Царская служба

Глава 16. После битвы

— В строю шестнадцать человек, в том числе двое легкораненых, отказавшихся от отправки в лазарет. Убито девятеро, ранено и отправлено в лазарет четверо, — доложил я капитану Паличу о состоянии своего подразделения, все еще официально именовавшегося полуротой.

Да, отразить вторую атаку у нас пусть и с трудом, но вышло. Схватка с дорвавшимися до штыков вражескими пехотинцами оказалась ожесточенной — и шведы разъярились не на шутку, и мы сумели озвереть раньше, чем могли бы дрогнуть и побежать, но долгой она не получилась — шведская ярость захлебнулась своей и нашей кровью, и шаг за шагом железные парни в синих мундирах начали сдавать назад, хоть и продолжали злобно и умело сражаться. Что именно переломило эту безумную мясорубку в нашу пользу, не знаю, видимо, полковник Ломакин смог придержать в резерве хотя бы роту, которую и бросил в бой, дождавшись критического момента, когда все повисло, что называется, на волоске.

— Stanna, era skittriga flickor! Ta inte ett steg tillbaka! [1] — орали шведские офицеры и сержанты, пытаясь, как я понимаю, удержать своих солдат. Нет, ребята, ваша удача на сегодня закончилась! Дрогнув, шведы еще подались назад и… Тут так и хочется сказать, что побежали, но это не про них. Резко навалившись, шведы оттеснили нас назад и тут же отступили сами — да, бегом, но организованно и снова развернулись лицом к нам, оторвавшись на пару десятков шагов. Отступали они перекатами — одна шеренга стояла на месте, ощетинившись штыками, вторая под таким прикрытием скорым шагом отходила назад, затем шеренги менялись. Продолжать рукопашку с таким противником мы желанием не горели и продвигались вперед, держать на некотором удалении от шведов. Я, конечно, приказал стрелять в офицеров и сержантов, но особого успеха нам это не принесло — шведы показали себя солдатами умелыми, опытными и дисциплинированными, а потому даже гибель командиров не обратила их в бегство. Нет, ну их нахрен, таких врагов! Что-то в здешнем мире наши припозднились с доведением Швеции до нейтралитета, надо бы поднажать и это досадное упущение на сей раз исправить…

— Подобрано и взято в плен пятеро раненых шведов, захвачено одно орудие, — перешел я к более приятной части своего доклада. — Убитых шведов пока не считали.

Да, одну из тех двух пушечек, что так помогли шведам, мы захватили. Строго говоря, никто со штыками наперевес на те пушки не кидался — просто притащить орудия шведы смогли, а вот забрать их при отходе уже не вышло, и орудия достались нам вместе с полем боя. А поскольку канониров этих пушек и тех пехотинцев, что потом пытались утащить орудия, мы отстреливали вместе со староладожцами, я быстро договорился с подпоручиком Староладожского полка Ярцевым о честной дележке трофеев. Все-таки по духу и букве Наградного уложения орудия считались захваченными в бою, а это гарантированный орден Святого Георгия офицеру и георгиевские кресты нижним чинам. Кто ж из военных в здравом уме от такого откажется?

— Хорошо, Алексей Филиппович, — по лицу и голосу капитана как-то не верилось, что и правда хорошо. — Во второй полуроте хуже, — продолжил Палич. — Поручик Новицкий убит, в строю четырнадцать человек осталось.

Да уж… Один бой, если не считать тех пострелушек на окраине города, и две трети роты ушло в потери. Так что капитан теперь фактически командует взводом, а я у него вообще не пойми кто, офицер, понимаешь ли, на должности урядника — смешно было бы, не будь оно так грустно. Однако куда больше меня волновало, что нам делать, если шведы полезут в третий раз, о чем я ротного и спросил.

— Стоять и умирать, что тут еще сделаешь, — мрачно ответил Палич. — Только, думаю, уже не полезут.

Хм, как-то без особого удовольствия сказано… И что же тут не так?

