Былого ищу следы…

Где она, легендарная скрипка Маджини?

Кто бы мог подумать, что все начнется с картины?! С грязной, неухоженной картины, с потемневшим старым лаком на пожухлой живописи, к которой, похоже, не прикасался реставратор, и с первого взгляда не представляющей большого интереса! Однако московский коллекционер, «главный хранитель Музея В. А. Тро-пинина Феликс Евгеньевич Вишневский, ныне покойный, купил холст, «по случаю», как он любил говорить, у наследников артиста Театра оперетты Григория Марковича Ярона.

А. Ф. Львов. Фрагмент портрета работы Ю. Олешкевича

Действительно, «по случаю». Пришел к ним приобрести «голландца» и вдруг увидел этот холст. Тонкий вкус Вишневского, его огромная эрудиция и необыкновенная интуиция не раз позволяли ему распознавать в таких вот ветхих и заброшенных полотнах истинные шедевры. И на сей раз почувствовал он - картина имеет несомненную художественную значимость. Создана, бесспорно, одаренным опытным живописцем, представителем добротной классической школы первой половины прошлого века.

Словом, купил он картину, принес в музей и внимательно осмотрел ее. На полотне - неизвестный молодой офицер в форме инженера путей сообщений. Beроятно, он имел отношение к строительству - об этом говорили изображенные на картине часть колонны, циркуль и чертеж на столе. Но скрипка?! При чем тут скрипка, которую бережно держал в руке офицер? Она прежде всего бросалась в глаза и, несомненно, по намерению художника была главным смысловым содержанием произведения. Как будто молодой человек говорил: «Смотрите! Вот самая дорогая мне вещь, ради которой и писалась картина!…»

В то время даже Феликс Евгеньевич не подозревал, что отысканный им портрет окажется удивительным открытием не только и не столько в области изобразительного искусства.

Но это случится потом, а поначалу портрет молодого офицера представлял полную загадку. Единственное, что Феликсу Евгеньевичу удалось выяснить - холст был приобретен Яроном в начале 30-х годов в семье неких Львовых. Львовых? Фамилия как будто ни о чем не говорила, такая распространенная фамилия. Лишь много позже она приобрела решающее значение. Но то будет много позже…

Еще Вишневского не покидало смутное ощущение того, что он уже где-то встречал этот портрет. Где и когда? Показал картину директору Музея В. А. Тропинина Галине Давыдовне Кропивницкой. Ей портрет также показался знакомым. Множество предположений они перебрали, пока не подумали о «Русских портретах». Не там ли он репродуцирован? Стали просматривать это фундаментальное пятитомное издание, вышедшее в 1905 - 1909 гг., и нашли портрет! В пятом томе под номером 179. Тот самый портрет!

Из краткого к нему пояснения узнали, что художник Юзеф (Иосиф) Иванович Олешкевич изобразил в 1823 г. композитора, дирижера, выдающегося скрипача Алексея Федоровича Львова. Тогда-то вспомнили, что именно у Львовых и была приобретена картина Яроном. Портрет никогда не экспонировался на дореволюционных выставках и, очевидно, не выходил из семьи Львовых. В 1907 - 1910 гг. он хранился у Е. А. Львовой (очевидно, дочери Алексея Федоровича?).

Правда, после публикации в «Русских портретах» репродукция была помещена в ряде музыкальных изданий. Но оригинал не был известен и считался затерянным. До тех пор, пока Вишневский не отыскал его.

Когда живопись очистили от грязи, промыли ее, а затем исследовали, то обнаружили и подпись художника, и дату создания произведения. Действительно, был изображен Львов, и написал его Олешкевич.

Интересная, оригинальная личность Иосиф Иванович Олешкевич, как я понял из весьма немногочисленных, но восторженных о нем упоминаний в литературе. Поляк по национальности. Исторический живописец, портретист, о котором современники говорили, что «его портреты отличались совершенным сходством, и он имел всегда множество заказов». Учился в Вильно, Париже и Риме. Завоевал всеевропейскую известность. Приехал в Петербург в 1810 г. и прожил здесь 20 лет, до своей смерти. Первый из польских художников, удостоенный звания академика Петербургской академии художеств. Пользовался завидной популярностью, перед его талантом, благородством, добротой, порядочностью преклонялись, ему прощали некоторые эксцентрические выходки. Он имел обширные знакомства, был принят в лучших домах русской столицы.

Особенно чтили его соотечественники. Если поляк, побывавший в Петербурге, не познакомился с Олешке-вичем, то о нем отзывались так: «Был в Риме и не видел папы». Его другом был Адам Мицкевич. Он посвятил художнику замечательное стихотворение, в котором, между прочим, говорил, что Олешкевич, будто бы обладавший некой сверхъестественной силой, предсказал наводнение на Неве 7 ноября 1824 г.

