Не погасить искру!

Недавно я был в букинистическом магазине. На этот раз унес не находку, а огорчительное впечатление. В магазин пришла девочка, лет пятнадцати, расстроенная, смущенная. Вчера ей сказочно посчастливилось! Купила здесь томик «Избранная лирика» Блока. Обрадовалась безмерно! А дома ей влетело за покупку. Книгу велели с утра вернуть в магазин. Принадлежал ей прекрасный томик недолго: от вечера до утра.

Книгу в магазине, понятно, тут же взяли. Она ни дня, ни часа на прилавке не залежится. Деньги ей вернули полностью, даже не удержали с нее полагающихся процентов. Она вздохнула: — Хоть немного почитать успела! — еще раз грустно поглядела на томик Блока. Ушла.

Сказать продавцу: «Я покупаю книгу», заплатить деньги и подарить томик Блока этой девочке? Но это может ее смутить. И как она объяснит дома, что и деньги обратно принесла, и книга у нее осталась. Посоветовать спрятать книгу, не говорить родителям, что к ней книга вернулась? Непедагогично. Догнать ее, расспросить, что случилось вчера дома? Только еще сильнее растравить ее рану.

Что же все‑таки происходило у нее дома, когда она вошла с книгой? Одета была не так, чтобы подумать, что покупка книги за два рубля — непосильная трата для семьи. Ну а если это так, может быть, родителям следовало предложить ей: что ж, придется теперь эти деньги сэкономить на чем‑нибудь другом. Зато у тебя прекрасная книга! Это сказали бы родители, которые понимают: Блок — это прекрасно! Ну а если они этого не понимают, — такое тоже может быть, — дочь‑то свою они знают. Видели, как сияли ее глаза, когда она принесла домой книгу. И это их не остановило?

Жаль!

Но может быть, в семье вообще запрещают дочке, не спросясь, покупать что‑нибудь. Однако я не обсуждаю сейчас вопрос о карманных деньгах для подростков. Меня интересует только история девочки, которая купила томик Блока и радовалась, предвкушая чтение его стихов. А ее этой радости лишили. Почему? Зачем?

Может быть, сочли, что она не доросла до Блока, что рано ей. В наше‑то время? Допускаю возможность такой точки зрения, хотя не разделяю ее. Что‑то она поняла бы, чего‑то не поняла бы. А разве в произведениях классиков, которые предусмотрены школьной программой, ей и ее сверстникам все сразу и до конца понятно?

Решив, что читать Блока ей рановато, можно было спросить: «А ты все поймешь?» Это, правда, тоже не лучший выход. Никто не любит, когда ему напоминают — ты до чего‑то не дорос. Самый лучший выход был бы, пожалуй, такой: купила Блока — прекрасно, читай! И мы потом почитаем.

В близком человеке — сыне, дочери, муже, жене — вдруг обнаруживается интерес, о котором мы раньше не подозревали, склонность к занятиям, для нас неожиданная. Эти интерес и склонность требуют времени, случается отвлекают от того, что домашним кажется более важным и разумным. Увлеченные не всегда могут объяснить, зачем им это надо, что им это дает. А иногда их объяснения не удовлетворяют. Не всегда у нас хватает благоразумия и такта, чтобы сказать себе: — Я этого не понимаю. Постараюсь понять. Но не стану спешить с осуждением.

Пришлось мне отвечать однажды на письмо молодой радиослушательницы. Было это довольно давно, но ее письмо я помню до сих пор. Она вышла замуж. Хорошо, удачно. По любви. В письме хвалила мужа: добрый, заботливый, помогает по хозяйству, непьющий. Но в их отношениях неожиданно возникла трещина.

Она с детства любит серьезную музыку. Бывала в концертах, когда в их город приезжали на гастроли музыканты. Постоянно слушала музыкальные передачи по радио. Когда познакомилась со своим будущим мужем, заговорила с ним о том, что означает серьезная музыка для нее, он пропустил это мимо ушей. И вот они поженились… В их город спустя некоторое время приехал симфонический оркестр. Событие!

Она обрадовалась, купила билеты, сказала мужу, что приглашает его на концерт, и объяснила, что там будут исполнять. Он раздраженно ответил: «Чего я там не видел?» Она попыталась объяснить ему, что он там услышит, да и увидит. Когда играют хорошие музыканты, есть не только что слушать, но и на что смотреть. Он наотрез отказался. «За дурака меня считаешь?» Без него она пойти не решилась.