— Четвертая дивизия шведов отразила, они отступили, но сил их преследовать у дивизии нет, — все так же мрачно пояснил капитан. — Потери что у нас, что у шведов, очень велики. А через два часа уже и темнеть начнет. В темноте уж точно не полезут. И к нам не полезут, и вообще не полезут.

— Отбились, значит? — с надеждой спросил я.

— На Кавказе оно бы так и было. Горцам одной такой атаки хватило бы, чтоб рассеяться и поискать, как нас обойти, а то и в другой раз счастья попытать. А от этих чертей не знаю, чего и ждать. Хотя… Ежели еще час не атакуют, то да, считай, отбились.

Час, значит… Что же, подождем. Делать все равно больше нечего, а вот отдохнуть было бы в самый раз.

— Ладно, Алексей Филиппович, — Палич явно пребывал не в лучшем настроении, что и понятно. — Пойдемте, осмотримся, поглядим, что еще надо сделать, если шведы опять атакуют.

Ну вот, а я-то, наивный, отдохнуть собирался…

Некоторой компенсацией за обломившийся отдых послужили трофеи. В сумках убитых шведских артиллеристов нашлось по паре картечных зарядов на орудие, каковые мы снова поделили со староладожцами. Не скажу, что в случае неприятельской атаки картечь так уж сильно возместила бы нам убыль стрелков, но все ж лучше, чем ничего. Капитан велел забрать у убитых шведов ружья с патронными сумками и назначил несколько человек, которые должны были заряжать их и передавать товарищам, если шведы все-таки снова пойдут в атаку. А я, когда мы собирали ружья на месте, где стояли при отражении первого неприятельского натиска, разыскал тело шведского офицера, которому срубил руку, и по праву победителя забрал его шпагу. Шпага как шпага, ничего особенного, просто не лишенное некоторого скромного изящества и очень качественно сделанное оружие, но в паре с саблей Орманди будет смотреться неплохо.

Ополченцы почти наверняка обшаривали и карманы убитых шведов, но мы с капитаном Паличем старательно этого не замечали — настолько старательно, что у нас даже получилось. Ну, почти получилось, если уж начистоту. Закончив с хомячеством, мы построили остатки роты дожидаться новых приказаний, и капитан, оставив наше невеликое войско под моим присмотром, отправился за теми самыми приказаниями к полковнику Ломакину.

— Ур-р-ра-а-а! — раздалось вдруг где-то там, где, по моим прикидкам, должно было происходить основное побоище.

— Ур-ра-а! — поддержали уже ближе и громче. Хм, что-то не время для атаки, даже для нашей…

— Ура-а-а-а!!! — это уже кричали староладожцы, тут и наши ополченцы, переглянувшись, подхватили русский боевой клич. Хотя, пожалуй, в данном случае не столько боевой, сколько победный…

— Шведов побили! — пронеслось по войскам. — Отступили они! Урр-ра-а-а-а!!!

Победа! Вот почему армия кричит «ура!». Что ж, с таким аккомпанементом шведам отступать будет сподручнее, хотя уж точно не веселее. Я уже с нетерпением ждал капитана, который наверняка уже успел узнать хоть какие-то подробности.

— Победа, братцы! — выкрикнул капитан Палич, слегка растрепанный и ошалело веселый. — Швед повсеместно отбит с тяжкими потерями и отступает на исходные позиции! Откуда утром наступал! — пояснил он для ополченцев, не особо сведущих в тактических ухищрениях. И мы свое дело исполнили! Не дали врагу в обход пойти! Не зря стояли и бились! Спасибо, братцы!

— Рады стараться, вашбродь! — нестройно ответили ополченцы.

