Брат для волчонка 2

Глава 21

Дерен понимал, что сопротивление ментальному воздействию — вопрос не силы, но воли.

Воли у него всегда хватало с избытком. Он никогда никому не подчинялся ментально. Ни родителям, ни наставнику в Союзе Борге, где его обучали.

Пилот сбросил невидимую руку, прижимавшую его к полу, и встал.

Проводящий улыбнулся.

— Твоё «не хочу» выросло больше тебя самого, — сказал он. — Оно убьёт тебя. Нельзя позволять чему-то в себе нарушать равновесие. Тело, душа и воля — растут ветвями дерева твоего я. Что будет, если одна ветка высосет из ствола все соки?

Дерен молчал. Он никогда и никому не подчинялся. Это и было его сутью. Его деревом.

Его учили смирению, и он мог выражать его как угодно долго. Но это не означало, что он подчинялся.

— Нет, — покачал головой Глен. — Ты не знал настоящего смирения. И потому не сможешь вырасти над своей волей. Не ты ей хозяин, а она тебе.

Дерен мотнул головой и шагнул к выходу.

— Мне больно, что ты не умеешь думать, — вздохнул Глен.

Если до этого невидимая рука лишь слегка прижимала Дерена, мешая ему двигаться, то сейчас она вдруг стала стеной, что покачнулась и обрушилась всем пластом, придавливая человека, как пресс.

Дерен вскрикнул.

Невидимое давление проходило через каждую его клетку, сминая и сплющивая её. Забиваясь в лёгкие и не давая дышать.

Он сам не понял, как оказался на полу.

Глен встал на колени рядом с пилотом. Положил руку ему на голову.

— Ты подчинишься мне, — сказал он тихо. — Сделаешь так, как хочу я. И ты поймёшь себя через мою волю.

Дерен закрыл глаза — говорить он не мог, как и дышать.

— Я знаю, что хорошо обученный пилот может не дышать достаточно долго, — кивнул Глен. — Но ты устал. И сознание твоё меркнет. Ты должен подчиниться мне или умрёшь.

Дерен отвёл назад плечи, пытаясь набрать в лёгкие воздуха.

Он знал, что невозможность дышать и это жуткое давление — всего лишь иллюзия. Но она была слишком тяжёлой и липкой.

Бледное лицо встало перед закрытыми глазами. Дерен много раз видел смерть в бою, знал её в лицо.

Узнал и сейчас.

Иллюзия кинжала — так же опасна, как и кинжал. Обманутое сердце лопнет.

Нужно было или сдаваться, или умереть от самой иллюзии смерти. На полу учебной комнаты для детей. С учителем, сидящим рядом.

Какая нелепая смерть…

Судорога прошла по телу Дерена, и он перестал бороться.

И тут же невидимое давление ослабло.

Пилот закашлялся.

— Вот это и есть — твоё настоящее «хочу», — тихо сказал Глен. — Ты не так плох, как себе придумал, если сохранил хотя бы желание жить.

— Я должен был их спасти! — Грудь Дерена болела — воздух резал лёгкие.

— Значит, спасёшь, — кивнул Глен. — Но только если сумеешь отдать саму возможность спасения кому-то другому. Не дашь своей воле вить из тебя верёвки. Если их жизнь выше твоего хочу — шанс у тебя будет. Один.

— Я… — Дерен попытался сказать, но не смог.

У него сейчас просто не было своего «я».

Он лежал, как марионетка на полу перед Гленом. Если бы тот приказал, тело Дерена натянуло бы невидимые нити и встало.

Но ему пока не приказали встать, и пилот лежал, словно кукла.

— Я верну тебе твоё «я», — кивнул Глен, видя его усилия собрать себя. — Но ты возьмёшь его из моих рук. Один раз. Чтобы ты знал, как это бывает.

Он убрал ладонь с головы Дерена и встал. Протянул руку:

— Бери. Или оставайся здесь.

Дерен сжал зубы, пытаясь подняться самостоятельно, но не смог.

Он застонал и протянул руку.

Глен снял с запястья браслет-змейку и надел на руку Дерена.

— Когда ты научишься просить о помощи — ты сможешь его снять. Это мужской брачный браслет. Он символизирует духовное подчинение учителю.

