Бойся сбычи мечт

Глава восьмая

Прошло пять лет. Наш город продолжал мирно существовать и расширяться. Имея бронзовые инструменты, мы относительно легко справлялись с деревьями, хотя попадались гиганты даже в три наших обхвата (в пять человеческих), но большие топоры в руках гигантов валили и их.

Клиньями разных размеров стволы распускались на брус и доски, из которых мы собрали деревянное жилище. Это был такой огромный сарай, что в нём разместилось всё наше разросшееся племя.

Мужчины племени Хрымара, после его гибели, передрались из-за женщин и власти, и, в конце концов, оставшиеся вынуждены были примкнуть к нам.

Не обошлось без драк и в городе, но тут пришлые столкнулись с нашими порядками.

Я женщин не бью в принципе, а в этом мире вожак всячески и ежеминутно должен показывать свою силу. Даже при соитии с самкой на неё предполагалось силовое воздействие. Я же действовал без принуждений, то есть «по согласию», и это вызывало, по меньшей мере, непонимание и со стороны женщин, и со стороны мужчин.

Те женщины, которые не вызывали интерес у вожака, вызывали интерес у других самцов. Самцы начинали «ухаживать» за женщинами с помощью зуботычин, а я не выношу женский плач.

Я несколько раз прерывал «сексуальный порыв» страждущего женской ласки и каждый раз нарывался на его агрессию. В первый раз меня фактически спасли Игра и потерпевшая, повиснув на здоровом возбудившемся бугае. Мне пришлось его убить, иначе он убил бы нас троих.

Надо помнить, что я держал власть только за счёт отличного владения оружием. Я даже умышленно не раскрывал воинам некоторые личные секреты. Я помнил сказку, как кошка учила тигра охотиться, а тот проголодался.

Второго «возбудившегося» я просто огрел дубиной по голове, подойдя со спины, как и третьего, и четвёртого.

Пятый и шестой решили «овладеть» женщиной вдвоём, по очереди, причём, один из них стоял на «стрёме». Я, не долго думая, зарубил обоих бронзовым палашом.

Седьмой отреагировал на мой рык и ретировался.

Стычки происходили не одномоментно, а в промежутке двух месяцев и потом прекратились.

Новички стали брать пример с меня, а я не подходил к женщине без цветов, или хотя бы пустякового подарка. Меня так с детства воспитала мама. Даже если я сейчас не хотел близости, я на всякий случай дарил цветы. На будущее. Ну не мог я насильничать.

Это отрицательно повлияло на женщин. В них сразу проявились все качества, жутко нелюбимые мужчинами.

Во-первых, они вдруг все стали краситься. Откуда это взялось, я не знаю. Некоторые пытались чернить зубы. И это всё было направлено на меня. Соплеменницы пытались меня соблазнить. Вот она, цена галантности.

Дело в том, что после моего первого секса в этом мире, когда я просто как вожак продемонстрировал своё возбуждение, женщины стали «подкатывать» ко мне, пытаясь сохранить здоровье и получить вкусную еду, но я «хотел» не всегда и вынужден был им отказывать.

Потом они поняли, что я женщин не бью, а за еду можно не напрягаться, — все едят одинаково, и от меня отстали. Тогда я задумался. Секса мне хотелось. Я стал чесать голову и в интимных местах, думать, как привлечь самок, и придумал подарки и галантное отношение.

Потом две подруги Игры стали ублажать меня, очень стараясь, и не только сексуально. Они приносили мне чай, еду, взбивали постель, но больше ничего не делали. Они сами целыми днями валялись на шкурах и пытались меня привлечь на любовное ложе, пили чай, жевали еду и командовали другими.

Я немного потерпел жён-самозванок, а потом выгнал работать. Они сильно расстроились. Мне они нравились обе, но поощрять бездельниц, как и бездельников, мне не хотелось.

Да-да, многие новички мужского пола тоже пытались прижиться рядом с вождём, предлагая всевозможные услуги: почесать спину, или какую другую часть тела. «Старички» давно поняли бессмысленность и невозможность таких потуг, и я видел в их глазах лукавство и даже иногда слышал смех, чего я абсолютно не видел ранее, когда сам находился в племени Хрымара. Я с интересом наблюдал за тем, как формируется человеческое общество.

За пять прошедших лет отношения в городе «устаканились». Взаимоотношения выстроились. Старшим среди мужчин был Срок, старшей у женщин была Игра. И этот порядок уже никем не оспаривался.

