Марк.
В Москву мы прилетели поздно, очень поздно. Спасибо, что вообще приняли наш самолёт. Погода! Чёрт, я решил перехитрить сам себя, снял гостиничку напротив Жанкиного любимого кафе. С придурошным тупым названием "Визит".
Учитывая, что Жанна тут частенько появляется, самое то, чтоб увидеть её.
Я решил сделать своё представительство в Москве. О, надо пробить, кто этой паршивой гостиницей заведует, гадюшником этим. Организовать тут отель приличный. Для моей фирмы. Чтоб здесь постоянное представительство, офис, гостиничные номера. Всё по люксу. Фонд здесь старый, сто процентов всё гнилое, нахрен. Работы будет. Зато, официально смогу приглядеть за Жанной.
Обошёл номер. Да, в такой халупе я ещё не ночевал. И не буду. Сейчас спущусь в ресторан, пусть Данилыч в Рэдиссон звонит. Сразу после ужина переедем. А тут, в этом кошмаре пусть юристы выцарапывают для меня здание, выметают клопов и тараканов из всех щелей.
Выглянул в окно. Я аж оторопел. Сначала даже не узнал его, это кафе со звучной вывеской "Визит", а когда прочитал название золочёными буквами "ПариЖанка" чуть не подавился от злости. Смотрел в окно из номера на чёртово кафе не отрываясь.
Зараза, "Гусь". Сука! Решил переплюнуть меня, зализать Жанке глаза. Козлина, небось купил кафешку.
Я исходился на фарш, смотрел как внутри чистят, драют. Вывесили плакат "Завтра открытие"
Значит, завтра Жанна будет здесь.
На нервах спустился в ресторан.
Ишь, гад, как имя Жанны обыграл. Вот одно название ему — "Гусь"!
Сидел за столиком, пил кофе, смотрел на чёртово кафе. Не замечая, мял пачку сигарет. Меня не было почти три недели. Каждый день, каждую минуту, как только оставался мыслями один на один я думал о своей женщине.
Только сейчас я понимал, как долго я ждал её. Моё счастье. Мою единственную женщину. И вот, она рядом. В этом городе, женщина, которая навсегда стала моей судьбой, родив мне сына.
Мать твою, сына! Я самый счастливый мужик, у меня есть собственный ребятёнок и женщина, которую люблю. Мозги уже не могли отвлечься ни на что другое.
Как мне рассказать Жанке, что я не могу пережить своё одиночество?
Что не могу остаться без неё ни на один день больше. Как повиниться, что жалею о тех словах, что сказал однажды. Глупых, подлых. Как я дебил сам разрушил свою жизнь.
Я уставился на паштет из смятых сигарет. Кивнул официанту, принесли ещё. Перед носом любезно щёлкнули фитильком, я смотрел в ночь, пил коньяк.
Оставалось завалиться спать и молить увидеть Жанку во сне.
Чтоб приснились её губы, перемазанные нутеллой. Как тогда, за завтраком, когда она потянулась за салфеткой, я перехватил её, сцапал. Слизывал растаявший шоколад с её губ, вдыхал жар ответного поцелуя.
Задумался, Жанка же и не знает, что я уже прилетел. Когда ей позвонить, предупредить. В смысле дождаться разрешения на свидание с Никитой. Сейчас слишком поздно. Завтра с утра?
Так у неё, небось, в голове её кафе, открытие. Парикмахеры там всякие. Может лучше смс-кой. Точно! Пусть позвонит, как решит. А не позвонит, так я тогда сам припрусь. Сколько можно ждать то.
Написал в ватцап. Надо же, тут же посмотрела. И молчит!
Я как баран на новые ворота смотрел в телефон, всё ждал ответа. Блять! Жанна, не молчи, ответь, тишина как проклятие. Просто позвони, дай хотя бы услышать твоё дыхание…
В окно лезла давно накатившая полночь. Я по инерции смотрел в чёрные стёкла закрытого кафе. Мне ничего не хотелось. Так бы и дремал тут в кресле, чтоб не пропустить момент, когда моя Жанна приедет на открытие. Небось потом будет дневать и ночевать в своей "ПариЖанке".