С тех пор только включит радио, когда передают серьезную музыку, он раздражается и резко выключает приемник. Ему кажется, что, слушая музыку и наслаждаясь ею, она притворяется, демонстрирует свое превосходство над ним. Пошли недоразумения, дальше — больше — ссоры. И вот уже в ее душе силой гасится не искорка, а живой огонь благородного увлечения.

А ведь этот огонь мог бы светить им обоим! Мог бы согреть общей радостью много часов их жизни и повлиять на вкусы их детей. Для этого от него требовалось малость — сказать себе: да, не понимаю я музыки, какую любит жена. Меня она не радует. А жена эту музыку понимает и радуется. Значит, надо мне попробовать понять, что она находит в том, что мне недоступно. Может, и я пойму. А не пойму — не запрещать же ей наслаждаться тем, что мне не дано. Сам притворяться не буду, ее переделывать не стану. Но он так не подумал и так себе не сказал. Конфликт обострился до крайности. И вот пришло письмо, выражавшее неподдельную тревогу: посоветуйте, помогите.

И меня и всех в редакции, кто прочитал письмо, оно тронуло и взволновало. Ответить на него оказалось нелегко. Мало над какой передачей трудились мы так, как над этой. Постарались, чтобы ответ был обращен к обоим — и к нему и к ней. Постарались убедить его — и словами и музыкой, прозвучавшей в ответе. Постарались утешить ее, тоже и словами и музыкой.

Помог ли я ей, точнее, помог ли им — беда взаимонепонимания их общая беда — не знаю. Они не отозвались.

Готовя передачу, я много слушал музыку, встречался с людьми, похожими на этих молодых людей, — понял яснее, чем прежде, какая тонкая, какая деликатная область — мир вкусов, увлечений, пристрастий. Как порой трудно разобраться в том, что в человеке — главное, существенное, а что поверхностное, кажущееся…

Десятки вопросов возникли передо мной. Среди них тот, который подсказал название этой главы — как не погасить искру?

Снова вспоминаю Бориса Ивановича Богданкова. Он рос в рабочей семье. В семье было трое детей. Работал только отец. Мать возилась по хозяйству. Родители очень уставали. Жизнь была нелегкая. А детям хотелось и поиграть, и повозиться, и задать тысячу вопросов. Было бы неудивительно, если бы отец и мать, занятые своими заботами, прикрикивали бы на детей, когда те играли, отмахивались бы от вопросов, сердились бы, когда Борис, с детства неутомимейший читатель, часами пропадал в читальне. Но они на вопросы отвечали как могли. И о своем детстве рассказывали. И радовались, что сын растет книгочеем.

Был случай: мать в родильном доме, отец приходит домой усталый, замученный, готовит обед детям и себе. Варит уху из самой дешевой рыбы. Превращает приготовление скромного обеда в праздник для ребят. А потом мастерит с ними игрушки. Ему это не скучно, ему это радостно. Это не значит, что в том доме детям все было позволено. Порядок в семье был строгий. И у каждого обязанности. И от многих соблазнов детям приходилось отказываться. Но искру их любознательности, интересов и увлечений в семье не гасили. И вырос мой незабвенный друг прекрасным человеком.

Есть у меня знакомый, человек технической профессии. Очень любит книги. Был он у меня в гостях. Обратил внимание на одну старую книжку. Полистал ее. Заинтересовался. Потом поморщился и спросил:

— Кто вам ее так скверно переплел?

Я сказал: — Мастерская.

Он помялся и говорит:

— А можно я ее переделаю?

Я спросил: — Вы разве переплетаете книги?

Он ответил: — Мое любимое занятие.

Взял книгу и долго колдовал над ней. Корешок взял от старой кожаной сумки, обработал ее. Крышки переплета оклеил материалом, похожим на кожу. А форзацы тонировал чаем, так что они стали казаться потемневшими от возраста. Книга приобрела почти такой вид, какой имеют книги, вышедшие, как она, в начале прошлого века.

Я заинтересовался его увлечением. Побывал у него дома. И оказывается, что много и трудно работая по специальности, он занимается переплетным делом, переплетным искусством для души. Переплетает книги, которые вызывают у него уважение своей стариной, своей редкостью, своим содержанием.

Вы представляете себе, что это значит — учиться в малогабаритной квартире переплетному искусству? Как пахнет столярный клей, когда его варишь? Как трудно поддерживать порядок там, где обрезки бумаги? А тут и самодельный станочек стоит, и пресс, найденный в утиле. И многое другое. Да и дела всегда по дому есть другие. А мой знакомый часами, как старый мастер, любовно прошивает каждую тетрадку. И из его рук выходит чудо.

