Бригантина, 69–70

Валерий ГУЛЯЕВ Земледельцы древней Мексики

До открытий Колумба жители Старого Света вряд ли вообще подозревали о том, что за просторами двух океанов обитает еще значительная часть рода человеческого. Судя по всему, отдельные случаи доколумбовых связей между двумя полушариями почти не отразились на знаниях древних, так что изучение богатой и самобытной культуры американских индейцев началось лишь с европейской колонизацией Нового Света, в XVI–XVII веках. С тех пор вот уже более четырехсот лет в науке ведется ожесточенный спор по поводу происхождения наиболее развитых культур доколумбовой Америки (в Мексике и Перу): Все попытки решить этот сложный вопрос ссылкой на «благотворную» и «стимулирующую» роль религии: или же с помощью влияний извне: — со стороны древних цивилизованных народов Египта, Месопотамии, Индии, Греции и Рима — неизменно заканчивались неудачей.

Еще большее недоумение вызвал среди ученых тот факт, что первые индейские цивилизации достигли своего апогея без важнейших изобретений древности, которыми располагали многие культурные народы Старого Света. Выплавка металлов, домашние животные, колесный транспорт, гончарный круг, плужное земледелие и т. д. были здесь практически неизвестны. Металлы (кроме железа), появившиеся в Мексике уже на закате классических цивилизаций, использовались главным образом для изготовления украшений и ритуальных предметов.

По сути дела, наиболее развитые народы Центральной Америки жили еще в каменном веке.

Чем же объясняется тогда появление высоких индейских цивилизаций? Где искать ту животворную силу, которая породила и красочные фрески Бонампака и грандиозные теотихуаканские пирамиды?

Многие ученые, занимающиеся этой проблемой, дают на нее следующий ответ: такой животворной силой в истории древней Америки было земледелие.

И в самом деле, для прогрессивного развития человеческого общества даже самое незначительное на первый взгляд улучшение методов земледелия или усовершенствование орудий труда подчас неизмеримо важнее, чем десятки выигранных кровопролитных сражений и все хитросплетения преуспевающих царей, правителей, фараонов.

Согласно общепринятой теории предки индейцев — различные монголоидные племена — пришли на Американский континент из Северо-Восточной Азии через Берингов пролив и Аляску около 25–30 тысяч лет назад. Эти древние племена принесли с собой в западное полушарие лишь самые примитивные орудия каменного века. Не было у них и домашних животных (если не считать собаки). Все ремесла, такие, как изготовление керамики, ткачество, плетение корзин и циновок, и, наконец, земледелие они освоили уже на новом месте, во время заселения бескрайних просторов гигантского материка. На территории самой Мексики наиболее ранние следы пребывания человека (в виде кратковременных стоянок бродячих охотников и собирателей) относятся к 12–10-му тысячелетию до н. э.; однако в 7 тысячелетии до н. э. здесь внезапно происходит резкое изменение климата: он становится гораздо суше и теплее, приближаясь в целом к современному. Растительный и животный мир страны постигает подлинная катастрофа.

Крупные животные эпохи позднего плейстоцена (мамонты, мастодонты, ископаемые лошади, бизоны, верблюды и т. д.) быстро вымирают, и местное население, существование которого во многом зависело прежде от охоты, вынуждено было почти целиком перейти к собирательству диких плодов и растений. Рыболовство, сбор моллюсков и охота на мелких зверьков и птиц служили важным дополнением к растительной пище. Следы таких культур собирателей и охотников обнаружены теперь во многих районах Мексики.

Затем цепь исторического развития резко нарушается, и около 2000 года до н. э. мы встречаем здесь уже вполне сложившиеся культуры ранних земледельцев. Следовательно, памятники первобытных охотников и собирателей, с одной стороны, и оседлых земледельцев — с другой — отделены друг от друга огромным отрезком времени, охватывающим почти пять тысячелетий. Что же скрывается в глубинах этого загадочного периода? Какие подспудные процессы и изменения превратили «дикие» племена с охотничье-собирательским хозяйством в «культурных» земледельцев, овладевших уже многими навыками и ремеслами? Где искать главный центр американского земледелия?

Формирование земледельческих культур не могло происходить сразу на всей территории Нового Света. Первое необходимое условие для появления земледелия — наличие полезных растений, годных для возделывания. Между тем они были далеко не везде. Подавляющее большинство растений, на которых в древности основывалось американское земледелие, происходит из сравнительно небольшого района — Мексики и Центральной Америки. Последний занимает по площади менее 1/20 части огромного Североамериканского континента. Именно там и следовало, по всей вероятности, искать родину первых земледельческих культур индейцев.

Первым, кто поставил и успешно решил эту сложную проблему, был наш соотечественник — выдающийся советский ученый, академик Н. И. Вавилов. После ряда экспедиций в западное полушарие он еще в начале 30-х годов пришел к выводу, что в доколумбову эпоху в Новом Свете существовали два основных очага земледелия: мексиканский (включая часть Центральной Америки) и перуанско-боливийский. Один очаг дал человечеству кукурузу, фасоль, какао, хлопчатник и т. д., другой — картофель.

Кроме того, было установлено, что все главные центры американского (и мирового) земледелия приурочены, как правило, к горным тропическим и субтропическим зонам, создававшим наиболее благоприятные условия для видообразовательного процесса растений и для жизни древнего человека. Как раз в этих районах со старыми земледельческими традициями и возникают впоследствии важнейшие цивилизации доколумбовой Америки.

Все свои выводы Н. И. Вавилов строил на чисто ботаническом материале, поскольку никаких других источников по данному вопросу тогда и не было. Тем поразительнее выглядит почти полное совпадение взглядов советского ученого с результатами последних археологических работ, проводимых в настоящее время в горных районах Мексики (штаты Тамаулипас и Пузбла) под руководством канадского исследователя Ричарда Мак-Нейша. Там, в сухих высоких пещерах, хорошо защищенных от влаги, в течение многих тысячелетий жили предки современных мексиканцев. Слой за слоем откладывались на полу пещер хозяйственные отбросы: кости животных, орудия труда, остатки растений, тканей, корзин и т. д. А исключительно благоприятные климатические условия обеспечили этой своеобразной «летописи» прошлого прекрасную сохранность. В руки ученых попал, наконец, долгожданный материал в виде остатков древних растений, найденных в определенном культурном комплексе. Появилась совершенно фантастическая прежде возможность установить приблизительный возраст ряда диких и домашних растений с помощью радиоуглеродного метода. Основное значение работ Мак-Нейша в том и состоит, что ему впервые удалось поставить вопросы, связанные с происхождением мексиканского земледелия, на твердую хронологическую основу. Выяснилось, что история земледелия в западном полушарии началась гораздо раньше, чем предполагали многие серьезные исследователи.

Сейчас уже окончательно установлено, что до 1492 года это ценнейшее растение не было известно ни в одном из уголков Старого Света. В то же время в Америке кукуруза составляла основную пищу создателей всех развитых культур доколумбовой эпохи, включая цивилизации майя и ацтеков в Центральной Америке и инков — в Южной.