Именно это стихотворение упоминает Пушкин в примечаниях к «Медному всаднику». Он пишет: «Мицкевич прекрасными стихами описал день, предшествующий Петербургскому наводнению, в одном из лучших своих стихотворений - Oleszkiewicz. Жаль только, что описание это не точно: снегу не было - Нева не была покрыта льдом. Наше описание вернее, хотя в нем и нет ярких красок польского поэта».

Пушкин, вероятнее всего, знал Олешкевича.

Художник был в зените славы, когда писал портрет двадцатичетырехлетнего Львова, подающего большие надежды инженера путей сообщений, служившего под началом грозного Аракчеева. Олешкевич хорошо знал, что молодой офицер - сын директора придворной певческой капеллы Федора Петровича Львова, «известного просвещенной публике своим талантом и любовью к музыке и пению». Федор Петрович являлся двоюродным братом известного в России архитектора Н. А.Львова, притом был женат вторым браком на его дочери Елизавете Николаевне, любимой племяннице Гаврилы Романовича Державина.

Знал, конечно, художник и о том, что молодой Львов - весьма одаренный музыкант. Однако был несколько удивлен, когда Алексей Федорович просил изобразить его непременно со своей любимой скрипкой, с необыкновенной, уникальной скрипкой. Естественно, Олешкевич не предполагал тогда, что именно скрипка принесет Львову международное признание и станет смыслом всей его жизни.

Львов сделал стремительную карьеру, но отнюдь не инженерную, хотя проявил себя талантливым строителем-путейцем. И не придворную, хотя пребывал в самых высших сферах: генерал свиты императора, флигель-адъютант, тайный советник и гофмейстер, кавалер высших орденов Русского государства. Прославился Львов - тем и остался в истории русской культуры - как талантливый дирижер, композитор (автор оперы «Ундина», ряда других сочинений, в основном скрипичных), как видный музыкальный деятель, основатель в 1850 г. Симфонического общества, создатель скрипичного квартета, «превосходящего, по словам современников, лучшие западноевропейские квартетные ансамбли».

После смерти отца в 1837 г. он стал директором певческой капеллы, поднявшей до высокого художественного уровня русское хоровое искусство. «Сравнивать хоровое исполнение Сикстинской капеллы в Риме с этими дивными певцами, - восклицал Г. Берлиоз, - то же, что сравнивать несчастную маленькую труппу пилил третьестепенного итальянского театра с оркестром Парижской консерватории». Алексей Федорович организовал при капелле инструментальные классы, и это его педагогическое начинание сыграло заметную роль в истории развития русской музыкальной культуры и музыкального образования.

Но более всего был знаменит Львов как выдающийся скрипач. «Если в столице России есть еще такие дилетанты (Львов скромно таковым представлялся. - Е. К), писал Р. Шуман, - то иному артисту приходится там скорее учиться, нежели учить… Львов - редкий, исключительный артист. Несомненно, его исполнение может выдержать сравнение с исполнением первых выдающихся артистов. Его музыка так оригинальна, глубока, искренна, своеобразна, свежа, исходит как бы из иных сфер…»

Не было выдающегося иностранного артиста, который, будучи в Петербурге, не стремился бы услышать игру Львова, побывать в его музыкальном салоне. Ради его концертов приезжали из-за границы прославленные исполнители, авторитетные музыканты.

Ф. Мендельсон-Бартольди в письме к И. Мошелесу от 17 июня 1840 г. восторгался Львовым: «Это один из превосходнейших и одухотвореннейших скрипачей, которых мне когда-либо приходилось слышать. Он нас поистине восхитил своим прекрасным исполнением, музыкальными знаниями и образованием». Известный французский композитор А. Адан в своих письмах из Петербурга называет Львова первоклассным скрипачом.

М. И. Глинка, друживший с Алексеем Федоровичем, вспоминал: «Мы с Львовым видались часто; в течение зимы 1837 года иногда приглашал к себе Нестора Кукольника и Брюллова… Он иногда превосходно играл Моцарта и Гайдна… С любовью исполнял, и притом отлично, скрипичные сонаты и квартеты Бетховена…» И еще отмечал, что «нежные звуки милой скрипки Львова врезались в моей памяти». «Выразительность, доходящую до огненной увлекательности» любил в его исполнении А. Н. Серов.

Европейская пресса очень высоко оценивала выступления Львова за границей. Одна немецкая газета писала о нем как о «новом виде пропаганды русских, которые, утвердившись в нашей цивилизации, начали превосходить нас в виртуозности. Львов… разъезжающий по Европе и приводящий в восхищение блеском своей игры на скрипке, принадлежит к перворазрядным художникам. Что касается его сочинения, то оно такое же национальное явление, как и он сам».