Другой мой друг недавно ушел на пенсию, а до 60 лет был преподавателем физкультуры. Да каким! Я побывал у него однажды на уроке. И только вздохнул. Жаль, что у меня в молодости не было такого учителя физкультуры!

Обязанностей по горло! Человек увлекающийся, он был не только учителем, но и классным руководителем. Кроме уроков физкультуры проводил с ребятами литературные диспуты, и в походы их водил, и спортивные соревнования устраивал, и сам играл в волейбол. Но есть у него еще и «конек». Он неплохо лепит.

Вы пробовали когда‑нибудь сварить дома из нескольких коробок детского пластилина пластилин, который годится для серьезной работы? Я пробовал. А потом перевести модель в гипс? Это для хозяйки — испытание! Его жена понимает, что профессиональным скульптором он никогда не станет, что наибольшим успехом его будет, если будет, участие в какой‑нибудь районной выставке. Но она не препятствует ему в его увлечении. Не гасит в нем живую искру.

Не гасите и вы такой огонек в семье. Ведь от него светлее на душе не только у того, кто загорелся сам, но и у близких.

Когда человек приходит домой и показывает с восторгом, какую коряжину он вытащил из болота, и фантазирует, какое лесное чудище из нее сделает, можно сказать, что он мог бы потратить время с большей пользой. Попенять — вернулся домой, перемазанный в глине. А можно, не поняв этого сразу, постараться разглядеть: что же он такое увидел в этой коряге? Вникнуть, что он задумал сделать.

А бывает и по-другому. Я оказался недавно дома у знакомого.

— А вашей жены нет дома? — спросил я.

— Мадам предаются драматическому искусству! — раздраженно ответил он.

И выяснилось то, чего я не знал. Много лет его жена участвует в самодеятельном театральном коллективе. Никогда не была в нем премьершей. Всегда — исполнительница самых скромных ролей. Переиграла она их множество. И не меньше, чем ролями, увлечена жизнью своего театра, судьбами его участников, его историей, традициями. Это я узнал не от мужа. Узнал позже, когда побывал в этом коллективе на репетиции и на спектакле с ее участием. Он же только покривился: «Мадам увлекаются драматическим искусством!»

— Репетировать изволят на старости лет! — сказал муж и стал доставать из холодильника приготовленное женой угощение. И все ворчал и язвил. И искал у меня сочувствия: «Вы понимаете, что это такое, когда жена предается драматическому искусству?» Нет, я его не понимал, тона этого не понимал. И есть и нить с приправой его желчных реплик мне было неприятно. Спорить я тоже не стал. Высидел столько, сколько требовали приличия, и ушел. И подумал: сколько лет он гасит огонек, вспыхнувший в душе близкого человека! И какое это счастье, что ему не удалось его погасить! И какая в этом доме беда! Каких радостей общения лишил он и свою жену, и себя.


Ехал я в электричке. Маленький мальчик, лет шести, верно, весело дернул отца за рукав. А отец был молодой. Сын спросил, показывая на состав, стоящий на параллельных путях: «Папа, поезда — друзья?» Отец резко ответил: «Не болтай чепухи», И мальчик сразу погас. А ведь в его вопросе звучала поэтическая мысль! Поезда — друзья людям. Они везут им все нужное. Они доставляют близких близким, друзей друзьям. И сами поезда — друзья. В полувопросе-полуутверждении звучал пытливый, открытый для поэтической фантазии ум.

И сразу же услышал окрик: «Не болтай чепухи!»

Очень горько, когда человеку — и молодому и взрослому — приходится, общаясь с близкими, прятать свои увлечения, стесняться, таиться и притворяться. Не у всякого хватит стойкости характера, чтобы быть таким, каким хочется быть. Нередко увлечение, интерес, способности сперва скрываются, а потом гаснут.

Бойтесь одержать победу над близким человеком, перекроившего по своему вкусу. Постарайтесь одержать победу над собой. Над своим непониманием, над своим предубеждением. Вам покажется, что вы поступаетесь своими взглядами, потакая «блажи». На самом деле вы выиграете общую радость.

Чем меньше у каждого в семье — да и не только в семье, в любом коллективе, разлада между «быть» и «казаться», тем счастливее, тем прочнее, духовно богаче эта семья, этот коллектив. Сомневаетесь? Попробуйте проверить!

Загрузка...