Брак у народов Северной и Северо-Западной Европы

Е.А. Шервуд Англичане

Брак (marriage) — одна из важнейших форм человеческих взаимоотношений, прошедшая очень сложный и долгий путь развития. Как и всякое общественное явление, становление института брака происходило под влиянием господствовавших у англичан в то или иное время социально-экономических отношений, и естественно, что брак приобретал ту форму, которая более отвечала их требованиям.

При исследовании поставленной проблемы были использованы многообразные по характеру материалы — от статистических и правовых данных в их динамическом развитии до весьма разнородных сведений из традиционного бытоописания и фольклористики. Особую группу материалов составили мемуарные и литературные источники, по которым можно восстановить картину семейной жизни англичан XVI–XIX вв. К сожалению, автору данного очерка пришлось столкнуться с отсутствием специализированной тематической научной литературы. Работа Л. Стоуна «Семья, секс и брак в Англии 1500–1800 гг.», хотя и посвящена частично формам заключения брака у англичан, но построена в основном на анализе правовых вопросов и доведена автором настоящего очерка лишь до конца XVIII столетия.

Английская буржуазная революция середины XVII в. расчистила путь для быстрого развития производительных сил Великобритании. Революция утвердила буржуазную поземельную собственность, ускорила образование общеанглийского рынка. Ограбление английского крестьянства, приток богатств из колоний, прибыли, полученные от торговли, привели к накоплению капиталов, которые в значительной мере вкладывались в промышленность, что способствовало ускорению капиталистического развития Великобритании. В английской деревне продолжался так называемый аграрный переворот, который характеризовался массовой насильственной экспроприацией крестьянства, сосредоточением земли в руках аристократии и джентри, появлением большого числа капиталистических фермеров.

В результате аграрного переворота крестьянство в Великобритании во второй половине XVIII в. исчезло как класс. Обезземеление крестьянства привело к резкому сокращению численности сельского населения в этой стране.

С 60-х годов XVIII в. в Великобритании начался промышленный переворот, который вступил в завершающую стадию в 30—40-е годы XIX в. Великобритания все больше превращалась в индустриальную «мастерскую мира». В 50—60-е годы XIX столетия происходит расцвет промышленного капитализма. К началу XX в. Великобритания была одной из самых развитых в экономическом отношении держав мира.

Естественно, что с исчезновением крестьянства как класса, с разрушением общинных устоев, с развитием капиталистических отношений и, как следствие этого, проникновением новой идеологии во все сферы жизни английского общества, в том числе в область религиозных верований, разрушались и традиционные старинные свадебные обряды и обычаи. В духовной сфере огромное влияние на развитие формы заключения брака (to contract a marriage) у англичан оказал господствующий у них на протяжении веков протестантизм. Будучи одним из важнейших государственных институтов, англиканская церковь уже с XVI в. прочно захватила в свои руки решение вопросов, связанных с этой областью жизни англичан. Однако гражданские законоведы продолжали, как и прежде, признавать две формы заключения брачного контракта (marriage contract) без церковного оформления брака: per verba de futuro и per verba de praesenti.

Контракт per verba de futuro означал устное обещание жениться в будущем и мог быть расторгнут при обоюдном согласии партнеров. Если же партнеры вступали в супружеские отношения, то считалось, что брак должен быть обязательно рано или поздно заключен. Однако для лиц католического вероисповедания контракт per verba de futuro был действителен только в первой своей части.^{312} Из этой формы впоследствии развились как помолвка (engagement, enment, betrothal), так и «отложенный брак» (delayed marriage), функционировавшие на равных в Англии на протяжении XIX в. «Отложенный брак» заключался до помолвки. По существу это был ранний этап той же помолвки. При контракте per verba de praesenti пара при свидетелях обменивалась фразами: «Я беру тебя в жены» и «Я беру тебя в мужья» (I do take thee to my wife. I do take thee to my husband).

Первоначально, до XVIII в., и католическая, и англиканская церкви рассматривали этот контракт как окончательное обязательство, которое уже нельзя было нарушить ни при каких обстоятельствах, и признавали эту форму заключения брачного союза такой же действенной, как и обряд венчания в церкви (marriage ceremony, wedding). В XVIII в. церковь постановила, что венчание в церкви признается незаконным, если будет доказано, что одним из партнеров до этого был заключен устный контракт per verba de praesenti с другим лицом.

Таким образом, она решительно выступила против двоеженства (бигамии), которое из-за многообразия форм заключения брачного союза стало сущим бичом в Англии XVIII в.^{313} В это же время церковь признала также незаконным венчание в церкви, если при контракте per verba de futuro до свадьбы партнеры вступали в супружеские отношения. Церковь пыталась искоренить даже воспоминание об обычае «пробного брака», который к XVI в. трансформировался в одно из выражений контракта per verba de futuro.^{314}

Несмотря на эту борьбу против остатков старины, в XVIII–XIX вв. вхождение в брачное состояние заключало много форм: письменную, закрепленную юридически; контракт между родителями, оговаривавший финансовые условия и касавшийся приданого (wedding needs); устные обещания партнеров, произнесенные в присутствии свидетелей; церковное венчание, при котором публично удостоверялось обоюдное согласие вступавших в брак и союз получал формальное благословение; сексуальное осуществление брачных отношений.^{315} Все эти формы существовали и как последовательные ступени, и обособленно одна от другой. Такая сложная, неупорядоченная картина различных форм заключения брачных союзов создавала возможность обойти дорогостоящее венчание в церкви. До 1754 г. лишь немного более половины населения заключала браки строго соответственно правилам и каноническим законам, и из них же половина совершала это, уже фактически вступив в супружеские отношения.

В немалой степени созданию подобной ситуации способствовала сама церковь. В XVIII в. священники, служившие в дистриктах, свободных от высшего церковного надзора, нередко за гонорар совершали обряд бракосочетания (не задавая никаких вопросов, часто ночью и в местах, отдаленных от проживания самих вступавших в брак), несмотря на постановление церковных канонов от 1604 г. Эти каноны оговаривали, что венчание в церкви должно происходить между 8 часов утра и 12 часов дня по месту жительства одного из партнеров и после троекратного на протяжении трех недель оглашения в церкви. Каноны запрещали заключать брак лицам в возрасте ниже 21 года без согласия родителей или опекунов.^{316}

Однако даже лондонские церкви, как, например, церковь св. Джеймса на Панкрасе, специализировались на таких «быстрых» браках. Наиболее же известным местом в Лондоне, куда стекались желавшие заключить быстрые и дешевые браки, являлась Флит-стрит, где уже в первой половине XVIII в. были развешаны доски с рекламными объявлениями «Браки заключаются здесь». Зазывалы приглашали прохожих: «Сэр, не изволите ли зайти и жениться?» Флит-стрит с практикуемой уже тогда системой брачных лицензий (marriage licence) дала начало знаменитому в брачном деле XIX в. учреждению Докторс Коммонс. Так назывался ряд зданий, принадлежавших начиная с XVIII в. корпорации юристов, которые вели семейные, наследственные и другие дела клиентов в церковном суде. В зданиях Докторс Коммонс находилась также канцелярия генерального викария (заместителя лондонского епископа), выдававшего лицензию-свидетельство об освобождении вступавших в брак от оглашения в церкви. Эта система, действовавшая до 1857 г. (в тот год произошло упразднение Докторс Коммонс), характеризовалась всеми чертами Флит-стрит и гражданских законодательных органов.^{317}