Тем не менее вопрос о времени и месте первоначальной доместикации кукурузы в пределах Нового Света долго оставался нерешенным. И вдруг — сенсационная находка! В одной из буровых скважин, заложенных на территории города Мехико, на глубине почти 70 метров была неожиданно обнаружена пыльца дикой кукурузы. Она залегла в слое, который, по определению геологов, относится к последнему межледниковому периоду и может быть датирован временем около 80 тысяч лет до н. э.

Отсюда следует, что дикая кукуруза произрастала на Американском континенте задолго до появления там человека. Как показали раскопки Р. Мак-Нейша, около 5200 года до н. э. дикая кукуруза с первыми признаками доместикации появляется на юге Мексики — в штате Пуэбла. А в 4-м тысячелетии до н. э. (радиоуглеродная дата 3600 ±250 г. до н. э.) здесь возникают зачатки земледелия, основанного на выращивании кукурузы, фасоли, тыквы и некоторых других растений. Но вместе с тем этот новый, только что родившийся тип хозяйства уступал еще по своему значению и собирательству и охоте. Общая доля продуктов земледелия в питании местного населения составляла тогда не более 10 процентов.

Кукуруза из пещерных стоянок Пуэблы относится к примитивному типу «Пре-Чапалоте» («Pre-Chapalote»), названному так благодаря своему сходству с кукурузой «Чапалоте», которая до сих пор выращивается в северных районах страны (Синалоа, Сонора). Початки этого типа имеют очень небольшой размер и сравнительно незначительное число рядков зерен (12 рядков, по 9 зерен в каждом). Другой вид примитивной кукурузы — «Наль-Тель» («Nal-Tel») — происходит, по мнению ботаников, из горных районов Гватемалы, где его сейчас еще можно встретить в департаментах Чимальтенанго, Кецальтенанго и Уеуетенанго. «Наль-Тель» также имеет очень мелкие початки (до 9 сантиметров длиной, с 9–11 рядками зерен). Со временем кукуруза этого типа распространилась почти по всей Мексике. Во всяком случае, обожженные початки «Наль-Тель» найдены при раскопках древней стоянки в пещере Ла-Перра, штат Тамаулипас, в слоях 3000–2500 гг. до н. э.

Вопрос о происхождении других видов кукурузы окончательно еще не решен.

Важно другое: земледелие, основанное на возделывании этого замечательного растения, впервые появляется на Американском континенте около 4-го тысячелетия до н. э. И родиной его является мексиканский штат Пуэбла. Примерно в 3-м тысячелетии до н. э. кукуруза распространяется до северо-восточных районов Мексики (Тамаулипас) и юго-запада США (Нью-Мексико). Несколько позднее, в 1-м тысячелетии до н. э., некоторые разновидности кукурузы проникают и на юго-восток США, в бассейн реки Миссисипи.

В южной части материка (Эквадор, Боливия, Перу) кукуруза появляется внезапно, около 700–600 годов до н. э., по-видимому, как результат влияний с севера, со стороны земледельческих культур Мексики и Гватемалы.

К 2000 году до н. э. земледелие становится в Мексике уже основным видом хозяйства. Возникают первые постоянные поселки. Появляется гончарное искусство. В истории местных племен начинается новая эпоха — эпоха расцвета раннеземледельческих культур.

После того как человек, вооруженный самыми примитивными орудиями, смог обеспечить себя постоянными урожаями со своих полей, по всей Мексике наблюдается быстрый рост оседлых земледельческих поселений. Раскопки этих ранних памятников, в какой бы части страны они ни находились, вскрывают поразительно однообразную картину: остатки хрупких глинобитных хижин с высокими крышами из листьев или тростника, многочисленная глиняная посуда, каменные инструменты — то есть весь набор вещей, характерных для простого быта земледельцев. Их жизнь была нелегка. Она состояла, по сути дела, из бесконечных циклов изнурительных сельскохозяйственных работ. Все зыбкое равновесие нового производящего хозяйства целиком зависело от величины собранного урожая. Стоит ли поэтому удивляться, что древние мексиканцы так ревностно поклонялись небесным силам, от которых, по их глубокому убеждению, зависел урожай, а следовательно, и само их существование. Подобно всем земледельческим народам древности, они поклонялись обожествленным силам природы: солнцу, ветру, дождю и т. д. Правда, эти верования носили еще довольно примитивный характер и не вылились в какие-то осязаемые формы и образы.

Однако если верно предположение ученых о том, что многочисленные глиняные статуэтки (главным образом женские), найденные на земледельческих поселениях, связаны с культом плодородия, то мы имеем здесь дело с первым конкретным воплощением религиозных канонов в искусстве.

Эти маленькие и грубые фигурки из обожженной глины — настоящая энциклопедия древней жизни. Благодаря им мы знаем теперь, как одевались и украшали себя предки мексиканцев, каков был их внешний облик и т. д. То изящные и выразительные, то, напротив, нарочито огрубленные и схематичные, они производят тем не менее сильное впечатление, позволяя заглянуть в мир мыслей и чувств людей, живших почти 35 веков назад. Кажется невероятным, что вся эта галерея образов родилась еще в глубокой древности. Мастера, создававшие их, вложили в них столько жизненной силы и выразительности, что, несмотря на всю свою условность и схематизм, они смогли донести до нас дыхание той далекой эпохи.

Мать, нежно укачивающая на руках свое дитя; «три грации» — очень смешные и вместе с тем выразительные женские фигурки с непомерно большими головами. А вот и еще один женский портрет — молодая женщина с тонким и одухотворенным лицом. Но сделан он в совершенно иной манере, напоминая скорее европейских средневековых дам, нежели ставший уже каноническим образ «краснокожего» индейца.

Среди архаических глиняных статуэток из долины Мехико резко выделяется одна вполне реалистическая скульптура: голова молодого мужчины или юноши. Одутловатое лицо, пухлые губы, узкие пронизывающие глаза — все это исполнено настолько живо и ярко, что невольно напоминает лучшие образцы античной терракоты.

В 1-м тысячелетии до н. э. замкнутая жизнь ранних земледельческих общин претерпевает некоторые изменения. Увеличивается число возделываемых растений, совершенствуются методы земледелия, достигает значительных успехов селекция кукурузы. Успехи в хозяйственной сфере не замедлили сказаться и на других сторонах местной культуры. Расширяется торговля с соседними областями. Появляется уже и некоторое имущественное неравенство, особенно заметное в распределении вещей, сопровождавших умерших. Здесь же мы впервые встречаем изображения людей, заметно отличающихся по внешнему виду от своих соплеменников. Их лица прикрыты иногда масками; на голове — вычурный убор или же высокая коническая шапка; на плечах — длинный плащ и т. д.

