Браслет-2

Глава 10 Благодетель

За окнами промелькнуло что-то красное, послышался удар и визг тормозов. Помогай вздрогнул.

— Кино продолжается! — хохотнул я. — Сейчас будет концерт!

— Она такая зовут? — удивился Помогай.

— Его зовут Игорь, — улыбнулась Настя. — Тоже чудо ещё то!

Помогай только растерянно похлопал глазами и уставился на дверь.

«Чудо» появилось злое и сосредоточенное. Едва зубами не скрипело. Хлопнув дверью, он с разгону решительным шагом прошёл на середину комнаты и, как вкопанный, остановился в двух шагах от Помогая.

Тяжело сглотнув, он с трудом отвёл глаза от экзотической фигуры и хрипло спросил у меня, чуть приподняв указательный палец:

— Я это… чего-то не знаю?…

Я с удовольствием расхохотался, а Настя прыснула в кулак. Он отвлёкся от своих мыслей, и его физиономия на мгновение претерпела комичные метаморфозы.

Растянув рот в своей зубастой улыбке, Помогай сделал шаг ему навстречу, протянул руку и простодушно представился:

— Помогай!

Игорь дёрнулся и отступил назад.

— Вовчик! Что за шутки?! Мне не до того щас…

— Какие шутки? — помирал я со смеху. — Чего парня зря обижаешь? Он же с тобой познакомиться желает!

— Кто желает? Вот эта?… — он задохнулся и не договорил.

— Но-но! — прикрикнул я. — Выбирай выражения! Он такой же человек, как и мы. К тому же — гость. Уважать надо!

Игорь дико сверкнул глазами и, обойдя стол вокруг, брякнулся на стул.

— Какой фигнёй вы здесь занимаетесь!..

— А ты чего такой злой пришёл? — спросила Настя. — Будто ежа проглотил?

Он хмуро глянул на неё, хмыкнул и, повесив голову, ничего не ответил, играя желваками на скулах.

Проницательный Помогай тихо поинтересовался у меня:

— Твоя друг потеряла самка?

— Скорее, выкинул, — так же тихо ответил я ему. — Только не самку, а жену.

— Вот именно «самку»! — рыкнул Игорь и с хмурым интересом воззрился на Помогая. — Женщиной её не назовёшь.

— Ага! Твоя говорил людя самка не бывай! — обрадовался тот, обращаясь ко мне. — Теперя сама гляди!

Игорь невесело усмехнулся и потянулся к тарелке с солениями:

— Она ещё и разговаривает!..

Помогай оживился, явно стараясь наладить контакт:

— Моя плохо знай ваша язык. Это — да! Настя сказал моя учить буду делай. А твой самка совсем ходит на твоя. Не надо волновайся!

— Чего б ты понимал! — обозлился Игорь. — Да на фиг она мне нужна после того, что она сделала!

— Моя тоже говори нужна, — не понял Помогай вывертов языка, хоть и очень старался. — Какой он делал?

— «Какой»? — вращая глазами, ответил тот. — Да пацана моего в детдом сплавила! — И он грохнул кулаком по столу, отчего посуда на нём подпрыгнула и зазвенела.

Помогай растерянно поморгал и, глядя то на меня, то на Настю, огорчённо сказал:

— Моя не знай такая слово…

— Вот и не суйся тогда! — отбрил его Игорь. — Советчик!

— Ну, ты не очень-то, — вступился я за Помогая, оскорблённого в лучших чувствах. Он тихонько отошёл к окну и сел на подоконник, потеряв желание вести беседу в таком тоне. — Он же, тебя жалеючи…

— Та!.. — зло отмахнулся тот и отвернулся, пряча слёзы.

Настя подошла к Помогаю и поманила его за собой. Тот покорно поплёлся за нею вслед.

