Братство волка

XII Дочь пьяницы

Оставшись одна с Гран-Пьером, Марион поспешно укуталась в старый шерстяной плащ, свою лучшую одежду, потом вынула из старого сундука толстый сюртук отца, предполагая, что он понадобится озябшему пьянице. Слуга, стоя возле двери, опираясь на ружье, глядел на нее с нетерпением.

— Когда же вы соберетесь? — спросил он грубо и топнул ногой. — Или вы хотите продержать меня здесь до завтра, красавица?.. Кажется, правильнее было бы Жерому идти поднимать своего пьяного начальника, а не мне, ливрейному лакею из замка!

Марион остановилась среди своих приготовлений и сказала с грустным презрением:

— Если вам так неприятно идти со мной, оставьте меня, я пойду одна. Вы еще успеете догнать барышню; скажите ей, что я решила идти одна и отказалась от ваших услуг; я не стану на вас жаловаться.

— Полно, полно, не будем терять времени; я получил приказание и должен его исполнить… Но каково быть на ногах целый день, промокнуть до костей! Я умираю от голода и усталости, а теперь еще должен бегать по лесу и разыскивать пьяницу вместе с босоногой принцессой в дырявой юбке… В это время другие в замке будут хвастаться, что спасли графиню де Баржак от большой опасности; им дадут денег, сестра Маглоар, кавалер, а может быть, и сам приор наговорят им комплиментов. А какой черт позаботится спросить завтра утром, как я провел ночь?.. Но вино налито, надо его выпить… Ну, готовы вы наконец?

— Готова, — кротко отвечала Марион.

В одной руке она несла сюртук отца, в другой у нее была корзинка с полотном, корпией и всем необходимым для перевязки ушибов или ран; девушка знала по опыту, что, без сомнения, эти предосторожности не будут лишними. К своему же туалету она не прибавила ничего, кроме маленького платка, который покрывал ее голову.

Марион не погасила свечей, чтобы, когда она вернется с отцом, не блуждать по дому впотьмах, потом заперла дверь и вышла со своим спутником, который все ворчал сквозь зубы.

Ночь была темная; дождь и гром прекратились, но молния еще блистала вдали. Впрочем, слабый свет луны обещал указывать дорогу, по крайней мере пока они не войдут в чащу леса. Стояла глубокая тишина; слышался только слабый шелест ветерка, звук дождевых капель, падавших еще с листьев каштанов, да шум потоков дождевой воды, стекавших в глубину оврагов.

Марион и Гран-Пьер шли рядом, не говоря ни слова. Они направились по тропинке, пересекавшей просеку; лужи желтоватой воды то и дело появлялись на их пути. Босоногая Марион не тревожилась этим, но Гран-Пьер, принужденный беспрестанно обходить лужи, удваивал проклятия.

Девушка не отвечала, но только тихо вздыхала. Время от времени ей хотелось уговорить своего проводника оставить ее и идти в замок, но здравый смысл подсказывал, что не стоит подвергаться опасности, лишив себя защитника.

Таким образом они дошли до того места, где должен был находиться Фаржо; это были заросли кустарника в нескольких шагах от дороги; там и сям возвышались базальтовые скалы. Деревья, кусты и скалы смешивались впотьмах. Гран-Пьер с трудом мог найти дорогу. Он с ругательствами шарил в кустах и не мог найти того места, где положил пьяницу. Он звал изо всех сил, но не получил ответа.

— Боже мой! — с ужасом сказала Марион. — Не случилось ли с ним чего?

— С такими людьми ничего не случается, — грубо возразил Гран-Пьер. — Мы найдем его! Он наверняка спит где-нибудь, как старый кабан, и даже грозы не слышал. Вот, я нашел дорогу… Идите с этой стороны!

Он подошел к двум скалам почти пирамидальной формы, которые в темноте было трудно приметить, хоть они и находились недалеко от дороги. Эти скалы соединялись на вершине, а между основаниями их было пространство в несколько футов. В это-то ущелье и отнесли лесничего. Гран-Пьер наклонился к отверстию и сказал громким голосом, без церемонии:

— Эй, дядя Фаржо, вставайте!.. Довольно спать. Вставайте, говорю я вам, ваша дочь пришла отвести вас домой.

— Да, да, батюшка, это я! — сказала Марион в свою очередь. — Встаньте, сделайте милость… вам здесь должно быть не очень-то удобно… Пойдемте, не будем более задерживать господина Гран-Пьера.

В ущелье раздалось какое-то ворчание.

— Святая Дева! Господин Гран-Пьер, — спросила Марион, все более и более пугаясь, — как вам кажется: он это от боли или от недовольства?