Хотя эти глиняные статуэтки не имеют еще четких канонизированных форм, они отражают, по-видимому, процесс зарождения жречества, которое, превратившись позднее в могучую политическую силу, оставило заметный след в истории древних цивилизаций Мексики. Примерно в то же время появляются и первые храмы, построенные из дерева и глины. Их размеры еще невелики, но они уже гордо возвышаются на своих высоких пирамидах-фундаментах над окружающими хижинами земледельцев. В наиболее засушливых районах начинают строиться первые оросительные каналы, плотины и дамбы. На склонах бесчисленных гор кропотливым трудом многих поколений земледельцев возводятся опорные стены-террасы из камня, несколько увеличившие общую площадь годной для обработки земли.

Все отчетливее и ярче проглядывают сквозь простоту старого архаического быта контуры будущих индейских цивилизаций. Все убыстряется темп общественного и культурного развития. Многие народы Мексики вплотную приближаются уже к тому невидимому и роковому рубежу, который отделяет жизнь свободных и равноправных людей первобытнообщинной эпохи от рабского удела их прямых потомков, очутившихся на самом низу гигантской социальной пирамиды, созданной раннеклассовым государством.

К началу новой эры в Новом Свете возникают первые индейские цивилизации. Рождаются могучие империи, многолюдные города, жрецы создают новые религиозные учения, пышно расцветают науки и искусство. Народы Мексики и Центральной Америки переживают свой «золотой век». И все это великолепие было бы нежизнеспособным без земледельца, без плодов его труда и прежде всего без главной земледельческой культуры древней Америки — маиса.

Сразу же за окраинами великолепных городов, на пыльных улочках небольших деревушек и селений продолжал существовать простой и незыблемый уклад сельской жизни, проверенный тяжелым опытом многих поколений.

История мексиканских классических цивилизаций заканчивается грандиозной катастрофой, совершенно изменившей культурный облик страны. В конце 1-го тысячелетия н. э. по всей Центральной Америке, от Рио-Гранде до Панамы, свирепствовали войны, усобицы и мятежи. Под натиском неведомых северных варваров целые народы снимались с насиженных мест и двигались на юг в поисках обетованной земли. Возникали и вновь рушились эфемерные империи тольтеков, миштеков и т. д., созданные исключительно силой оружия и погибшие от него же. Наконец, в XVI веке на страну обрушился грозный вал конкисты. Жадные руки испанских колонистов протянулись к сказочным богатствам Нового Света. Конкистадоров интересовало все: от золота в сокровищнице Монтесумы до крошечного клочка мексиканской земли, которая при надлежащем уходе могла давать по два-три урожая в год. Сразу же после завоевания Мексики католическая церковь принялась жестоко искоренять среди индейцев малейшее напоминание об их былом величии, о замечательных достижениях древней культуры и таинственных языческих богах. Но настолько прочны были традиции прежнего образа жизни, настолько сильно укоренились они в сознании народа, что ни время, ни стальные мечи и мушкеты испанских завоевателей не смогли уничтожить или изменить их.

Именно эта поразительная живучесть древних культурных традиций и позволяет нам совершить увлекательное путешествие по времени и с помощью археологов, этнографов и историков перекинуть невидимый мост в ту эпоху, когда на туманном горизонте американской доистории рождались первые индейские цивилизации.

Передо мной лежит книга советского исследователя Ю. В. Кнорозова, в которой собраны все уцелевшие до наших дней рукописи древних майя. Дрезденская, Мадридская и Парижская.[38] Странные гротескные фигурки майяских богов заполняют почти все их страницы. Боги мирно беседуют между собой, сражаются, плывут на легких лодках — каноэ, ткут пряжу, совершают сложные религиозные обряды, охотятся на оленей, услаждают себя звуками музыки и т. д.

Таким образом, «царство небесное» было создано у древних майя по прямому подобию «царства земного».

На одной из страниц Дрезденской рукописи изображен бог с тонким и красивым лицом. Его голову увенчивает высокая корона из растений. В руках он держит глиняный сосуд с нежными ростками кукурузы. Это — Юм Каш — юный бог кукурузы, покровитель земледелия и один из самых почитаемых богов в пантеоне майя накануне конкисты. Всего на страницах трех майяских кодексов его изображение встречается 98 раз.

А вот еще один интересный персонаж, уже из Мадридской рукописи. Одной рукой он бросает в землю горсть зерен, а другой сжимает остроконечную палку для выкапывания лунок при посадке семян. Там же встречаем мы изображение очень популярного среди земледельцев майя бога воды и дождя Чака с каменным топором в руках. Именно такими примитивными топорами майя вели упорную борьбу с джунглями, вырубая для своих посевов очередной участок леса.

Но есть здесь и такие рисунки, содержание которых сразу распознать не удается: старая сгорбленная женщина с огромной змеей на голове (это, по-видимому, Иш Чель — супруга грозного повелителя небес Ицамны и богиня плодородия) льет на землю воду из опрокинутого кувшина; какое-то божество стоит перед высоким деревом (вероятно, это символ «древа жизни», связанный с культом плодородия), сжимая в руке обезглавленную птицу, и т. д. Что хотел выразить этими странными рисунками древний художник? Кто знает? Но зато благодаря красочным картинкам старинных иероглифических кодексов мы теперь твердо знаем, что в момент расцвета своей цивилизации майя занимались земледелием, используя при этом самые примитивные орудия — заостренную палку и каменный топор. Об огромной роли земледелия в жизни древних майя красноречиво свидетельствуют многочисленные рельефы, фрески и скульптуры, изображающие юного бога кукурузы и других богов — покровителей земледельцев. Однако какими-либо определенными сведениями о характере самого земледелия и о том, какое влияние оказало оно на развитие других сторон майяской культуры, мы, к сожалению, не располагаем.

Пытаясь раздвинуть границы времени, вновь и вновь обращались исследователи к богатому и яркому искусству погибшей цивилизации. Но молчат каменные истуканы, выглядывая из зарослей вечнозеленых джунглей. Переливаясь многоцветной радугой, злорадно усмехаются вычурные лики богов на страницах пожелтевших кодексов.

Увы, подобно любой науке, археология тоже имеет свои пределы. Возможно, эта проблема так и осталась бы нерешенной, если бы на помощь археологам не пришли представители других наук.

«Прежде всего майя были земледельцами и занимались сбором кукурузы и остальных посевов… Они сеют во многих местах, чтобы в случае недорода с одного участка возместить с другого. Обрабатывая землю, они только собирают сорную траву и сжигают ее перед посевом. Они работают с половины января до апреля и сеют с началом дождей. При посеве они… делают отверстия в земле заостренной палкой и кладут туда 5–6 зерен, зарывая их затем той же палкой. Во время дождей посевы всходят изумительно».

Этот небольшой отрывок взят из манускрипта испанского епископа Диего де Ланды «Сообщение о делах на Юкатане», написанного в 1566 году. Прибыв в Мексику вскоре после ее завоевания, Ланда сразу же принялся ревностно насаждать христианство среди индейцев, одновременно уничтожая все, что напоминало о прежней языческой культуре. Именно этот фанатик и иезуит поднял руку на величайшие духовные богатства майя — огромное собрание древних иероглифических рукописей, хранившихся в городе Мани. Объявив все книги «порождением дьявола», Ланда сжег их на гигантском костре.

