Братство волка

XXI Ликантроп

Фаржо зашел не так уж глубоко в чащу; в этом девственном лесу его скоро встретили серьезные препятствия. То надо было обходить скалу, то впадину, наполненную талой водой, то терновник, с которым мог бы справиться только огонь. Фаржо, в силу его телосложения, эти затруднения казались вдвойне непреодолимыми; однако он время от времени издавал вой, который должен был привлечь Жанно, и так как ему беспрестанно отвечали, он не терял мужества.

Настала, впрочем, минута, когда он очутился в сильном затруднении. Он дошел до края скользкой скалы, под которой ревел подземный поток. Хворост и тростник, по которым прошел Фаржо, остались позади него, так что ему было одинаково трудно продвигаться вперед и отступать. Оказавшись в таком положении, Фаржо снова завыл, но на этот раз ему ответили непривычным тоном, к тому же недалеко ему послышался хохот — презрительный и злой, словно кто-то хотел посмеяться над его положением.

Фаржо огляделся, но ничего не увидел; но хохот становился отчетливее, и все яснее в нем была слышна злая радость. Наконец бывший лесничий различил у подножия кустов, составлявших для него непреодолимую преграду, бородатую голову с длинными, выдающимися вперед зубами. Пронзительный взгляд безумных, но вместе с тем проницательных глаз словно обжег его.

Фаржо начал серьезно беспокоиться, но постарался не обнаружить своего волнения. Стараясь выглядеть как можно более спокойно и приветливо, он произнес:

— Здравствуй, волк, к тебе пришел в гости другой волк. Не поможешь ли ты мне выбраться отсюда?

Но Жанно продолжал хохотать, как будто вид бывшего приятеля очень забавлял его.

— Так-то ты меня принимаешь? — сказал укоризненно Фаржо. — Ну слушай, волк, ты, должно быть, голоден, а у меня в кармане — большой кусок хлеба, который я оставил для тебя.

Бородатая голова взмахнула своей нечесаной гривой и ответила недовольным и злым голосом:

— Волки не едят хлеба, они едят баранов и… других…

Это было сказано так, что Фаржо содрогнулся.

— Полно, не сердись, — продолжал он, взяв себя в руки. — У волков, таких, как ты, есть и дни, в которые они едят, что найдут. Мясо не всегда идет впрок даже хищному зверю.

Этот аргумент показался неопровержимым сумасшедшему, он расширил руками проход, который сделал для себя в кустах, потом хрипло, но более дружелюбно сказал:

— Ну, пойдем к волкам; дай мне твоего хлеба, и мы поговорим, как друзья. Тут есть другой зверь, которым я не совсем доволен… Я тебе расскажу; пойдем.

Он вошел в чащу, Фаржо за ним. Проскользнув в проход, сделанный ликантропом, он шел так же, как и он, на четвереньках. Без сомнения, такая ходьба была для него очень утомительна, но другого способа передвигаться тут было не придумать. К несчастью, одежда Фаржо не была столь удобна, как простая холщовая блуза сумасшедшего. Каждую минуту Фаржо останавливали низкие ветви, пни, о которые он избил колени; только необходимость и сильное желание отомстить придавали ему решимости для преодоления всех этих препятствий. Однако ему было бы трудно следовать за человеком-волком, который полз с невообразимой ловкостью, если бы тот не останавливался время от времени, чтобы прислушаться. Казалось, какие-то звуки в отдалении возбуждали его любопытство. Лесничий же пользовался этими остановками, чтобы перевести дух. Но скоро сумасшедший, возможно, успокоенный мыслью, что на него нельзя напасть в этом лабиринте из скал, кустов и пропастей, продолжал путь.

Наконец вышли из чащи леса и поднялись на гору. По мере того как они поднимались, лес становился не таким густым, и хотя Жанно продолжал ползти на четвереньках, к чему он давно привык, Фаржо поднялся на ноги и продолжил путь по-человечески. Платье его было все изорвано, дыхание со свистом вырывалось из груди, и крупные капли нота падали со лба его на снег.