— Он пьян и бормочет что-то во сне… Эй, дядя Фаржо, — продолжал слуга уже весьма сердито, — что же вы не выходите из вашей берлоги? Вставайте, черт побери, проспитесь дома!

Он принялся изо всех сил тормошить спавшего. Тот, по-видимому, узнал наконец этот беспрестанный зов и лениво повернулся на своем каменном ложе.

— Налей-ка мне винца, товарищ Планшон, — отвечал он прерывающимся голосом, — налей мне винца… Но не заставляй меня болтать… Дела этих знатных лиц касаются только меня одного… Давай вина, черт побери, а в награду ты услышишь песенку.

И пьяница с трудом запел старую песню.

— Вставайте! — перебил Гран-Пьер, опять тормоша его, — пойдемте с нами скорее… Вы не в кабаке Планшона, браконьера, а под скалой, и дочь пришла, чтобы отвести вас домой.

— Домой? Дочь? — повторил пьяница, который не понимал смысла того, что ему говорили, хотя его слух и улавливал некоторые слова. — Я не хочу возвращаться домой, мне там скучно… А Марион будет иметь приданое… Да, приданое, а так как она добрая дочь, она отдаст мне эти деньги… Но кто же даст ей это приданое? Приор — скряга — не попался на мою удочку, но я расскажу обо всем дворянину, и тогда приору придется несладко, а у меня будут денежки…

Гран-Пьер, взбешенный этой бессмысленной возней, может быть, прибил бы жалкого пьяницу, но Марион сдерживала его.

— Умоляю вас, господин Гран-Пьер, — сказала она, — не бейте его!.. Дайте мне лучше поговорить с ним; он узнает мой голос и, может быть, поймет нас.

Лакей отошел немного в сторону, Марион наклонилась к отверстию скалы и сказала ласковым голосом:

— Ау, любезный батюшка, не пора ли нам воротиться домой? Я должна многое рассказать вам. Во время вашего отсутствия графиня де Баржак приходила к нам; с ней и со мной случилось невероятное приключение… Но все кончилось, мы чуть не умерли от страху, но графиня была добра ко мне и приказала прийти завтра в замок; она обещала помочь нам… Как вам эта новость? Разве вы не хотите идти со мной? По дороге я вам все расскажу.

Она ждала ответа; но после минутного молчания послышался раздраженный голос Фаржо:

— Марион? Как она могла узнать, что я здесь?.. Негодная лентяйка, чего ты хочешь? Ведь я запретил тебе беспокоить меня, когда я у моего друга Планшона! Убирайся скорее! Я хочу всю ночь петь и пить!

Пьяница опять заснул. Тогда терпение Гран-Пьера иссякло.

— К черту и отца, и дочь! — закричал он. — Этот негодный пьяница не будет в состоянии тронуться с места до завтрашнего утра; какую прекрасную ночь проведем мы здесь, стоя в воде, с пустым желудком и промокшие до костей под этим холодным ветром!

— Господин Гран-Пьер, — смиренно сказала Марион, — почему бы нам не попробовать донести моего отца до дома? Я гораздо сильнее, чем вы думаете.

— Э, хоть бы у вас была сила четырех мужчин, мы и тогда не смогли бы донести до дома эту огромную ношу. Мы с Жеромом смогли только дотащить его с дороги до этой скалы, всего-то шагов тридцать… Это не человек, а бочка, да еще и полная…

— Ну, если так, — возразила девушка со слезами в голосе, но решительным тоном, — я не хочу вас задерживать; уходите, оставьте меня здесь одну… Я буду ждать здесь до завтра, раз уж пришла. В конце концов, я его дочь, а не вы. Так что идите в замок. Благодарю вас за вашу услугу.

Она села на камень и поставила возле себя свою корзину. Гран-Пьер был более вспыльчив, чем зол; он был тронут такой самозабвенной преданностью девушки.

— Я не хочу оставлять вас здесь, — сказал он с беспокойством.

— Бог защитит меня, если уж сегодня он решил оставить меня в живых, — отвечала Марион со вздохом, завертываясь в свой плащ, плохо защищавший ее от холодного ветра.

Гран-Пьер задумался.

— Я вижу только одно средство, — сказал он наконец.

— Какое?

— Сходить за помощью в деревню; туда можно дойти за полчаса. Мы пойдем к трактирщику Планшону, этому достойному другу вашего отца, и уговорим его пойти с нами, чтобы оказать услугу его лучшему покупателю. У Планшона есть неплохой осел, которого мы приведем с собой; мы трое сможем посадить вашего отца на осла и тогда добраться до вашего дома будет несложно… Ну, что вы скажете о моем плане?

