Царская служба

Глава 21. Короткая передышка

— Что ж, Алексей Филиппович, рад вашему возвращению, — майор Лахвостев и правда выглядел довольным, хотя и не очень здоровым. Впрочем, в имеющихся обстоятельствах это было объяснимо и нормально. Однако же в данный момент его, похоже, больше интересовало мое здоровье, точнее, документальное оформление предстоящего мне увольнения от службы как раз из-за сложностей с оным. Доложив господину майору, как именно видит эту процедуру штаб-лекарь Труханов, я ждал начальственного решения, и оно практически сразу было озвучено:

— Поскольку в настоящее время именно я являюсь вашим командиром, то со мною вам и надлежит согласовать время вашего обращения к штаб-лекарю Труханову относительно заключения о невозможности продолжать службу, — официальным тоном произнес Лахвостев.

— Причем наступит это время никак не раньше, чем будет изловлен маньяк, — продолжил я за моего командира.

— Отрадно видеть такое взаимное понимание, — улыбнулся майор. — И такую веру в успех нашего дела.

— А это не вера, Семен Андреевич, — ответил я. — Это уверенность, основанная на знании и понимании порядка вещей.

— Хм, сказать по чести, Алексей Филиппович, я успел отвыкнуть от вашей манеры выражать свои мысли, — если Лахвостев и удивился, то ловко скрыл удивление одной этой фразой. — Поясните.

— Маньяк, каким бы хитрым и изворотливым он ни был, остается, во-первых, одиночкой, а, во-вторых, человеком, душевно и умственно неполноценным, — напомнил я очевидную, как я считал, истину. — Мы же, представители власти и закона, многочисленны, действуем совместно и слаженно, а главное, наши умы и души не поражены болезненными искажениями образа Божия в человеке. А порядком вещей и здравым смыслом предусмотрено, что никакая удачливость, никакое везение никогда не позволят одиночке одержать верх над организованной силой и не дадут человеку ущербному превосходства над людьми правильными.

— Сразу видно университетское образование, — Лахвостев ответил не сразу, на осмысление моих слов у него ушло минуты полторы. — Но убедиться в вашей правоте я бы предпочел самым наглядным образом — увидев пойманного маньяка.

— Убедитесь, Семен Андреевич, — заверил я своего начальника, — и убедитесь тем самым образом.

…Да, госпиталь я наконец-то покинул. Штаб-лекарь Труханов, все еше находясь под впечатлением от моей идеи с составлением историй болезни, выпустил меня, можно сказать, по высшему разряду. Мало того, что написал тот самый эпикриз, выписку, если говорить словами из прошлой жизни, так еще и сделал мне ценный и полезный подарок, подрядив умельца из приписанных к госпиталю нестроевых изготовить для меня трость. Трость, сделанная не знаю даже из какого дерева, вышла удобной, красивой и даже на вид прочной, правда, не шибко легкой. Ну да и ладно, мне ж опираться на нее, а не в руках вертеть.

Попытки подступиться к Лиде я делал еще дважды, и оба раза с тем же результатом, как и в первый раз, то есть безрезультатно, если говорить без обиняков. Та манера реагировать на мои заходы, что выбрала для себя Лида — «я согласна, но ни шагу навстречу не сделаю» — совсем не подталкивала к продолжению. Ну какое, скажите, удовольствие можно получить от обладания женщиной, которая ведет себя как неодушевленный предмет? Нет, я готов допустить, что кому-то и такое понравилось бы, но это точно не я. Смешно, но я не знал, что мне делать — повторять снова и снова, надеясь, что рано или поздно Лида ответит, или же отложить свои попытки до лучших времен, которые неизвестно когда наступят. Да и как я узнаю об их наступлении? Вариант с любовной магией я так и не рассматривал, все-таки в данном случае это было бы не то. Ладно, пока об этом хватит.