Естественно, не приходится говорить о твердом определении брака, если церковные каноны толковали одно, а церковные суды совершали другое. С 1754 г. в Англии действовало положение, по которому только венчание в церкви устанавливало полную законность брачного союза при записи в приходской метрической книге с подписями обоих партнеров; все браки, заключенные в других местах, признавались недействительными; браки лиц в возрасте до 21 года, заключенные без согласия опекунов или родителей, также считались незаконными; сам контроль над соблюдением постановления был передан от церковных судов к светским.^{318}

Таким образом, публичная регистрация брака становилась теперь основной частью церемонии, что несколько затрудняло двоеженство. Отныне те, кто желал заключить тайный и быстрый брак, предпринимали длительное и дорогостоящее бегство в Шотландию, главным образом в Гретна Грин.^{319}

Для тех, кто не мог по причине скудости средств совершить это путешествие, оставалось довольствоваться либо внебрачными отношениями, либо тайным заключением брачного союза. И хотя к первой трети XIX в. количество заключаемых на такой основе союзов из-за преследования властей сильно сократилось, внебрачное сожительство настолько возросло, что в 1863 г., несмотря на ожесточенное противодействие духовенства, был допущен гражданский брак и опять введены лицензии. В Лондоне их можно было приобрести за небольшой гонорар в особом ведомстве, которое подтверждало от имени архиепископа Кентерберийского при принесении присяги в том, что жених (в обобщенном значении fiancé, до помолвки — bridegroom, помолвленный — betrothed) не женат уже на какой-либо другой женщине или что жених и невеста (fiancée, до помолвки — bride, помолвленная — betrothed) не являются единокровными родственниками, а также что один из партнеров проживал до получения лицензии на протяжении 15 дней в том приходе, где состоится венчание.

Лицензия считалась действительной в течение трех месяцев: вне Лондона она могла быть получена в любом кафедральном соборе у епископа или в окружной регистратуре по месту жительства жениха. Венчание совершалось лишь в той церкви, которая была указана в лицензии.

За приобретение особой лицензии платили 25 фунтов и получали ее только в особом ведомстве. Венчание в этом случае могло совершаться в любое время и где угодно, без указания места жительства жениха и невесты. До венчания следовало в течение трех воскресений подряд провести в церкви оглашение имен вступавших в брак. Оно происходило одновременно в приходах жениха и невесты. Договориться об оглашении необходимо было за 15 дней до его начала. Священник той церкви, где предполагалось венчание, предварительно извещенный об этом письменно, записывал имена и адреса жениха и невесты и время их проживания в своих приходах. Если один из партнеров был моложе 21 года, т. е. являлся несовершеннолетним, он должен был иметь письменное согласие родителей, иначе брак аннулировался. Если венчание совершалось в приходской церкви невесты, следовало представить удостоверение о троекратном оглашении о предстоящем браке в приходской церкви жениха.^{320}

В 1604 г. был установлен возраст для вступления в брак не ниже 21 года для жениха и невесты. Это постановление церкви шло вразрез с каноническим правом западной церкви, по которому возраст вступавших в брак англичан-протестантов для мужчин был 14 лет, для женщин — 12 лет. Браки, заключенные лицами моложе 21 года, признавались «несовершенными» (imperfect) и недействительными на протяжении последующих 7 лет.^{321} Из подобных браков развилась форма «условленного брака» (arranged marriage). Однако установление возраста вступления в брак независимо от вышеприведенных постановлений в каждом конкретном случае определялось рядом обстоятельств социально-экономического характера.

Майорат, т. е. наследование по старшинству, с одной стороны, и порядок вступления в брак детей по старшинству — с другой (он укоренился в Англии с незапамятных времен и был направлен на сохранение хозяйства), оставляли за рамками брачных уз младших сыновей и дочерей. Младшие сыновья в подобной ситуации лишь откладывали свою женитьбу на неопределенно долгий срок для накопления необходимых при вступлении в брак материальных средств; в отношении же дочерей перед семьями стояла моральная обязанность непременно выдать их замуж. И если, несмотря на растущее оскудение в среде зажиточных слоев, в конце XVI в. менее 5 % дочерей не было выдано замуж, то уже в XVII в. незамужних дочерей, достигших 50 лет, насчитывалось 15 %, а в XVIII в. — 25 %. В XIX в. этот процент стал еще выше. Так, например, в городе Личфилд к концу XVII столетия около 10 % всех женщин старше 30 лет были еще незамужними; в середине XIX в. их насчитывалось уже 30 %. Наряду с ростом числа незамужних женщин, на протяжении ряда веков происходил и рост числа мужчин, либо очень поздно вступающих в брак, либо вообще остававшихся одинокими. Тенденция повышения процента незамужних женщин и неженатых мужчин и установления возрастного ценза вступления в брак с XVI по XIX в. в Англии были взаимосвязаны. В конце XVI в. средний возраст вступления дочерей в брак — около 20 лет; на исходе XVII в. и до начала XIX в. он вырос до 22–23 лет у зажиточных слоев, у людей, менее зажиточных, т. е. у рабочих и у сельского населения, повысился с 24 лет в XVI в. до 27 лет к середине XIX в. Всего лишь годом ниже был возрастной ценз для дочерей йоменов, земледельцев и владельцев лавок, т. е. представителей мелкой буржуазии.^{322}

Средний возраст вступавших в брак наследников сквайров был около 21 года в начале XVI в., 22 года — в конце XVI в. и 24–26 лет — в XVII и начале XVIII в. В конце XVIII и до середины XIX в. он колебался в пределах от 27 до 29 лет, оставаясь таким вплоть до конца XIX столетия. Для младших сыновей возрастной ценз уже в XVIII в. поднялся до 35 лет и в среднем, хотя есть примеры и более позднего вступления в брак, оставался почти на том же уровне вплоть до конца XIX в.

У лиц, находившихся на более низкой, чем среднезажиточное население, социальной ступени, можно выделить свою модель вступления в брак. Начиная с XV в. возрастной ценз указанной категории лиц рос непрерывно, дойдя в XIX в. в среднем для мужчин — от 26 до 30 лет и для женщин — от 24 до 27 лет. Такой поздний возраст вступления в брак объяснялся в первую очередь социально-экономическими причинами. Так же, как и младшим сыновьям более или менее зажиточных родителей, лицам из мало или необеспеченной группы населения следовало накопить достаточно средств в целях приобретения обстановки и жилья для будущей семьи, включая, естественно, и необходимый доход от какого-нибудь занятия, чтобы содержать семью.

В Англии издавна было принято, что новобрачные сразу после свадьбы (wedding) поселялись отдельно от родителей; это требовало дополнительных средств для приобретения жилища для новой семьи. Поздний возраст вступления в брак был связан также с отсутствием в Англии в рассматриваемый период сложных семей, а следовательно, и обычая сонаследования или выделения наследнику какой-либо доли в имуществе при жизни владельца. Для лиц, занятых в сельском хозяйстве, особенно характерен высокий брачный возраст. Как и фермеры, на вступление в брак в более позднем возрасте обрекались и лица, обучавшиеся с раннего возраста какому-либо ремеслу или работавшие слугами в богатых домах.