Поднимались еще несколько минут, но несмотря на этот подъем, идти было гораздо легче. Фаржо должен был еще хвататься иногда за папоротники, чтобы сохранить равновесие, но его уже не пронзали тысячи острых колючек. Они находились теперь возле водопада; сырой и холодный туман, окружавший его, окутывал их и, казалось, даже проникал внутрь тел. Теперь надо было пройти под потоком белой пены, шумно устремлявшейся со скалы, оставляя между скалами большое пустое пространство, занимаемое страшным карнизом, уже нам известным.

В том месте горы, где кусты становились реже и мельче, Жанно, который шел впереди, наконец остановился; он обернулся, чтобы подождать своего товарища, который, пыхтя, догнал его; тогда сумасшедший, раздвинув вереск, проскользнул во впадину скалы, почти невидимую снаружи.

Прежде чем отважиться войти в это подозрительное место, Фаржо быстро осмотрелся вокруг: не было видно ни одного охотника, и если бы между ним и Жанно случилась ссора, он мог бы рассчитывать только на себя самого. Однако он не испугался этого и решительно вошел в грот.

В этом природном подземелье было очень темно, но скоро глаза Фаржо привыкли к темноте и он смог рассмотреть жилище своего друга.

Эта пещера, высота которой не превосходила роста обыкновенного человека, имела десять футов глубины. В ней было довольно тепло, и так как она была окружена кустами снаружи, то в нее сырость не проникала. Тут не было видно ни одежды, ни утвари, ни провизии; только толстый слой листьев и мха покрывал пол в углу пещеры. Очевидно, это была постель.

Но у Фаржо не было времени на внимательные наблюдения; товарищ его сел в глубине грота и с дикой жадностью прорычал:

— Хлеба, хлеба скорее! Волк хочет есть… Волк голоден!

Лесничий вынул из кармана большой кусок хлеба, который Жанно схватил обеими руками и с жадностью начал грызть. Скоро весь кусок был съеден, но аппетит ликантропа, по-видимому, не был удовлетворен. Фаржо сказал ему тихо:

— Мне кажется, волк, что ты долго голодал… Право, тебе плохо приходится в этом пустынном краю; я побьюсь об заклад, что ты ничего не ел целых три дня…

— Это правда, — отвечал Жанно, подмигнув своими огромными, свирепыми глазами. — Мой брат волк дурно поступает со мной. Он не приносит мне ничего… Он уходит далеко и охотится, а ко мне возвращается, только если ему приходится туго… Тогда надо за ним ухаживать… Это неблагодарный, неблагодарный зверь…

— Тот другой, — повторил Фаржо, который очень хорошо понимал, кого имеет в виду Жанно, — о ком это ты говоришь, Жанно?

Когда сумасшедший услышал свое имя, он пришел в ярость.

— А, — сказал он, — и ты также хочешь уверять, будто я человек, которого зовут Жанно? Если бы я это думал…

Он вдруг замолчал, взгляд его сделался внимательным, точно присутствие его бывшего хозяина возбуждало в нем смутные и отдаленные воспоминания.

— Иногда в самом деле, — продолжал он с задумчивым видом, — мне кажется, будто я был когда-то человеком и звался Жанно… Будто я жил среди людей, ел хлеб и ночевал в домах… Но, может быть, мне все это привиделось во сне?

Фаржо увидел в этих словах начало возвращения к рассудку и хотел воспользоваться этим мгновением ясности, чтобы получить сведения, за которыми пришел.

— Конечно, ты был человеком, — сказал он утвердительным тоном. — Разве ты не помнишь, что ты был моим работником на ферме Варина? Разве ты забыл жену мою Маргариту, кормилицу маленького виконта, мою дочь Марион и твоего товарища Симона Гранжэ, с которым ты так часто дрался из-за того, что он терял своих баранов, а говорил, будто ты крал их у него?