В мае 1833 г. Львов исполнил одно из сочинений Бетховена в присутствии прославленного скрипача Верно, которого он весьма чтил. После игры тот кинулся обнимать Алексея Федоровича с возгласами: «Никогда не поверил бы, что любитель, занятый, подобно вам, сколькими делами, мог возвысить свое дарование до такой степени. Вы - настоящий художник! Вы играете на скрипке удивительно, и инструмент у вас великолепный…» (подчеркнуто мною. - Е. К.).

А вот еще несколько суждений современников:

«Львов парит на своей скрипке, как гений звуков в произведениях Моцарта, Гайдна и Бетховена», - сообщали из Москвы, где Львов любил выступать.

«Молодой Львов играет с такой приязненностью, с таким чувством, что кажется водит смычком по сердцу».

«Тон полный, красивый, смычок благородный, мягкий, чистота игры большая…»

«Львов поистине должен считаться одним из лучших художников старой, солидной скрипичной школы по мощности, чистоте и теплоте звуков, которые он вызывает из своей скрипки» (подчеркнуто мною. - Е. К.)-

Словом, почти каждый, слушавший игру Львова, будь то знаменитый скрипач или просто любитель музыки, непременно с восхищением, а то и с трепетным удивлением говорил о его поистине волшебной скрипке. О ней сказки сочинялись, мистическими вымыслами она была окружена. Верили даже, что сверхъестественные ангельские, а быть может, и нечистые силы причастны к ее сотворению: «Дескать, в скрипке заключена душа девушки, некогда любимой Львовым и рано умершей. Да и умерла она, чтоб отдать свое чувство, свое сердце львовской скрипке…» Опоэтизировал легенду поэт И. П. Мятлев в нашумевшем стихотворении «Скрипка». Вот фрагменты его:

Только начал он играть,

Скрипка стала оживать;

То раскатисто зальется

Русской песней, то несется,

Как молитва, в облака,

То как будто бы тоска,

Жалоба унылой девы,

То как ангелов напевы,

Торжество святых духов!…

Весь торжественный, без слов,

Без дыханья, без движенья

Скрипки чудное он пенье

Слушает - и вдруг узнал!

И к груди своей прижал…

Их согласье всех задачит!

Он уныл - и скрипка плачет!

Он восторжен - и она

Вдохновения полна.

Радует, мутит, страдает,

Двери неба отверзает. Что?

Вы скрипки не узнали? Нет!

Так Львова не слыхали!

«Что? Вы скрипки не узнали?» - ту самую, изображенную на картине Олешкевича?! Еще раз запечатленную на литографии Р. Рорбаха «Квартет Львова», сделанной по заказу Алексея Федоровича в 1840 г., но в столь незначительном числе отпечатков, что ныне они - уникальны.

Неспроста Львов желал видеть на полотне скрипку в своих руках. Ведь скрипка эта редчайшая, единственная в своем роде, ибо создана прославленным итальянским мастером брешианской школы Джованни Паоло Маджи-ни. 1580 - 1632 - годы его жизни. Подлинные его произведения, обычно крупного размера и обладающие сильным, несколько суровым звучанием, встречаются чрезвычайно редко. Так, в 1858 г., согласно каталогу Фетиса, во всем мире насчитывалось 20 (!!) скрипок Маджини. Из них семь - в России. Одна из них принадлежала «генералу Львову в С.-Петербурге».

Как драгоценная скрипка оказалась в семье Львовых? Об этом рассказывает Алексей Федорович в своих записках, опубликованных в журнале «Русский архив» за 1884 г. Инструментом владел знаменитый итальянский скрипач Джорновики (Львов пишет его фамилию, как Жарновики. - Е. К.). Он умер в Петербурге в 1804 г. «Некто г-н Байков, которому поручено было продать с публичного торга имущество Джорновики, будучи приятелем отцу моему, продал ему скрипку за 3 тысячи рублей ассигнациями. Скрипка пришла к нам в ящике с вензелем великого артиста…

Когда батюшка купил ее, то на ней была прикреплена весьма дурная головка ничтожного мастера. Лет через десять один из артистов Иван Семенович Мильговер сообщил ему, что отыскал головку Маджини, посаженную на какую-то дурную скрипку.