Дерен кивнул. Он знал, что адепты многих культов заключают духовный брак между собой и богом. Дают обет высшего подчинения.

Но Союз Борге был духовным союзом людей. И воля Дерена была скована впервые в жизни.

Проводящий протянул Дерену руку, помогая подняться.

— Ты слишком много берёшь на себя, — повторил он терпеливо. — Не можешь просить других, сделать что-то вместо тебя. Пообещай мне, что ты научишься?

— Я… — выдохнул Дерен и ощутил, как в груди разливается тепло. Он снова был одним целым. — Я… научусь.

Рэм проспал до утра.

Никто его не будил. И когда он открыл глаза, солнце уже светило вовсю, заливая золотом пол спальни.

Рэм взглянул на браслет и увидел маячок Дерена. Тот мигал где-то совсем рядом.

Наверное, пилот его потерял!

Пацан подскочил, бросился на улицу и застыл в дверях.

Дерен сидел прямо на крыльце и играл с собакой.

Вернее, это собака играла с пилотом. Тот словно бы спал с открытыми глазами, а здоровенная, круглоухая, с чёрными и рыжими пятнами псина лизала ему руки, потом поставила лапы на грудь и взялась за лицо.

Брюхо у собаки как-то странно раздулось, и торчали здоровенные чёрные соски.

— У неё щеночки будут? — спросил Рэм.

— Будут, — очнулся Дерен и осторожно убрал собачьи лапы с груди.

— А как её зовут?

— Кьё. Это наша корабельная собака. Её капитану на Гране подарили.

— Корабельная?! — Рэм перешагнул невысокий порожек, присел на корточки и протянул собаке ладонь: — А меня будешь облизывать?

Кьё понюхала его руку и решила, что можно и облизать.

Рэм рассмеялся.

— И физиономию ей подставь, — посоветовал Дерен. — Но лучше умойся. Выспался?

— Ага, — Рэм наглаживал Кьё. — Какая бархатная у неё шкурка.

— Умывайся. — Дерен встал. — Эта девица может полдня лизаться, она это любит. Я хочу, чтобы ты поел и полетел со мной.

— А куда?

— Просто прогуляемся. Посмотрю, что ты умеешь.

Умываться пришлось у фонтанчика возле дома. Рэм просто не знал, где у эйнитов туалет.

А потом Дерен показал висящее на яблоне полотенце, и пацан понял, что с умыванием угадал.

Однако чистить зубы у фонтанчика было нечем. И не у кого спросить.

Амаль убежала куда-то. Наверное, на учёбу — община жила своей жизнью.

Туалет он после некоторых раздумий нашёл, очень хотелось. Но там были совершенно незнакомые баночки и коробочки. Потому Рэм расчесался пятернёй и решил, что этого хватит.

Завтрак ждал на столе. Очень простой: каша из местных злаков, яичница и варенье.

Варенье Рэму особенно понравилось. Пёстрое, сладко-терпкое, из разноцветных ягод — красных, зелёных, жёлтых.

Все ягоды были незнакомые. Особенно странный и ни на что не похожий вкус был у зелёных.

Рэм выловил несколько штук на блюдце, начал разглядывать.

— Это орехи, а не ягоды, — пояснил Дерен. — Неспелые только.

Он вошёл в дом, устав ждать на крыльце. По-свойски сел на подоконник.

— Откуда ты знаешь? — удивился Рэм.

— Мы часто бываем на Кьясне. У капитана здесь дочка.

— Но это же?..

Рэм хотел сказать, «чужая территория», но осёкся.

Храмовая община была какой угодно, но только не «чужой». Ему были здесь рады. Ни одного косого взгляда Рэм не заметил, а ведь они с Амаль вчера долго стояли у могилы и видели множество местных.

— Это же планета Содружества, — нашёлся он. — А у нас перемирие непостоянное: то воюем, то не воюем…

— Воюют правительства, — пожал плечами Дерен. — Эйниты вообще вне политики. Тут главное не попасться секторальному патрулю — местные к нам привыкли.

Рэм оторвался от варенья.