Когда они скрылись за дверями, я подсел к Игорю:

— Так вот за что ты её колотил…

— А то за что же? — буркнул он и с чувством выплеснул: — Тварь! — потом посопел и добавил ещё пару определений той же окраски.

— Тихо-тихо! — положил я ему руку на плечо. — Держи себя в руках. Найдём мы твоего пацана.

— Да чё его искать? Нашёл я его уже… Вон он, в машине сидит!

Я поднялся:

— Дак чего ж ты!.. Мать твою! Тащи его сюда!

Тот недоверчиво оглянулся. В глазах застыли злые слёзы.

— А чё, можно?…

— Знаешь, что? — рассвирепел я. — Дурак ты! Вот что!.. Пошли!

На заднем сиденье «Джипа» сидел большеголовый и глазастый паренёк лет десяти и с интересом разглядывал навороты фасада «Тадж-Махальчика». На Игоря он был похож «на все сто». Тот же доминирующий нос, те же глаза навыкат.

— Ну, давай знакомиться? — склонился я к открытому окну.

— Давай, — ответил пацанчик и вложил щуплую ладошку мне в руку. — Меня зовут Саша.

Игорь стоял сбоку, опершись на крышу автомобиля, и с теплотой смотрел на сына.

— Ну а меня дядя Володя.

— Я знаю. Ты работаешь волшебником.

Я мельком взглянул на прячущего улыбку Игоря и спросил:

— А ты любишь сказки?

— Нет, — серьёзно ответил Саша. — Там всё неправда.

— А почему ж ты назвал меня волшебником? Ведь волшебники бывают только в сказках.

— Так сказал папа, — пожал плечами не по возрасту рассудительный паренёк и отвернулся.

— А что же ты любишь?

— Играть в приставку. — Он посмотрел мне в глаза с невыразимой печалью и добавил: — А ещё шоколад.

— Ты что ж, не мог пацану шоколадку купить? — покосился я на отца с недоумением и собрался было порадовать паренька, но Игорь остановил меня:

— Ему нельзя. Сердце. И зубы плохие…

— Ладно, — я выпрямился, открыл дверцу машины и протянул Саше руку. — Пойдём. У меня и приставка есть и конфет навалом.

— Ему нельзя сладкое, — повторил Игорь с тревогой, отслоняясь от машины. — Врачи запретили.

— А разве я не волшебник? — состроил я невинную физиономию, обращаясь к мальчику.

— Так сказал папа, — равнодушно ответил тот, опять пожимая плечами и вылезая из салона. Следом за ним вывалились разноцветные коробки с игрушками.

— Это тебе папа купил?

Серьёзный Саша оглянулся и побросал коробки обратно.

— Да… — печально сказал он и виновато посмотрел на отца: — А шоколадку — нет…

Тот крякнул с досады и захлопнул дверцу машины.

— Теперь тебе можно будет есть всё, что хочешь, — сказал я, поднимаясь вместе с мальчиком по ступеням террасы. — Сейчас мы поколдуем и всё будет нормально.

— Ты бы пацану голову не дурил, — недовольно пробурчал Игорь, тащившийся сзади нас. — И так тошно…

— Это папа сегодня съел чего-то невкусное, — сказал я Саше. — Вот его и тошнит.

— Он сегодня маму прогнал, — печально ответил Саша и закусил губёшку.

— А ты откуда знаешь? — Я обернулся и осуждающе посмотрел на Игоря.

— Папа сказал… — на глазах паренька заблестели крупные капли и подбородок его задрожал.

— Ты не понял. Это он так пошутил. Вот увидишь, всё будет хорошо!

Сзади опять раздалось досадливое кряхтение, но сказать он ничего не успел: мы уже скрылись за дверями и они хлопнули у него перед самым носом. Он молча последовал за нами.

Когда мы входили в столовую, меня вдруг качнуло от яркого видения: пейзаж тотального разрушения из моего утреннего сна на мгновение затмил сознание.