Это и была головка от скрипки Джорновики. И хозяин дурной скрипки, какой-то немец, рассказал нам прелюбопытную историю. Джорновики, проезжая через город Митенвальд и намереваясь дать концерт, делал утром репетицию. Но оркестр играл дурно, и Джорновики стал бить такт головкой скрипки по пульту и, наконец, ударив весьма серьезно, отломал ее. Какой-то мастер приделал ему другую головку. А своя головка осталась у мастера. И немец купил ее за 100 гульденов. И сохранил, как память о великом артисте.

Не было сомнения, что головка принадлежит нашей скрипке. Немец согласился продать головку, но просил показать ему скрипку. Это было сделано. II головка была куплена. Так после десяти лет собралась у нас скрипка Маджини в своем первобытном составе. II теперь видна трещина на головке…» Своеобразная примета - «трещина на головке»! - хотя многие старые скрипки имеют трещинки и другие отметины.

Алексей Федорович играл на скрипке более 50 лет и с гордостью отмечал, что «нежнейший мой инструмент сохранил всю силу своего голоса». Очень любил ее. Берег со всем тщанием. Даже канифоль сам изготовлял из какой-то особенной смолы, которую выписывал из-за границы. При любом случае ею восторгался, словно лучшим другом. Играл на ней до конца жизни, даже будучи совсем глухим. Тогда не столько слышал, сколько чувствовал ее звуки. Мечтал передать самую дорогую для себя вещь достойному русскому исполнителю. Сокрушался: «Что-то будет с моей скрипкой?!… И меня не забывайте. Помните отечественного артиста!…»

Скрипку свою Львов связывал с известностью своей именно как русского музыканта, с верной службой искусству отечества! Широко образованный, признанный в Европе, он был страстным патриотом.

В конце своей жизни Львов составил интересные «Советы начинающему играть на скрипке» - первую подобную книгу, написанную и изданную русским скрипачом. А. Н. Серов посвятил ей статью, в которой говорил: «Каждый русский скрипач должен иметь под рукой эти золотые «Советы»…» Ныне эта небольшая, к сожалению, забытая книжка - библиографическая редкость. Она настолько замечательна, что не могу не привести несколько высказываний ее автора. «Уже более пятидесяти лет я играю на скрипке, - писал Алексей Федорович, - как бы ни были ограничены мои способности, но столь продолжительное занятие этим инструментом не могло не привести меня к некоторым наблюдениям, которые, полагаю, могут пригодиться подобным мне любителям музыки и облегчить им возможность к достижению желаемой цели… Мною руководила и другая мысль: кому не известна наклонность и природная способность нас, Русских, к музыке более, нежели к другим исскуст-вам? Кому не известна древность существования и повсюдное распространение в Славянском племени смычковых инструментов, или у нас же изобретенных, или перешедших к нам с незапамятных времен?… Столь замечательное явление в нашем природном бытие не налагает ли на каждого из нас занимающегося музыкой, и в особенности скрипичною, нам почти врожденную обязанность содействовать по мере сил развитию и усовершенствованию музыкального искусства…» Львов ратует за всестороннее образование музыканта, за чтение им «хороших книг», за эстетическое его воспитание, «иначе игра и произведения художника будут всегда ограничены, од-носторонни и отзываться подражанием».

Он повторяет мысль отца о народности в музыке. Ведь Федор Петрович Львов в своей книге «О пении в России», изданной в 1834 г., страстно отстаивал простоту и доходчивость музыки, указывал на ее большое эстетическое значение. «Никакая мысль, никакое чувство, - писал он, - не выражается кудряво. Всякая чистая мысль проста и поэтому убедительна…»

Вновь в своих «Советах» Алексей Федорович рассказывает о своей скрипке, об истории ее приобретения, ее волшебной игре. Грустит, что скоро ее покинет, беспокоится о том, кому она достанется. Но Алексей Федорович так никому и не передал скрипку. Мне удалось отыскать свидетельство редактора журнала «Русский архив» Петра Ивановича Бартенева, близко знавшего семью Львовых. Он еще в 1884 г. утверждал, что «эта драгоценность сохраняется у сына А. Ф. Львова - Федора Алексеевича».

Как же сложилась дальнейшая судьба национальной нашей реликвии? А главное - где сейчас она?

«Тропку» поиска подсказал мне выдающийся скрипичный мастер и педагог Евгений Францевич Витачек в своей книге «Очерки по истории изготовления смычковых инструментов». Он подчеркивает, что история скрипки, принадлежавшей Львову, «очень любопытна». Сообщает далее, что она принадлежала директору бывшего синодального училища Смоленскому, потом некоему Попову и, наконец, москвичу Крейну. Таким образом, как и портрет Львова, славный инструмент его также оказался в Москве.