Причём, если в племени Хрымара и Ларга за лидерство боролись и побеждал сильнейший, то у меня побеждал умнейший, и я лично встревал в попытки узурпации власти.

Я самоуправно выделил старших по, так сказать, сферам жизнедеятельности города. Дедал руководил «металлоделателями», Брас — рыбаками, Бур — лесорубами-плотниками, Срок, ко всему прочему, заведовал охотой.

Жизнь в поселении текла размеренно и планомерно. Радиус города увеличился ещё на пятьдесят метров, расчищенных от леса. Третья стена более всего походила на «обычный» средневековый частокол с башнями, причём не округлой формы, а звездообразной. В вершинах лучей стояли площадки, получившиеся от срубленных на высоте восьми метров деревьев.

Это была та ещё задача! Но мы справились с ней, надстроив на ветвях сосен крепкие круговые площадки, с которых и рубили деревья. Площадки потом так и остались смотровыми.

Положение вождя позволяло мне самому выбрать, чем я буду заниматься, и я не скучал. Я любил охоту и давно мечтал научиться охотиться с луком и арбалетом. И на тебе! Я, таки, охочусь с луком и арбалетом. Я любил рыбу и рыбалку острогой. Так на тебе и рыбу, и острогу.

Я интересовался выплавкой металлов и кузнечным делом, изготовлением кирпича и керамики. Я, в конце концов, писал книги про «попаданцев», и вот, я сам «попаданец». Да… Попаданец в такую… глушь, что другим «попаданцам» и не снилась. Но мне эта глушь уже нравилась.

Несколько раз сюда поднимались племена, но мы понаставили на тропах столько разных указателей и идолов, что к нашим «погранпостам» на обоих берегах реки. Племена подходили смирные и растерянные.

Погранпост представлял собой небольшую крепостицу, срубленную из нетолстых деревьев из подлеска, перекрывавшую тропу воротами. Одна стена крепостицы оканчивалась в реке, другая уходила в лес, где через каждые десять метров торчали на кольях черепа, и висели на ветках кости, причём не только людей, но и животных.

Да и сам лес мы засорили колючими ветками и вбили маленькие острые колышки, смазанные особым варом. С учётом того, что аборигены не носили обувь, как и наши, кстати, потери у прошедших вокруг пограничников составляли около ста процентов. Воевать они уже физически не могли.

Колышки вбивались сначала редко, потом чаще и чаще. Это была непреодолимая преграда. Вой стоял такой, что у меня слёзы выступали от жалости. Но пограничники предупреждали всех: «туда пойдёшь, ноги потеряешь».

Дедал с плавкой и ковкой справлялся сам. Мы с ним пытались плавить железо, но получалось плохо. Да и зачем? Бронза выходила прочная и ковкая. Видимо в рудах присутствовали какие-то легирующие компоненты.

Посудой мы обеспечили себя на много лет вперёд и стали жечь тонкий кирпич и вымостили им верхний город. Не складировать же? Кирпичные дома я строить не собирался, а вот получить навык его изготовления я хотел и получил.

Зато, с появлением керамической плитки в городе исчезла грязь. Выкопав колодец-водосборник сразу за первой стеной, и проложив к нему водостоки, мы получили небольшое резервное водохранилище. Дно водосборника уплотнили бентонитовой глиной, а выход из него сделали из керамической трубы на уровне его дна. Вода из колодца в нижний город поступала с помощью вентиля и проходила по отхожим ямам, вымывая из них излишки дерьма.

Канализационные стоки п-образной формы накрывались съемной верхней крышкой и вскрывались при засорении. Ведь в клозеты выбрасывались и пищевые отходы, как я с этим не боролся.

Я шел по «соболиной тропе», собирая попавшихся в ловушки зверьков, попутно охотясь на них же из лука. Я заготавливал пушнину. Если она есть, то что бы её не заготавливать? Почему бы нам всем не ходить в соболях, если они тут, оказывается водятся? Да и должны же здесь появиться европейцы, раз на море стоит заброшенный парусник?

Я удивился, когда самолично увидел соболя, вытащившего из дупла белку. Раньше я думал, что на юге Северной Америки куньих не было, а соболя не было вообще до прихода европейцы. И понял, что мне повезло. Охотиться на белок с помощью лука — занятие утомительное, а вот на соболя с помощью ловушек, гораздо легче. Положил в домик кусок мяса и приходи завтра. Соболя в лесу было очень много. Попадалась и норка, и какой-то другой зверёк.