«Что это было?» — ошеломлённо спросил я у браслета, но тот не отметил никаких отклонений.

«Ну ни фига себе!» — только и сказал я.

— Ты тоже съел что-то невкусное? — поинтересовался Саша, выдёргивая свою руку из моей. Видимо, я непроизвольно сжал ему её.

— Извини, — смутился я. — Голова закружилась.

— У волшебников тоже с головой не в порядке бывает? — в его голоске послышалась неприкрытая ирония.

— Увы! — развёл я руками. — Все мы люди, все мы…

— Ух, ты! — Саша увидел ряд компьютеров по-над стеной и сразу забыл про всё на свете. — А можно, я поиграю?

— Конечно! — улыбнулся я. — Выбирай!

— А ругаться никто не будет? — с тревогой оглядываясь, спросил он.

— Никто. Это всё моё. Можешь играть, когда захочешь.

— Ух ты! — расцвёл мальчишка и показал на крайний аппарат: — Вот этот можно?

Я кивнул, улыбаясь ему, и монитор компа ожил: пошла загрузка.

Саша с интересом обернулся ко мне:

— Дядя Володя, как ты это делаешь?

— Что?

— Ты даже не подошёл к нему, а он заработал.

— Программа у него такая… Сам игры найдёшь? Или помочь?

— Найду, конечно!

И мы с отцом перестали для него существовать.

Я подсел к нему сзади, делая вид, что с интересом наблюдаю за игрой и, прикрыв глаза, сосредоточился. Браслет быстро уяснил картину состояния детского организма и неприметно подправил все деформации. Ребёнок даже ничего не почувствовал, увлечённый игрой.

— Ты чего там вытворяешь? — прошептал Игорь, заметив моё отрешённое лицо.

— Всё, — так же тихо сказал я, отводя его в сторону. — Пацанчик здоров. Можешь до отвала пичкать его конфетами.

Игорь оцепенел:

— Опять шутки?…

Я рассердился:

— Какие, к чёрту, шутки?! Разве этим можно шутить?!

— Тогда… что?… — напрягся он, всё ещё не веря, что дамоклов меч, висевший над головой его единственного сына, исчез.

— Ты, наверное, нерусский?! — прорычал я ему на ухо, чтоб мальчик ничего не услышал. — Говорю же: отремонтировал я твоего пацана! Будет жить твой наследник! На, вот, — я сунул ему в руку большую шоколадку. — Порадуй мальчонку!

Игорь закусил губу, точь-в-точь, как его сынишка, и лицо его приняло жалкое выражение. Он сунул в карман шоколад, даже на него не глянув, и с силой вцепился в мою ладонь:

— Вовчик!.. — говорить он не мог, дыхание пресеклось от волнения. Он только ещё раз повторил: — Вовчик!.. — Потом нашёлся: — Если это правда…

— Балбес! — поморщился я. — Руку оторвёшь! Правда! Конечно, правда!

Он порывисто обнял меня, потом оттолкнул и подошёл к сыну:

— Сашик… Сашик, ты как себя чувствуешь?

— А что случилось? — не отрываясь от экрана, спросил тот.

— Ну это… Сердце не болит?

— Ой, пап! Ну не мешай! — отмахнулся мальчик. — Ничего у меня не болит!

Игорь постоял немного над ним, невидящим взором смотря на монитор, потом подошёл к столу, где я сидел, и, смущаясь, пробормотал:

— Вовчик… Ты это… Можешь рассчитывать на меня, как на самого себя!.. Я твой раб!

— Ты балбес! — ещё раз обозвал я его. — Мне помощники нужны, а не рабы! Думающие помощники!

— Да всё, что угодно! — с чувством произнёс он. — Говорю же…

— Ладно, сядь. Базар имеется.

Он послушно опустился рядом на стул. А я вдруг вспомнил:

— Ты шоколад-то отдал?

— Чёрт! — подскочил он и коротко хохотнул: — Из башки вон!

