Глава третья

Сытая рыбная жизнь племени закончилась вдруг.

Дня через три вождь задержал меня на утренней «разнарядке» и посмотрев мне в глаза своими почти чёрными глазами, сказал:

— Иди с Крэком.

Крэк был главным охотником стаи. Этот взрослый и сильный самец очень походил на Хрымара и размерами, и внешне. Я бы сказал, что они были «близнецами», но, честно говоря, все мужские особи племени для меня были похожи.

Засечный край находился на противоположном берегу реки километрах в десяти от деревни. Крэк сразу взял хороший темп бега и не сбавлял его до самой засеки. Мы с Крэком остановились, а загонщики побежали дальше.

Показав мне рукой, чтобы я не отходил от него, Крэк прошёл в сторону другого края засеки метров триста, разглядывая землю. Увидев искомое, он подозвал меня и ткнул пальцем в следы парных копыт. Я кивнул головой и показал руками «рога». Крэк хмыкнул и кивнул, что-то добавив жестами и пальцами. Язык жестов я не понял и Крэк, догадавшись об этом, показал рукой над землёй рост животного и потом развёл руки в сторону и к лицу.

По его мнению, там были низкорослые и толстые животные не только с рогами на голове, но и с рогом на носу.

Я кивнул, а Крэк, дойдя до противоположного края засеки показал мне моё место, а сам вернулся назад. Я понял свою задачу, — не выпускать загнанных животных из ловушки.

Примерно минут через тридцать со стороны загонщиков послышался рёв и шум. Кроме тяжёлого боевого копья, со мной была связка дротиков в «рыбьей» сумке на плечевой лямке, торчащими из неё остриями вверх, чтобы можно было использовать их для защиты от нападения, «тупо» выставив перед собой.

Внимательно всматриваясь в расчищенное от валежника и кустарника пространство ловушки, я прозевал появление с противоположной стороны, со стороны загонщиков, кабана. Почти такой же, по виду, как известный мне: с пятаком и клыками, поднимающимися вверх, хряк тихо подкрался ко мне справа и едва не пропорол бедро. Только хороший нюх и слух Урфа спас нам обоим жизнь. Ещё толком не видя опасность, Урф подпрыгнул, как испуганный кот. Что-что, а прыгал я здорово.

Опешивший кабан, не увидев меня, резко остановился всеми четырьмя копытами, а я упал на него сверху, вонзив копьё, приколов добычу к земле. Хряк попытался взвизгнуть, но умер.

И тут я увидел ещё троих, гораздо меньших по размеру животных, наблюдавших процесс убийства их собрата.

Тихо соскользнув с лохматой туши зверя и понимая, что остался только с полутораметровыми дротиками, я осторожно достал один из них и попытался замахнуться, но дикие свиньи с визгом кинулись от меня в сторону ловушки.

— «И хрен с вами», — подумал я. — «Свою норму я уже на сегодня выполнил».

«Тушка» убитого мной кабанчика, возвышавшаяся небольшой горой, тешила моё самолюбие.

Я видел, как в ловушку пробежали ещё несколько небольших животных, а потом появились загонщики. Появился и Крэк. Подойдя к мне, он уставился на кабанью тушу и покачав головой, прорычал:

— Урф убил Буста!

Пробегавшие мимо нас охотники-загонщики оторопело поглядывали в нашу сторону.

Крэк, продолжая покачивать из стороны в сторону головой, пошёл за загонщиками в ловушку, из которой уже слышались визг и рёв, как охотников, так и добычи.

— Не убивай больше никого, — крикнул мне Крэк и вовремя.

Из ловушки мне навстречу бежали давешние кабанчики. А нет! Это были свинки с детёнышами. И я не удержался, метнув дротик в одного поросёнка. Слишком уж хорошо я представил его запечённым в углях. Рука дрогнула сама в сторону метрового поросятки и выпустила дротик. Я ничего не мог с собой поделать. Пусть меня наругают, подумал я.

* * *

Как тащили целиком Буста, известнейшего в племени кабана-производителя — это отдельная песня, но отряд с этой задачей справился. Кроме хряка у нас было много мелкой дичи: козочки, кролики и несколько птиц.