Правда, Витачек несколько скептически относился к утверждению, что скрипку изготовил Маджини. Похоже, что он ее не видел. А такой великий скрипач, как Берио, знавший львовскую скрипку, подтвердил, что она - истинное произведение итальянского мастера. Ему ли, игравшему также на скрипке Маджини, не знать это?1

Заканчивает Витачек «любопытную историю» Львовского инструмента многозначительным замечанием: «Характерно, что у скрипки была действительно настоящая головка Маджини, вероятно, поставленная туда позже». Вспомним рассказ Алексея Федоровича об этой головке!…

К слову сказать, Львов был не только блистательным исполнителем, но и великолепным знатоком скрипок. Поэтому именно ему было доверено заказать выдающемуся французскому мастеру Жану-Баптисту Вильому для придворной капеллы несколько комплектов инструментов, входящих в состав струнного квартета. Поэтому на их этикетках и было напечатано: «Сделано для Львова». Ныне они - большая ценность. Как утверждают специалисты, в 1920-х годах в Ленинграде хранилась в одном частном собрании скрипка, на нижней деке которой был нарисован герб Львова и помещена цитата из его музыкального произведения. По преданию, скрипка была подарена Алексею Федоровичу самим Вильомом в благодарность за заказ, а также в знак восхищения его обширными познаниями в скрипичном деле.

…Таким образом, последний подсказанный Витачеком владелец львовской скрипки - концертмейстер Большого театра СССР, профессор Московской консерватории Давид Сергеевич Крейн. Он умер в Москве в 1926 г. Что стало с его инструментом? Нахожу его родственников, учеников, близких ему людей, которые хорошо Крейна знали и поэтому должны помнить его скрипку. «Да, была у Давида Сергеевича прекрасная итальянская скрипка, - отвечают мне, - но, кажется, он считал ее произведением Амати. Где ныне она находится? Мы не знаем».

Вряд ли они, музыканты, могли перепутать. Не ошибся ли Витачек? Ведь каких-либо документальных свидетельств своего утверждения о том, что львовская скрипка попала к Крейну, он не приводит. Конечно, заявление Евгения Францевича - очень авторитетно, но все же взято на веру…

Быть может, мне помогут в Государственной коллекции редких музыкальных инструментов, которая расположилась в здании Московской консерватории на улице Герцена? В один из жарких летних дней, предварительно созвонившись, приехал туда и выяснил, что о судьбе львовской скрипки здесь ничего не знают. Подтвердили только, что подлинные произведения Маджини - величайшая редкость. В нашей стране, быть может в каких-нибудь частных собраниях, найдется всего два-три достоверных его инструмента. И, пожалуй, все! Сама Государственная коллекция имеет лишь одну скрипку брешианской школы. Правда, с этикеткой Джованни Паоло Маджини, но, вероятнее всего, она изготовлена не самим мастером, а его учеником. Инструмент дошел до наших дней в плохой сохранности, с чужой головкой. До революции принадлежал Юсуповым. Был найден в тайнике их дома в 1924 г. и передан в Государственную коллекцию.

Директора Государственной коллекции, вначале Владимир Михайлович Быстражинский, а затем Владимир Михайлович Куликов, заинтересовавшись моим исследованием, не раз любезно помогали советами и консультациями по специальным вопросам скрипичного дела. Наши разговоры иногда заканчивались шутливым напутствием:

- Когда найдете скрипку Львова, то непременно покажите. Хотя единожды в жизни подержать в руках подлинник Маджини…

Посоветовали прежде всего поговорить со старейшим скрипичным мастером Николаем Михайловичем Фроловым, «уж он-то все скрипки видел на своем долгом веку». Когда тот услышал о моей затее найти инструмент Львова, помолчал - вероятно, от удивления, - а затем ответил:

- Откровенно, не встречал я подлинного Маджини в нашей стране. Не встречал! Не верю, что такие скрипки у нас есть. Все те, которые якобы принадлежат его творчеству, под большим-большим сомнением. О львовской скрипке я ничего не могу сказать. А в общем - ищите…

Начало, как видите, не было вдохновляющим. Но ведь я не льстил себя неразумной и самоуверенной надеждой: раз-два! - и скрипка, которую, думаю, искали многие специалисты, в моих руках! Это было бы чудом. Хотя в такие чудеса, зависящие от человеческого упрямства и труда, я верю, но в данном случае цель моя гораздо скромнее и поэтому реальнее. Я хотел бы проследить, насколько позволит собранный мною материал, судьбу легендарного инструмента, предсказать его вероятную участь.