Он быстрым шагом подошёл к сыну, отчего тот испуганно обернулся:

— Пап, ты чего?…

— Это тебе, — положил он перед ним угощение. — Дядя Володя передал. Волшебник! — И он мельком глянул на меня через плечо.

— Ух ты! — оживился мальчик. — А мне разве можно?

— Можно-можно… — Голос его дрогнул. Он погладил сына по голове и тихо сказал: — Теперь тебе всё можно…

С совершенно другим лицом, в котором теперь светилась нежность, он постоял возле него и развернулся ко мне:

— Я слушаю.

— Сядь. Разговор долгий и не из приятных.

— Интересно, — хмыкнул он, опускаясь на седалище. — Ну и… что у нас плохого?

— Ты не капитан Зелёный, так что не трепыхайся, а выслушай.

— Ну-ну… — Он, кажется, догадывался, о чём будет речь.

— Спросить хочу: как думаешь дальше быть?

— Хрен его знает!.. — насупился он.

— Пацану мать нужна.

— Да чё, я бабу не найду?… С такими-то бабками?…

— Это ты себе бабу найдёшь. А ему? Не каждая сможет мать заменить. Да и не в таком он уже возрасте, чтоб любую тётю «мамой» звать. Проблем будет столько, что света белого не…

— Ты к чему это мне говоришь? — зло оборвал он и прищурился. — Думаешь, не понимаю?

— Погоди фыркать. Пацан у тебя и так натерпелся. Просто так сердце не заболит. Ему нужна его мать, а не какая-то другая тётя.

— Да чтоб я эту суку?!. - зарычал Игорь, забывшись.

— Погоди. — Я положил ему руку на плечо. — Не надо, чтоб он слышал такое. Утихни. Две минуты назад ты клялся в верности, а теперь готов растерзать меня.

— Да ведь я предлагал помощь в решении твоих проблем! — недобро сверкнул он глазищами. — А в своих я как-нибудь…

— Вот именно. «Как-нибудь». И что б ни сделал, всё будет не то. Потому что отравлено ненавистью. А ты должен через себя переступить.

— Вовчик!!! — перекосило его от противоречивых чувств. — Ну не надо в ране ковыряться, прошу тебя! Всё ещё так… живо…

— Сядь! — чуть ли не приказным тоном сказал я. — Сядь и послушай.

Он швырнул себя на стул и упёрся в меня горящим взглядом:

— Ну?!

— Держи себя в руках. Ты, всё-таки, привлёк внимание пацана. Вон, аж уши горят, хоть и виду не подаёт.

— Да он не слышит, — отмахнулся Игорь. — Весь в игре.

— Игра давно закончилась, а он не видит. Если так и дальше пойдёт, то моя работа пойдёт вся насмарку: опять лечить придётся.

— Ладно-ладно, — зашептал он недовольно. — Я слушаю.

— Слушаешь, да не слышишь. Пойдём отсюда.

— Куда?

— На улицу. Там побазарим.

Мы вышли и уселись в его машину.

— Я предлагаю тебе вот что. Только сначала выслушай, а потом кричи, что я лезу не в свои дела. Хорошо?

Он молча сопел, уставившись на приборную панель.

— Расцениваю твоё молчание, как желание выслушать. Итак, начал загибать я пальцы. — Первое. Пацану мать нужна? Бесспорно, нужна. Тебе без бабы тоже не сахар. Это второе. Предлагаю искусственный вариант. И только ради твоего пацана. Кабы речь шла только о тебе — и чёрт бы с тобой, не маленький. Баб, действительно, навалом.