Вождь осмотрел Буста со всех сторон и показал на его боках три отметины.

— Хры! — Гордо сказал он, но посмотрев на меня, посуровел.

— Урф убил Буста. Делай еда.

Я понял. Показав вождю поросёнка, я спросил:

— Урф?

Вождь, прищурив левый глаз, махнул рукой и согласился.

— Урф!

Отдав поросёнка сестре и запретив его есть, я скомандовал охотникам, и мы все вместе оттащили кабана ближе к воде.

Достав, подаренный мне вождем, и слегка доработанный мной, кремневый нож, и достав из норы каменный топор, я легко разделал тушу, раскладывая её порционно по корзинам. Шкуру я выпросил себе, хотя вождь и не хотел мне её отдавать. Пришлось задабривать его несколькими перьями из крыла птицы Рух.

В шевелюре Хрымара уже имелось несколько перьев, но почти метровые перья Руха, или как он называл её — Кли, смотрелись великолепно. Я благостно сложил перед собой ладони, закатил глаза и заахал.

— Красиво! — Сказал я.

— Красиво, — вдруг сказал Крэк.

Кабанью шкуру я притащил к норе и показал детишкам, как её скоблить кремневыми скребками. Сала на ней осталось предостаточно, а кое-где попадалось и мясо, которое я специально оставил на ней, и поэтому детишки с удовольствием скребли её, совмещая полезное с ужином. До сумерек шкура изнутри была натуральным образом вылизана и сияла чистотой.

Внутри моей норы имелось три, кроме основного, помещения, одно из которых я определил, как скорняжное. В нём была выкопана большая ванна для вымачивания кож и стоял глиняный «стол» на четырёх ножках для её обработки. Я не хотел показывать своё творчество племени раньше времени.

Ещё одним помещением была кухня с очагом, где я сейчас и разжёг огонь.

Сюда, когда горел очаг, я не впускал никого, даже сестру. Я несколько раз пёк здесь рыбу, дичь и другое мясо, полученные от вождя, заваривал травы и варил компот из ягод.

Я пользовался своей кухней уже месяц и пока без эксцессов. Печка у меня была двухконтурная, типа двойного тандыра. Если нужно просто что-то сварить, я разжигал огонь во внутренней емкости и ставил на неё кастрюлю, если запечь, как сейчас поросёнка, то внутренняя емкость становилась духовкой, и огонь горел вокруг неё.

Поросёнок висел в тандыре на скрещенных деревянных спицах. Его шкурка начинала запекаться. Прозрачный жир шкварча, капал и вытекал в отверстие по «жиростоку» в подставленную глиняную кружку.

Пока поросёнок готовился, я вылез из норы и присел возле входа. Игра пристроилась рядом. Она уже слегка перекусила и поэтому терпеливо ждала ужина. В племени ели один раз в сутки. Перед сном.

Я сидел и смотрел на реку, на проступающие на небе звёзды и взошедшую луну, такую знакомую и, даже, можно сказать, родную, но такую далёкую.

Я подумал, что Создатель не «прикололся» надо мной, не подшутил, и не наказал, а дал мне то, что я просил. А просил я, немощный, лежащий на больничной койке хотя бы одним глазком увидеть речку, лес, рыбалку, охоту и внуков, которым можно передавать свои знания и навыки.

Осознав это, я прослезился. Вроде бы всё так, если не учитывать птичек Рух, диких котов и других диких зверушек, желающих мной перекусить.

Бойтесь своих желаний…. Вот уж воистину! Но режим игры — «хардкор»! Сказав Создателю искреннее спасибо, я вернулся на «кухню» и вытащил свинку из «духовки». Сдобренный диким чесноком и другими травами, поросёнок благоухал. Его тонкая золотистая кожица в некоторых местах лопнула и сочилась соком. Я понюхал его и сглотнул слюну.

Уже все забрались в норы, когда мы с Игрой ужинали, тихо урча, как дикие коты, шутливо огрызаясь и борясь за лучшие куски.

* * *

После нескольких, на мой взгляд, удачных «охот» вождь, вдруг отправил меня с женщинами на «корнёвку». В качестве охранника и надзирателя. Похоже, вождь не испытывал к моим «бытовым подвигам» пиетета, а даже наоборот. При виде изобилия добытой дичи, вождь нервно почёсывался, глядя, как большая её часть раздаётся сородичам.