С начала XVII до начала XIX в. действовал акт о детях бедных родителей, в соответствии с которым их принудительно отдавали в обучение, длившееся от 10 до 24 лет. Тем самым возможность вступить в брак для них отсрочивалась. В то же время рабочие и крестьяне, занятые в рассеянной ткацкой мануфактуре, заключали ранние браки в целях использования дарового труда жены и детей и получения приданого (dowry, trousseau — платье, белье, мебель со стороны невесты).^{323}

Закреплению традиции дифференциации брачного возраста у разных социальных слоев способствовали различные мероприятия властей. Так, например, местные власти всячески препятствовали сооружению новых домов на невозделанной земле в так называемых закрытых сельских приходах и рассматривали поселившихся лиц как незаконно вселившихся. Кроме того, городские власти не предоставляли новым жильцам право пользования привилегиями гражданства данного города.

Одним из факторов, резко повысившим средний брачный возраст женщин до 30 лет и мужчин до 38 лет у бедного населения, являлись последствия голода 1848 г. Непосредственной причиной отсрочки брака было также постановление муниципального совета Лондона от 1556 г. (оно просуществовало вплоть до середины XIX в.), которое повлияло на выработку закона о совершеннолетии, действующего и поныне. Муниципальный совет, обеспокоенный ростом бедности и усмотревший одну из причин этого роста в «сверхбыстрых браках и сверхскоро основанных домашних хозяйствах молодоженов», устанавливал, что никто, будучи полноправным гражданином, не может вступить в Лондоне в брак раньше 24 лет. Еще одним из факторов, способствовавших установлению традиции позднего вступления в брак, было весьма распространенное мнение о вредных для здоровья последствиях ранних браков.^{324}

Выше уже указывалось, что с XVII в. в Англии наблюдалась устойчивая тенденция роста числа неженатых мужчин и незамужних женщин. В результате предприимчивые дельцы живо занялись новым делом: появилась профессия брачного маклера, составлявшего каталоги желавших выйти замуж женщин, а также публиковавшего объявления для стремившихся вступить в брак. Таким образом, в роли свах (matehmaker) в английском обществе начиная с XVIII и до начала XX в. выступали профессиональные маклеры; переговоры с ними вели сами родители или опекуны.^{325}

В начале XIX столетия возник другой фактор, обостривший ситуацию, — девочек рождалось и выживало больше, нежели мальчиков. К 1851 г. женщин в стране было на 65 300 человек больше, чем мужчин, и периодическая печать 1800—1870-х годов пестрела заголовками типа: «Что мы будем делать с нашими старыми девами?». С конца XVIII в. начинается «погоня» за мужчинами. В XVIII–XIX столетиях в Лондоне, Брайтоне, Бате, Челтенгеме и других городах функционировали самые настоящие национальные «брачные» ярмарки, где устраивались ассамблеи, балы, собрания и т. п., что способствовало сближению и знакомству молодых людей и облегчало, при посредстве маклеров, переговоры их родителей или опекунов.^{326}

Затруднения на брачном рынке, возникшие в Англии, начиная с XVII в. вызывались еще и постоянным наплывом значительного числа лиц, желавших вступить в брак во второй, третий и даже четвертый раз. Это явление было не только результатом усиления коммерческой основы брака, но и очень коротким сроком продолжительности каждого супружества. Объясняется эта нестабильность как поздним вступлением в брак, так и высокой смертностью среди взрослого населения. В начале XIX в. в Англии среди взрослых в возрасте 25–40 лет ежегодно погибал 1 %. Следовательно, среди населения, состоящего в браке, в среднем 2 % брачных пар ежегодно распадались вследствие смерти одного из супругов и свыше 30 % — в первые 15 лет брачной жизни.

В Англии средняя продолжительность брака как в неимущих слоях, так и среди элиты колебалась в XVII–XIX вв. от 17 до 20 лет. Таким образом, семья XVIII–XIX вв. была очень нестабильна, и около 50 % всех супругов (spouses) проживали вместе только год или два после того, как их дети покидали дом. Четверть всех браков были повторными. Многие из них часто заключались отцами маленьких детей, чьи жены умерли при родах и которые срочно нуждались в няньке, кухарке, прачке, экономке и сексуальной партнерше. Кроме того, многие женщины главным образом из бедных слоев населения, потерявшие своих мужей (husband), часто не могли найти нового партнера.

В какой-то мере обнищание основной массы населения приводило к «разгрузке» брачного рынка, и этот процесс, хотя и в очень медленном темпе, продолжался вплоть до конца XIX в. Это было общество с большим количеством сирот или детей, имевших только одного родителя. По крайней мере треть детей в возрасте до 14 лет на протяжении XVII–XIX вв. не имела одного из родителей. Семьи из одного или двух вдовых людей с отданными на сторону детьми, а также семьи, включавшие племянников и племянниц, были нередки. В таких семьях всего лишь около 5 % населения старше 60 лет доживало свой век в доме детей.^{327}

Исходя из вышеизложенного, можно заключить, что ряд аспектов семейной жизни у англичан XVI–XIX вв. — заключение поздних браков и их ранний распад, а также многочисленные повторные браки способствовали нарушению выработанной веками брачной традиции и обрядности у населения. Глубокое расхождение в возрасте вступавших в брак (от 10 лет при старшинстве мужчин в XVII–XVIII вв., до 4,5 лет в среднем в XIX в.)^{328} также не способствовало сохранению брачных традиций.

Заключение поздних браков в значительной степени зависело от эндогамии, проявляемой в социально-экономической, профессионально-бытовой и локальной сферах. Большинство браков заключалось между выходцами из семей со схожими экономическими ресурсами. Так, например, в XVII в. 90 % заключенных в Ланкашире браков джентри были только внутри этого круга. Лишь небольшая группа джентри, состоявшая из младших сыновей обедневших семей, понизила в результате женитьбы свой статус. В Кенте с XVII до середины XIX в. более двух третей джентри и земледельцев женились на девушках своего круга. У ремесленников и мастеров профессиональная эндогамия менее проявлялась, однако свыше пятой части торговцев мануфактурой, портных, мясников, сапожников и матросов женились на дочерях лиц той же профессии.^{329} Подобная эндогамия повышала и без того высокий контроль родителей как над выбором занятий своих детей, так и над выбором брачных партнеров.

Локальные границы заключения брака традиционно были узки. В XVII в. 60 % сквайров из Ланкашира и 50 % из Дорсета выбирали невест в пределах своих графств. В графстве Гертфордшир, близком к Лондону и испытывавшем его влияние, обычай локальной брачной эндогамии постепенно исчезал. В XVI в. этот обычай был использован 30 % вступавших в брак, а в XIX в. — только 20 %. В более изолированном от влияния крупных городов Нортгемптоншире на протяжении этих веков также происходило снижение процента вступавших в брак в пределах этой области с 40 до 15. В целом число вступавших в брак внутри одного региона, включавшего Нортгемптоншир и соседние графства, снизилось с 70 % в XVI в. до 40 % в XIX в. Подобное снижение с 90 до 50 % характерно и для далекого Нортумберленда.