Уже в конце своей жизни Диего де Ланда взялся за перо, чтобы описать культуру и религиозные верования майя, против которых он сам прежде боролся с такой яростью. Возможно, он хотел этой книгой ослабить критику своих «деяний» на Юкатане. Не исключено также, что главная его цель состояла в выработке наиболее удобных способов пропаганды христианства среди индейцев.

Как бы то ни было, монументальная работа Диего де Ланды до сих пор служит основным нашим источником о культуре юкатанских майя накануне и в эпоху конкисты.

Сведения Ланды хорошо дополняются этнографическими наблюдениями. Дело в том, что во многих районах Мексики и особенно на полуострове Юкатан, подсечно-огневое земледелие сохранило свое значение до сих пор.

Европейская колонизация почти не отразилась на его методах, а привела лишь к замене каменного топора различными стальными орудиями (мачете, топор, пила и т. д.). Именно поэтому изучение хозяйства, культуры и быта современных майя позволяет одновременно судить и о многих сторонах жизни их далеких предков — создателей величественных городов Древнего царства. Американский ученый Моррис Стегерда, много лет проживший среди юкатанских майя, установил, что весь цикл земледельческих работ у местных индейцев состоит из следующих ступеней: выбор будущего поля; вырубка деревьев и кустарников; выжигание; ограждение поля; сев; прополка; сгибание стеблей кукурузы; уборка урожая.

На Юкатане год подразделяется на два сезона: сухой (ноябрь — май) и дождливый (июнь — октябрь). В конце сезона дождей земледелец отыскивает в лесу подходящий участок. Наиболее благоприятными считались места, поросшие высоким кустарником и деревьями — признак плодородной почвы. Немалую роль играла и близость к источникам воды — колодцам (сенотам), естественным водоемам и т. д. С наступлением сухого сезона, обычно в декабре или январе, начиналась вырубка лесных зарослей. Правда, трудно понять, каким образом делали это майя в доиспанскую эпоху с помощью каменных топоров. Очевидно, вырубали лишь сравнительно мелкий кустарник, а большие деревья только подрубали, сдирали с них кору и оставляли медленно высыхать на солнце. В конце марта или в апреле производилось выжигание лесного участка. А примерно во второй половине мая — в июне, вместе с началом сезона дождей, проводился сев. Посадка семян, как и в древности, осуществлялась с помощью деревянного шеста с заостренным концом (коа). Семена носят в специальной сумке, сплетенной из волокон агавы, или же в полой тыкве. Кроме нескольких зерен кукурузы, в одну и ту же ямку бросают обычно семена тыквы и черных бобов. Ямку засыпают пяткой. В течение сезона дождей один или два раза производится прополка участка для удаления сорной травы. За месяц-два до сбора урожая кукурузные стебли сгибают, с тем чтобы лишить початки лишней влаги и ускорить их созревание. Сбор урожая производится с ноября до марта, в зависимости от сорта кукурузы. Берутся только початки, стебли оставляют в поле. На следующий год земля очищается от старых стеблей и травы, выжигается и засевается вновь.

Но урожай получается уже значительно меньше из-за быстрого истощения почвы. Особенно плодородный участок можно было засевать три и даже четыре года подряд, хотя это делалось в крайне редких случаях. Обычно на третий год расчищают новый участок джунглей. Старое поле бросают, и оно опять зарастает кустарником и деревьями. Для восстановления плодородия почвы на Юкатане требовалось не менее 6–10 лет.

Во влажных тропических лесах Восточной Гватемалы и Западного Гондураса, там, где 15 веков назад находился центр Древнего царства майя, живет сейчас индейское племя чорти, насчитывающее около 35 тысяч человек. Эти забытые богом места, затерявшиеся в самой глубине джунглей, до сих пор хранят отчетливые следы исчезнувшей цивилизации.

Кажется, что даже земля окутана здесь романтической дымкой древних легенд и преданий, уводящих нас в мир великих полководцев, ученых, философов, искусных архитекторов и скульпторов — всех тех, умом и руками которых создавалось великолепие классической культуры майя.

Грандиозные руины древних городов Копана, Киригуа, Эль Наранхо и множество более мелких безымянных памятников — яркое свидетельство былого значения этой области в истории майя. Индейцы-чорти, селения которых расположены по соседству с развалинами пышных каменных дворцов и храмов, обосновались здесь еще с незапамятных времен. Во всяком случае, их культура, физический облик, язык и верования почти не отличались от тех, которыми обладали строители древних городов. И вот однажды в эти глухие места приехал молодой гватемальский ученый Рафаэль Хирард. У него была лишь одна цель — найти в культуре и религии местных индейцев те черты, которые роднят их с древними майя. Прожив у индейцев несколько месяцев, Хирард собрал богатейший этнографический материал. И здесь выявилась поразительная вещь. Легенды, верования и весь уклад повседневной жизни чорти почти не изменились за прошедшие полторы тысячи лет.

Наблюдая за медленно текущей жизнью индейцев, гватемальский ученый без особого труда установил, что основные интересы чорти сосредоточены вокруг земледелия, дававшего средства к существованию для всей общины. Каждый цикл земледельческих работ сопровождался сложными языческими обрядами и ритуалами, которыми руководил жрец данного селения. По особому ритуальному календарю жрец устанавливает сроки сева и других сельскохозяйственных работ, производит на алтаре внутри храма освящение семян, наделяя их божественной силой и способностью к прорастанию и т. д. Наконец, именно жрец непосредственно обращается к богу плодородия и совершает в его честь различные обряды и жертвоприношения, обеспечивая тем самым высокий урожай.

Подобно алтарю в храме, мильпа[39] считается у чорти священным местом. Во время сева туда не пускают ни женщин, ни детей. Перед началом работ жрец с помощью жителей селения совершает обряд «очищения» будущего поля. По его углам кладут четыре больших камня или же ставят четыре креста, призванных обеспечить небесную защиту посевов от многочисленных враждебных сил. Во время торжественной церемонии в храме жрец и жрица кропят пол «святой» водой для того, чтобы вызвать дождь, так необходимый для прорастания семян. Точно такая же процедура производится и на мильпе. Самая красивая девушка селения выливает на землю в центре поля кувшин «святой» воды — магическое средство для вызывания дождя. Затем посреди мильпы выкапывают небольшую ямку и приносят в жертву богам земли и плодородия обезглавленных птиц и зверьков. И лишь после этого по особому сигналу жреца начинается сев.

Земледельческие обряды, описанные Хирардом, хорошо объясняют и непонятные прежде сцены из древних рукописей майя: например: богиня Иш Чель, льющая на землю воду из опрокинутого кувшина; этот эпизод можно прямо сопоставить с магическим обрядом по вызыванию дождя у современных чорти; а персонаж, стоящий перед деревом с обезглавленной птицей в руках, олицетворяет, видимо, сцену жертвоприношения в честь бога плодородия (тем более что «древо жизни» всегда считалось у майя одним из важнейших символов плодородия).