Бредя по лесу среди женщин, которые от меня, от своего защитника, далеко не отходили, я вдруг понял, что он, вождь, считает всю добычу и, соответственно, всё лесное зверьё, и корешки-ягоды, лично своим. А посему, «разбазаривание» данного ресурса стерпеть не мог, и перевёл меня на работу, не связанную с его истреблением.

Поражённый тем, что его поведение является своего рода «предтечей» концепции любой государственной системы, я всё понял. Понял, что этого вождя не интересует развитие его племени, ни в количественном, ни в качественном виде. «Нас и тут (так) неплохо кормят».

Опираясь на своих «приближённых», он терроризировал племя, держа его в полуголодном состоянии, и тут возник я, весь в таком белом.

Я понял, что следующим шагом вождя, если я не успокоюсь, будет «шаг конём по голове», в смысле дубиной по моей «маковке».

Как я уже видел, и с ножом, и с дубиной, он обращается ловко, а взгляд его, то и дело останавливаемый на мне, был, ну очень разумным и озабоченным.

В первый день моей охраны, я «совершенно случайно» метнул в кусты дротик и убил, здорового такого, зайца.

Вернувшись в деревню и сдавая, добытое непосильным трудом, я увидел хмурый взгляд вождя и развёл извинительно руками, мол: «Не знаю, как вышло. Больше не буду», и получил бы дубиной по голове, если бы не увернулся, отпрыгнув в сторону.

Прыгал я…. Ну очень круто! Как пружина. И реакция… Видимо во мне совместились мои и реципиента качества. Я вообще не заметил тот момент, с которого я перестал разделять Урфа и себя.

Отскочив от удара, я, поняв свой «косяк», снова развёл руки и, пожав плечами, приблизил своё тело к вождю, чтобы он смог достать меня дубиной. Но не по голове.

В глазах вождя мелькнула тень, и он махнул на меня рукой.

Мне не хотелось вносить в племя раскол и затевать противостояние с главой, но к этому шло. Я слишком отличался от всех своим гуманизмом и жалостью к ближним. Я видел, на чём зиждется единовластие, и мне это не нравилось. Но изменить эти отношения я не мог.

Я понимал, что если вдруг я убью вождя, то чтобы остаться у власти, мне нужно будет убить ещё «человек» десять мужского пола, прежде чем мои соплеменники станут мне подчиняться. И всё начнётся сначала. А пока не будет вождя, все «мужики» передерутся между собой.

Я видел на фактическом примере, как более сильные заставляют работать более слабых, в основном, мужчины — женщин. Мне такой «вождизм» претил, но он являлся основой основ этого и, наверное, любого асоциального общества.

Теперь я понимал, что Хрымар намеренно не давал развиваться эффективным технологиям. Каменный нож у него одного болтался на шее в ножнах, на всякий случай, но пока, чтобы справиться с конкурентами, ему вполне хватало клыков, когтей и дубины.

* * *

Мы с сестрой ушли из племени этой же ночью. С нами ушёл и Срок. Я так понял, что из-за Игры. Что-то уже между ними было, какая-то детская симпатия. Когда я ему сказал вечером: «Мы с Игрой уходим», он сказал: «И Срок».

Стояла середина лета. Всё цвело и пахло. У нас с собой было три корзины. У каждого, даже у Игры, копья и сумки. Она была хоть и меньше меня в полтора раза, но такая же крепкая.

Мы перетащили все мои вещи в «Мою Нору» и взяли с собой в поход минимум — оружие. Но я хотел, как можно быстрее попасть на побережье, а это можно было сделать только водой. Поэтому, переночевав в «норе», я срубил в лагуне и скрепил тонким ремнём несколько брёвен «бамбука», получившимся из кабаньей кожи, перепревшей в земле и сбросившей щетину.

Ремень я резал по спирали из центра шкуры, и он получился очень длинным. Разделив его на несколько частей, я сделал крепкие соединительные манжеты, стягиваемые колышками. Поэтому плот получился надёжный, лёгкий и плавучий, с поперечинами из досок, за которые можно было держаться ногами, сидя на крайнем бревне.

