Царский духовник

XII

Но прежде чем владыке удалось переговорить с Анастасией, в Москве случилась большая беда.

В начале апреля, когда природа только что начала просыпаться от зимнего сна и весна робко входила в свои права, вспыхнул сильный пожар в Москве, в одном из ее концов.

За несколько дней перед этим по кабакам и кружалам шли оживленные толки, что Москву хотят сжечь государевы дядья Глинские, дабы отомстить ему за остуду к ним.

Много темного люда, желавшего половить в мутной воде рыбу, шаталось в то время по Москве. Слухов этих было вполне достаточно, чтобы при первом же пожаре вспомнить о поджоге, и как на виновников его указали на приближенных князей Глинских.

Слухи сейчас же дошли до молодого царя, перед ним их раздул дядя его супруги, Захарьин.

Смущенный государь не знал, на что решиться. Растерянный, недоумевая, на чьей стороне правда, он обратился к своему новому любимцу Адашеву:

— Что скажешь, что посоветуешь, Алеша?

— Мне ли судить родичей твоих, государь…

— Нет, ты сказывай дело, не увертывайся, — настойчиво повторил Иоанн, — тебе, как чужому, виднее…

— Вели позвать владыку да попа Сильвестра, уж коли ты желаешь правду услыхать, — смело ответил Адашев, — они тебе злого не скажут.

Но тут подоспели снова дядья царевы, и Иоанн отложил свой разговор с митрополитом и Сильвестром.

— Божий гнев упал на нашу Москву, — говорила чернь, — Господь карает за то, что царь не по Божьему веленью живет, — все пиры да бражничества, игры непотребные.

Все-таки мало-помалу горожане успокоились, но новое горе было не за горами.

Затихли пожары, поразлилась Москва-река, как никогда до сих пор не разливалась, все кругом затопила, утонуло немало людей и скота. А когда спала высокая вода, то от разлагавшихся трупов пошел среди людей мор, умирало ежедневно сотнями.

Испуганный Иоанн перебрался с супругой в село Островское, где у него был летний дворец, и поставил кругом стражу, чтобы не пускать к нему заболевшего люда.

Но и тут, вдали от Москвы, от постигших ее тяжелых бедствий, Иоанн не переставал веселиться и пировать. Разговор с Адашевым был им забыт.

Встречая духовника царицы, он никогда не говорил с ним о делах, владыку Макария старательно избегал, не желая слушать его упреков своей разгульной жизни, духовник же царя, Федор Бармин, снисходительно относился к своему высокому духовному сыну.

Долго продлилась бы подобная веселая жизнь царя в Островском дворце, если бы новое жестокое испытание не заставило Иоанна испуганно оглянуться и, позабыв на время о пирах, настойчиво приняться за дела государства.

Случилось это так.

В село Островское прибыли к царю псковские жалобщики, земские люди. Пришли они жаловаться на ненавистника своего князя Турунтая, посаженного им князем Глинским.

— Сильно забижает он нас, царь-батюшка, смилуйся над нами, — просили послы, земно кланяясь царю.

В другой раз Иоанн, может быть, и вник бы в их просьбу, переменил бы наместника, но нашептал ему на этот раз дядя Глинский:

— Стакнулись они с Новгородом, против тебя крамолу затеяли…

Этого было достаточно, чтобы Иоанн сейчас же приказал жалобщиков пытать, жечь огнем и поливать их голое тело горячим вином. Не миновать бы беднягам смерти, хотя и просил за них царя Адашев, если бы от владыки митрополита не прискакал вовремя гонец.

— Великое горе стряслось над Москвою, — торопливо сообщил он Иоанну, — колокол-благовестник оборвался и упал со звонницы!

Оторопел испуганный царь, забыл он в эту минуту о пытаемых им псковичах, велел подать коня и помчался в Москву, а жалобщиков отпустили восвояси после того, как они отлежались в земской избе.