Известно, что все великие цивилизации древности возникли на базе развитого ирригационного земледелия, в долинах крупных рек с плодородными почвами. Так было в Месопотамии, Египте, Индии и Китае. Это обстоятельство и навело многих зарубежных исследователей на мысль, что древние цивилизации вообще могли существовать лишь на основе ирригации. А где ее нет — например, у майя, — там население очень редко, нет настоящих городов, а следовательно, нет и цивилизации. Но, с другой стороны, великолепие разрушенных майяских городов с монументальными каменными храмами, дворцами, обсерваториями и стадионами, с высокоразвитыми ремеслами и искусством, письменностью и календарем прямо противоречили этому выводу. Сложилось парадоксальное положение, приводившее подчас в смущение даже наиболее компетентных ученых. Тогда и родилась теория о таинственном и неповторимом характере культуры майя. Десятки и сотни раз ставился в специальной литературе вопрос о том, как могла на основе столь примитивной системы земледелия возникнуть и развиваться в течение почти полутора тысяч лет одна из наиболее ярких цивилизаций доколумбовой Америки. Однако ответа на него так и не находили. Но так ли уж примитивно было подсечно-огневое земледелие, как это иногда стараются показать?

В действительности все обстоит гораздо сложнее. Несмотря на внешне примитивный облик, мильповое земледелие отличается очень высокой продуктивностью.

Мексиканский этнограф Баррера Васкес установил, например, что современные майя, сохранившие подсечно-огневое земледелие, получают в среднем урожай кукурузы по 7 центнеров с гектара. Чтобы прокормиться, семья из пяти человек должна засевать около 3 гектаров. Если принять суточный расход кукурузы в 4 килограмма, то в этом случае на прокормление семьи уходит в год 1460 килограммов, а 640 килограммов остается на другие нужды и на семена. Обработка поля в 1 гектар (учитывая все основные виды работ) занимает в среднем 396 рабочих часов. Следовательно, для обработки поля в 3 гектара потребуется около 150 восьмичасовых рабочих дней.

Жители селения Тепостлан в мексиканском штате Морелос с помощью подсечно-огневого земледелия собирают гораздо большие урожаи, чем на соседних полях, обрабатываемых плугом. Последние исследования ботаников и этнографов США в Северной Гватемале (департамент Петен), где находился в 1-м тысячелетии н. э. центр древнего царства майя, доказали, что природные и климатические условия за последние полторы-две тысячи лет здесь почти не изменились. Местные индейцы и метисы по-прежнему повсеместно используют древние методы мильпового земледелия. После снятия одного урожая для восстановления плодородия почвы в Петене требуется в среднем около 4 лет; после двух-трех урожаев — от 6 до 8 лет. При таких условиях подсечно-огневое земледелие может в среднем прокормить одного человека с участка площадью 3–4 акра, что дает плотность населения примерно 150–200 человек на одну квадратную милю. Таким образом, во влажных тропических лесах Петена, где восстановление почвы на выжженных полях происходило быстрее, чем на каменистом Юкатане, была значительно выше и плотность населения (почти в два раза). Это означает, что земледельцам майя не было нужды периодически менять места своих поселений, поскольку за сравнительно короткий срок почва истощенных участков полностью восстанавливала свое плодородие. Следует также помнить, что территория майя отличается необычайным разнообразием природных условий и там всегда имелись районы (особенно долины крупных рек — Мотагуа, Усумасинты, Улуа и др.), где плодородие почвы сохранялось постоянно благодаря ежегодному обновлению во время паводков.

Необычайно высокая продуктивность майяского земледелия объясняется и рядом других дополнительных причин: во-первых, майя еще в глубокой древности добились больших успехов в селекции полезных растений, создав урожайные и выносливые их сорта;[40] во-вторых, высокой урожайностью основной сельскохозяйственной культуры индейцев — кукурузы и, в-третьих, четким земледельческим календарем — одним из наиболее точных календарей мира.

Из старых документов и хроник мы знаем, что жрецы майя очень тщательно устанавливали день выжигания мильпы. Это и понятно. Если бы их расчеты оказались ошибочными, то был бы сорван важнейший этап полевых работ. Поскольку выжигание производилось в самом конце сухого сезона, смещение сроков, их затяжка стали бы роковыми. Ливневые тропические дожди, льющие здесь пять-шесть месяцев подряд, помешали бы тогда сжиганию деревьев и кустарников на мильпе.

Астрономические расчеты жрецов майя отличались поразительной точностью. Исследуя руины древнего города Копана в Западном Гондурасе, археологи обнаружили два каменных монумента (стелы 10 и 12), расположенных друг против друга на вершинах холмов, которые замыкали с запада и востока долину Копана. Их разделяет по прямой около 4,1/8 мили. Если смотреть от стелы 12, то можно определить, что солнце заходит прямо за стелу 10 всего два раза в году: 12 апреля и 7 сентября. Первая дата приходится почти на самый конец сухого сезона. Поэтому ученые предполагают, что 12 апреля и означает как раз начало выжигания мильп в районе Копана. Когда вечером 12 апреля солнце заходило прямо за стелу 10, по всей долине и соседним селениям рассылались в древности гонцы, извещавшие земледельцев о том, что боги приказали начать выжигание полей утром следующего дня.

То, какое значение имел календарь для земледельцев майя, лучше всего видно на примере племен, утративших его. Чешский путешественник Норберт Фрид в своей книге «Улыбающаяся Гватемала» приводит любопытный факт: «В 1950 году многие мексиканские газеты сообщили об отчаянном положении индейцев-лакандонов в районах Хатате и Чумхуице. Им грозила голодная смерть. Но самоотверженные и бескорыстные люди сумели собрать достаточно большую сумму денег и доставили на самолетах в джунгли несколько тонн фасоли и кукурузы. Индейцы сообщили своим спасителям необыкновенную причину постигшего их бедствия: умер Панчо Вьехо — последний из лакандонов, кто разбирался в тайнах календаря и мог по звездам определять сроки основных полевых работ. После его смерти у племени было два неурожая только потому, что лесную поляну, которую они выжигали, заливало дождем и они опаздывали с севом».

День 15 июня 1952 года, видимо, запомнился мексиканскому археологу Альберто Русу на всю жизнь. После четырех лет упорного труда по расчистке руин древнего храма майя в городе Паленке (Чиапас) он обнаружил в глубине двадцатиметровой пирамиды царскую гробницу. У входа в нее в некоем подобии каменного ящика, лежали скелеты пяти юношей и одной девушки, погибших явно насильственной смертью. Искусственно деформированная лобная часть черепа и следы инкрустаций на зубах говорят о том, что это не рабы, а представители знатных майяских фамилий, принесенные в жертву по какому-то особенно важному и торжественному случаю, вероятно во время похорон правителя города — халач-виника. А потом рабочие сдвинули с места массивную каменную «дверь», и археологи с волнением вступили под своды подземного склепа, таившего в себе множество неожиданных находок и сюрпризов. Это было просторное, сложенное из камня помещение — 9 метров в длину и 4 метра в ширину. Его высокий сводчатый потолок уходил куда-то вверх, теряясь в сумраке теней, которые никак не мог рассеять слабый свет фонарей.