— Он превосходен во всех отношениях и вы прекраснейший человек, господин Гран-Пьер! — воскликнула Марион. — Только я попрошу вас без меня сходить за помощью в деревню, а я останусь здесь. Отец сейчас совершенно беззащитен, нельзя оставлять его одного.

— Как, Марион, неужели вы останетесь здесь одна? Подумайте об этом звере, который бегает по лесу. Фаржо спокойно спит, и мы можем быть уверены, что он не проснется в ближайшие несколько часов.

— Не будем обсуждать мое решение. Я уверена, что мы с отцом дождемся вашего прихода целыми и невредимыми.

Гран-Пьер снова настаивал, чтобы девушка пошла с ним, но она оставалась непоколебима. Время шло, в конце концов желание поскорее покончить с этим делом заставило слугу согласиться пойти в деревню одному. Он пообещал вернуться как можно скорее и оставил Марион в одиночестве.

Как только он отошел на несколько шагов, Марион хотела было его позвать; стыд сдержал ее, раз уж она проявила такую непреклонность на словах, надо было проявить ее и на деле.

Прошло довольно много времени, а Гран-Пьер не возвращался. Марион, сидя на сыром камне, не смела пошевелиться и даже дышала с какой-то опаской. Малейший шум, сухой листок, упавший с каштана, шелест ветра в кустах, жужжание ночных насекомых заставляли ее вздрагивать. Но она старалась успокоиться и, чтобы занять свои мысли, прислушивалась к тяжелому дыханию спящего отца.

Два или три раза, однако, страх ее, по-видимому, имел более серьезные причины. Ей слышались шаги, странный треск в соседних кустах или стоны, слабые, как вздохи поднимались из мрака. Тогда она начинала дрожать, волосы становились дыбом на ее голове, она раскрывала рот, чтобы закричать, но потом замечала, что причиной ее ужаса был козленок, шедший на выгон, или кроткий олень, обгладывавший кору деревьев.

Марион не могла следить за ходом времени, но ей казалось, что час, определенный Гран-Пьером на путь в деревню и обратно, давно прошел. Сила и мужество изменяли девушке. Беспрерывное беспокойство истощило ее, она дрожала под своей легкой одеждой, ее босые ноги окоченели, и мало-помалу холод охватил ее сердце. Какое-то оцепенение овладело ею и походило более на смерть, чем на сон.

Но настала минута, когда кровь прилила к ее сердцу и оно снова забилось так, что готово было лопнуть. Пока Марион прислушивалась к тишине, царившей в окрестностях, поспешные шаги, уже не походившие на прихотливую легкость шагов хищных зверей, послышались в разных частях леса и все приближались. Марион лихорадочно поворачивала голову направо и налево, стараясь узнать таинственное существо, бродившее около нее; но ничто не выделялось в мрачном однообразии ночи, и когда ее взгляд направлялся в одну сторону, шум раздавался с противоположной.

Вдруг ужасное сомнение перешло в уверенность. В двадцати шагах от нее засветились во мраке два глаза.

Она не могла ошибаться: враг, подстерегавший ее, был жеводанский зверь.

Марион вскочила. Хотя свет зловещих глаз тотчас погас, она знала, что гибель ее близка, если к ней не подоспеет быстрая помощь. Вне себя от испуга, она наклонилась к ущелью, где спал Фаржо, и изо всех сил закричала:

— Батюшка, скорее ко мне!.. Здесь зверь!.. Жеводанский зверь! Ради бога, проснитесь… заговорите!.. Пусть он услышит только ваш голос и, может быть, он убежит… Батюшка, мой добрый батюшка, помогите мне!

Зевота, похожая на зевоту человека, с усилием просыпающегося, отвечала на этот зов.

В кустах послышалось угрожающее рычание. Марион схватила отца за ногу и начала трясти его из всех сил, крича с отчаянием:

— Батюшка, умоляю вас!.. Проснитесь же, иначе мы оба погибнем! Помоги мне, Боже мой, я не хочу умирать сейчас… Мне обещали, что я буду счастлива, что я не буду больше плакать. Графиня даст нам денег, я смогу выйти замуж! Батюшка, проснитесь сейчас, иначе вы никогда больше не сможете выпить ни капли вина! Проснитесь же!

Голос срывался, она закашлялась.

Пьяница, несмотря на свою тяжесть, был наполовину вытащен ею из впадины, в которой лежал. Или это движение разбудило его, или крики дочери добрались до его слуха, но он наконец зашевелился.

Но уже больше никто не тревожил его.