Но мои детки отказались на нём плыть. Игра, глядя на меня всё же уселась на плот, а Срок, как я его ни уговаривал — ни в какую.

Пожав плечами и махнув на Срока рукой, я вывел плот из лагуны, уселся и оттолкнулся от берега.

Не очень быстрое течение реки позволяло Сроку бежать с нами вровень, что он и делал километров пятнадцать, но потом стал сдавать. Остановившись на песчаном мысу, мы с Игрой поохотились на рыбу, дождались уставшего Срока и вместе с ним пообедали.

Игра настолько освоилась на воде, что бегала по плоту, аки посуху, чего я не одобрял, порыкивая на неё.

— Опасно, — сказал я. — Вода. Враг.

— Вода — друг, — возразила Игра.

— Вода и друг, и враг, — сказал я, прыгнул с плота и, взмахнув руками, погрузился под воду с головой.

Я поплыл под водой в сторону противоположного берега, отстоявшего от нас метрах в двухстах. Не выныривая больше минуты, я потихоньку всплыл, и увидел, как Игра и Срок мечутся по берегу, а плот уплывает вниз по реке.

Я замахал руками, делая широкие гребки, и через какое-то время догнал плот, забрался на него и причалил напротив небольшого острова. Испуганные детишки, догнавшие меня по берегу, смотрели на меня, как на воскресшего. Игра смеялась, а Срок похлопывал меня по плечу.

— Видишь, — сказал я Игре. — Вода — враг. Учись плавать, потом вода друг.

Как-то само собой получилось, что Срок уселся в центр плота на доски, и мы уже решили плыть снова, как я передумал. Солнце садилось, а лучшего места для ночёвки я не видел.

Завалив высокий ствол бамбука на нижней оконечности острова, мы прикрепили его к его же пню, а к его тонкому концу привязали плот. Таким образом, я рассчитывал уберечься от хищников.

Нарубив ещё бамбуковых брёвен, мы уложили их на плот, закрыв дыры. И получили прекрасную площадку для ночлега. Однако эту ночь спать нам не пришлось.

Едва зашло солнце, на ближайшем к острову берегу реки появились тени. Я не мог разглядеть и понять, что это за звери, но Урф сказал мне: «Волки». Назвал он их, конечно по-другому, но понял я его именно так: хищные стайные животные. Я сказал по-русски:

— Волки, — и Урф со мной согласился.

— Волки!

С некоторых пор у меня включилось ночное зрение. Вернее, не ночное, а сумеречное. Вроде как ПНВ с ИК подсветкой, но только от естественных световых источников. Как бы включалась функция «яркость» на сто процентов. В кромешной тьме данная способность не работала.

В рассеянном свете зашедшего солнца, я видел этих тварей, и мне не хотелось иметь с ними дело.

Что-то волчье, или собачье у них в облике, безусловно, присутствовало, поэтому: «пусть останутся волками», — подумал я.

Низкорослые и прыгучие существа заполнили берег и стали переправляться на остров, а некоторые, которых снесло течением, поплыли прямо к плоту.

Вооружившись дубиной, я встретил первую особь ударом по голове и всплывшее вверх пузом тело поплыло по реке.

— Бейте, — крикнул я, и отдал своё тело Урфу, он всё же был ловчее меня.

Переправившиеся на остров… крысы. Какие, нахрен, волки?! Это — крысы! Это были крысы, большие, как волки, но — крысы. С такими же ловкими цепкими когтями и безволосыми чешуйчатыми хвостами. Они уверенно ползли по соединяющему плот с островом бревну, и если бы не Срок, быстро и сильно сбивающий их в воду, они бы нас сожрали за пять минут.

Иногда ему не удавалось сбить, вцепившуюся в бревно крысу далеко, и она падала в воду рядом и пыталась вылезти на плот.

Игра стояла слева от Срока, а я справа и мы со всей «дури» стучали по крысиным головам.

— «Как в какой-то детской игрушке», — подумал я.

Пока телом владел Урф, я мог анализировать обстановку и лучше контролировать наше общее поле зрения.

Видя, что Срок сдаёт, я встал не его место и заорудовал дубиной в горизонтальной плоскости.

