ультиматумом. Ультиматум, написанный на французском, гласил: «Правитель Земель Большой Реки повелевает всем чужеземцам, прибывшим на наши земли, сдать всё огнестрельное оружие на хранение в администрацию правителя, временно располагающуюся на фрегате Миссисипи. В случае невыполнения данного повеления до заката настоящего дня, утром следующего дня форт будет бомбардирован всеми корабельными орудиями. Безопасность безоружным чужеземцам гарантируется».

Как только от борта фрегата отошла шлюпка с французами, базуки левого борта выплюнули свои снаряды, и в бревенчатых стенах форта образовались восемь рваных дыр.

Откровенно говоря, я не хотел тратить порох древних на этот форт, но демонстрация силы была необходима.

Соволь Де Ла Вилланти разглядывал ультиматум, как нечто невообразимое. Он перевернул пергамент туда, сюда и даже понюхал.

— Пахнет сандалом, — удивлённо сказал он.

— Это пергамент из шкатулки Жана. Он любит сандал, — сказал Жозеф Ле-Муан де Сериньи, ещё один брат Жана-Батиста, прибывший в Луизиану вместе с Пьером Ибервилем.

— Где Ибервиль? — Спросил он матроса, вручившего ультиматум.

— Остался на борту пиратов, господин офицер.

— А Жан-Батист там же?

— Так точно, господин офицер. Я видел их обоих вчера, привязанных к мачтам.

— Так ты говоришь, это — пираты, а не индейцы?

— Они похожи на индейцев, но это — точно пираты. Они все говорят на французском.

— Ты хочешь сказать, что это французские пираты, захватившие французский корабль и французских офицеров? Ты в своём уме?

— Я не знаю, господин офицер. Они мало похожи на индейцев.

— То похожи, то не похожи… — Простонал Жозеф. — Что они говорили про Жана и Пьера? Про господина министра и его брата?

— Про них они ничего не говорили. Нам ничего не говорили. Они говорили между собой, что их надо повесить. Сегодня к закату.

Жозеф молча схватился за голову и заходил по комнате.

— Это катастрофа! Ка-та-стро-фа. — Проговорил он по слогам. — Франсуа-Мари погиб от этих бритов, а сейчас ещё и Пьер с Жаном.

Он застонал.

— Они ничего не просили за их жизни?

— Нет, господин…

— Да хватит вам! — Крикнул Жозеф. — Ступай уже.

— Постойте, господин де Сериньи, — тихо произнёс губернатор. — Надо послать их обратно. Мы сдадим форт.

— Вы видели, на что способна их артиллерия. Им не нужен форт. Им нужны жизни моих братьев. Я сам пойду к ним. Я не могу вернуться без них во Францию. Дай Бог мы уйдём, но мы вернёмся. Не в первый раз.

— А если они вздёрнут вас на рее?

— Чему быть, того не миновать.

— Может отправим матроса с письмом? Согласимся на ультиматум и попросим…

— Да! Правильно! Согласимся и попросим. Отвозим все мушкеты и пистоли на фрегат. Грузите! — Приказал он губернатору, а я отвезу.

Через два часа четыре шлюпки, гружёные оружием, медленно двигались в сторону фрегата. На последней, кроме гребцов, сидел Жозеф Ле-Муан.

— Ты смотри-ка, гребут, — сказал Охэнзи, изумлённо покачивая головами. — И кто-то важный на последней.

— Это их третий брат, — сказал я. — Сдаются.

— Что будем делать?

— Что делать? — Удивился я. — Заберём оружие, порох и отпустим.

— Готовить десант? — Спросил стоящий рядом командир десантно-штурмового отряда.

— Готовь, Ястребиный Коготь.

Шлюпки прижались к борту под орудийные порты нижней палубы и оружие быстро перекочевало в трюм фрегата. Жозеф Ле-Муан, проследив за разгрузкой, крикнул:

— Как мне поговорить со старшим офицером?

— Я старший офицер, — сказал Охэнзи.

Француз недоверчиво посмотрел на шамана, который отказался вынимать из волос косточки и перья птиц, как я его не просил.

— Вы капитан?

— А, вам нужен капитан? Так бы и сказали. Он отдыхает и просил его не тревожить.

— Я хотел бы поговорить о ваших пленниках. Офицерах.

— Поднимайтесь на борт, сир. Кстати, вы ещё не отдали свои пистоли.

— Они очень дорогие.

— Вот и поднимайтесь. Всё и обсудим. Матросы, помогите господину офицеру.

Из орудийных портов высунулись дула мушкетов с зажжёнными фитилями.

Офицер поднялся по штормтрапу. На палубе матросы бесцеремонно забрали у него и пистоли, и шпагу, и кинжал. Жозеф и не сопротивлялся.

— Вы тоже, все наверх, — крикнул кто-то из индейцев морякам, сидящим в шлюпках и те полезли по верёвочным лестницам наверх.

Прямо тут же в шлюпки спустились переодетые во французскую форму индейцы. Один из них надел шляпу с пером, снятую с Жозефа — капитана королевского флота Франции.

Шлюпки долетели до берега быстро. Десант индейцев также быстро преодолел береговой склон. Ударило четыре выстрела базуки. Восстановленные и дополнительно укреплённые ворота разлетелись вновь. Индейцы вбежали в форт не встретивший их ни выстрелом, ни вскриком.

Вбежав в ворота форта, я не увидел ни одного защитника. Только в окнах двухэтажного особняка промелькнули чьи-то тени. На стенах крепости то там, то сям стояли караульные солдаты, вооружённые копьями, шпагами и луками.

Мои бойцы распределились по обе стороны от ворот и держали под прицелом двор форта.

На небольшой башенке стоял господин в широкополой шляпе с перьевым плюмажем. Он неловко махнул мне рукой и стал спускаться по спиралевидной лестнице.

— Мы не ожидали вас видеть, господа, — произнёс он.

— Прикажите сложить оружие, господин Соволь Де Ла Вилланти. Как бы чего не вышло. Мы буквально на минуточку. Чтобы проверить чистоту ваших помыслов и исполнение договорённостей. Мы заберём ваш порох. Он вам больше ни к чему. Мы защитим вас от британцев. А вы получите своих офицеров.

— Как мне к вам обращаться? Господин…

— Повелитель Земель Большой Реки король Вихо Кохэн Лэнса. Можно просто — ваше королевское величество.

Соволь Де Ла Вилланти ошеломлённо смотрел на меня.

— Вы удивлены, что я сам лично участвую в захвате форта?

Губернатор качнул головой.

— Я воин и мне это интересно. Ваш Людовик Четырнадцатый ведь тоже водит свои войска в сражения?

Губернатор снова утвердительно качнул головой.

— Ну вот… Распорядитесь наконец, а то сейчас корабль откроет огонь, если мы не дадим сигнал.

Господин Соволь подозвал уже появившегося рядом офицера:

— Дюрвиль, прикажите всем сложить оружие и пусть сойдут со стен. Надо погрузить весь порох в шлюпки.

— Слушаюсь, господин губернатор, — угрюмо буркнул офицер и побежал по трапу на стену.