Каждое из этих имен производило сильное впечатление на человека-волка; его звериное лицо стало приобретать какое-то человеческое выражение. Ободренный этим успехом, Фаржо продолжал:

— Есть еще одно обстоятельство, которое не может выйти у тебя из памяти. Помнишь ты тот вечер, когда пропал маленький ребенок, виконт де Варина? Всегда думали, что он погиб из-за несчастного случая, но ты знал, ты видел…

— Ни я, ни тот другой, мы не трогали того ребенка! — сказал Жанно, как бы увлекаемый своими воспоминаниями. — Волков там не было… Тогда совсем не было волков… Но я встретил вечером монаха, который шел в замок вместе с другим человеком; я точно знаю, что ребенка взял монах…

— Вот какое важное признание! — воскликнул Фаржо, забыв всякую сдержанность. — Послушай, Жанно: согласись повторить при людях, которые недалеко отсюда, то, что ты сказал о монахе, и в награду тебе дадут вдоволь хлеба и мяса, ты не будешь страдать ни от голода, ни от холода, у тебя будет дом, платье…

Он остановился, заметив, что сказал лишнее. Жанно, прельщенный было этими обещаниями, вдруг опять принял свирепый вид.

— Я не человек, — сказал он злобно, — я волк… Посмотри на мои когти, взгляни на мои зубы… Неужели я должен разорвать тебя и сожрать для того, чтобы доказать тебе, что я волк?

Он протянул к Фаржо свои руки с длинными и острыми ногтями, вполне похожими на когти хищного зверя, и щелкнул зубами, которые, в принципе, ничем не уступали клыкам. Фаржо нащупал под своим платьем дуло пистолета, чтобы быть готовым выстрелить в случае надобности, однако отвечал, скрывая страх:

— Ну-ну, кто же с тобой спорит? Ведь видно, что ты волк… Да еще какой страшный! Уж не тебя ли зовут жеводанским зверем, который заставляет дрожать весь здешний край?

Эта странная лесть оказалась весьма приятна сумасшедшему.

— Нет, нет, — отвечал он тоном ложной скромности, качая мохнатой головой. — Это не я, это тот… Но скажи мне, что было бы с ним, если бы не было меня? Кто отворял бы ему двери, чтобы входить в дома? Как избавлялся бы он от засад, которые ему расставляют повсеместно? Кто придумывал бы для него хитрости, чтобы прятаться, когда за ним гонятся охотники? Кто перевязывал бы его раны и лечил бы его? Он такой упрямый, такой неосторожный! Если бы не я, он умер бы раз двадцать… Однако, если б ты знал, как он дурно поступает со мною! Мы постоянно ссоримся; он думает только о себе… Говорю тебе, это неблагодарный зверь! Но я его вскормил, я его воспитал, я ему и мать, и отец, и брат.

— Но если этот волк такой злой, почему же ты его не бросишь?

— Не могу, — отвечал Жанно с какой-то странной печалью и даже любовью в голосе, — мы родные! Прежде у меня были близкие среди людей; мне кажется даже, что кого-то из них я недавно видел… Но теперь я ненавижу людей! Но ведь все-таки надо любить кого-нибудь… знаешь, я привязался к нему. Мне грустно, что он не знает благодарности ко мне… Он недавно ушел, но скоро вернется, потому что я сейчас слышал на краю леса охотников, которые нас ищут. Ты увидишь, что он не принесет мне ни барана, ни зайца, ни кролика, как сделал бы всякий другой; зато он будет ужасно зол, потому что ранен ружейным выстрелом или зубами собаки, или охотничьим ножом… И он еще не оправился от своей старой раны. Надо будет его перевязать, вынуть из ран дробь, а он еще, пожалуй, станет кусаться! Видишь, он совсем меня не щадит!

Когда угрюмый ликантроп плаксивым голосом жаловался на своего брата, в глазах его стояли слезы. Фаржо не тронули эти жалобы, он был занят другими мыслями.

— Ты говоришь о баранах, зайцах и кроликах, волк. Но разве вы здесь питаетесь только ими?

Жанно хищно улыбнулся.

— Не надо говорить, — отвечал он шепотом, — все охотники будут охотиться на меня, как на него! Пока они, дураки, принимают меня за человека и не трогают, когда встречаются со мною в лесу. Это так смешно! Они не знают, что я волк, который пожирает их детей!

— Не ты ли, — сказал Фаржо, дрожа от гнева, — убил в Меркоарском лесу мою дочь, мою бедную Марион?

— Нет, не я, — отвечал сумасшедший. — Это он… Я шутки ради обещал ему твою дочку, но он не шутит, он принял это всерьез! В тот раз я не мог с ним сладить.

— Надо было вырвать у него язык, выколоть глаза, позвать на помощь!..

— Да, если бы я был человек, но мы, волки, никогда не сдерживаем друг друга!