Иногда, как я замечал раньше, что в бою устаёт даже не тело, а мозг, который отключается, или сразу от большого страха, или после некоего времени, примерно в минут двадцать в моём случае.

Нам с Урфом сейчас было проще. Почувствовав его умственную усталость, я взял управление на себя, и дубина продолжила свои круговые и восьмеркообразные движения. Я экономил силы, используя инерцию тела.

Плотность крысиного потока стала настолько плотной, что «туда-сюда» махать уже было не достаточно, и я стал вращать дубиной правой рукой по «часовой стрелке». Так было легче и продуктивней.

Когда устала правая рука, я переложил дубину в левую, и стал вращать против «часовой стрелки».

Стемнело, а крысы всё пёрли и пёрли. Мелькнула мысль: «Сколько же по реке плывёт трупов?», но было не до размышлений.

И вдруг всё закончилось.

Последняя крыса улетела далеко в реку, дубина сделала ещё два оборота, не встречая сопротивления, как ложка в стакане, размешавшая весь сахар, и я опустился на плот. Мы всматривались в темноту.

Измождённый, я с трудом высек искру, зажёг масляный фитиль и поставил глиняную лампаду на край плота. Потом зажёг ещё одну и ещё.

Игра и Срок от усталости не обратили на это внимание, хотя огонь видели впервые.

— Спите, — сказал я, и они мгновенно заснули.

Урф тоже заснул, но с открытыми глазами. Я просто отключил его разум. Первым дежурил я.

* * *

Утром, не завтракая, у аборигенов это не принято, мы тронулись в путь.

К моему удивлению, скопища мертвых крыс на берегах реки не наблюдалось. Причина загадки лежала на поверхности. Их попросту сожрали хищники-падальщики, или выжившие товарки. Видели мы на берегу, и тех, и других, и третьих, высоко парящих в небе.

Как не странно, птицы Рух, попыток напасть на нас не предпринимали, хотя я сильно опасался именно этого. Наверное, трое «хуманов» для них представляли опасность. А может быть, они опасались меня. Я замечал, что рухи, как-то по-особому стали на меня смотреть. Как-то очень разумно и даже осуждающе.

Река виляла меж невысоких, пологих гор и лишь изредка сжималась крутыми утёсами. Один такой мне понравился своим зелёным цветом.

В геологии я «два по пять», но зелень меди, как и красноту оксида железа, грех не узнать. Прижавшись к берегу ниже скалы, я, побродив по берегу, нашёл, что и искал, — медный самородок, слегка побитый зеленью окисла.

Показав его детишкам, и попросив их не отходить от меня далеко, и опасаться «птичек», продолжил поиски и нашёл ещё один похожий камень размером с два моих кулака. Детишки тоже нашли самородок. Поколотив найденное камнем и увидев, что «камень» от удара сминается, я убедился, что это медь.

— «Прекрасно! Надо смотреть под ноги», — подумал я, и мы поплыли дальше.

Острова, вытянутые отмели или глиняные откосы на реке встречались часто, поэтому наши ночёвки проходили относительно безопасно. Нет, желающие нас сожрать были, но мы, либо отбивались от них, как от крыс, либо отсиживались в глубине убежища, отстреливаясь из арбалета через узкую щель выхода из норы.

Мы не особо торопились, сдирали с добычи шкуры и кожи, варили рыбий клей и вытапливали жир, и вскоре нам пришлось делать ещё два плота, которыми управляли поодиночке.

Река петляла так, что понять, где, по отношению «север-юг», находится её устье, я не мог. Считал-считал повороты и запутался. Река текла, то по долинам, то по взгорьям. Крупные притоки пока не попадались. Но на каждом ручье мы останавливались и искали на берегах следы жизнедеятельности «человека».

Пока мы плыли, я раздумывал о причинах миграции моего племени. Далеко на юг, так, чтобы стало значительно теплее зимой, они уйти не могли. Максимум тридцать вёрст в сутки давали две тысячи, что явно мало, для попадания в тропики. Значит там должно быть море, а в море тёплое течение.