У мелкого приходского джентри и тех, кто сам себя называл просто «джентльмен» и «мистер», степень локальной эндогамии была значительно выше средней. Из мужчин этого круга в Ланкашире почти 80 % женились в XIX в. на девушках из того же графства, образуя, таким образом, замкнутую группу со сложной сетью переплетенных родственных и профессиональных связей. В среде сельскохозяйственных рабочих, фермеров, земледельцев и сельских ремесленников около двух третей всех женихов избирали в XIX в. невест из своих же приходов, остальные — в пределах 10 миль; очень незначительное число мужчин — в пределах 20 миль.^{330} Естественно, такой высокий процент локальной эндогамии не имел отношения к лицам, покинувшим по тем или иным причинам родные места; последние вплоть до конца XIX в. были стеснены рамками социально-экономической и профессионально-бытовой эндогамии.

Еще одним фактором, стоявшим на пути свободного заключения брака, являлся вопрос о вероисповедании брачующихся. Жесткие границы были проведены между католиками и протестантами. Католикам следовало сочетаться браком с католиками, протестантам — с протестантами. Как правило, лица с различным вероисповеданием редко заключали браки; в этих случаях даже в XIX в. от них отворачивались их родные, друзья и знакомые. Заключение смешанных браков между католиками и протестантами происходило без особой торжественности; в этом случае церемония в церкви отсутствовала.^{331} Протестантам, которых в Англии было большинство, естественно, легче было подобрать себе партнера соответственно предъявляемым в Англии к брачному контракту требованиям, которые господствовали в обществе в XIX в.

Учитывая главенствующее положение в стране англиканской церкви, представлявшей государственную религию, католики имели меньше возможностей найти партнера. Стесненные своей конфессиональной принадлежностью, а также действовавшими в их среде, как и у прочего населения Англии, правилами социально-экономической и профессионально-бытовой эндогамии, католики нередко прибегали к заключению национально-смешанных браков. И чем ниже по своему социальному положению стоял католик, тем легче ему было найти себе партнера среди лиц своей национальности, поскольку они не только представляли собой большинство среди тех же католиков, но и были в меньшей степени, чем аристократия или крупная и средняя буржуазия, стеснены рамками социально-экономической эндогамии. Правда, и в этих кругах продолжали действовать законы профессионально-бытовой эндогамии, а локальная эндогамия выступала даже на первое место. Так же, как и у католиков, при заключении браков в среде различных отделившихся от протестантизма сектантских групп преобладала жесткая конфессиональная и локальная эндогамия.^{332}

В английском обществе XIX в. существовало сильно развитое предубеждение против выхода девушек замуж за лиц не своей национальности; для английской девушки выйти замуж за иностранца означало признать свою полную несостоятельность.^{333} Национально-смешанные браки встречались в основном в среде католиков, выходцев из аристократических и крупных или среднебуржуазных кругов. В целом английское общество XIX в. состояло из семей с однородным национальным составом, на изменение которого не могли повлиять спорадические случаи заключения национально-смешанных браков.

При заключении брачных союзов общество делилось на социальные, разделенные в свою очередь по экономическому доходу, группы и профессионально-бытовые группы, из которых люди могли переходить при повышении или понижении своего статуса. Подобное перемещение при заключении брака, особенно в более низкую по своему рангу группу, часто являлось вынужденной мерой, связанной, например, с потерей прежнего экономического положения; если же это следовало по иным причинам, то подобный поступок осуждался и преследовался всей группой.^{334}

Исходя из сложившейся ситуации, каждая общественная группа выдвигала определенные мотивы при заключении брака, на формирование которых повлияли идеологические и философско-религиозные разработки этики поведения в этой области человеческих взаимоотношений. Сама идея семейной и брачной жизни пережила в Англии значительную трансформацию. В ее изменениях, как в зеркале, отразилось развитие всей брачной системы у англичан. Впервые отход от двух обоснований брачной жизни — пресечения прелюбодеяния и порождения законных детей — открыто объявил архиепископ Гранмер. В своем требнике от 1549 г. он прибавил еще один мотив — «совместного общества, помощи и удобства, которые один из беспомощных людей может получить от другого, и оба эти лица неотделимы друг от друга в процветании и бедах».^{335} У пуритан «товарищеский брак» (companiate marriage) рассматривался как священный контракт с обоюдными обязательствами вступавших в него.

«Святое супружество» (holy matrimony) было постоянной темой английских протестантских проповедников, направленной ко всем слоям общества; любовь может быть сохранена лишь при строгой умеренности в проявлении чувств. При господстве в стране коммерческого духа любовь в конечном итоге сводилась к подлинно финансовой сделке, при которой жених и невеста «продавались» и «покупались» без их собственного согласия. Пытаясь решить дилемму противоположных результатов, вытекающих из проповеди послушания родителям и нежной привязанности в браке, пуритане выдвинули тезис о том, что эта привязанность, если ее не было у вступающих в брак по воле родителей, может развиться после заключения брачного союза, причем развить ее должны были сами супруги.

Однако уже в начале XVIII в. в Англии стал заметен интерес к романтике, что отразилось в увлечении новеллами, основной темой которых была романтическая любовь. И хотя ряд ведущих писателей справедливо подметили всю нелепость (если исходить из существовавшей тогда действительности) описанных в новеллах страстей и доморощенные авторы сами иногда признавали всю несостоятельность пропагандируемого сюжета,^{336} население жадно впитывало подобные «новинки».

Таким образом, к началу XIX в. налицо был конфликт между поэтами, драматургами и авторами новелл, с одной стороны, и теологами и моралистами — с другой. Кроме того, возникали противоречия между поколениями в оценке жизненных условий.

На протяжении XVII–XIX вв. у имевших достаточный доход слоев населения выкристаллизовываются в основном два мотива, или отношения к браку, находившиеся в резкой конкуренции друг с другом: коммерческая основа брака и любовь или привязанность вступавших в брачный союз.^{337} У группы населения, стоявшей по своим доходам на социальной лестнице ниже средней буржуазии, где экономическое давление родителей на детей было ввиду невысоких доходов более слабым, уже с конца XVII в. наблюдалось падение патриархального авторитета. Кроме того, в этих слоях общества дети довольно рано покидали дом и устремлялись на заработки. Родители при создавшейся ситуации оказались неспособными полностью контролировать брак.

У фермеров, где крестьянский сын ожидал земельное наследство, или у сыновей ремесленников, надеявшихся получить в свою собственность инструменты, или у сыновей лавочников — в ожидании лавки и т. п. — дети старались следовать родительским советам и указаниям, даже если они не совпадали с их собственными желаниями. Прочие же уже с XVIII в. избирали партнеров сами. В дневнике йоркширского йомена Джеймса Фрэуэлла приведено много случаев вступления в брак детей по своему усмотрению, не только без согласия родителей, но даже без оповещения последних.^{338}

Вступив в брак в среднем возрасте и зарабатывая на жизнь самостоятельно, дети чувствовали себя не только полностью экономически независимыми, но и практически чужими людьми, не связанными никакими обязательствами или надеждами (включая получение наследства) с семьей, в которой они были рождены и из которой вышли. Поздние браки, в свою очередь, резко тормозили демографический рост, поскольку исключали на 10–25 лет из производства населения зрелых в половом отношении женщин и создавали поколенный разрыв; в Англии вплоть до конца XIX в. редко можно было встретить в одном доме две поколенные пары, жившие вместе.