На стенах гробницы сквозь причудливую завесу сталактитов и сталагмитов проступали очертания девяти больших человеческих фигур, сделанных из штука. Все они облачены в пышные костюмы, удивительно похожие друг на друга: головной убор из длинных перьев птицы кецаль, причудливая маска, плащ из перьев и нефритовых пластин, юбочка или набедренная повязка с поясом, который украшен тремя человеческими головками, сандалии из кожаных ремешков. Шея, грудь, кисти рук и ноги этих персонажей буквально унизаны различными драгоценными украшениями. Все они горделиво выставляют напоказ символы и атрибуты своего высокого социального положения: скипетры с рукоятью в виде головки змеи, маска бога дождя и круглый щит с ликом бога солнца.

По мнению Альберто Руса, на стенах открытой им гробницы запечатлены девять «владык мрака» — правителей девяти подземных миров, согласно мифологии древних майя.

Посредине склепа стоял большой каменный саркофаг, закрытый сверху плоской прямоугольной плитой, сплошь испещренной какими-то скульптурными изображениями. Возле саркофага прямо на полу были найдены две алебастровые головы, отбитые когда-то от больших статуй, сделанных почти в человеческий рост. Тот факт, что эти головы отбили от туловищ и поместили в качестве ритуальных приношений внутри гробницы, означал, вероятно, симуляцию обряда человеческих жертвоприношений путем обезглавливания, который иногда практиковался у древних майя во время земледельческих праздников, связанных с культом маиса.

Скульптурная каменная плита, служившая верхней крышкой саркофага, имела размеры 3,8 X 2,2 метра и весила без малого 5 тонн. На боковых ее гранях вырезана полоса из иероглифических знаков, из которых до сих пор удалось прочесть лишь несколько календарных дат, соответствующих скорее всего середине VII века н. э. На плоской наружной поверхности плиты резцом древнего мастера запечатлена какая-то глубоко символичная сцена. В нижней части мы видим страшную маску, одним своим видом напоминающую о смерти: лишенные тканей и мышц челюсти и нос, большие клыки, огромные пустые глазницы. Это не что иное, как стилизованное изображение божества земли. У большинства народов доколумбовой Америки оно выступало как некое страшное чудовище, питающееся живыми существами, поскольку все живое возвращается в конце концов в землю. Его голову увенчивают четыре предмета, два из которых служат у майя символами смерти (раковина и знак, напоминающий наш знак %), а другие, напротив, ассоциируются с рождением и жизнью (зерно маиса и цветок или маисовый початок).

На маске чудовища сидит, слегка откинувшись назад, красивый юноша в богатой одежде. Тело юноши обвивают побеги фантастического растения, выходящие из пасти чудовища. Он пристально глядит куда-то вверх, на странный крестообразный предмет, олицетворявший собой у древних майя «древо жизни», или, еще точнее, «источник жизни», — стилизованный росток маиса. На перекладине «креста» причудливо извивается гибкое тело змеи с двумя головами. Из пасти этих голов выглядывают какие-то маленькие и смешные человечки в масках бога дождя. По поверьям майя, змея связана с небом, с небесной водой — дождем: тучи молчаливо и плавно, словно змеи, скользят по небу, а грозовая молния не что иное, как огненная змея.

На верхушке «креста»-маиса сидит священная птица кецаль, длинные изумрудные перья которой служили достойным украшением для головных уборов царей и верховных жрецов. Птица тоже облачена в маску бога дождя, а чуть ниже ее видны знаки, символизирующие воду, и два щита с личиной бога солнца.

Если бы речь шла о европейской гробнице эпохи Возрождения, то мы бы наверняка сказали, что высеченная на плите фигура юноши изображает погребенного под ней персонажа… Но в искусстве майя почти не было места изображению индивидуальной личности, индивидуального человека. Там безраздельно царили религиозная символика и условность в передаче образов. Вот почему и в нашем случае можно говорить о человеке в целом, то есть о роде человеческом, но также и о боге маиса, которого часто изображали в образе красивого юноши. И сейчас еще у индейцев чорти в Восточной Гватемале во время ритуальных танцев для исполнения роли бога маиса — Эль Куме — всегда выбирают самого красивого и ловкого юношу селения.

С помощью автомобильных домкратов и бревен тяжелая скульптурная плита была наконец поднята, и под ней показался массивный каменный блок со странной выемкой, напоминающей на первый взгляд рыбу. Выемку плотно закрывала специальная крышка, в точности повторяющая ее форму.

Когда была удалена и эта, самая последняя, преграда, перед исследователями предстала почти фантастическая картина: внутри саркофага все было покрыто пурпурной яркой краской; на этом эффектном фоне матово желтели кости крупного человеческого скелета и зелеными пятнами выделялись бесчисленные нефритовые украшения.

Почему же в гробницу попала именно красная краска, а, скажем, не синяя, желтая, фиолетовая и т. д.? Депо в том, что восток, по верованиям майя, — это та область, где каждый день рождается солнце после своей ежедневной смерти на западе. Вследствие этого восток есть место воскрешения, рождения жизни, и красный цвет в гробнице символизирует собой идею бессмертия.

Из-за большой влажности воздуха кости были очень хрупкими, но сохранились тем не менее почти целиком. Ученым удалось определить, что скелет принадлежал сильному и рослому мужчине в возрасте около 40–50 лет (длина скелета 1,73 метра), без каких-либо патологических недостатков. Череп оказался разбитым, и поэтому решить, был ли он искусственно деформирован, сейчас просто невозможно.

Человек был погребен вместе со всеми своими украшениями из драгоценного нефрита. А одна нефритовая бусина была даже положена ему в рот — как плата для прохода в подземный мир, царство мрака и смерти. На черепе видны были остатки диадемы, сделанной из маленьких нефритовых дисков и пластин. Изящные тонкие трубочки из того же минерала служили в свое время для разделения длинных волос умершего на отдельные пряди. По обеим сторонам от черепа лежали массивные нефритовые серьги, напоминающие собой большие катушки. Вокруг шеи извивалось длинное, в несколько рядов ожерелье из нефритовых же бусинок. На запястьях каждой руки было найдено по браслету, из 200 бусинок каждый. Возле ступней ног лежала чудесная нефритовая статуэтка, изображающая бога солнца. Мельчайшие остатки мозаики из нефритовых пластинок и раковин наряду с древесным тленом, обнаруженным на черепе, позволили буквально из праха реконструировать погребальную мозаичную маску — точный портрет умершего.