— Надо было разбудить меня! — закричал Фаржо яростно, забыв всякую осторожность. — Меня, несчастного отца, который спал пьяный, в то время как этот адский монстр терзал мою дочь. Но я отомщу за нее, за эту невинную девушку, которую погубило мое пьянство и зубы твоего брата… Да, я не выйду отсюда, пока она не будет отомщена. Зови же это гнусное животное, которое отняло у меня мою милую Марион! Где он? Я его жду; почему он не приходит?

Может быть, Жанно не совсем ясно понял эти слова, но подозрение заставило его нахмуриться. Фаржо не испугался и встал с видом вызова.

Судьба услышала его призыв. В кустах, закрывавших вход в грот, послышался шелест. Огромный зверь пробирался ко входу в пещеру; но он остановился и начал рычать, как будто почуяв скрытую угрозу. Его темный силуэт замер на фоне светлого круга входа в пещеру. Волнение Фаржо вдруг исчезло, он оставался неподвижен и безмолвен. Напротив, сумасшедший, по-видимому, забыл о присутствии Фаржо и пополз на четвереньках к зверю, радостно говоря:

— Ну, беглец, откуда ты? Не поймал ли чего-нибудь? Ты такой веселый и добрый, как будто на свете охотников и не бывало. Рана не болела? Ты ложился на снег, чтобы унять боль? Удивительно, что снег помогает тебе… Но почему ты ворчишь и поднимаешь шум? Тот, кого ты видишь, друг, такой же волк, как мы… Мы одни, говорю тебе, не бойся ничего.

Но ласковое обращение Жанно не успокоило зверя, он не вошел в пещеру и лишь глядел вглубь своими умными и злыми глазами. Фаржо подумал, что глаза волка более умны и жестоки, чем глаза безумца Жанно. Понемногу бывший лесничий оправлялся от своего испуга; гнев и потребность мщения преодолели его оцепенение. Он украдкой взял по пистолету в каждую руку.

— Жанно, — спросил он, — это тот волк, который… жеводанский зверь?

Не дожидаясь ответа, он прицелился в зверя. Но Жанно, преодолев страх, который внушал ему вид огнестрельного оружия, бросился на лесничего, и когда пистолет выстрелил, пуля ударилась о стену грота. Зверь казался скорее рассерженным, чем испуганным выстрелом, его глухое рычание превратилось в рев, и он бросился на лесничего. Сумасшедший мертвой хваткой вцепился в руку Фаржо, не давая ему выстрелить из второго пистолета.

— Ко мне, волк! — кричал он хриплым голосом. — Нам изменили!.. Это не волк, это человек, это охотник. У него есть маленькие ружья… Надо разорвать его на куски!

Пещера была полна дыма от выстрела, ничего не было видно; впотьмах происходила страшная борьба. Фаржо чувствовал, как в его тело вонзаются чьи-то зубы. Кто это был: зверь или Жанно, он не знал, но сопротивлялся изо всех сил. Неожиданно в этом неуклюжем человеке обнаружились крепость и выносливость, так что противники не могли его одолеть. Фаржо смог доползти до входа в пещеру.

— Помогите!.. Охотники!.. Зверь здесь! Жанно здесь! Они здесь!.. Проклятое братство волка! Проклятые звери! Помогите мне! Помогите кто-нибудь! Люди!

Но Жанно и зверь не дали ему продвинуться дальше. У него был еще один пистолет, но в руку, державшую его, вцепился безумец. Фаржо все-таки смог нажать на курок, и выстрел раздался. Пуля, как и в первый раз, никого не ранила, но порох обжег волка, который на минуту выпустил свою добычу. Фаржо почувствовал, что хватка волка ослабла; он воспользовался этим, чтобы вырваться из рук Жанно, и выбежал из грота, продолжая кричать. Но дальше бежать ему было некуда, он находился на платформе, под ней расстилался колючий, непроходимый лес, где враги непременно должны были его настигнуть, а над ней возвышалась голая отвесная скала. Однако обстоятельства не давали Фаржо времени на размышления. Человек и волк жаждали его крови. Тут бывший лесничий приметил выступ скалы под каскадом. В другое время он не приблизился бы к такому опасному месту, но его побуждала необходимость, и он отважился ступить на карниз. Едва он сделал несколько шагов, как приметил под сводом, образуемым водопадом, Леонса, который шел к нему со своей собакой.