Не мне, так это удастся кому-либо другому, кого, быть может, я привлеку своим рассказом к поиску, заставлю порыться в бабушкиных сундуках, пересмотреть старые, кажущиеся никчемными вещи на семейных чердаках, припомнить о стародавних бумагах и письмах, порасспросить близких о фамильных достопамятностях… Словом, кого могу заинтересовать отечественной нашей стариной, ее памятниками, еще забытыми, заброшенными, затерянными; того, кто душою и сердцем захочет понять их огромную непреходящую важность, их значение для русской истории и русской культуры. Я призываю, я ратую за Любопытство! За Любопытство - к делам, к заслугам отцов и дедов наших, к славному прошлому отечества! За Любопытство, которое поможет преодолеть подчас леность нашу, леность к памяти дней давнишних.

Ведь, наверное, немногие знают, что в России в 1858 г., согласно каталогу Фетиса, как я уже упоминал, насчитывалось семь скрипок Маджини. Вот имена их владельцев и адреса: 1. Альфераки - Санкт-Петербург. 2. Безекирский - Москва (поступила от Вьетана). 3. Буцкий - Ливны. 4. Винокуров - Москва (поступила от Лопухина). 5. Герберг - Москва. 6. Кириевский - Орел. 7. Генерал Львов из Санкт-Петербурга (генерал Львов - это Алексей Федорович Львов).

Для сравнения приведу такие, на мой взгляд, любопытные цифры. В это же время в России было известно 11 скрипок Амати и его школы, 29 - Страдивариуса!

Сколько же теперь насчитывается в нашей стране скрипок Маджини, Амати, Страдивариуса, Гварнери, Гваданини, Вильома, Штайнера, Батова и других старинных иноземных и русских мастеров? К сожалению, никто не может назвать такие цифры. Ни Министерство культуры, ни Государственная коллекция редких музыкальных инструментов, ни Музей музыкальной культуры - никто не ведет такого учета, необходимейшего государственного учета национальных памятников! Хотя, казалось бы, и новый закон СССР «Об охране и использовании памятников истории и культуры» совершенно недвусмысленно призывает к этому. Статья 12 гласит: «Предметы старины, произведения изобразительного и декоративно-прикладного искусства, строения, рукописи, коллекции, редкие печатные издания, другие предметы и документы, находящиеся в личной собственности граждан и представляющие значительную историческую, научную, художественную или иную культурную ценность, признаются памятниками истории и культуры и подлежат государственному учету в целях наиболее полного выявления памятников и оказания содействия в обеспечении их сохранности…»

Естественно, учет личных коллекций - дело сложное и, я бы сказал, деликатное. Здесь нельзя рубить сплеча, действовать какими-то административными мерами. Думаю, со временем такой учет будет осуществлен. Поиск львовской реликвии, очевидно, выявит и другие редкие музыкальные инструменты. Быть может, и те семь скрипок Маджини, что указаны в каталоге Фетиса и местонахождение которых ныне неизвестно. Или же обнаружатся совсем незнакомые произведения, что, очевидно, также будет важным открытием.

Правда, следует помнить, что специалисты должны тщательно исследовать каждую вновь обретенную скрипку Маджини и вполне убедиться в ее подлинности. Это сделать не просто, ибо известны великолепные подделки «под Маджини». Притом инструменты эти сами по себе превосходны, и мастера, их изготовившие, отменные, по тем не менее они не имеют никакого отношения к Маджини. «Существует значительное число инструментов, приписываемых Маджини, - предупреждал Евгений Францевич Витачек. - Однако надо полагать, что большинство этих скрипок не только Брешии, но даже Италии никогда не видели. Особенно много инструментов такого типа делалось голландскими и английскими мастерами XVII века (искусно подделывал скрипки «под Маджини» англичанин Барак Норман. 1688 - 1740 - годы жизни. - Е. К.). Вероятно, эти мастера снабжали их этикетками со своей фамилией, не имея в виду кого бы то ни было обманывать. Но с тех пор как в начале XIX века такой прославленный скрипач, как Берио, с огромным успехом играл в концертах на скрипке Маджини, на инструменты этого мастера поднялся спрос, который услужливые торговцы постарались удовлетворить. И вот почти во всякую старую скрипку с двойным усом они вклеивали этикетку Маджини». И далее замечал: «Да, этикетка - это карточка мастера - с течением времени все более и более становится средством, дающим возможность приписывать инструмент работы малоизвестных, часто весьма хороших мастеров - мастерам широко прославленным».

Не нужно забывать и о том, что у великого художника был сын, также Паоло и также весьма одаренный скрипичный мастер. Жил он с 1630 по 1680 г. Их работы часто путают.

Когда в газете «Советская культура» и в журнале «Техника - молодежи» были опубликованы фрагменты очерка о львовской скрипке, меня обрадовал тот интерес, который читатели проявили к этой истории. Из Москвы, Ленинграда, Минска, Таллина, Ташкента, других городов стали приходить письма, в которых содержались советы, предположения, а главное - сведения об имеющихся у их авторов старинных скрипках.