На небе ночью я чётко видел оба северных созвездия с «Полярной» звездой. Значит, это была моя родная планета. Это меня несколько успокаивало. Хоть ориентироваться можно. Но какой здесь век? Судя по расположению звёзд в ковше Большой Медведицы это не было слишком давно от нашего времени.

Ручка ковша имела некоторый излом, а сам «ковш» чёткую, трапециевидную расширяющуюся «вверх» форму. Я немного интересовался астрономией и раньше видел «реконструкции» созвездий. В далёком прошлом «ручка» выпрямлялась, а «альфа», — правая, верхняя в ковше звезда, смещалась влево.

Выходило, что я попал в «новое время», но где, на каком материке, жили такие «человеки», как я, я даже и представить себе не мог.

Вспомнив карту морских течений, я мог предположить, что устье нашей реки находится где-то рядом с Гольфстримом во времена ледникового периода. Тогда, действительно, имело смысл «пендюрить» с континента две тысячи километров к берегу моря. А без Гольфстрима зимнее море не особо то и теплее.

На шестые сутки мы вышли к первому большому притоку справа и на берегу нашли следы естественных «человеческих» отправлений, свернувшего на него весной племени. Шли они после паводка, и я понял, что стояло племя здесь минимум сутки. Судя по оставленным «следам», племя по размеру было не меньше нашего.

В ходе обследования берега притока я обнаружил большой самородок золота, по форме похожий на рыбу. Примерно с три ногтя моего большого пальца в длину (около девяти сантиметров) и один в ширину.

Привязав «рыбу» тонким кожаным шнурком за «хвост» и повесив самородок на шею, я продолжил исследование чужой реки, но ничего интересного больше не нашёл.

На сливе двух рек стоял высокий утёс с узкой полоской песка. На ней мы и решили переночевать.

День перевалил полдень, но до заката ещё было далеко. Я разжёг огонь, и «детишки» стали готовить ужин: рыбу и ракушки, запечённые в костре, а я продолжил заниматься доделыванием своих первых медных орудий.

Если самородки отжечь в огне и полить водой, то медь становилась мягкой и самородки легко ковались «холодной ковкой». Таким образом, я сделал подобие шара с отверстием для рукояти. Попробовал сделать нож, но он мне не понравился, и я выковал наконечник для копья. Но, честно говоря, медь, по сравнению с кремнем по колюще-режущим показателям и рядом не стояла.

Но сегодня я делал рыболовные крючки. Раскатав между двух камней кусочек меди, и загнув её в виде крючка, я обстучал его, вытянув жало, надкусил зубильцем, сделав бородку, потом расплющил лапоток и полюбовался на изделие. Оценив его прочность, я удовлетворённо хмыкнул и приступил к плетению лесы.

На одной остановке я нашёл на берегу клочья шерсти и комки довольно длинного толстого волоса, похожего на конский, возможно — буйволовый.

Я зажал три волоса медной самокатанной проволокой и, ведя деревянным плоским бруском с наклеенной на него рыбьей кожей по такому же бруску, стал их скручивать. Три волоса свивались между собой в трёхжильную нить. Добавляя время от времени в нить волос, я сплёл из того, что у меня было четыре метра лески-плетёнки.

С чувством полного удовлетворения от результатов своего труда я поглощал ракушки особо рьяно и едва не поломал о жемчужину зуб. Я научил Игру добавлять в раковины свиной жир, ещё имевшийся у нас в запасах, и моллюски получались — объеденье. К отсутствию соли я уже совершенно привык.

Мы не первый раз готовили речные мидии, и у нас скопилось достаточное количество жемчужин. В деревне весь жемчуг забирал вождь. Я удивлялся, зачем он ему, ведь украшения из жемчуга ни он, ни соплеменники, не носили. Отделившись от племени, мы стали собирать жемчуг, хотя я не знал, что с ним делать. Но раз собирал вождь, значит, эти драгоценности кому-то нужны. Жемчужных раковин в реке было много. Каждый пятый крупный моллюск хранил в себе перламутровый шарик. Не выбрасывать же его?

Сверлить его я пока не пробовал, хотя, в принципе, был на это способен. Но для чего?

Переночевали без происшествий. Так же без происшествий ещё через шесть дней добрались до дельты, и тут начались приключения. На развилке мы свернули в русло, закончившееся дровяным завалом.