Вот и отец говорил так же: воюют правительства. А ещё он говорил: «И эта война когда-нибудь кончится…»

Дерен был уже не сердитый, а просто задумчивый, и пацан решился спросить:

— Вальтер, а как ты думаешь: на Мах-ми правы центристы или конфедераты?

Дерен ответил, хотя мог бы, наверное, поторопить:

— Основное занятие революционеров — убивать тех, кто с ними не согласен, — пояснил он. — Кто тут может быть прав? Кто больше убил?

— Я не знаю, — Рэм выловил и съел орех. — Но мы же воюем за Империю. Значит, правы центристы? Они ведь тоже за Империю топят.

— Мы воюем с мерзавцами и предателями, — покачал головой Дерен и уставился в пол. — Боремся со всякой дрянью. Иногда эта дрянь воюет на стороне Содружества, иногда на стороне Империи. Мы — спецон. Подразделение специального назначения. Нас для этого создавали.

— А почему тогда война тянется уже восемь лет? Ну, поймали бы всех предателей? На Мах-ми же поймали Римова?

Дерен отвлёкся от созерцания пола, удивлённо посмотрел на Рэма и… рассмеялся.

— Ну как же тебе объяснить… — Он опустил руку, чтобы погладить собаку, ткнувшуюся в него мордой. — Беда в том, что предать в определённых условиях способен почти любой человек. Нужно менять условия, а не затыкать дыры спецоном. Прекращать войну, наводить порядок на Юге галактики.

Кьё села и застучала хвостом.

Рэм отложил ложку, давая понять, что слушает.

— Ты ешь давай.

— А ты — рассказывай. Я хочу понять… Ну… Вот ты говоришь, почти каждый. Это значит, что и я… тоже предатель? Так, что ли?

Рэма здорово задела эта странная мысль.

Что значит: почти любой? Типа, обстоятельства сильней человека?

Но ведь он в спецон записался, а не в таггеры! Хотя… и дураку было понятно, что таггеры сдали бы пацана бандитам и за меньшие деньги, чем были назначены за его голову.

— Может быть, и нет, — легко согласился Дерен. — По крайней мере, ковчег на твоей шее обнадёживает.

Рэм нащупал и сжал маленькую фигурку ковчега.

— Но я не верю в… Ну… в Ноя, если ты об этом.

— Думаю, ты носишь его для памяти, — согласился Дерен.

Рэм вздохнул. У него и в самом деле не осталось другой памяти о семье, и маленький ковчег постепенно приобрёл особенную ценность.

— Память — один из краеугольных камней человеческого, — Дерен улыбнулся. — Память расширяет наше понятие о мире. Человек не способен видеть мир таким, какой он есть, но память всё-таки даёт дополнительный бонус.

— Почему — не способен? — удивился Рэм. — Я вижу дом, стол, стулья. Они настоящие.

— Верно. Но ты даже в здешнем городе не был. Вся Кьясна для тебя — этот дом и часть храмового сада. Ты создал здесь свой маленький мир. — Дерен наклонился и стал гладить Кьё. — И так во всём. Мир — слишком большой, слишком сложно устроен. А наш мозг маленький, он не может вместить все планеты, всех людей, все идеи. Он берёт из них по чуть-чуть и создаёт для себя собственный маленький мир. И человек живёт именно там, а не в мире вообще. Если в его маленьком мире считается, что предавать — нехорошо, он и не предаёт.

— Но так же везде! Везде считают, что предавать — плохо!

— А разве на Мах-ми доносчик не получает часть имущества того, кого предал?

— Но… — начал Рэм и замолчал.

Доносчик защищён законом. Имя его не разглашается. Администрат заявляет, что это помогает выявлять таггеров, но…

— Вальтер, но почему — так? Ведь это неправильно!

— Потому что нет в реальном мире хорошего и плохого. Стул просто стоит. Вода просто течёт. Это мы создаём внутри нас свой маленький мир и придумываем ему законы. Какие хотим. Неправильные — тоже.

— А зачем нам плохие законы?

— Какие мы — так и придумываем. В правительстве — ровно такие же люди сидят. Чтобы создавать более сложные и универсальные законы, нужно сначала изменить человека.

— А на Экзотике люди лучше?

— Разнообразнее. Но в целом — такие же. Будь они совсем иными — мы бы не воевали.

— А почему?