Выбравшись из госпиталя, я отправился на нашу с майором Лахвостевым квартиру. С извозчиками в городе было не очень, трудности военного времени все-таки, поэтому Федор Антонович отрядил одну из приписанных к госпиталю повозок на доставку все еще числящегося на службе подпоручика Левского-второго (первым из состоящих на военной службе Левских числился Васька) к месту дислокации. Прибыв на квартиру, я с удовлетворением отметил, что тут не изменилось ничего, разве что мой денщик без начальственного пригляда слегка расслабился, но это несложно и недолго исправить. Впрочем, нет, кое-что изменилось — Семен Андреевич обрадовал меня известием о некотором подешевении сластей, и хотя к довоенному уровню цены еще не вернулись, но и то уже было неплохо. Вот мы и сидели, по старой привычке, с чаем да пряниками и обсуждали наши дела.

— А скажите, пожалуйста, Семен Андреевич, — начал я, когда пауза в нашей беседе чрезмерно, на мой взгляд, затянулась, — вы же старшего Бразовского, получается, боевой магией поразили?

— Видите ли, Алексей Филиппович, — не сразу ответил Лахвостев, — на ваш вопрос можно и утвердительно ответить, и отрицательно.

— Это, простите, как? — не удержался я.

— Это так, что любую магию, применяемую в бою, можно поименовать боевой, — с легким укором ответил Лахвостев. Кажется, моя непонятливость ему не понравилась. — А вот боевой магии как таковой, то есть специфических боевых магических приемов и практик, неприменимых нигде, кроме как на войне и на охоте, к нашим дням считайте что и не осталось.

— Почему? — мне стало интересно. Удачно как вышло, сейчас, похоже, я и разберусь с вопросом о боевой магии…

— Потому что хорошего стрелка из ружья выучить получается намного проще и быстрее, чем плохого боевого мага, — Лахвостев, похоже, даже удивился, как я не смог сам догадаться. — Про хорошего боевого мага я и не говорю, тут годы и годы нужны. И потому что если вам вдруг придет в голову попробовать остановить магией ружейную пулю, делать это я вам настоятельно советую не с той пулей, которая летит в вас. Причин исчезновения боевой магии немало и иных, но эти — главные.

— А жаровой зажим? — вспомнил я свою беспокойную юность.

— А вы, прошу простить, почему именно о жаровом зажиме спросили? — неожиданно заинтересовался Лахвостев.

— Побывал в нем однажды, — пришлось мне признаться.

— Вот как? — удивился майор. — И, уж простите еще раз, сколько вам удалось продержаться?

— Я на часы не смотрел, сами понимаете, — я даже руками развел, — но люди, которые врать не станут, сказали, что полминуты.

— Полминуты?! — изумился Лахвостев. — Как вам это удалось?!

— При мне была шашка, прикрылся ею, выставив перед собой, — объяснил я.

— Хм, слышал, что это дает некоторую защиту, но никогда не видел, потому и не верил — с сомнением произнес майор.

— Дает, — подтвердил я. — Иначе бы мы с вами сейчас не беседовали.

— Что ж, благодарю, буду знать, — Лахвостев с явным удовольствием отхлебнул чаю. — А вот Бразовский-старший, судя по всему, того не знал, на чем и погорел. Точнее, поджарился, — кровожадно усмехнулся мой начальник.

Что ж, ощущение было мне знакомо, так что какие мучения пришлось пережить старшему Бразовскому, я примерно представлял. Именно что примерно — у меня-то до необратимой стадии, слава Богу и спасибо монахам, так тогда и не дошло. И да, может, кому-то это покажется излишней жестокостью, но никакого сочувствия к этой конкретной жертве жарового зажима я не испытывал. Мало того, что отец Бразовского и Буткевича был организатором и вдохновителем воровства денег у казны и нормальной еды у солдат, так еще и на моего командира с мануалом кидался и диффертурную патологию наводил! Останься я сейчас один, много толку от меня в поисках маньяка было бы? Правда, пока вообще никакого нет, но так я ж еще и не начинал всерьез-то…