Так вот. Я создаю дубль твоей Милки… дослушай до конца, не вылупай свои зенки!.. Я создаю дубль твоей Милки, — повторил я с нажимом на слове «дубль», — пичкаю её всякими благодетелями: материнская ласка, любовь и осознание тебя как единственный свет в окошке… ну и всякое такое… Отключаю ей тот кусок памяти, где вы поцапались, она об этом ничего знать не будет. Ну а ты… тебе надо проглотить эту пилюлю: переступить через себя и притвориться, что ничего не было и мама просто ждала вас в комнате наверху. Скажешь пацану, что, мол, ты так оригинально пошутил, что дядя Володя был прав, когда так говорил… Ну? Что скажешь?

Пока я разливался соловьём, лицо Игоря пошло красными пятнами и на скулах заиграли желваки.

— Чё молчишь да злишься? — толкнул я его. — Не устраивает? Предложи тогда другой вариант. Но такой, чтоб психику пацана не ранить!

— Да ё-моё!!! — взорвался он наконец. — Я думал, ты мне дело будешь говорить!.. А ты опять!.. В болячке ковыряешься! Прикалываешься! Удовольствие получаешь, что ли?! Не пойму!

Я онемел. Выходит, он даже и не прислушивался к тому, что я ему предлагаю!

— Ну ты и дурак… — прошептал я, смотря на него во все глаза, будто видел впервые. — Я-то думал, ты умнее…

— Может быть и дурак! — зарычал он, не помня себя. — Но ты сам послушай, что ты мне тут нагородил! Вместо бабы резиновую куклу суёшь! И ты думаешь, что пацан будет ей рад?! Не говоря уже обо мне!!!

— Ей-богу, дурак, — сказал я ещё тише. — Когда это я тебе куклу предлагал?

— Да вот только что!!! Дубль!!! Это что, по-твоему?!!

Я немного помолчал и хихикнул, не выдержав. Он даже отпрянул:

— Что?! Крыша едет?

— Оглянись, — сказал я, указывая глазами на террасу перед входом. — И помни, о чём я тебе говорил. Не ломай пацана.

— Папа! — раздался оттуда радостный детский голосок. — Ну где же ты пропал? Мама-то здесь была! Мы тебя ждём-ждём! Иди к нам!

Глаза мальчишки светились невыразимым счастьем. Он держался за руку матери и щекой прижимался к ней. Милка с ласковой улыбкой смотрела в нашу сторону. А Игорь буквально оцепенел, глядя на них.

— Помни, — тихо предупредил я ещё раз. — Это совсем другой человек. Та Милка осталась там, где ты её и оставил. Это и есть тот самый дубль.

Он сверкнул на меня дикими глазами, и то ли зарычал, то ли застонал, как от невыносимой боли. Потом тряхнул головой, вылез из машины и стал медленно подниматься наверх.

Папу встретили ласковым воркованием. Он неуклюже топтался возле них и, как автомат, кивал головой, отвечая на расспросы, изредка царапая меня взглядом в великом смятении.

Я смотрел на них из окна машины и улыбался.

В конце концов, он осторожно, как опасную змею, обнял вновь обретённую жену за талию, другой рукой обхватил за плечи сына, и они скрылись за дверью.

Я облегчённо вздохнул и откинулся на спинку с чувством выполненного долга.

И вдруг вжался в сиденье: на миг всё заслонило прежнее видение. Обожжённый и оплавленный ландшафт буквально кричал от боли! Каким-то внутренним слухом я слышал этот нескончаемый ужасный крик. И сквозь него, нарастая волнами, пробились три тяжёлых слова. Смысла их я не уловил. Только настрой. Они упали на меня, как мощные капли расплавленного металла, отдавшись гулким эхом над искорёженной местностью.

И всё исчезло.

Обливаясь холодным потом, я сидел, вцепившись в обивку сиденья.

«Ты что, опять ничего не заметил?!»

«На две секунды увеличилось артериальное давление, — отчитался браслет. — Состояние приведено в норму».

— А изображения не видел?! — поразился я.

«Нет».

— Что-то я не понимаю: образы в моём мозгу тебе недоступны?