Не сказать, что я охотился в одиночку. Стая собак сопровождала меня. И если старше братья убегали далеко, пропадая порой на несколько дней, молодая троица от меня отходила лишь по команде «загон».

Собачки охотились на всё, что попадётся. В основном они приносили мне мелких зверушек для приманки соболя: мышву, белку, кроликов. Если добыча была крупная, например, как-то они выгнали на меня лося, я стрелял, а собачки добирали.

Я ушёл далеко от нашего поселения. Возле города я перешёл приток и не пошёл в горы, а пошёл на запад по долине.

За пять дней я перешёл два правых притока нашей реки и четыре невысоких перевала. Это был пятый, и я понял, что последний. Я сейчас стоял на вершине распадка и смотрел на белую скатерть безлесья. Что это? Болота? Степь? Я видел реку, текущую по долине параллельно нашей реке на юг. Далеко на западе виднелись вершины настоящих гор. Там и брала, вероятно, начало чужая река.

«Не уж-то Скалистые горы?», — подумал я, а в слух сказал:

— Это уже не наша долина. Домой, — сказал я. — Пора домой. Переночуем и… — Герда! — Позвал я. — Ищи!

Я показал на отверстие пещеры.

Скала возвышалась совсем рядом и казалась мощной.

Горы здесь были старые, и я старался к ним близко не приближаться, но замёрзший ручей привёл меня в ущелье, стены которого почти смыкались. Ручей, вероятно, вытекал из пещеры, потому что наледь выступала оттуда.

Вряд ли медведь залёг там, но вдруг барс или какая другая большая кошка забрались попить водички, продолжающей вытекать из пещеры и стекать по наледи.

Герда спокойно вбежала в зев скалы и выбежала из него довольно быстро.

— Что? Пусто? — Спросил я. — Что там?

Герда виляла хвостом требуя плату за проделанную работу. Я покачал головой, но рукой в сумку нырнул и маленький кусок вяленой лосятины её просил. Проглотив вкусняшку на лету, Герда благодарно произнесла: «Ау!» и отбежала в сторону.

Эти «друзья человека» выполняли команды только если потом их поощрять. Если вдруг забудешь дать вкусненького, потом будет долго смотреть на тебя и думать, выполнять команду или нет? Как у меня так получилось их «выдрессировать»? Не знаю.

Пещера была не глубокой. Метрах в десяти от входа возвышалась ледяная гора, с которой и стекала вода. Для ночёвки место было так себе. На льду спать почему-то было хуже, чем на снегу. Да и снег можно убрать, если он не глубокий и развести на земле костёр, а потом сдвинуть его в сторону и уложить лапник и шкуры на место кострища.

Я уже хотел уходить и двинулся обратно, когда увидел на высоте человеческого роста слева от выхода отверстие, имевшее, на мой взгляд, рукотворные следы. Его края имели округлые и почти прямолинейные формы.

Пещеры мне попадались и раньше. Почти во всех присутствовали следы человеческой жизнедеятельности, например кострища и каменные орудия, поэтому я не удивился, а обрадовался — можно разжечь костёр и нормально переночевать, просушив одежду.

Свистнув собак, я полез наверх и обнаружил пещеру с ровным полом, выложенным мелкими камнями. Кое где виднелись поломанные и колотые кости животных — остатки давнего пиршества.

Я пристроил горящий факел из смолистой сосны в сложенном из камня очаге и уложил на него сухие дровишки добытые из моего объёмного рюкзака.

Скинув свою верхнюю шкуру на треногу, носимую мной постоянно с собой, я выскочил наружу в нательном белье и стал собирать дрова. Солнце садилось, и я залюбовался розово-снежной гладью чужой долины. Морозец пощипывал меня, влажная одежда парила и я метнулся в пещеру в радостном расположении духа.

Собаки тоже смогли забраться за мной, и мы славно расположились на ночлег. Набрав воду в рыбий пузырь я подвесил его на малой треноге над огнём и, пока вода закипала, разложил вещи для просушки. От костра исходило достаточно тепла, и я разделся полностью.

Залив кипятком муку из клубней, которые я считал бататом, я подождал её набухания и с удовольствием поел «кашки», закусывая свежесушёным мясом лосятины. В остаток кипятка я заранее бросил щепотку «чая» и выпил его с наслаждением.

