Царский духовник

XXXV

Еще хуже стало царю, лекарь-немчин начинал терять надежду на его выздоровление.

В Грановитой палате собрались думные бояре и стали обсуждать, кому целовать крест в случае кончины Иоанна.

Завязалась большая ссора, бояре разделились на две партии, поднялся крик, шум, большинство из собравшихся, видимо, были на стороне князя Владимира Андреевича, причем главная причина этого было нежелание, чтобы род Захарьиных-Юрьевых стоял во главе правления.

— Разве мы идем против царевича Дмитрия? — убежденно говорил князь Курбский. — Он — младенец, когда еще возмужает и в разум придет!

— Эх, не дело говоришь ты, князь, — возразил князь Владимир Воротынский, — целовал ведь ты крест царю Ивану Васильевичу, должен соблюдать верность и его сыну.

— Кабы ему одному, минуты бы не задумался, — ответил горячо Курбский, — а то ведь Захарьиным-Юрьевым служить придется, ведь они царевичу дядья.

— Тоже сказал, раньше их у нас матушка царица Анастасия имеется, — вмешался в разговор дьяк Висковатый, — она по малолетству царевича и царством править будет.

— Вестимо, что так, да только не своим умом, а братейным! А ты что, отче Сильвестр, на это скажешь?

Царский духовник молчал, не желая высказать пока свое мнение.

— Эй, князь Владимир Андреич, — обратился Воротынский к князю Старицкому, — послушал бы мой совет добрый, не шел бы против воли царской, не тебе над нами царить.

Рассердился старый князь.

— Ты бы со мной не бранился, не указывал бы и против меня не говорил, как бы пожалеть не пришлось потом! — с сердцем ответил Старицкий.

— Дал я душу государю своему и великому князю Ивану Васильевичу и сыну его царевичу Дмитрию, что мне служить им во всем вправду, на этом и крест честной целовал, с тобою они ж, государи мои, велели мне говорить: служу им, государям своим, а тебе служить не хочу, за них с тобою говорю, а где доведется, по их приказанию, драться с тобою готов, — возразил Воротынский.

— Драться так драться, коли тебе угодно, — горячо ответил Старицкий.

Ссора между ними разгоралась, шум ее долетел до опочивальни царя, пришедшего в чувство и недовольно спросившего царицу:

— Что это там за шум, Настя?

Давно уж кипело ретивое царицы на Старицкого, на поддерживавших его бояр и на Сильвестра, в котором она подозревала их тайного сторонника.

— Да вот ты, батюшка царь, еще не умер, Бог даст, Господь милостивый пошлет тебе исцеление за мои грешные молитвы, а они уже твой царский престол делить начали, кому по тебе царем быть.

Встревоженный Иоанн хотел что-то сказать, но упал обратно на подушки и забился в припадке. Припадок отошел не скоро.

— Покличь бояр сюда, Настенька, — шепотом сказал он царице.

— Государь великий зовет вас, бояре, к себе в опочивальню, — сообщил собравшимся боярам царский постельничий.

Сразу затихли громкие споры и крики, все смутились: они были поражены, что царь, кончину которого ожидали с минуты на минуту, пришел в себя.

Иоанн приподнялся на подушке, поддерживаемый царицей; в потухшем взгляде его чувствовалось недовольство; с трудом произнося слова, он встретил вошедших бояр суровой отповедью:

— Раненько же вы меня в гроб уложить хотите! Не умер я еще! Прослышал я, что сыну моему Дмитрию креста не поцелуете… Значит, у вас другой государь имеется, а ведь вы целовали мне крест не один раз, что мимо нас других государей вам не искать!

Голос больного царя немного повысился, неожиданное волнение придало Иоанну бодрость.

— Я вас привожу к крестному целованию. Наказ мой — служите сыну моему, Дмитрию, ему, а не Захарьиным вы служите! — продолжал он и, закашлявшись, откинулся на подушки.

— Не можно нам целовать крест не перед царем, — отозвался уклончиво князь Шуйский, — ты царь наш еще, другого государя мы не знаем.

Понял Иоанн увилистую речь хитрого князя.

— Красно ты говоришь, Шуйский, а правды я не слышу в твоих речах! Говорить с вами много я не могу, души вы свои забыли, нам и детям нашим служить не хотите!

— Помилуй, государь, служить мы все рады, — прямодушно отозвался окольничий Федор Адашев, отец Алексея, царского любимца. — Тебе, государю, и сыну твоему царевичу, князю Дмитрию, мы целовали крест и снова поцелуем, а Захарьиным, Даниле с братиею, нам не служить. Сын твой еще в пеленках, а володеть нами будут Захарьины, мы уж и так в твое малолетство от бояр беды не малые сжили!

Трудно было Иоанну что-нибудь возразить после слов Федора Адашева.

— В чем нам крест целовали, того не помните! — с упреком прошептал государь. — А кто не хочет служить государю-младенцу, тот не захочет служить и большому, коли мы вам не надобны, пусть это ляжет на ваших душах.

Ропот поднялся среди бояр, некоторым из них было тяжело обидеть государя, и ради одного этого они готовы были присягнуть его сыну, но большинство по-прежнему стояло на том, что служить младенцу — это значит служить Захарьиным.

— Ступайте все, пусть Господь сам вас вразумит, — проговорил утомленный царь.