«Только те, что продуцируются мозгом. Влияния извне не фиксируются».

— Так это было влияние извне?!

«Вероятность события — 0,57. Информации недостаточно».

— Ага! — злорадно констатировал я. — Вот когда я загнусь от этих «извне», тогда информации будет достаточно! Так?

«Формулировка вопроса недостаточно корректна», — ушёл от ответа мой Сезам.

— Да иди ты со своими формулировками!

Я энергично толкнул дверцу и вылез из машины. Меня вновь потянуло на берег океана. На сердце лежал камень. Это уже становится системой: как меня посещает видение — так чувство тяжести на душе. Каким-то образом эти оба явления взаимосвязаны. Действительно, какие-то внешние наводки. Уже третий раз за сутки.

«Что там у тебя опять?» — услышал я у себя в голове бесплотный голос. По интонации сразу можно было догадаться, кто это.

— Да так… — нехотя ответил я. — С головой что-то не в порядке.

«А когда она у тебя была в порядке?» — укусила Настя.

— Тебе виднее…

«Слышнее, — поправила она и потребовала: — Выкладывай!»

— Да ничего страшного, — попытался я отвертеться. — Картинки какие-то видятся… Ты лучше скажи, как там твой ученик?

«Какие картинки?» — встревожилась Настя, пропустив мой вопрос мимо ушей.

Я вкратце передал содержание видений, не вдаваясь в кошмарные подробности, и успокоил:

— Браслет вообще ничего не заметил. Так что — не бери в голову!

«Да уж, энтот твой браслет! — фыркнула Настя. — Он и Бея не заметил!»

На это я даже не нашёлся, что ответить. Она права.

«Я всегда права, — самодовольно заявила она. — Даже когда не права. Ты зови меня в следующий раз, — распорядилась она. — Вместе посмотрим».

— Если получится.

«Это ещё почему?»

— Потому что оно длится одно мгновение и сильно бьёт по нервам. Я просто не успею тебя позвать. Пока очухаюсь…

«Какой ты!.. — возмутилась она. — Нерасторопный!»

— Скажи уж «неуклюжий».

«Ладно, некогда мне, — завернула она. — Ученик ждёт».

— Как он там?

«Ой, живот порвать можно!»

— Вот этого не надо. Живот беречь нужно. Там — яйцо!

«Я те дам, „яйцо“! Только появись! Ну, всё! Целую!»

И она отключилась. Я даже не успел спросить, слышала ли она чего про Милку? Ладно, потом. Кабы слышала, точно не утерпела бы. Или замечание насчёт головы надо было понимать в этом ключе?…

Я с разгону бросился в воду и долго плавал, фыркая и отдуваясь, чтобы хоть как-то разогнать мрак на душе.

Ко мне пристроились два дельфина. Когда они появились, я не заметил, обратил на них внимание, только когда кто-то мягко ткнул меня в бок.

— Что такое? — засмеялся я. — Поиграть?

Они прекрасно поняли меня. Началась весёлая возня. Мы резвились с ними где-то с полчаса. Когда они уплыли, довольный и запыхавшийся, я выполз на песок погреться на солнышке, прикрыл глаза и услышал над собою:

— Твоя Пашка звенит. Говорить надо хочет.

Конечно, это был Помогай. Он неслышно возник рядом со мной, держа в руке мобильник.

Я хохотнул, представив Пашкину реакцию, когда он увидит, а, тем более, услышит Помогая, и взял телефон.

— Слушаю.

— Слушает он! — рявкнула трубка. — Кто у тебя там дурью мается, под чукчу косит?

Я расхохотался:

— Сам увидишь! Чего хотел-то?

— Как «чего»? С наступающим тебя! Когда нарисуешься?

— Где?

— Совсем плохой стал! Мы ж договорились! У меня на даче! И Санька не против! Я уж созвонился!

— А твои?

— Чё «мои»?

— Будут?