Нередко самостоятельности в выборе брачного партнера способствовало получение наследства от побочных родственников, которое сразу давало экономическую независимость не только от родителей, но и от тех или иных житейских обстоятельств. Так, например, в 30-е годы XIX в. некий Уильям Коул был шокирован женитьбой своего крестника на мисс Плюмтри, получившей наследство от своей тетки. Девушка не только не поставила в известность своих родителей, но и, что было самым ужасным, «сама сделала предложение».^{339} В этом и других случаях, описание которых приводится уже с начала XVIII в., в том числе и в художественной литературе,^{340} характерен один и тот же сюжет: дети, ставшие экономически самостоятельными, не прислушивались к советам и указаниям родителей. Более того, к середине XIX в. традиционная роль мужчины и женщины в процессе заключения брачного союза начала меняться. С одной стороны, женщины предлагали сами себя и свои средства будущему партнеру в брачной жизни, с другой — мужчины стремились путем брачного союза поправить свое материальное положение.^{341}

Отношение к добрачному сожительству у англичан на протяжении всего XIX в. было отрицательным. С течением времени к нему стали относиться все более снисходительно, так как в средних и бедных слоях общества оценка этого факта уже зависела не столько от мнения родителей, родных и знакомых, сколько от самих вступающих в брак. Сложнее обстояло дело с нарушением ранее заключенного брачного контракта, вследствие чего обиженная сторона могла вчинить иск в суде к разорвавшему контракт, требуя от него денежного возмещения. Нередко, не разрывая брачного контракта, в случае несовершеннолетия одного из партнеров или недостатка финансовых средств, заключение брака откладывали на неопределенное время; инициатива в таких случаях, как правило, исходила от родителей.^{342}

Брачные планы в тех слоях общества, которые имели крупную или среднюю собственность, играли огромную роль и строились в основном родителями.^{343} В случаях неисполнения детьми своего долга, особенно когда были замешаны крупные финансовые расчеты, в ход пускались самые крайние меры. Детям, если они жили отдельно от родителей, посылались письма с угрозами лишения наследства, и нередко эти угрозы осуществлялись; в своем же доме их могли подвергнуть подлинному заточению; применяли даже телесные наказания; и если они все же проявляли неповиновение и вступали в брак по своей воле, то требовали от пасторов признания незаконным проведения брачной церемонии.^{344} Те же, кто избирал своих брачных партнеров, исходя из духа «сыновьего» послушания, обращались за указаниями не только к родителям, но даже к своим непосредственным начальникам по службе.^{345}

Зачастую дети, воспитывавшиеся в домах своих родственников при живом овдовевшем отце, что было нередко в XVII–XIX вв., становились перед трудноразрешимой задачей: слушать отца или мать, от которых они жили отдельно, но ожидали наследства, или слушать тех родственников, в доме которых они выросли. В таких случаях мотивом принятия того или иного решения опять-таки являлись финансовые расчеты: у кого больше наследуемого имущества, какие прибыли принесет брачный партнер и т. п. О любви или о привязанности, естественно, в данных обстоятельствах не могло быть и речи. Лишь один довод против будущего брачного партнера мог выдвигаться со стороны детей — иное вероисповедание.^{346}

В фермерских зажиточных кругах в период с XVI в. до 80-х годов XIX в. существовал строгий контроль родителей или опекунов над выбором детьми брачного партнера. Наиболее ясно он прослеживается, например, по таким прижизненным завещаниям: «Моей дочери Мэрджери я даю 60 овец при браке с Эдвардом, сыном Рейнольда Шэфту из Токерингтона».^{347} Подобные завещания составлялись и у более или менее зажиточного слоя ремесленников, т. е. в кругах мелкой буржуазии.^{348} В неимущих слоях общества свобода выбора брачного партнера на протяжении всех веков вплоть до начала XX в. была неограниченная, поскольку над детьми не довлела экономическая власть родителей; они рано покидали дом и таким образом были лишены родительского надзора. Но это не означает, что при создании брачных союзов у них не было никаких препятствий. Им следовало приобрести какую-либо профессию и накопить достаточно средств для поддержания будущей семьи. Эмоции, здесь, как и в кругах зажиточных англичан, играли очень маленькую роль, уступая место коммерческим расчетам.^{349}

Свобода выбора брачного партнера, постепенно развившаяся на протяжении XVIII–XIX вв., в большей мере относилась к мужчинам, нежели к женщинам. Дочерей воспитывали в строго англиканской традиции, и послушание было первейшим дочерним долгом. Даже если невеста откровенно ненавидела жениха, ей настойчиво внушали, что ее долг «подчиняться» (submit, obey) — слово, которое и поныне звучит из уст женщины в Великобритании при венчании в церкви. При полном исполнении воли родителей или опекунов в деле заключения брачного союза возникали так называемые типичные стандартные браки, построенные на коммерческой основе.^{350}

Однако уже в XIX в. встречались браки и социально-смешанного характера. Обедневшие джентри охотно роднились со средней и мелкой буржуазией, а представители последней не без финансовой выгоды удовлетворяли свое тщеславие, беря в жены девушек из более аристократического слоя общества. «Нестандартные» браки чаще всего случались при полной обеспеченности одного из партнеров.^{351}

В браке коммерческого типа семейная жизнь нередко не складывалась. Особенно недовольны были жены, которые утверждали, что в коммерческом браке многие мужья предпочитают супругам компанию собак и лошадей, другие спят со служанками и оставляют жен без внимания. Крайние случаи недовольства жен поведением своих мужей приводили к побегу женщин и заключению повторных браков, не дожидаясь смерти мужа.^{352} В семьях лиц с ограниченными средствами мужчина становился подлинным деспотом; женщина же, начав свою сознательную жизнь в качестве даровой рабочей силы в доме своих родителей, продолжала ее в услужении за пропитание в чужом доме и кончала на службе своему мужу.^{353}

Однако в глухих местах Англии, особенно в сельских коллективах, где еще в какой-то мере сохранились воспоминания о традиционном отношении к браку, в XVIII–XIX вв. люди решительно вмешивались и отвергали мотивы вступления в брак, навеянные духом предпринимательства и наживы.

В этих местах браки негармоничных по возрасту партнеров, сексуальные извращения, господство в доме женщины или избиения мужьями жен подлежали общественному осуждению и постыдному наказанию, носившему название «шари-вари» (charivaris) или «скиммингтонс» (skimmingtons). Наиболее полно этот обычай сохранился в Британии там, где слабо чувствовалось разлагающее влияние капиталистических отношений на общинные устои, как, например, в Уэльсе и Корнуолле. В Англии же данный обычай встречался в XIX в. очень редко и превращался в физическую расправу или какофонию перед домом жертвы.^{354}

Развитие капиталистических отношений, поздний возраст вступления в брак, коммерческо-маклерская сторона предбрачных отношений — эти и другие причины привели к тому, что в XIX в. традиционный свадебный обряд почти полностью исчез и сохранился лишь в отдельных местностях Англии, да и то фрагментарно. В основном такие обряды наблюдались у лиц, вступавших в брак в относительно молодом возрасте и наследовавших родительское имущество. Но помолвка соблюдалась во всех слоях английского общества, хотя период между помолвкой (engagement, enment), на которой происходит обручение (betrothal) молодых, и свадьбой в силу указанных выше причин длился очень долго, нередко до 7–8 лет.