Массивные каменные ножки саркофага тоже были затейливо украшены рельефными изображениями. Какие-то сказочные персонажи в богатых одеждах словно вырастали из земли, показанной символически — полосой и особым иероглифическим знаком. А рядом с ними видны побеги уже настоящих растений, увешанные плодами какао, тыквы и гуайявы.

Последней находкой явилось открытие «канала для души» — специальной полой трубы, соединяющей саркофаг почившего повелителя с алтарем храма, стоявшего на вершине пирамиды.

Можно ли расшифровать сложный ребус из скульптурных изображений, запечатленных на верхней крышке саркофага?

«Юноша, сидящий на маске чудовища земли, — писал А. Рус, — вероятно, одновременно олицетворяет собой и человека, которому суждено в один прекрасный день вернуться в лоно земли, и маис, зерно которого, чтобы прорасти, прежде должно быть погребено в земле. „Крест“, на который так пристально смотрит этот человек, опять-таки символизирует маис — растение, появляющееся из земли на свет с помощью человека и природы, чтобы служить затем, в свою очередь, пищей для людей. С идеей воскрешения маиса у майя была тесно связана и идея собственного воскрешения человека…»

Кто же был погребен в подземной гробнице Храма Надписей? Кого древние жители города столь щедро наделили не только творениями своего искусства и ремесла (в виде драгоценных украшений из нефрита и изящных скульптур), но и колоссальными и явно непроизводительными затратами общественного труда?

На этот счет вряд ли могут быть какие-либо сомнения. Многочисленные атрибуты власти, положенные в гробницу вместе с умершим (скипетр, маска, щит с изображением бога солнца), определенно свидетельствуют о том, что перед нами погребение халач-виника — верховного правителя государства у древних майя, причем правителя явно обожествленного.

Дело в том, что размеры и вес каменного саркофага исключали возможность доставки его по внутренней лестнице в глубину пирамиды. Следовательно, сначала была построена гробница с саркофагом. И уже над ней майя возвели высокую восьмиярусную пирамиду и храм в честь правителя города. Вполне возможно, что халач-виник, как и египетские фараоны, сам руководил строительством своей будущей усыпальницы, наблюдая за тем, как медленно растут вверх каменные стены пирамиды. Когда работы подошли к концу, то оставалось только ждать дня смерти и похорон владыки города. И когда он наступил, жители Паленке отдали умершему самые торжественные и высокие почести.

Гробница с останками правителя и несметными сокровищами, сопровождавшими его в мир мрака и теней, была, несомненно, весьма заманчивой добычей для грабителей. Поэтому-то так тщательно была спрятана гробница в недрах пирамиды, а ход к ней плотно забит землей, щебнем и глыбами камня. Но духовная «связь» с почившим вождем тем не менее сохранялась. Жрецы во время пышных обрядов в храме, на верху пирамиды, время от времени с помощью трубы — «канала для души» вызывали дух грозного халач-виника и спрашивали у него совета и помощи.

К западу и северо-западу от области майя лежал совершенно иной мир. Природа не была здесь столь щедра, как в тропических лесах Петена и Усумасинты. Сухие, выжженные солнцем плоскогорья Центральной Мексики, несмотря на свои плодородные почвы, были не в состоянии прокормить человека без дополнительных источников влаги. Бездонное голубое небо равнодушно глядело вниз на потрескавшуюся от зноя землю, над которой колючей стеной возвышались кактусы и агавы. Его лазурную глубину не бороздило ни одно облачко. Конечно, так было не везде. В ряде мест естественных осадков вполне хватало на то, чтобы собрать приличный урожай и без ирригации. Но в большинстве горных районов страны земледелие без искусственного орошения было невозможным. И человек еще в глубокой древности бросил вызов природе. Как показали археологические раскопки, первые примитивные оросительные системы (разовые, или одноактные) стали применяться в Оахаке и Южной Пуэбле еще в архаическую эпоху (1-е тысячелетие до н. э.).

Когда закованные в стальные доспехи конкистадоры вступили в 1519 году в долину Мехико, вся она была цветущим садом. Бесчисленные оросительные каналы, дамбы, плотины, да и сама «ацтекская Венеция» — островной город Теночтитлан, желтая «жемчужина», оправленная в изумрудную зелень садов и синеву каналов, — свидетельствовали об упорном труде многих поколений земледельцев, совершенно изменившем первоначальный облик этого края. Высокоразвитое ирригационное земледелие долины Мехико снабжало всем необходимым растущую империю ацтеков. За какие-то полтора-два столетия ацтеки подчинили себе множество соседних народов и государств. Известно, например, что накануне прихода испанцев император Монтесума II получал ежегодную дань с 371 города и селения Мексики.

В составе этой дани упоминаются: военные доспехи — 625 штук, плащи из хлопчатобумажной ткани — 123 400 штук, перья птиц — 33 680 штук, золотые диски — 60 штук, серебряные диски — 60 штук, маис — 88 «нош», бобы — 21 «ноша», копал (душистая смола) — 64 000 шариков и т. д.

О том, что означали на практике эти цифры, говорит следующий красноречивый факт. Одна «ноша» пищевых продуктов состояла примерно из 600 тысяч килограммов.

По самым скромным подсчетам, ежедневное потребление маиса каждым жителем древней Мексики составляло 400 граммов зерна в день, или 146 килограммов в год (не считая бобов и других овощей).

88 «нош» маиса равны примерно 52 800 000 килограммам зерна, что вполне достаточно для того, чтобы обеспечить пищей в течение целого года 361 641 человека. Известно, что в XVI веке все население Теночтитлана составляло 60 тысяч человек. Таким образом, ежегодная дань маиса, поступавшая в закрома Монтесумы, могла прокормить все население ацтекской столицы в течение шести лет. За несколько веков до описываемых событий богатые ресурсы Центральной Мексики были успешно использованы другим воинственным народом — тольтеками — для создания могучего государства, около двухсот лет наводившего ужас на своих соседей. Но что здесь было еще раньше, в ту эпоху, когда на заре мексиканской истории появилась первая индейская цивилизация с центром Теотихуакан?

Плодородие почвы и сухой теплый климат долины Мехико с давних пор привлекали туда людей. Не хватало только одного — воды. За каждый клочок орошаемой земли приходилось вести упорную борьбу: прокла дывать каналы, строить дамбы и плотины, регулировать течение рек. Именно эта жгучая потребность в воде для орошения полей при наличии соответствующих природных условий и породила, вероятно, совершенно новую, специфическую систему интенсивного земледелия — чинампы.

По какому-то недоразумению чинампы часто называют «плавучими садами», искренне веря в то, что эти миниатюрные огороды действительно плавают по глади громадного озера Тескоко и других смежных с ним озер.

Даже такой серьезный человек, как испанский монах Акоста, поверил в эту красивую легенду. И не только поверил, но и яростно защищал ее в своем монументальном труде по истории древней Мексики.

Возможно, что Акосту ввели в заблуждение плоты из водяных растений, которые даже в наши дни местные крестьяне пригоняют к чинампам и кладут их поверх земли в качестве удобрений.