Капитан разрешил жечь костры и греться, ополченцы восприняли дозволение как прямой приказ и с радостью кинулись собирать сучья, чтобы развести огонь побыстрее. Прямо скажу, ночевка в полевых условиях, что нам, по всей видимости, предстояла, меня не радовала, ну да ничего, выдержим. Главное, мы сегодня победили. А для меня еще и то важно, что я жив и даже, тьфу-тьфу-тьфу, не ранен. На фоне общих потерь нашей роты это смотрелось просто чудом…

Мы с капитаном успели погреться и поговорить с людьми у одного из костров, и уже собирались перейти к другому, чтобы никто из ополченцев не чувствовал себя обделенным вниманием начальства, как прибыла благоухающая дымом и чем-то неописуемо вкусным кухня. Повар, не подумав, пытался что-то ворчать насчет того, что не дело, мол, трем десяткам человек получать пищу, которую варили на неполную сотню, но ополченцы посмотрели на него так пристально и многообещающе, что он тут же осекся и дальше уже молча накладывал тройную порцию каждому, кто подходил к раздаче.

Горячий кулеш и мягкий, даже слегка еще теплый, ржаной хлеб, да еще и в тройном, против обыкновенного, количестве оказались очень к месту, помогая восполнить силы и успокоить нервы после жаркого и тяжелого боя. Опять же, мерзнет сытый человек куда медленнее, нежели голодный, так что и для согрева поесть всегда неплохо. На полный желудок уже и перспектива полевой ночевки не так удручала, как каких-то полчаса назад.

Устроившись на лапнике, и укутавшись поверх шинели аж в два снятых с убитых шведов суконных плаща, я попытался уснуть. Не вышло — вместо сна в голову лезли всякие мысли. Сначала вспоминались какие-то моменты из дневного сражения, потом пошли размышления, а за каким таким хреном я вообще на войну подался. Кому, спрашивается, и что я этим доказал? Если только самому себе… А что, скажете, этого мало? Хотя, честно говоря, мне уже хватило. По крайней мере, две очень важных вещи я на войне понял: во-первых, я это могу, а, во-вторых, это не мое. Да, если надо будет, снова встану в строй, но именно если надо. Просто так, из расширительно понятого долга — нет уж, хватит с меня и одного раза.

Заворочавшись в поисках более удобного положения и вроде бы достигнув такового, я начал соображать, как бы теперь поаккуратнее вернуться в Усть-Невский. Маньяк, которого так пока и не поймали, уже казался мне чуть ли не родным, а мерзнуть на улицах города, это, как я уже успел точно выяснить, намного лучше, чем мерзнуть в поле. Только вот вернуться просто так у меня никакой возможности нет. Рапорт подать? И из какого нужника мне потом извлекать свою репутацию? И как ее потом отмыть и отчистить, если вообще получится? Нет, такой вариант даже не рассматривается. Остается одно из трех — или меня ранят, чего, прямо скажу, не хотелось бы, или я чем-нибудь заболею, что тоже никак мне не улыбается, или майор Лахвостев в конце концов без меня взвоет и организует мое возвращение к расследованию. Так что ждем грозную бумагу от Семена Андреевича, ничего другого тут не остается.

Кстати, о бумагах. Рапорт полковнику Ломакину капитан Палич написал, так что скоро представление к награде отправится в путь по предписанному Наградным уложением маршруту и через какое-то время стоит ожидать «Георгия», а это уже выведет меня на совсем иной уровень… Не могу сказать, что в деле, которое я для себя замыслил, тут будет прямая польза, но все, что делает георгиевский кавалер, в глазах общества ценится несколько выше, чем то, что делает простой, если можно так выразиться, боярин. Ну да, совсем простой, проще уж и некуда, мы прямо так и поняли, хе-хе…

Тоже вот интересное наблюдение. Который уже раз замечаю, сколько здесь общего с бывшим моим миром, несмотря на все различия. Орден Святого Георгия, награждение которым я уже считал делом решенным, здесь если чем и отличается от того, что существовал в истории покинутого мной мира, то мне эти отличия неизвестны. Ну да, я в наградах не такой уж и спец, но что орден был четырех степеней, помнил, и как выглядел «Георгий» четвертой степени, который я уже мысленно видел у себя на груди, помнил тоже. И никаких отличий со здешним «Георгием» не усматривал. Такой же белый крестик с красным медальоном, такая же черно-огневая расцветка орденской ленты, вот только не знаю, когда в моем прежнем мире появилась обтянутая этой лентой колодка — вроде бы раньше ленточка продевалась в петлю мундира и крепилась к пуговице, или уж не знаю куда еще. Во всяком случае, видел на старинных портретах такие ордена. А здесь как раз колодка. Ладно, не так это и важно, на самом-то деле, важно поскорее ту колодку к своему мундиру приколоть.