Жениху следовало накопить средства на отдельное, обставленное мебелью жилище, а также положить в банк необходимую сумму на имя жены (так называемая вдовья часть наследства — marriage settlement), если он получал за невестой приданое (dowry, trousseau). Во время помолвки ставился и вопрос о свадебных подарках (wedding presents), даже составлялся список, кто что должен дарить.^{355}

В более чистом виде и почти повсеместно сохранялись не свадебные обряды, а предбрачные поверья и обычаи у молодежи, проживавшей достаточно долго в одном коллективе и на одном месте. Наиболее ярко данные обычаи проявлялись в различного рода гаданиях и поверьях, приуроченных к определенным дням. В канун дня св. Агнессы (20–21 января), являющейся патронессой молодых девушек, в Дербишире, Йоркшире, Дюргейме, Норфолке, Нортумберленде, Линкольншире и в других английских графствах девушки гадали на «полное молчание», родниковую воду, чулки и подвязки, сложенные крест-накрест, на ботинки, поставленные носками к постели («идя и приходя» — going and coming), на булавки и ветви различных растений, на песни под яблоней и сеяние злаков в полночь и т. п.^{356}

Особо следует выделить гадание на «немой пирог». Воздерживаясь от еды и разговоров, девушки ночью, в канун дня св. Агнессы, делали так называемый «немой пирог» (dumb-cake) из муки, соли и воды в равных пропорциях. После выпечки каждая девушка брала половину пирога и, идя спиной вперед к постели, поедала пирог, надеясь во сне увидеть своего будущего мужа. Нередко «немой пирог» заменяли вареным яйцом с солью вместо желтка.^{357}

Подвязки посылались в подарок и в канун дня св. Валентина (13–14 февраля), покровителя всех влюбленных. В этот день девушка, повстречав первого мужчину, верила, что он станет ее супругом. Уже в XV–XVI вв. в Англии полагали, что в указанный день люди, как и птицы, выбирают себе брачных партнеров. Начиная с XIX в. в Норфолке, Герфордшире, Линкольншире, Нортумберленде и Йоркшире парни посылали девушкам так называемые Валентины, т. е. подарки в виде изящных безделушек, к которым часто прикладывали такого рода стихи:

В Дербишире и Ланкашире сельские парни и девушки, собравшись вместе, устраивали жеребьевку, по которой на год назначались «мнимые супруги», после чего день заканчивался угощением и танцами. Эти пары должны были в течение года ухаживать друг за другом, ходить только вместе.^{359} Кроме того, существовали и другие обычаи, связанные с кануном этого дня: рассеивали коноплю в полночь на приходском кладбище или по пути с него домой, произнося при этом соответствующие строки, в надежде увидеть, как сзади будущий муж будет скирдовать скошенную траву (Дербишир и Девоншир). Манипуляции, схожие с предыдущими и тоже на кладбище, проделывали с лавровым листом, поедая со скорлупой вареное яйцо с солью; расставляли ботинки на ночь в форме буквы Т и т. п.^{360}

Гадания с травой на суженого предпринимались и в канун дня св. Давида (1 марта). Накануне дня св. Марка (24 апреля) следовал третий цикл гаданий: с чашками и водой, а также с сорочкой (Норфолк); заглядывание в полночь в окна церкви, держа в руках пучок травы, сорванной на церковном дворе (Линкольншир); поджидание суженого или суженой в полночь на гумне, гадания со свечой (Дербишир); гадания с зеркалом и свечой; пробежка в полночь 9 раз с кольцом в руке вокруг стога с восклицаниями: «Здесь ножны, но где нож?»; гадание с оловянными горшочками, идя спиной вперед; гадание под названием «ужин наблюдения» (supper-watching); хождение к роднику спиной вперед и др.^{361}

В отдельный разряд следует отнести гадания с «немым пирогом» в канун дня св. Марка; с подвязками и ботинками «идущими и приходящими»; с шалфеем листовым (Линкольншир); с сеянием конопли (Норфолк и Суффолк). Такие мотивы гаданий, как подвязки и яйцо, являются чертой предсвадебного и свадебного обрядов. Их происхождение теряется в далеком прошлом. Голубой цвет, являющийся традиционно излюбленным цветом надежды у англичан, и голубые с зеленым ленты как мотив свадебного украшения органически вошли в традиционную свадьбу. Хождение спиной вперед, кольцо во время бега вокруг стога, манипуляции с растениями «ведьм», сев как символ плодородия и сбор урожая «призраком»-супругом сочетают в себе и отголоски языческих верований, и символику церковного венчания. Яблоня и листочки вечнозеленых растений как символы «древа жизни» непосредственно отражали веру в плодовитость, а «немой пирог» как еще незрелый плод (добрачное состояние) созревает в подлинно вкусное блюдо, являющееся неотъемлемой частью свадебного пиршества. «Мнимые супруги» — это отзвуки старинного обычая пробного брака.^{362}

Практиковались гадания на суженого (promised husband) или суженую (promised wife) и в канун мая (30 апреля), хотя и не в таком количестве и разнообразии, как в канун дней св. Агнессы, св. Валентина, св. Марка: на пучках боярышника, на улитках, на полную Луну. В канун солнцестояния гадали на яблочную кожуру, на угольках, на обувь в виде Т, на заячью капусту, а также на сеяние конопли и на горящие вязанки ясеневых прутьев. Примечательным в этом цикле гаданий является гадание на угольках, отражающее древнее народное поверье в огни св. Бельтана, в честь которого костры горели по всей Англии еще в XIX в. На пятое воскресенье великого поста гадали на горошинах и на бобах.^{363}

Все перечисленные виды гадания отражали пережитки дохристианских верований англичан; одновременно часть из них являлась и своеобразным типом ухаживания. Так, необычной формой ухаживания был старинный обычай, называемый «связанные в узел», наблюдавшийся еще в XIX в. у валлийцев и у англичан, проживавших на границе с Уэльсом. Одетых юношу и девушку связывали веревкой с закрепленным узлом и укладывали в постель. Если один из них не желал связать свою жизнь с другим, он развязывал ночью этот узел. Если узел к утру оказывался неразвязанным, то молодых людей признавали потенциальными женихом и невестой. В XIX в. матери, как правило, надевали на девушку при таком испытании так называемый чулок для ухаживания (courting-stocking), крепко стягивающий вместе ноги девушки. Вплоть до конца XIX в. в маленьких деревушках эти «чулки» передавались по наследству от матери к дочери.^{364} В этом интересном типе ухаживания, как и в выборе «мнимых супругов» в канун дня св. Валентина, нашел отражение существовавший когда-то в Англии и в Уэльсе обычай пробного брака, причем «чулки для ухаживания» появились, очевидно, значительно позже, чем сам обычай, с запрещением церковью в начале XVII в. добрачных половых отношений после заключения брачного контракта.