— Помогите, помогите! — закричал лесничий. Ноги его подкосились, он опустился на холодный камень.

Но помощь явилась слишком поздно. Фаржо неподвижно лежал на краю пропасти, когда тяжелое тело обрушилось на него; это был Жанно. Затем Фаржо увидел над собой огромную голову жеводанского зверя.

Отчаянная мысль пронзила ум лесничего. Вместо того чтобы оттолкнуть сумасшедшего, который бешено кусал его, он обнял его одной рукой, а другой старался схватить хищного зверя. Он действительно успел схватить волка за ногу и попытался увлечь обоих своих врагов в бездну.

— П-проклятые в-волки, — говорил он прерывающимся голосом, — погибнем вместе! Дочь моя… дочь будет отмщена!

Но враги поняли его намерение и старались удержаться на узком выступе, на котором происходила борьба. Могучее усилие волка, сломавшего зубами руку Фаржо, освободило зверя. Зато лесничий крепко ухватился за Жанно; тот напрасно силился уцепиться за скалу, сырую поверхность которой царапали его крепкие ногти. Вдруг земля под ними оборвалась… Несколько секунд, сцепившись друг с другом, они висели над бездной, но скоро безумец ослабел и выпустил добычу. Оба упали в пропасть и исчезли среди бурной пены каскада.

В эту минуту подошел Леонс в сопровождении верного Кастора; вдалеке шел барон Ларош-Боассо, гораздо осторожнее ступавший по этой вероломной покатости. Леонс видел с другой стороны потока двух человек, с ожесточением боровшихся друг с другом, но он не мог пристально наблюдать за ними, потому что был вынужден обдумывать каждый свой шаг по скользкому карнизу. Когда он дошел до того места, где несколько минут назад находились Жанно и Фаржо, юноша подумал, что они скрылись за какой-нибудь возвышенностью или кустом. Притом одно важное обстоятельство сейчас привлекло все его внимание: в нескольких шагах от него огромный волк наклонился над бездной и смотрел в нее, жалобно поскуливая.

Леонс замер. Он не знал, действительно ли животное, представшее перед его глазами, и есть тот самый жеводанский зверь, за поимку которого назначена такая огромная награда. Может быть, волнение охотника-новичка лишило его на какой-то момент решительности и воли. Однако вскоре хладнокровие вернулось к нему.

«Это он, — думал Леонс, — конечно же это он».

Леонс прицелился. Но зверь, которого лишь на несколько мгновений отвлекло падение Жанно в пропасть, почуял врага. Он повернул голову и бросил на замершего Леонса тот тяжелый взгляд, который немногие люди могли выдержать. Потом, перестав выть, волк бросился в лес, где должен был найти верное убежище. Леонс все целился в него; но зверь укрывался за кустарниками и неровностями почвы с ловкостью, выработанной за долгие годы охоты. Охотник не мог стрелять с надеждой на успех, и волк находился уже довольно далеко, на самом рубеже леса, когда Леонс нажал на спусковой крючок. Пуля черкнула по шкуре животного, волк зарычал и опять бросил злобный взгляд на молодого охотника, а затем исчез в кустарнике. Кастор видел зверя и преследовал его с жаром.

— Я попал в него, я в этом уверен! — кричал Леонс, дрожа от волнения.

— Попали, но не убили! — насмешливым тоном возразил Ларош-Боассо, который подошел в свою очередь. — Пуля только обожгла его густую шерсть. Однако, учитывая расстояние и затрудненность стрельбы, можно сказать, что этот выстрел очень хорош… Черт побери, какая у вас неустрашимость, какой жар, молодой человек! И какая твердость в ногах! Вы прыгаете, как сайгак, среди скал и пропастей. Если бы не мое самолюбие, я бы не осмелился следовать за вами.

Но Леонс не слушал этих иронических комплиментов.

— Я в него попал, — повторял он в чрезвычайном волнении. — Он ранен и не может убежать от Кастора. Я пойду в лес…

— Вы пойдете в лес? — спросил барон, пожимая плечами. — А как же вы будете защищаться, если зверь на вас нападет? Конечно, ваша собака сильна и смела, но вы сейчас увидите, что с нею случится…

— Я буду продолжать преследование волка.