Данилыч давно заказал номер в Рэдиссоне, терпеливо ждал меня за другим столиком. Я, как загипнотизированный всё смотрел в ночь думая о Жанне.
Было совсем поздно, когда неожиданно появилась машина Гуся. Что за чёрт, чего он ходит то вокруг своей кафешки, соскучился, что ли. Или, может свидание с Жанкой. Вот я сейчас и разберусь с ними обоими …
Я видел, как “Гусь” подошёл к двери, открыл. О, чёрт! Из двери клубом выкатился дым и там внутри раздался глухой хлопок, что то рвануло. Гусь бросился вовнутрь. Я как был в джинсах и худи, вылетел к нему, по дороге крикнул:
— Данилыч, скорую, пожарную. Кафе горит.
Так быстро, как в этот раз я в жизни не бегал. Перелетел через мостовую, влетел внутрь. Сразу спёрло густой горечью горло. Резь в глазах мешала смотреть, слёзы градом забивали глаза, нос. Нихрена не видно, крикнуть не получалось.
Я махал руками, пытаясь разогнать чёрно-синюю пелену, рвался вперёд, туда, где гуляли оранжевые отсветы. Хотел крикнуть имя “Гуся”, чёрт, забыл как его зовут.
— Эй, мужик! — получилось сипло, почти не слышно. Орать не получалось. Я задыхался от дыма, перед глазами всё плыло. Где же эти хвалёные пожарные, суки, тут щас человек сгорит, пока они приедут.
Я уже отчаялся, еле перебирал ногами, кружилась голова, не получалось дышать. Воздух был горячий, жгло в груди. Я буквально споткнулся о лежащего “Гуся”. Через спину его перетянуло сорванной балкой. Знатно припечатало.
Он лежал лицом вниз. Я так обрадовался, что нашёл его. Стянул с него балку. Схватил за тряпки на спине, потянул к выходу. Вот же чертяка, здоров как бык. Не сдвинуть. Наклонился, со всех сил потянул на себя.
Он замычал, дёрнулся. Хорошо, значит жив. Тащил его, упираясь ногами, он мычал, тряс головой.
— Давай, братуха, давай. Нам выбираться надо…
Где-то издалека выла сирена, наконец то, доблестные дяденьки едут нас спасать.
“Гусь” открыл глаза, узнал меня, зашипел:
— Убью!
— Так ты главное выживи. Я разве когда от махача отказывался.
— Убери от меня руки — прерывисто хрипел “Гусь”
— Не переживай, я тоже не пою мужикам под звёздным небом… — вторил ему я, срываясь на кашель.
Внезапно кто то крепко, рывком схватил меня и “Гуся” за шиворот и нас просто выдрали из густой чёрной смрадной завесы. Данилыч. Вот же медвежара, откуда у него столько сил.
Подскочили мужики со скорой, схватили “Гуся”, разложили здесь же на булыжной мостовой. Щупали, слушали. Он отбрёхивался, махал руками. Мужик со скорой подбежал ко мне, я махнул рукой, что всё хорошо.
"Гуся" закинули в скорую, я увязался за ним. Откуда-то сбоку подлетела тетка, стала визжать:
— Рома, Ромочка…
По виду не мать. Интересно, кто это.
Мы уже с сиреной летели непонятно куда. Я видел, Данилыч мчит за нами. Молодец, дружище. Звонок телефона прозвучал так неожиданно. Жанка!
Меня мутило, я непослушными пальцами еле нажал кнопку,
— Алё, — получилось хрипло, как с бодуна.
Что она несла! Я слышал её как через туман. Что то отвечал невпопад. Обалдеть, Жанка думает это я поджог кафе? Вот же … Из внятного успел сказать:
— Это не я.
Отключился. Когда пришёл в себя, еле разлепил глаза. Страшно болела голова. Попробовал сесть. Ничего, нормально, правда повело. Данилыч сидел в палате, смотрел на меня. Я пробормотал:
— Всё путём. Спасибо, дружище. Спас.
Я помотал головой, пытаясь прийти в себя.
— “Гусь” где?