Выбор дня и месяца свадьбы (marriage, nuptial, wedding) не был безразличен для англичан в XIX в. Его придерживались даже те, кто не устраивал свадьбу как таковую, а просто регистрировал брак в гражданских учреждениях или венчался в церкви со скромным последующим угощением. Май, как правило, считался неудачным месяцем для заключения браков и свадеб. В XIX столетии в Чешире, Дербишире, Девоншире, Герефордшире, Ланкашире, Линкольншире, Норфолке, Нортумберленде, Стаффордшире, Суффолке и Йоркшире в ходу были поговорки: «Браки в мае несчастливы» и «вступать в брак в мае — навсегда раскаяться». Заключение брака в великий пост также предвещало неудачу. Наиболее благоприятным для этого дела временем считалась неделя после троицына дня. Из всех дней недели самым удачным днем для заключения свадьбы называли среду.^{365}

Перед самым днем свадьбы либо на особом столбе развешивались объявления, либо они рассылались отдельным лицам. В XIX в. столбы встречались уже редко, что указывает на сужение круга гостей, и следовательно, на постепенное сведение старинного обряда, в котором некогда участвовало все село, к простому угощению. В редких случаях невеста с женихом проезжали через село на телеге, влекомой быками, у которых рога были увиты лентами, и приглашали всех на свадьбу. Друзья и доброжелатели во время их проезда складывали в телегу свои дары, как правило, необходимые для домашнего хозяйства. На севере Англии дары доставляли во время свадьбы; приглашенные ехали верхом с тяжелыми седельными вьюками, набитыми мукой, битой домашней птицей, яйцами, беконом и маслом. Дополнительно молодой паре подносились на тарелке деньги, собранные приглашенными, в сумме около 200 фунтов. Иногда предметы обстановки и домашнего хозяйства приносили в качестве дара до свадьбы.^{366}

Традиции правили всем свадебным днем (wedding-day). По пути следования свадебного поезда (marriage/nuptial procession) разбрасывали цветы, главным образом болотный ирис, розмарин, ноготки. Нередко путь усеивали тростником, ракитником, а также пшеницей.^{367} В свадебный поезд помимо жениха и невесты входили их родители, подружки невесты (best maids, bridesmaids) — обычно ее сестры, близкие родственницы и подруги, — а также сестры жениха, и его дружки (best men, bridesmen), родственники и друзья невесты и жениха. Подружки невесты, обычно человек шесть, были одеты в платья, фасон и цвет которых выбирала сама невеста, а ее матери следовало оплатить их стоимость. Среди этих подружек всегда имелась главная (best maid), которая несла букет невесты и в ходе церемонии венчания располагалась позади нее. Дружка (best man) жениха (брат, родственник или его друг) морально поддерживал его до свадьбы, платил гонорар священнику и чаевые церковнослужителям, а также вручал кольца жениху в церкви. Он должен был ухаживать за подружками невесты во время угощения и отвечать за произносимые тосты.

Шаферы (best men, bridesmen), как правило, стояли внутри церкви и спрашивали каждого из гостей: «Невеста или жених?» Друзей невесты они помещали налево от придела, друзей жениха — направо. Подобную процедуру они проделывали и во время рассаживания гостей за столом. Шаферы раздавали гостям в церкви бланки с текстом проповедей, если они не были заранее разложены на церковных скамьях. Отца невесты, если он не присутствовал на церемонии, мог заменить ее брат, близкий родственник или даже друг семьи. Почетная роль посаженного отца (sponsor at a wedding) доставалась отцу жениха; он подводил невесту к алтарю, отвечал на некоторые вопросы священника во время венчания, управлял всей свадьбой.

Все эти лица собирались утром у дома будущих новобрачных, и главная подружка невесты украшала входную дверь белыми цветами и веточками мирта из букета невесты. Если этим занималась сама невеста, то считалось, что ее семейная жизнь будет неудачной. В церковь нередко отправлялись в сопровождении музыкантов, наигрывавших на скрипках и дудках, с пением. Исполнялись многоголосые свадебные песни, наименование которых сохранилось еще со времен поселения на Британских островах англосаксов, — «brydsang». Вперемежку с песнями, в которых неоднократно упоминалась подвязка из туалета невесты, представители мужского пола, сопровождавшие свадебный поезд к церкви, усердно стреляли из ружей, что, по народным верованиям, отпугивало злую силу, и она не могла навредить новобрачным; по ходу продвижения свадебного поезда устраивали состязания в скачках на лошадях.

Иногда свадебный поезд трижды огибал по часовой стрелке — на счастье — церковь. Считалось очень неудачным, если во время венчания начинался бой часов. Поэтому предпочитали немного подождать перед входом, пока они пробьют. По прибытии к церкви и перед входом в нее прежде соблюдалось много старинных обычаев: жених и невеста перепрыгивали через скамью, поставленную поперек входа в церковь, что символизировало удачное преодоление ими всех преград в их будущей семейной жизни. При этом невеста как будто невзначай теряла с ноги подвязку, которую немедленно подхватывали молодые мужчины и с триумфом шли вокруг церкви. В Сомерсете на пути свадебного поезда протягивали веревку, украшенную цветами, или запирали перед ним церковные ворота. В этих случаях жених должен был выкупить путь деньгами. В Беркшире верили, что тот из молодых, кто первым поставит ногу на крутую церковную ступень, будет в дальнейшем властвовать в доме.^{368}

Венчание (wedding, marriage ceremony) должно было состояться в течение трех месяцев после оглашения в церкви, украшенной белыми цветами и синим орнаментом в середине восточного окна. Группа лиц со стороны невесты располагалась на левом крыле, со стороны жениха — на правом; подруги и друзья — на обоих флангах. После церемонии венчания новобрачные (the young couple) торжественно спускались со ступеней алтаря и в сопровождении родителей, ближайших родственников, шаферов, подружек невесты шли в ризницу подписывать свидетельство (marriage lines — церковн.; certificate of marriage — гражд.).^{369} Все перечисленные выше элементы венчания перешли из XIX столетия в XX в нетронутом виде, несмотря на то что одновременно существовала и неполная церемония, вызванная теми или иными обстоятельствами, что, например, описано в романе Чарльза Диккенса «Большие надежды». На венчании Уэммика с мисс Скиффинс присутствовали лишь отец жениха, исполнявший роль посаженного отца, друг Уэммика в качестве шафера, а также маленькая хлипкая привратница в детском чепчике, притворявшаяся закадычной подругой мисс Скиффинс.^{370}

Венчание происходило обычно между 8 часами утра и 12 часами дня. Гражданский же брак заключается от 8 часов утра до 18 часов вечера в отделе записи актов гражданского состояния в здании регистрации в присутствии уполномоченного лица. Уведомление об этом давалось одному из партнеров, если жених и невеста проживали в течение семи дней в одном округе. В случае, если они проживали в различных округах, уведомление предназначалось тому из партнеров, кто сделал заявление. Регистрация брака в этом случае происходила в регистратуре подавшего заявление и должна была состояться в течение 21 дня после того, как получено уведомление. Данная церемония характеризовалась скучным и торопливым обрядом, и многие девушки мечтали о «белой свадьбе», т. е. о венчании в церкви.^{371}

В противоположность протестантам обряд церковного венчания у католиков был первым и необходимым условием заключения брака. В целом же обряд венчания в церкви у протестантов мало чем отличался от того же обряда у католиков.