Но с боевой магией интересно получилось, ничего не скажешь. Расстреляли, стало быть, всех боевых магов из ружей, так ведь получается. Интересно… Опять же, Левенгаупт пишет, что боевую магию наиболее широко практикуют в Центральной и Южной Африке, Корее и Японии, ранее практиковали еще в Сибири до ее завоевания русскими и в Центральной и Южной Окказии до испанского завоевания. То есть большинство боевых магов в свое время русские и испанцы попросту перебили из огнестрельного оружия. А потом победители и сами перестали использовать боевую магию, убедившись, как справедливо отметил мой начальник, что хорошего стрелка из ружья обучить проще. Ну и ладно. Хотя один вопрос так и оставался пока что непроясненным, но эту проблему я решил тупо и просто, спросив Лахвостева:

— Семен Андреевич, а вы как тем же жаровым зажимом овладели? Я, например, про такой и не слышал, пока сам в него не попал…

— Я же в Иркутске долгое время служил, — ответил майор. — У тамошних бурят это еще сохранилось кое-где. А мне интересно стало, да и по служебной надобности пришлось несколько таких случаев расследовать…

Рассказчик из Лахвостева, честно говоря, так себе. Но тут он рассказывал настолько интересные вещи, что свои претензии к его манере изложения я задушил на корню, остатки их убрал подальше, и слушал, только что уши не развесив. Боевую магию буряты использовали исключительно во внутренних разборках, да еще против китайцев и монгол, и распространена она была не сказать, чтобы так уж сильно, но вот основательность, с которой буряты готовили своих боевых магов, впечатляла. Допускали к учению только мальчиков, которых отбирали, едва только у них обнаруживалась одаренность, и учили их двенадцать лет, причем это считалось первоначальным обучением. Отучившись эти двенадцать лет, начинающие боевые маги проходили испытание, после которого успешно его выдержавшие поступали в персональное учение к шаману, и когда тот решал, что у него им учиться больше нечему, становились учениками нойонов — так у бурят называются их князья, которые все поголовно тоже одаренные. Мне было жутко интересно узнать, каким образом русскому офицеру удалось попасть в учение к шаману и нойону, причем именно и только в учение, а не в полное подчинение, как это происходит у бурят с учениками, но Семен Андреевич об этом говорил как-то очень невнятно, явно многое недоговаривая.

— Вот так и научился, — завершил Лахвостев свой рассказ. — Не знаю уж, напрасно потратил время или как…

— Ну раз со старшим Бразовским справились, значит, не напрасно, — подлил я бальзама на начальственную душу.

— Это так, — не стал спорить Лахвостев. — Но иной раз думаю, что не потрать я тогда время и силы на овладение этим умением, остались бы они на что иное. Вот на предвидение то же, хотя бы. Я же не только жаровой зажим, я и еще многое другое из боевой магии знаю и умею. И послушайте, Алексей Филиппович, знающего человека: не лезьте в это. Не стоит оно того, совсем не стоит. Лучше пистолет револьверный себе приобретите да научитесь им владеть. Вещь не дешевая, но очень действенная.

Ну, с этим-то я спорить не стал. Тем более, револьвер у меня как раз был. Хм, достать, что ли, из дорожного чемодана? На войну я его с собой не брал, чтобы не возиться со снаряжением барабана, и не прогадал — ни разу не попадал там в такое положение, в котором револьвер мне прямо так уж и пригодился бы. А тут… Кто его знает, того маньяка, как и зачем он Буткевича выследил, но результат-то я видел… И оказаться на прозекторском столе мне совершенно не хотелось. Вот ни капельки, честное слово!

Тут я и поделился с Лахвостевым своими соображениями насчет того, что за личиной Парамонова скрывается некто, имеющий прямое отношение к городскому купечеству. Семен Андреевич в ответ обрадовал меня рассказом о том, что губные и сами это не хуже нас с ним понимают, а потому уже начали поиски в купеческой среде. Честно сказать, я тут не завидовал ни губным, ни купцам — их взаимная неприязнь, основанная на истовой вере губных в воровскую сущность купцов и столь же стойкой убежденности купцов в том, что губным от них только взятки и нужны, обещала тем и другим немало неприятностей самого разного свойства. Я же, когда мы с чаепитием закончили и готовились уже отойти ко сну, думал о другом.