— А куда они, на фиг, денутся? Это без тебя праздник не праздник! Украшение стола! А они-то чё? Потребители! Ты у нас — гвоздь программы!

— Ладно тебе. «Птичек» тоже позовёшь?

— Чё, дурной, что ли? Только их тут не хватало! Мы тихо, по-семейному! Сказал тоже! Я им потом «праздничек» устрою!

— Ну-ну! Ладно. Щас, команду соберу.

— А кто у тебя там? Голос какой-то незнакомый. Игорь, что ли, дурака валяет? Или баба его?

— Увидишь. Пока! Минут через «дцать» будем.

Я отключил телефон и спросил у Помогая:

— Ну что? В гости пойдём? Новый год встречать?

Он наклонил голову, удивлённо прислушиваясь к новому слову:

— «Гости»? Моя не знай такая слово.

— Вот сейчас мне звонил Пашка. Так? А теперь мы пойдём к нему домой. На праздник.

— Кто такая «праздник»?

Видимо, Настя его настолько заморочила, что он уже по инерции всё продолжал учёбу.

— Праздник — это когда поют, танцуют, смеются, кушают много вкусного!

— А! — обрадовался он. — Моя такая знай! Это как мама-папа помирай, моя теперя танцуй, песня пой, радуйся!

Я опешил:

— Какая же это радость? Тогда плакать надо!

— Как не радость? Пашка помирай, моя-твоя танцуй, песня пой! Пашка теперя хорошо!

— Да ты сдурел! — вскочил я. — Типун тебе на язык! Пашка совсем не «помирай»! Живой он! Звонил вот только что!

— Зачем тогда песня пой? Зачем танцуй? Кто теперя хорошо? Типун?

— А, по-твоему, хорошо, когда умирают?

— Так-так! — закивал он. — Уходи хороший мир!

— О-о, милый мой! — протянул я. — Тогда мы с тобой на разных языках говорим! У нас все плачут, когда человек помирает, жалко его! А когда праздник, тогда поют и танцуют!

Он задумчиво смотрел на меня:

— Моя не понимай такая праздник. Зачом радость? Кто многа хорошо?

— Что-то тебя, милый, совсем одолели похоронные настроения! Пошли, сам всё увидишь!

Я натянул майку, шорты, сунул в карман телефон и направился к дому. Помогай грациозно вышагивал рядом. Было не заметно, что он тянет на себе двойную ношу. Это вызывало невольное уважение.

Всё-таки я не выдержал и задал вопрос, который давно вертелся у меня на языке:

— Как вы различаете мужчину и женщину? Самца от самки? У нас, например, отличие заметно хорошо. А вот твоя самка очень похожа на тебя. Как две капли воды. Как ты находишь свою самку среди многих похожих соплеменников?

Он чуть замедлил шаг, видимо, обдумывая ответ, развёл руки в стороны и коротко сказал:

— Дух!

— По запаху? — догадался я и указал на свой нос. — Самка пахнет не так, как самец?

— Не такая правильно! — сказал он, тряся головой. — Запах ходи на нос. Дух совсем другая. Дух на голова ходи!

— А-а! — допетрил я, наконец. — Аура! Биополе! Понятно. Ты чувствуешь присутствие самки по той энергии, что её окружает?

— Так-так! — радостно закивал он. — Такая правильный! Энергий окружай на самка!

— Я понял, понял. Что-то такое есть и у нас. Но в меньшей степени. У нас больше смотрят на внешность. Здесь, — показал я на себе. — И здесь.

— Моя понимай, — серьёзно кивнул он. — Хороший место. Вкусный.

— Только говорить об этом у нас не принято, — предупредил я, едва сдерживая смех. — Закон такой.

— Моя понимай закон, — опять закивал он. — Моя не говори такая никто.

«Вот и ладненько, — подумал я с удовлетворением. — А то, чего доброго, ляпнешь при случае».