— Как вам угодно, — беззаботно сказал барон. — Но лучше не идите туда, не зарядив вашего карабина.

На этот раз Леонс понял, что Ларош-Боассо прав, и, несмотря на свое нетерпение, стал заряжать карабин. Пока он занимался этим делом, болезненный вой раздался в лесу, и Кастор перелетел через кустарник, переброшенный, вероятно, волком.

— Я вам говорил, — продолжал барон, смеясь, — ваша собака получила отставку… Зверь не боится подобных врагов, и бедная собака явится к вам в весьма плачевном состоянии… А теперь, когда наш храбрый волк освободился от своего врага, он скоро улепетнет подальше и не захочет больше изменять своей репутации осторожного зверя!

Только он произнес эти слова, как волк, как бы желая подтвердить предсказание опытного охотника, выбежал из леса с противоположной стороны долины и проворно пробрался в соседнее ущелье.

— Ну что, вы еще сомневаетесь? — сказал Ларош-Боассо смущенному Леонсу. — Наш молодец убрался подобру-поздорову, хотя вы немножко испортили его шубу. Не удалось вам, мосье Леонс… Но, право, я считаю вас способным наверстать упущенное. Черт побери, как вы охотитесь на волка, хотя вы мирный воспитанник Фронтенакского аббатства!

Леонс с отчаянием ударил себя по лбу.

— Он уже далеко! — говорил он с гневом на самого себя. — А несколько минут назад он был здесь, передо мной, и я мог бы… Но я пущусь за ним в погоню, — продолжал он в волнением, — я буду идти по его следам! Они должны быть очень заметны на снегу…

— В таком случае вы пойдете за ним один, потому что ваша бедная собака не в состоянии сопровождать вас, — сказал барон. — Послушайтесь меня, мосье Леонс; не торопитесь гнаться за этим сильным зверем; если судить по его ухваткам, он остановится не раньше чем через тридцать лье отсюда… Притом человеколюбие предписывает вам не оставлять нас. Посмотрите, вон бедного Легри вытаскивают из пропасти, хорошо, что по милости ветвей, на которые он упал, у него не сломан позвоночник… Но я боюсь, мосье Леонс, что нам остается оплакивать не одно это несчастье… Приближаясь сюда, вы, вероятно, видели двух человек, боровшихся на том месте, где мы находимся теперь; не догадываетесь ли вы, что случилось с ними?

Леонс, поглощенный до этого мгновения волнением охоты, по-видимому, как бы опомнился от сна.

— В самом деле, — сказал он, вздрогнув, — я видел их издалека, но где они сейчас, не знаю… Вы знаете этих людей, барон?

— По всей вероятности, один из них был Фаржо, бывший меркоарский лесничий, а другой — несчастный сумасшедший, Зубастый Жанно… Мне очень интересно знать, что случилось с ними.

— Будем их искать. Право, это внезапное исчезновение нельзя объяснить чем-то, кроме несчастного случая…

Позвали горцев, решившихся спуститься по опасному выступу, и начали осматривать местность. Осмотрели грот, где нашли пистолеты, дошли по следам крови Фаржо до того места, где произошло последнее сражение лесничего с волком и Жанно. Там барон с точностью опытного охотника изучил местность и без труда понял, что случилось. Но напрасно он измерял взором глубину бездны, там виднелись только черные скалы и пена.

— Кто бы ни были эти люди, — с жаром сказал Леонс, — мы должны сделать все возможное, чтобы спасти их, если они не погибли, или по крайней мере отыскать их тела, чтобы похоронить по христианскому обряду… Я отказываюсь на время от преследования жеводанского зверя; я отыщу его следы после… А пока, барон, располагайте мной и моими людьми.

Ларош-Боассо принял с дружелюбным видом это великодушное предложение, хотя его насмешливая улыбка выдавала тайные и отнюдь не честные замыслы. Через несколько минут все разошлись, чтоб спуститься в пропасть различными путями. Легри горцы уже вытащили из пропасти, и кроме сильных ушибов, принудивших его не вставать с постели несколько дней, его падение не имело неприятных последствий.