Сон упорно не шел, и мозг продолжал искать и находить, о чем бы еще подумать вместо того, чтобы спать. Вспомнилась гимназия, урок истории, где нам рассказывали об Огненном побоище, когда князь Юрий Васильевич разбил объединенное датско-шведское войско. «Огненным побоищем» битву назвали из-за того, что русские боевые маги сожгли тогда большую часть кораблей датчан и шведов, а высадившихся на берег врагов стеной огня удерживали на месте до подхода княжеского войска, которое и сбросило ослабленный и деморализованный десант в море. Да уж, нам бы сейчас этих магов… Вот тоже вопрос: а куда та самая боевая магия делась? Я про нее только на уроках истории и слышал, и то как-то больше эти рассказы походили на легенды, нежели на описание реальных исторических событий. Но Огненное побоище — это у нас самый конец тринадцатого века, а вот уже с середины века четырнадцатого упоминания о боевой магии вообще исчезают из гимназического курса истории. Напрочь. И я лично, человек в магии сведущий, никогда не слышал хоть о каких-то проявлениях боевой магии ни от дяди Андрея, ни от Якова Селиванова, воевавшего на Кавказе отнюдь не в генеральских чинах, ни, кстати, от капитана Палича. С чего бы это? Все одаренные стали в одночасье добрыми и миролюбивыми? Ой, не смешите… Человеку ведь свойственна не только агрессивность. Ему, человеку, свойственно и стремление любую новинку приспособить к убиению себе подобных. И от очередного оружия отказываются люди только и исключительно тогда, когда ему на смену появляется оружие новое, более действенное и более смертоносное. Так что же, огнестрел оказался сильнее магии? Или как? Магиология, в которой я все-таки магистр, этот вопрос как-то очень уж ловко обходит, то есть даже просто никак не затрагивает. И почему, спрашивается? Ох, чувствую, письмом Левенгаупту дело не ограничится, глядишь, придется по старой памяти в Мюнхен съездить да побеседовать с господином профессором предметно… Он, правда, опять попытается уговорить меня взяться за диссертацию, очень уж хочется ему иметь среди учеников побольше докторов магиологии, но я снова вывернусь. Впрочем, если у меня получится то, чем я собрался заниматься после службы, там не то что на диссертацию материала хватит, там еще пару-тройку хороших таких толстых и увесистых трактатов накатать выйдет запросто.

Впрочем, это потом. Сейчас у меня другие заботы. Совсем другие… Надо как-то уматывать с войны, пусть здесь от меня самого ничего и не зависит. Потом надо будет искать маньяка, чтоб ему тошно стало, причем не искать даже, а найти. А вот прямо сейчас надо хотя бы сколько-то поспать. И вот это на данное время самая острая и неотложная потребность. Хм, а если попробовать вот так?..

Я устроился насколько мог удобнее и мысленно представил себя спящим. «Я засыпаю. Я спокойно и тихо засыпаю, — мысленного говорил я себе. — Я уже сплю. Мне снится Лида Лапина и мне хорошо. Я сплю со счастливой улыбкой…». Так, стоп. А Лида-то мне с чего вдруг снится? Как вообще мне это в голову пришло, если девушку, у которой я похитил свой первый в новой жизни поцелуй, я не вспоминал уже не могу сказать сколько?!

Нет, так не пойдет. Если я сейчас еще начну копаться у себя в голове, с чего это я вспомнил добрую сестру Лидию, я вообще не засну. Поэтому начну заново: «Я засыпаю. Я спокойно и тихо засыпаю…»

[1] Стоять, пугливые девки! Ни шагу назад! (шведск.)