Я шла следом за господином и не переставая кусала обветренные губы. Не верилось. Все происходящее казалось мне нереальным. Рон мог взять с собой кого угодно, но почему-то взял меня. Зачем ему простая рабыня? Чем я могу быть полезна? Голова снова заболела. Перед глазами всплыли непонятные фрагменты чужой жизни. Я сижу за столом и перебираю стопку бумаг. Но как это возможно? Я же не умею читать!
— Зоя, поспешим, — торопил Рон, и мне пришлось прибавить шагу.
Но болела лодыжка, на днях я ее подвернула, когда мыла полы в большом зале. Перед глазами появилась иная картинка. Лес. Мы сидим у костра. Рон и я. Смотрим друг на друга устало и разочарованно. Мы виним друг друга, а потом целуемся. Я коснулась губ. Нет-нет… Не мог господин касаться губ служанки. Это сумасшествие! Но сумасшествием был тот поцелуй из сна, и те наши разговоры. Во сне у меня был сын. В груди неприятно закололо. Сын… где-то там далеко-далеко во сне остался мой сын.
— Пропустите меня, — заговорил мой господин со стражей. — Я граф Рон, и я привел Его Величеству сбежавшую наложницу.
Я вздрогнула и жалостливо посмотрела на Рона. Мысли крутились. Что это такое? Он использует меня, предает… Я задышала чаще и беспокойнее. Страж пропустил, и мы с господином прошли на территорию гарему.
— Ты вся побледнела, — сказал Рон. — Все в порядке?
В порядке? Нет! Ничего не в порядке! Вы предали мое доверие! Вы оказались таким же, как и все! Но я лишь служанка. Служанка и рабыня.
— Все хорошо, — пробормотала я. — Желание моего господина — закон, как я могу быть не в порядке.
— Зоя, ты ведь понимаешь, что я солгал.
— Вы меня уж совсем за дуру не держите, — надулась я.
— Нет-нет, не тебе солгал, а им.
Я подняла на него глаза. Господин улыбался. От этой улыбки по телу разливалось приятное тепло.
— Я назвал тебя сбежавшей наложницей, чтобы пройти в гарем, — продолжал Рон. — Когда все закончится, мы уйдем отсюда вместе.
— Или вместе останемся?
— Никто нигде не останется. Все будет в порядке. Пойдем.
И мы пошли.
— Ты работаешь у меня давно, но нам так и не доводилось поговорить, — продолжал Рон.
— Вы не спрашивали, а я всего лишь рабыня, я не в праве задавать вопросы и поднимать голову.
— Ты не такая, как другие.
— И чем же отличаюсь?
— У тебя есть желания, мечты… ты склоняешь голову, но при том не боишься. Если придется, ты можешь говорить все, что на уме, а значит, ты умеешь думать.
— Все рабы умеют думать, господин.
— Но не все это делают.
— Не все показывают.
— Зачем скрывать ум?
— Нас этому учат, — пожала я плечами. — Нам говорят отказаться от себя, от своих желаний и мечтаний, и оставить мысли далеко-далеко, раб — это тот, кто делает, за нас подумают другие.
— Как несправедливо… И это мои слуги вас так учат?
— Не только Ваши, так везде.
Мы подошли к куполообразному помещению с большими круглыми окнами. Гарем.
— Зоя, теперь ты должна думать, — сказал господин серьезно. — Мне нужно, чтобы ты думала.
Мы встретились взглядом, и я кивнула.
— Заходим.