В эту ночь во мне снова, как в первые дни моего пребывания в этом мире, проснулся Урф. Поначалу я воспринял это как сон.

Продолжая спать я встал, осмотрелся и подкинул в едва тлеющие угли дров. Кто-то из псов недовольно спросонок фыркнул. Только выйдя из пещеры, я понял, что я сплю, и я уже не я, а Урф.

— Ты чего? — Спросил я Урфа, но он мне не ответил. — Пошли спать. Завтра обратно. Вниз будет сложнее топать. На лыжах не получится.

Меня одолевало беспокойство. Почти пять лет разум Урфа не тревожил меня и мне казалось, что наши души «срослись».

Я попытался перехватить управление, но Урф меня проигнорировал и направился к перевалу. Над долиной висела полная луна. Урф некоторое время смотрел на неё, а потом глубоко вздохнул издал протяжный вой. У меня пробежал по коже мороз. По коже Урфа.

Урф волнообразно дрогнул мышцами тела, сбрасывая чужие ощущения, и заглянул в себя, вроде бы как только сейчас почувствовав меня. Он вступил в свой взрослый период. Урфу исполнилось семнадцать лет. Урф побежал вниз в долину.

— Млять! Урф, что с тобой?! — Вскричал я, пытаясь заставить себя остановиться.

Урф меня не слышал. Или не слушал? Он бежал по глубокому снегу без лыж, как вездеход на гусеницах. Думаю, снег за ним так же клубился. Я не мог его остановить и мысли его мной не читались, как раньше.

Я бежал по пологому распадку не чувствуя ни тела, ни холода, ни запаха, ни вкуса. Я не чувствовал ничего. Я сидел в теле Урфа, как в клетке, и в конце концов, я перестал видеть. Это было ужасно.

Чтобы хоть как-то унять пляшущие мысли, я стал считать секунды. Когда-то давно я учился музыке. Сначала в музыкальной школе по классу аккордеона и фоно, потом в музыкальном училище по классу ударных инструментов. Потом играл в военном оркестре, ансамбле. И уже на пенсии я порой подрабатывал, стуча в барабан или в литавры. Так что счёт в меня заложен крепко. Я бы даже сказал, вбит.

В большом произведении, исполняемом оркестром, удар в литавры не част, поэтому приходилось включать свой внутренний секундомер, чтобы прозвучать в нужное время. Я даже читал в промежутках книжку.

Умение вести мысленный подсчёт времени пригодилось и развилось в бытность моего пребывания в спец роте осназа, где я прослужил восемь лет, переезжая с одной войны на другую, где и нахватался свинца и осколков, кои и прервали мою жизнь в «моём времени».

Ведя счёт и размышляя, я подумал, что может быть всё это время я провалялся в коме? Очень уж была похожа на кому пустота и темнота, окружающая меня.

Воспоминания о той вечности, проведённой мной в коме, укреплению моего духа не способствовали. Я внутренне зарыдал и сбился со счёта. Моя душа металась и билась в стены, как птица, но ничего не происходило. Очень долго ничего не происходило.

Игра вместе с другими женщинами собирала первую зелень и корнеплоды батата, когда вдруг увидела знакомый силуэт.

— Флора!? — Вскрикнула она. — Ко мне!

Собака подбежала, и чуть вильнув хвостом, остановилась в нескольких метрах от девушки. Собаки так и не шли к людям. Игра вынула из сумки специально взятую с собой «вкусняшку» и попыталась приманить собаку к себе, но мясо и в этот раз пришлось бросить.

После того, как собаки вернулись без Урфа, Игра горевала долго. Да и сейчас после второй зимы без брата, сердце при виде собаки сжалось и в глазах выступили слёзы. Без Урфа всё было не так.

Урфа ещё ждали, но город постепенно привыкал к правлению Срока. Но эта зима далась тяжело. Появились те, кто не желал работать, но требовал себе еду. Срок не смог им воспрепятствовать. Наконец, когда сошёл снег и лёд на реке стал хрупким, а рыбалка из-за этого прекратилась, группа из восьми самцов отобрала бронзовое оружие у других, захватила хранилище с запасами еды и фактически узурпировала власть.

Игра задумавшись впилась зубами в корнеплод.

— Эй, женщина! Положи еду в корзину. Или будешь наказана, — вскрикнул смотрящий.

У Игры слёзы хлынули из глаз.