Плоты были слишком тяжелы для переноски, и нам пришлось выводить их из тупикового рукава вручную. Благо, что течения практически не было. И так случалось восемь раз, пока мы не вышли к морю.

Вернее, мне показалось, что это море, но это оказалась большая-большая лагуна, отделявшая дельту от моря грядой островов.

Прежде чем выйти из реки, мы прижались к берегу и затаились. Берега тут были топкие, кишащие земноводными, змеями и крокодилами.

Опасаясь малярии, мы уже давно пьём только кипячёную воду, а опасаясь крокодилов, уже три дня не опускаем ноги в воду.

— «Вот почему здесь не остаются жить мои родичи», — подумал я. — «Зимой эта земноводная „дрянь“ засыпает, а летом выше по реке значительно комфортнее и безопаснее».

Понаблюдав за лагуной часа два, мы стали искать место для ночлега. При наличии крокодилов и гигантских змей проблема ночлега стояла очень остро. Уже три ночи нам не удавалось спокойно поспать даже с большим костром на берегу. Зверьё огня почти не боялось и нам всю ночь приходилось от него «отмахиваться», а спать днём урывками и по очереди.

Мне казалось, что на каком-нибудь маленьком островке, отделяющем лагуну от моря, крокодилов должно быть поменьше.

Конца лагуны справа видно не было. Левый берег реки переходил в полуостров около километра длинной. Потом шёл пролив метров триста и маленький островок. На нём мы и высадились.

Оказалось, что я поторопился. За островом оказалось не море, а ещё одна лагуна, а за ней гряда островов. И остров отнюдь не был полностью безопасным. Крокодилы безмятежно грелись на солнышке, раскрыв зубастые пасти.

Мы не стали искушать судьбу и проплыв пролив, к вечеру достигли края земли. Здесь бушевал океан.

Как оказалось, племя Урфа никогда на берегу моря и не было, а обитало на берегах лагуны, собирая в илистом дне моллюсков и сладкие корни растения, похожего на рогоз. Ещё здесь обитала больше бегающая, чем летающая птица, размером с курицу. Вот на этом рационе племена и жили.

В общей сложности, как я прикинул, численность собиравшихся здесь аборигенов должна была составлять около пятисот человек. Это для «общежития» много.

Судя по моему племени, не имевшему нормального языка, они не могли друг с другом коммуницироваться, а посему, тут не должно быть слишком мирно.

Управление первого уровня, основанное на родственных связях, то есть на авторитете лидера, допускает коллектив до пятидесяти человек.

Свыше этой численности, необходимо обладать навыками первичной коммуникации: привлекать на свою сторону сторонников из крепких самцов и авторитетных самок. Что я и наблюдал в нашем племени.

Численность коллектива в пятьсот особей можно было удержать в каких-то рамках только с помощью какой-то идеи, или общего закона. Но, судя по моим соплеменникам, до понятия «закон» им было ещё очень далеко.

Я сидел на острове напротив бушующего океана и думал. Игра и Скор сидели рядом, глядя ошалелыми глазами на бьющиеся о круто уходящий в воду песок волны.

Я не мог понять, как коррелируются настоящее время с развитием моего племени. Отсутствие простейших каменных орудий предполагало время около миллиона лет до нашей эры. А звёзды «медведицы» показывали максимум — сто тысяч. И то… Я сильно сомневался и в этом.

Да, мои сородичи были неприхотливы и всеядны. Слегка выпирающий живот намекал на наличие у меня длинного кишечника, готового переваривать сырую пищу и растительную клетчатку. Я видел, как собирательницы выедали почти все цветы и многие, очень многие травы. Может быть поэтому?

Но тогда, если предположить, что я член ограниченного сообщества каким-то образом сохранившихся ископаемых человекообразных, можно предположить и наличие более продвинутых «хомо сапиенс».

В памяти Урфа мелькали отрывочные сюжеты об одетых людях с копьями, но отделить его сны от реальности я не мог. Он уже и сам ходил в одежде, мог и надумать. Хотя в его видениях люди были в тёплых одеждах с капюшонами и маленького роста. Гораздо меньше Урфа.