— Я распорядился. В соседней с вами палате лежит. Жив.
Я оторвал обе капельницы с рук, поковылял к нему. Только встал, показалось, стена упала на меня.
Представляю, как я выглядел со стороны, когда махал руками в воздухе. Чёрт, болела, кружилась голова. Казалось, меня переехал Камаз. В груди всё как то припечаталось, не удавалось вдохнуть. Предметы двигались передо мной, стены, пол всё качалось.
За мной бежала медсестричка, хотела перехватить, Данилыч приложил палец к губам, оттеснил её.
Я зашёл в палату к “Гусю”. Там сидела эта тётка, что крутилась возле скорой, тихонько скулила.
Я опёрся о спинку кровати “Гуся”, чтоб не потерять равновесие. Ох и видок был у него. Наверное, у меня не лучше.
— Ну, чё жив?
— Жив. — “Гусь” смотрел на меня. Ссадина на опухшем лице, куча приборов вокруг, капельница.
— Ну ты это. Поправляйся, за тобой махач.
Он криво улыбнулся.
— Ты откуда там? Если бы не ты.
— Да вот, Жанку караулил, не брала трубку. А тут ты. Чё думаешь, случилось что там, в кафе?
Данилыч ввалился в палату со штативом наперевес, за ним в тесную палату втиснулась медсестричка.
— А ну не спорьте, пациент. Дайте руку!
Я сдался ей на милость.
Данилыч кашлянул.
— Я это, шеф. Распорядился. Туда на пожар Галяутдинов подъехал, на месте с ребятами разобрались: поджог. Кто то оставил свечу. Пластик поплавился, дым, сигнал на пожарку. Там рядом баллон газа был. Если бы баллон рванул, всем капец. А так только пластик в подсобке дымил и одно перекрытие занялось, рухнуло.
— Смотри, “Гусь”. Данилыч наш спаситель. Я тебя тянул, так ты же здоровый, как буйвол. А Данилыч нас обоих выволок.
— За мной спасибо, мужики.
Прохрипел “Гусь”.
Потом, чуть повернул ко мне лицо:
— Сам ты “Гусь”.
— Марк, — я протянул руку.
— Роман.
На удивление крепкое, мощное рукопожатие.
— Да, отгрёб я от тебя знатно в прошлый раз.
Не успел я договорить, в палату влетела Жанна.
Зареванная, бледная, в распахнутом пуховике перепугано смотрела то на меня, то на Романа. Внезапно перед ней взвилась тётка. Та, что сидела в уголке, я и забыл о ней.
— Тварь, мразь, чтоб ты сдохла со своим выкормышем! — ненормальная дура кинулась с кулаками на Жанну.
Как у Данилыча хватило ловкости перехватить её, отшвырнуть от Жанны, не знаю.
Тётка снова взвилась:
— Всё из за тебя, да чтоб ты, да чтоб твой ублюдок.
— Эээ, стоп.
Это она про Никитку что ли? Охренела? Я не помня себя перехватил её за горло:
— Заткнись…
Данилыч оттеснил меня схватил тётку, выволок в коридор. Это ей повезло, я на ногах еле стоял, меня водило из стороны в сторону, качало, в ногах слабость, как ватные. Вот тварь.
— Это сестра моя. Перенервничала, — “Гусь” закашлялся.
Наступила тягостная тишина. У Жанны зазвонил телефон. Она дрожащими руками схватила его. Слушала и бледнела. Вдруг потухшим голосом произнесла:
— Как же так. А я ведь тебе доверяла своего сына.
Отключила телефон. У неё будто подкосились ноги. Она села на стул у двери.
— Роман, поджог устроила твоя сестра. Хотела, чтоб ты бросил меня. Она не знала, что ты там до пожарных окажешься.
Роман приподнялся на локтях. Снова рухнул в подушку.
Жанна сказала много чего. Такого, что не сразу уложилось у меня в голове. Пока мы открыв рты смотрели на неё, она поднялась. Посмотрела на нас.
— А знаете что. Отстаньте все от меня. Идите вы оба к чёрту.
Развернулась и вышла. Мы с Романом переглянулись.