Первое и весьма интригующее письмо было получено от Ольги Александровны Образцовой. «Львовская скрипка принадлежала мне, - утверждает она. - Мой дядя, музыкант и обладатель замечательной коллекции редких музыкальных инструментов Федор Антонович Эрландер, завещал мне эту драгоценность. Тогда мне было мало лет. Помнится, ходила в четвертый класс. Моя мама хотела, чтобы я училась играть на скрипке. Конечно, неправильно было давать ребенку упражняться на скрипке Маджини, да и мой учитель должен был бы на это указать. В общем, я занималась до той поры, когда у меня уже стал появляться довольно приличный слух. И тут произошло непоправимое: мы остались без папы… Скрипку пришлось продать. Она перешла к скрипачу Большого театра Сибору. Дальнейшая ее судьба мне неизвестна…»

О львовской ли скрипке идет речь в письме? Биография инструмента, изложенная Ольгой Александровной, не похожа на рассказанную Витачеком. Напомню, по его словам, последним ее обладателем являлся Крейн. По сообщению же Образцовой - Эрландер, затем - Сибор. Кто же из них прав? Я не торопился бы с ответом. Откровенно, письмо Образцовой заставило меня задуматься и даже… усомниться в правоте Витачека. Вдруг, действительно, именно у нее побывала львовская скрипка?!

Так или иначе, она назвала инструмент Маджини, что само по себе интересно. Поэтому разыскиваю вдову Бориса Осиповича Сибора.

- Да, такая скрипка была у нас, но ее… продали. Нет, нет, не помню кому! - обескуражила она меня.

Следы и этой «львовской» скрипки, казавшиеся такими явными, тоже затерялись.

После бесчисленных запросов, расспросов, телефонных звонков к музыкантам, знатокам скрипичного искусства узнаю, что у бывшей скрипачки Большого театра СССР Татьяны Борисовны Левиной «есть несомненный Маджини».

Звоню ей:

- Да, подлинный Маджини! Ее прежние владельцы? Она принадлежала известному польскому музыканту Генрику Венявскому, затем - знаменитому Анри Вьетану… В середине прошлого века перешла к Василию Васильевичу Безекирскому, московскому скрипачу, дирижеру и композитору…

Безекирскому?! Так эта скрипка значится в каталоге Фетиса под номером 2! Не львовская она, нет, но знаменитая, ее славную родословную подтвердили многие старые авторитеты. Первая находка инструмента, записанного Фетисом! Большая моя удача!

Итак, местонахождение одной скрипки из семи, указанных в каталоге Фетиса, мне известно. Ну а остальные? Те, которые хранились в 1858 г. в Москве у Винокурова, у Герберга? А столь искомая «семерка» - львовская скрипка?…

Быть может, она у заслуженного артиста РСФСР Григория Ароновича Ротницкого? Посоветовали обратиться к нему, поскольку у него «тоже Маджини».

- Скрипку я купил у артиста и концертмейстера Кирилла Владимировича Смирнова, - ответил он мне. - Правда, он-то не знал, что продает инструмент Маджини, думал, что это старинный, очень хороший инструмент неизвестного мастера. Когда же я показал скрипку известному французскому эксперту Ватло, тот сразу определил ее как несомненное и отличное произведение Маджини. Более того, будучи на гастролях в Англии, я попросил осмотреть скрипку знаменитого знатока Хилла, который также подтвердил работу великого итальянца.

Как скрипка пришла к Смирнову? Его дочь сказала мне, что отец приобрел ее у какой-то старушки. А уж что было с инструментом до старушки, сказать не могу, - закончил Григорий Аронович.

Что ж, и эта скрипка вполне могла быть львовской! Если бы узнать, кто была та самая старушка…

Неожиданное сообщение пришло из Минска. Декан оркестрового факультета Белорусской государственной консерватории, председатель комиссии Министерства культуры БССР по выявлению, учету и оценке музыкальных смычковых инструментов Н. Д. Братенников сообщил, что «в Белорусской государственной коллекции уникальных смычковых инструментов имеется скрипка, всеми своими чертами и качествами отвечающая имеющимся сведениям об инструментах, созданных гениальным Маджини…» Далее он рассказал, что скрипка приобретена в 1975 г. у бывшей преподавательницы Гомельского музыкального училища Л. Н. Шендеровой. А куплена была ее ныне покойным мужем в Ленинграде в 1929 г., когда он учился в Ленинградской консерватории. У кого? У некоего врача Левина, притом по рекомендации видного скрипичного мастера В. И. Зедника, который безоговорочно признал работу Маджини. Но как и от кого скрипка досталась Левину - вряд ли теперь можно узнать.