Налюбовавшись на разбушевавшуюся водную стихию, я поднялся и повёл свою ватагу по берегу.

— В шторм часто выбрасывает моллюски и рыбу на берег, — сказал я. — Ищите.

— Шторм! — Сказала Игра.

— Шторм! — Повторил Срок, перекатывая слово по языку и зубам.

Мы насобирали достаточное количество еды и хорошо перекусили. Сырая рыба утолила не только голод, но и жажду. Запасы воды у нас были в кожаных бурдюках, но мне, как и моим соратникам, хватало влаги, находящейся в мясе.

Пройдя по берегу острова километров пять, до его края мы не дошли. Морская береговая линия была почти прямой, а со стороны лагуны изобиловала бухточками и затонами.

Шириной этот «остров», в чём я уже начинал сомневаться, был около пятисот-шестисот метров, и лишь кое-где шире. Мы шли не по берегу, а по его средней верхней части, скорее всего, надутой ветром песчаной дюне, заросшей травой, и видели его обе стороны.

Со стороны лагуны имелись широколиственные деревья с некоторым количеством высоких пальм. Ничего интересного на нём мы не нашли. Песок, немного травы и небольшие рощицы.

В голове появилась мысль о том, что это может быть искусственное сооружение. Появилось слово «мол», а потом и «лонг бич».

Всё сходилось. Я видел на картах Северной Америки на восточном побережье такие длинные береговые образования, возникшие от столкновения Гольфстрима и течения рек. По-моему, я находился в Америке. С очень большой долей вероятности.

Переночевав под открытым небом на тёплом песочке, мы двинулись дальше вдоль «острова» в сторону юга и за этот день прошли ещё десять километров, но края не достигли.

«Остров» то расширялся до нескольких километров, то сужался до своих пятисот метров. Хоть дармовая еда от моря и закончилась вместе со штормом, но в лагуне еды было полно, особенно птицы и рыбы. Так мы шли по песчаным дюнам семь дней и наконец-то вышли к проливу, соединяющему лагуну с морем. А в проливе я увидел парусник.

Вернее, паруса эта груда дерева, скорее всего, когда-то имела, так как её высокие борта, торчавшие из песка, не предназначались для «вёсельной тяги».

Судно, сидевшее на песчаной отмели ближе к противоположному краю пролива, лежало на правом борту носом в направлении на выход из лагуны.

— Не справилось с отливом, — сказал я. — Или с приливом.

Судить о типе судна я не мог, потому что оно лежало ко мне килем, но это было и не важно. Главное — корабль имел не маленький размер. Мне очень захотелось попасть на него.

Пролив «на глаз» достигал метров четыреста, не больше, и я легко мог бы его переплыть, но мои «детёныши»? И вдруг акулы? Плоты остались далеко.

— Надо строить лодку, — сказал я сам себе, — а это долго. Так и мои сородичи на зимовку припрутся. Со всеми вытекающими…

Можно было бы соорудить плот, но вода в проливе постоянно текла, то в одну, то в другую сторону. Плохо управляемый плот могло вынести в открытое море: «и тогда нам „крындец“», — подумал я.

Попытаться попасть между течениями? Проблематично. Заходить в пролив со стороны моря опасно, — сильная волна, может перевернуть.

А нужен ли мне этот корабль? Он наверняка пустой. Команда сняла с него всё ценное на берег. А если не на берег? Вдруг они пересели на другой корабль? Тогда они не могли, а наверняка оставили… Да много чего они тогда оставили, например: чугунный балласт, металлическую посуду, канаты, паруса, бочки с водой. Я вздохнул, поперхнулся набежавшей слюной и закашлялся.

Но…. Зачем мне это? Я и так неплохо приспособлен к жизни. И тут я понял, почему мои сородичи технологически не развиты. Зачем? Никто ни с кем не воюет. Более технологически продвинутые здешние народы, вроде индейцев, значительно слабее нас и на нашу реку не заходят. Европейцы, вероятно до нас ещё не добрались.

— «Вот кого надо опасаться!», — подумал я. — «Европейцев. Но как с ними бороться? Поднимать здешнюю технологию? Херня всё это! Выше головы не прыгнешь. Истребят нас пушками и вся недолга».

Загрузка...