В некоторых местностях, например в Девоне, молодые, направляясь после венчания к своему дому, получали от какой-либо старухи в дар корзину с орехами («изобилие орехов — изобилие колыбелей»). В сельских свадьбах Шропшира до конца 40-х годов XIX в. на церковные ворота подвешивались собранные по всему селу серебряные ложки, высокие пивные кружки с крышками (тэнкеды), часы, украшения, перезвон всех этих вещей предвещал паре обилие детей. На свадьбах в Ноттингемшире молодых осыпали пшеницей, весело крича: «Хлеб для жизни и пудинг навсегда!». Символом счастья являлись также ботинки. На одной из свадеб, состоявшейся в 1860 г. в Лестершире, брат невесты по пути следования домой из церкви швырнул на дорогу из свадебного экипажа огромный старый башмак, и подружки невесты, не жалея своих красивых платьев, ринулись за ним на пыльную дорогу. Та, кто первой схватила башмак, первой и выйдет замуж. Такой ботинок обычно висел в доме на белой атласной ленте.

Свадьбы севера Англии были отмечены более буйным весельем с неистовыми состязаниями молодых парней из-за приносящей счастье подвязки невесты. Иногда подвязки заменялись длинными белыми лентами, ради которых устраивались состязания после венчания. Этот обычай в Северной Англии дожил до 40-х годов XIX в. Мужчины после венчания садились на коней и бешено скакали к дому новобрачных; там около дверей победитель на коленях ожидал свой приз. Новобрачная, подняв подол платья и обнажив ногу, протягивала ее победителю, желая ему и его возлюбленной при этом счастья в будущем. Нередко состязались из-за чашки с бульоном, приправленным овощами, иногда — из-за поцелуя новобрачной. Все эти игры сопровождались стрельбой из ружей.^{372}

В свадебном застолье (bridal) главная роль отводилась пирогу (bride’s cake; wedding cake; bridecake). В Суссексе, например, в пирог помещали жареную курицу, наполненную сваренными вкрутую яйцами. Свадьба никогда не кончалась без пирога, и это было обычным по всей Англии. Такой пирог невесте следовало разрезать самой. Иногда, впрочем, после пирога напивались позита — горячего напитка из молока, вина и пряностей. Его подавали в огромном котле, на дно которого клали обручальное кольцо; достигший его первым из присутствовавших холостых мужчин по поверию женится первым. После окончания застолья, которое могло продолжаться еще несколько дней, но не больше недели и на средства самих приглашенных, новобрачная первая переступала порог своего нового дома.

В Девоне порог поливали кипятком и новобрачная на счастье смачивала в нем свои туфли. При входе в дом с фасада она попадала в комнату, где находился камин — символ ее роли в доме как хранительницы очага и хозяйки. Если новобрачная спотыкалась, то это рассматривалось как зловещая примета, и поэтому во многих местах Англии ее проносили над порогом. Затем подружки сопровождали ее в спальню и укладывали в постель. Их обязанностью было следить за тем, чтобы в постели не оказались иглы, булавки и острые предметы. Они могли принести новобрачным несчастье.^{373}

На этом, собственно, и кончался весь свадебный цикл; на молодоженах (newly-married couple) лежала только моральная обязанность — одарить впоследствии тех, кто в будущем сам будет вступать в брак и кто принес им на свадьбу подарки. Буквально на следующий день после свадьбы они начинали жить отдельной семьей, не зависящей ни от кого и не обязанной никому ни в чем.

Описанная выше свадьба уже почти полностью исчезла в Англии к середине XIX в. Лица из среднезажиточного слоя, так же как и самые бедные (а они составляли большинство населения), предпочитали обходиться без такого дорогостоящего обряда. В лучшем случае они венчались в церкви в присутствии очень тесного круга лиц, а застолье — чаще всего это был завтрак, — устраивали где-нибудь в приличной кухмистерской или кафе.^{374}

Помимо оплаты самого обряда венчания жених должен был оплатить цветы в церкви, угощение, кольца, лицензию, гонорары священнику, органисту и хору, чаевые священнослужителям, листы, на которых печатался текст службы, включая гимны и псалмы, букеты для матерей — своей и невесты, а также букеты для невесты и ее подружек, бутоньерки шаферов (wedding-favours), мелкие подарки подружкам невесты. Кроме того, он должен дать во время помолвки своей невесте кольцо на память с полудрагоценным камнем (engagement ring), стоимость которого колебалась в пределах пяти фунтов. Оно надевалось на безымянный палец левой руки, и после свадьбы его носили вместе с обручальным кольцом (wedding-ring).^{375}

На всем протяжении XIX в. наиболее обычным для невест являлся белый цвет подвенечного платья (wedding-dress). С 1840 г. по 1880-е годы носили платья с высоким воротником. Материал подбирали преимущественно плотный — тяжелый шелк, бархат, атлас. На него нашивали белые кружева. Женщины, вступавшие в брак повторно и вдовы, вновь выходившие замуж, одевались в платья, соответствующие той моде, которая господствовала в данное время, или очень часто надевали голубое платье, что соблюдалось и в начале XX в.

Мужчины с 20-х годов XIX в. для церемонии надевали сюртуки с длинными фалдами и короткой талией, голубого цвета, узкие из трико панталоны, не доходящие немного до щиколотки, черные чулки и лакированные башмаки; с 30-х годов длинные черные штаны со штрипками и фраки из черного сатина с белыми жилетами. В 50-е годы мужчины вместо фрака надевают пиджак.^{376}

Разведенные венчались в особых церквах; они не имели право носить и обручальные кольца.^{377} Лица из малообеспеченных слоев населения также из экономии предпочитали регистрировать брак и даже венчаться в церкви в своей лучшей повседневной одежде. Но во всех слоях общества было общепринято по случаю помолвки или заключения брачного союза надевать (как женщины, так и мужчины) белые перчатки.^{378}

Следует отметить, что в Англии наблюдалась традиция, когда новобрачные в зависимости от средств совершали свадебное путешествие. Одни ехали за границу, другие — на несколько дней в соседнее село или город.^{379}

Подводя итог, можно констатировать, что у англичан в XIX в. функционировало одновременно несколько видов заключения браков, которые нередко при слиянии друг с другом создавали переходные типы. Все эти виды заключения брака вели свое происхождение от послереформационной эпохи. Под влиянием развития капиталистических отношений даже самые древние из них приобрели коммерческий характер и с укреплением его не только не отмерли, но и продолжили свое существование в XX в. Активную роль в сохранении и развитии описанных выше видов заключения брака сыграла политика церкви и государственных органов, начиная с XVI и кончая XIX в. Старинный свадебный обряд под ударами наступавших на него развивавшихся капиталистических отношений, вызвавших к жизни дух наживы и стяжательства, глубоко проникший даже в сферу интимных человеческих отношений, уже почти исчез в Англии XIX в. И все же новые ростки эмоциональных отношений, возникших уже на иной основе, продолжали развиваться у англичан и в XIX столетии.