«Наш «Маджини» очень стар, - продолжает Братенников. - Поскольку подбор дерева, стиль работы, формы, размеры, характер деталей, грунт, лак, наконец, само звучание инструмента соответствуют известным характеристикам произведений Маджини, поскольку, судя по всему, скрипка с незапамятных времен «жила» в Ленинграде… вполне допустима мысль и о том, что наш «Маджини» мог принадлежать Львову».

Опять-таки биография этого инструмента отличается от той, что рассказана Витачеком.

Все новые и новые данные получал я о скрипках Маджини, находящихся в нашей стране. Из таллинского Музея театра и музыки известили о том, что у них экспонируется скрипка Маджини, которая принадлежала замечательному эстонскому музыканту Юлиусу-Эдуарду Сырмусу. Ее передала в музей в 1958 г. его вдова. Из биографии инструмента она упомянула лишь о том, что Сырмус владел им еще до революции…

А из Ростова-на-Дону прислали любопытное объявление, напечатанное в «Ростовской неделе». В нем говорилось: «Продаю скрипку, изготовленную Паоло Маджини. Обратиться по адресу…» Естественно, по этому адресу незамедлительно отправляю письмо. Последовал звонок из Ростова:

- Говорит Владимир Петрович Кучерявый, инженер. Скрипка принадлежит моей теще Маргарите Ивановне

Немовой. Досталась ей от деда, который приобрел инструмент в 1890 г. У кого? Этого мы не знаем. Продали ли скрипку? Нет, нет! После вашей статьи в газете мы раздумали ее продавать. Хотели бы показать специалистам…

Вот еще письмо. Из Тулы. «В 1933 г., - сообщает музыкант-любитель Виктор Автономович Григорьев, - мои родители купили старинную скрипку. Было это в городе Днепропетровске. Я запомнил: владелец инструмента пожилой, нам незнакомый человек сказал, что скрипка его деда, игравшего в оркестре какого-то оперного театра… Скрипка, которая и поныне у меня, крупного размера, с сильным звучанием и с двойным усом. Внутри на нижней деке имеется этикетка с надписью на итальянском языке: «Джованни Паоло Маджини, Брешиа».

Донецкий скрипач Валерий Кудрявцев известил о том, что у него имеется скрипка Маджини, но ее биографию он совершенно не знает, ибо нашел ее случайно на… чердаке старого дома своего родственника. В городе Бучач Тсрнопольской области в семье директора районной библиотеки нашлась скрипка с этикеткой Маджини.

На несколько месяцев мне пришлось отложить свои дела и с головой уйти в незнакомую доселе мне, увлекательную скрипичную сферу интересов. Мне писали, и я писал, звонили, и сам я каждодневно кому-то звонил, со мной советовались, спорили, недоумевали, спрашивали, я рад был нежданным своим хлопотам. А главное вниманию, естественно, не к своей особе, но к поиску, к выявлению, к сохранению редчайших памятников музыкальной культуры.

…Но цель-то поиска, скажете вы, - легендарная скрипка Алексея Федоровича Львова?! Ведь о розыске этого выдающегося памятника национальной культуры - наш очерк?! Да, конечно, вы правы, мой уважаемый читатель. Каков же конечный результат этого розыска? Не будем пока подводить окончательные итоги. Думаю, это преждевременно. Скажу лишь о предварительных итогах - об итогах нашего исследования. Не будете ли вы разочарованы, если я признаюсь в том, что мне хотелось показать прежде всего процесс самого поиска, с некоторыми его ответвлениями и соответствующими случаю, но отнюдь не лишними рассуждениями? А затем те скрипки, которые были разысканы в частных владениях и названы? Это ли не результат розыска?…

«А львовская скрипка?» - слышу я голос наиболее упрямых моих читателей. Постараюсь ответить им. Будет ли невероятным, если я скажу, что она, неузнанная и не названная пока определенно, быть может, хранится у… Ротниц-кого! Или же находится в Белорусской государственной коллекции? Предположения совсем не фантастические! Любая из этих версий перспективна для последующего поиска.Привлекает меня и рассказ Ольги Александровны Образцовой. Не исключено, что именно у нее побывала эта знаменитая, таинственная, неуловимая и столь желанная для исследователей скрипка…

Дальнейший же поиск и окончательное суждение предоставим государственным органам и специалистам, которые займутся выполнением названной мною статьи нового закона СССР «Об охране и использовании памятников истории и культуры». Находка отечественной реликвии либо документальных свидетельств об ее судьбе, бесспорно, явится большим открытием нашего времени.