Явный купеческий след, тянувшийся за фиктивной личностью Парамонова, нашептывал, что в деле могут иметь место и, так сказать, крайние методы конкуренции. Боюсь, придется еще долго и старательно разбираться, кому и на какие суммы перебегали дорожку Пригожев с Аникиным, и какое отношение к купеческим разборкам имел фон Бокт, раз уж и он у нас среди жертв. Тоже, знаете, работа не из приятных и ее будет, мягко говоря, много. Но!

Но против такой постановки вопроса молчаливо возражали три последних жертвы — Ермолаев, Лоор и Буткевич. Уж этих к конкурентным войнам никак не прислонить. Получалось, что три первых жертвы, Пригожев, фон Бокт и Аникин, вполне могли погибнуть в битве за деньги, а три последних, Ермолаев, Лоор и Буткевич — ну вот никак. И это при том, что губные клялись и божились — всех шестерых убил один и тот же душегуб. Ну вот как, как это могло сложиться?!

Как изрядный опыт моей прошлой жизни, так и тот, что успел накопиться в жизни этой, настойчиво говорили, что любая ситуация, какой бы сложной и запутанной она ни была, в основе своей имеет причину, понять и объяснить которую совсем не сложно. Поэтому я точно знал, что как только мы изловим маньяка и выявим причину его действий, то и тут все окажется простым и понятным. Вот только как бы это прояснение приблизить?

Стоп. А кого мы, собственно говоря, ловим? Маньяка, то есть человека с искаженными разумом и душой? Или расчетливого преступника, действующего по хитро продуманному плану для обеспечения своих неведомых нам интересов? Вот это вопросик…

Кое-как уняв волнение, охватившее меня от такого поворота моих размышлений, я попытался посчитать, в чью пользу говорят известные нам по данному делу факты.

Однозначно в пользу маньяка свидетельствовал единый типаж жертв, за исключением, понятно, Буткевича. Но он один, а жертв примерно одинаковой наружности — пять. Одинаковые орудия и способы убийства тоже голосовали за маньяка, тут даже Буткевич в строку приходился. Спонтанность (вслух бы не сказать, тут к таким словечкам еще не привыкли), установленная в случаях с фон Боктом, Ермолаевым и Лоором, и предвидение, которое я опознал в тех же убийствах — еше плюс версии о маньяке. Точнее, два плюса. Итого четыре голоса за маньяка. Минусы к «маньячной» версии — тот же Буткевич (хотя это еще как сказать) и четкое разделение жертв пополам по признаку отношения к купечеству — половина (купцы Пригожев и Аникин, а также чиновник Торговой палаты фон Бокт) такое отношение имела, а половина, включавшая мещан Ермолаева и Лоора вместе с армейским старшиной, а в прошлом губным стражником Буткевичем — нет. То есть маньяк набрал четыре плюса и два минуса, причем один из этих минусов можно было и списать. Неплохой результат, прямо скажем, очень даже неплохой.

Теперь поглядим, что у нас с расчетливым преступником, убивавшем ради своей корысти. Хм… Получалось, что ничего! Точнее, ничего, что можно было бы считать установленным фактом. Выгода от гибели Пригожева, фон Бокта и Аникина? А чья, простите? Бессонова, унаследовавшего деньги Аникина? Так у него железное алиби. Неустановленных лиц? Так надо их для начала установить.

Так что же, мы все-таки ищем маньяка? Да, помнится, приходило мне на ум, что маньяк мог и свою страсть к убийствам удовлетворять, и выгоду от них иметь. Но все же и в этом случае он прежде всего маньяк. А ключи к раскрытию его истинного лица и последующей поимке искать теперь можно аж в двух местах — выяснив, кто такой Парамонов, и найдя, где же и в чем пересекались маньяк и урядник губной стражи Буткевич. Интересно, если направлений поиска вдвое больше становится, вероятность находки от этого повышается или как?