Что же в действительности представляют собой чинампы?

Чинампа — это длинный и узкий участок земли, окруженный по меньшей мере с трех сторон водой. Толстый слой растений, периодически поливаемых водой, давал прекрасный перегной. А плодородный ил, поднятый со дна окружающих чинампу каналов, довершал ее устройство.

Склоны такого искусственного островка засаживались ивами или какими-нибудь стелющимися растениями с цепкими и разветвленными корнями, с тем чтобы уберечь края чинампы от разрушения и оползней. В сухое время года растения, выращиваемые на таких «огородах», поливают водой из каналов. Последние служат к тому же удобными путями сообщения для плоскодонных каноэ местных индейцев.

Обычно каждая чинампа имеет около 90 метров длины и 4,5–9 метров ширины.

Ухоженные должным образом, чинампы, несмотря на свои небольшие размеры, способны давать по нескольку урожаев в год и сохраняют свое плодородие в течение целых столетий. Практически на них выращивались все известные в Мексике полезные растения: кукуруза, тыква, фа соль, томаты, перец, магей и т. д.

Возможно, что именно необычайно высокая продуктивность этой уникальной системы земледелия позволила обеспечить пищей население таких огромных городов доиспанской эпохи, как ацтекский Теночтитлан (около 60 тысяч жителей).

И вновь исследователь сталкивается с трудной проблемой: когда же впервые появляются чинампы в долине Мехико?

Со всем жаром молодости принялся за изучение этой увлекательной проблемы мексиканский археолог Эдуардо Матос Моктесума. Однажды, знакомясь с настенными росписями Теотихуакана, он обратил внимание на одну красочную фреску, украшавшую стены одного из храмов мертвого города.

Древний художник изобразил на ней бога воды и дождя Тлалока, окруженного другими, менее значительными персонажами. Одна из деталей росписи представляла особый интерес: на втором (заднем) ее плане были отчетливо видны какие-то длинные, узкие участки зеленого цвета, окаймленные голубым. Причем зеленые и голубые полоски чередовались между собой в строгом порядке. Что могли они означать?

Может быть, это просто декоративный орнамент? Но странное дело, на многих зеленых участках были изображены кукуруза, фасоль, тыква и т. д., то есть все те важнейшие сельскохозяйственные культуры, которые до сих пор составляют основу питания мексиканских крестьян. Сопоставив свои наблюдения со сведениями индейских и испанских хроник, Эдуардо пришел к твердому убеждению: на фреске из Теотихуакана изображены чинампы.

А затем начались долгие и утомительные поиски материальных доказательств этого смелого предположения.

Были обследованы многие древние памятники и в самой долине Мехико и в соседних с ней районах. И вскоре выявилась интересная закономерность: в каждом городе, обычно на одной из его окраин, имеются участки земли с повышенной влажностью почвы, питаемой подземными источниками, колодцами, родниками и т. д. Эти участки, так называемые зеленые зоны, до сих пор резко выделяются на фоне окружающей выжженной солнцем местности яркой зеленью своей пышной растительности.

Зеленые зоны давали воду и для питья и для искусственного орошения полей. Здесь всегда находился основной фонд возделываемых земель, которые, как правило, никогда не застраивались. Так было заведено, по-видимому, еще с глубокой древности. Раскопки, произведенные Э. Матосом в зеленой зоне Теотихуакана, дали интересные результаты. Во всех заложенных там шурфах не было встречено никаких следов архитектурных сооружений. Уже в 40 сантиметрах от поверхности появился слой земли, насыщенный водой. Он продолжался до глубины 1,45 метра. Дальше работы пришлось прекратить из-за усиленного притока воды. Находок в шурфах почти не оказалось — всего несколько черепков глиняной посуды. Но именно они и явились тем долгожданным доказательством, которого так упорно искал молодой ученый. Наиболее древняя керамика принадлежала классической культуре Теотихуакана. Это означает, что интенсивное поливное земледелие появилось здесь еще в 1-м тысячелетии н. э.

В южной части долины Мехико, на берегу пресноводного озера Шочимилько, раскинулся небольшой городок под тем же названием. Он до сих пор остается главным центром чинампового земледелия, хотя существует скорее благодаря многочисленным иностранным туристам, чем плодам своей щедрой земли.

Бесчисленные каналы, прогулочные лодки, увитые гирляндами цветов, оркестры народных мексиканских певцов — марьячес, лавчонки, торгующие сластями и прохладительными напитками, — таков Шочимилько сегодняшнего дня. Но было время, когда земледельческие ресурсы этого района вызывали к жизни цветущие многолюдные города, могучие империи, яркое и самобытное искусство. Подлинный вклад земледельцев Шочимилько в историю древней Мексики предстоит еще выяснить в будущем. И главное, что нам так необходимо узнать, — это когда появились здесь первые чинампы?

Наблюдая за чисткой старых каналов в Шочимилько, мексиканский журналист Хосе Фариас Галиндо неоднократно замечал, что крестьяне поднимают со дна вместе с илом различные древние предметы. Это и навело его на мысль собрать коллекцию местных древностей. Вскоре в его руках скопилось множество обломков керамики, глиняных статуэток, изделий из камня и т. д. Известно, что в древности берега озера Шочимилько были сильно заболочены. Поэтому человек мог обосноваться здесь лишь после строительства целой системы мелиоративных и оросительных каналов. Таким образом, появилась реальная возможность установить по находкам Фариаса Галиндо примерный возраст всей системы местных каналов. За этот труд взялся известный американский археолог Майкл Ко. Как и следовало ожидать, больше всего в коллекции было ацтекских вещей — тарелки, чаши, кувшины, статуэтки богов.

Но, пожалуй, самыми интересными находками оказались глиняные статуэтки, сделанные в Теотихуакане в первые века новой эры. Эти маленькие терракотовые фигурки, изображающие людей и богов, и позволили точно доказать, что система чинами появилась в долине Мехико еще около 2000 лет назад. Поскольку единственной силой, способной здесь совершить столь грандиозные строительные работы, было тогда лишь теотихуаканское государство, то именно жителям этого огромного города — первой столицы Центральной Мексики — и принадлежит честь изобретения новой системы земледелия.

В одном старинном ацтекском предании говорится:

Маису поклонялись как божеству.

Маисом платили дань побежденные народы. Он считался важнейшим предметом торговли. Ради захвата запасов зерна и новых плодородных земель легионы индейских воинов устилали своими костями поля сражений. И наибольший урон врагу наносили тем, что сжигали его посевы маиса.

Более двадцати лет назад известный американский археолог Сильванус Грисвольд Морли сказал: «Маис — наиболее надежный ключ к познанию цивилизации майя».

Его слова оказались пророческими. Для современных ученых маис и доколумбово земледелие в целом стали той волшебной «нитью Ариадны», с помощью которой они успешно проникают теперь в тайны становления и развития древних цивилизаций Америки.