Если раньше я была готова спать с ним всю жизнь, блюсти верность и дарить детишек, то после слов Тео про “призрака”, перехотелось спать не только с ним, но и спать вообще!
– Я, наверное, посплю в своей ко-ко-комнате,– произнесла я, глядя на лорда так, словно за спиной он прячет нож. – Ну, то есть, не в своей, а в той, которую вы мне выделили! Да!
Мысль показалась здравой! У ребенка сразу нашелся талант, увлекательное хобби и преданный фанат в лице няни.
Я снова хотела улизнуть за дверь, и на этот раз меня отпустили. Собрав в кучку нервы, пообещав им выходной и отпуск, как делала уже тыщу раз, я направилась к Тео.
Дети – как попугайчики. Они повторяют все, что слышали от взрослых. Поэтому иногда няня узнает, что она, оказывается, обнесла холодильник, сломала стиральную машину и в целом вела себя развратно и непристойно. Странно то, что везде в доме напичкано камер, а к холодильнику ты подходила только за творожком для ребенка. Бывало такое, что чадо, сидит такое, складывает кубики, а потом ни с того, ни с сего сообщит, что мама и папа не желают платить няне. Ибо, раз женщина страдает чадолюбием, то ей только в радость посидеть с чужим малышом. А за радость и платить не надо! Так считают родители Элеоноры, Эванджелины, Амодеуса и Пети Синичкиных.
Тео рисовал, отходя на несколько шагов и любуясь своим творением.
– Муха – страдалица, – обозначил он название своего будущего шедевра.
Я присмотрелась, не увидев там мухи. Страдания- вижу, муху, хоть убей, нет!
– Вот, – показал полупрозрачный палец, а я поняла, что это уже не картина, а панно. Или скульптура, ибо муха прилипла к толстому слою краски. Художник у нас известный уже? Известный. Поэтому слой краски толстый! Как полагается.
– Отлично, – я хотела погладить его по взъерошенным волосам, но рука прошла сквозь прохладную пустоту, мурашками пробежавшую по коже.
– Я еще нарисую ей забор! – предложил Тео, взмахнув кисточкой. Няня тоже стала произведением искусства. Произведением искусства была признана ее рука и немного юбки. Лорд, конечно, расстарался, и юбка у меня была строгая и красивая, так что теперь она еще представляет и художественную ценность.
– Тео, – улыбнулась я, видя как стекает широкий мазок. – Я немного посплю. Ладно?
– Что? Уже? – капризно протянул призрак.
– Не уже, а снова. Понимаешь, Тео, людям нужно спать. Помнишь, ты, когда был… человеком, ты тоже спал? Ложился в кроватку и спал! – произнесла я, понимая, что нужно попытаться объяснить ребенку, что взрослым тоже нужно отдыхать. “А кому-то скоро и не нужно будет!”, – пронеслось в голове.
Тео кивнул, а я выдохнула с облегчением.
– Спи, нянь! А я пока порисую! – потер руки Тео, а я улыбнулась понятливому малышу, и направилась в свои покои. На всякий случай я даже заперлась изнутри, приставив стул к двери, чтобы своим падением, он успел разбудить меня до того, как я пропишусь на том свете.
Сложив платье, я сдернула одеяло, видя идеально белые подушки. Стоило мне сесть, как кровать сама меня обняла. А я уснула.
– Няня! Няня! – послышался крик, а мне показалось, что я только-только закрыла глаза. – Гляди, что получилось!
Сонная няня, только что подорвавшаяся, как по сигналу тревоги, готовая к труду, обороне, пожару и наводнению, уставилась на холст.
– Гляди, как здорово вышло! – заметил Тео, а его глаза сияли.
– О, конечно! – вспомнила я, что я его преданный фанат. – Браво! Я бы никогда не додумалась смешать красную краску и зеленую, а потом брызнуть на них белой. Это действительно гениально. Твое мастерство растет!
– Да?! Ура!!! – обрадовался Тео, взмывая с холстом к потолку. Холст упал мне на голову, а маленький лорд вернулся за ним.
– Прости, няня. Ты спи, спи, – кивнул он, видя кровать и мятые подушки. – Я тихо!
Ладно, бывает. Забыл ребенок! Сердце сжалось от нежности, когда я представила, каким чудесным, на самом деле, мальчиком был Тео. Он рос в любви, счастье. У него были мама и папа. И они очень любили его. И сейчас мое сердце переполняет такая нежность, когда я смотрю на его вихры волос, которые никак не могу пригладить.
Только -только я уснула, как кто-то крикну мне на ухо: “Няня!!!”.
Я подскочила, осматриваясь.
– Няня, кончилась зеленая краска, – выдохнул Тео, показывая пустую банку. Последняя капля капнула на ковер.
Так, дайте няне прийти в себя. Няня сейчас подумает и…
– А ты смешай желтую и голубую! Получится зеленый! – обрадовала я маленького живописца.
– Правда что ли? – спросил Тео. – У нас голубой и желтой много! Спасибо! Прости, что эм… разбудил.
Я кивнула, соглашаясь, что ничего страшного. Только моя голова прикоснулась к подушке, а я задремала, видя чудесный сон про абрикосы, которые любила до безобразия, в комнате послышался крик: “Няня!”.
– Что? – разлепила я глаза, понимая, что пыталась поспать два часа.
А что делать, если вдруг слишком много получилось? – спросил Тео, держа в руках банку, по которой стекали зеленые капли.
– Отлей в другую, – выдохнула я. – В пустую. Только капельку на крышку капни, дождись, чтобы застыла…Банка лежит в шкафчике, за кистями. Там связка кистей в бумаге, за ним четыре банки… Левую не бери, у нее крышка не закрывается плотно… Краска засохнет… Там стоит ваза, ты ее аккуратно убери…
– Спасибо. Спи, я мешать не буду, – кивнул Тео.
И тут до меня дошло, что я, спросонья наговорила ему про какие-то банки и вазу. Я до шкафа еще не добралась.
– Бдзем! – разрушил тишину почти спящего дома громкий звук разбитого стекла.
Я прилегла, как вдруг появился Тео.
– Нянь, я разбил вазу! А там четыре банки, какую брать? Ты говорила про левую, но там… – начал Тео, а я замерла. Откуда я могла знать про то, сколько банок стоит в шкафу.
– Любую, – махнула я рукой, обалдевая от своих талантов. Может, это от работы с детьми просыпаются экстрасенсорные способности?