Начался утомительный Ливонский поход. Побережье Балтийское представлялось Иоанну важнее завоевания юга.
— Прежние дела должно все отложить, — сказал Адашев польскому послу Василию Тишкевичу, — и между государями нашими уладим дело доброе на избаву христиан, пусть будет вечный мир меж нами.
— Пусть царь вернет нам Смоленск, тогда мы вечный мир подпишем, — ответил Тишкевич.
— Никогда государь не отдаст Литве своей вотчины Смоленска, — возразил Адашев.
— Так будем мириться на шесть годов, — предложил Тишкевич, — и пусть ваш государь оставит воевать Ливонию.
Адашев пожал плечами.
— Не уговорить на это дело царя, он тверд в своем решении, а все же спрошу.
Рассердился Иоанн, когда Адашев передал ему предложение польского короля.
— Ливонцы из века дань нам слали, а тут возомнили себя свободными, поразорили церкви Божий, надругались над образами и нам в наших данях не исправились, за такие дела и примут от нас наказание, — сурово ответил Иоанн Адашеву. — Скажи послу, чтоб не совался он не в свое дело! Коли сумеют ливонцы перед Богом исправиться и своим челобитьем умолить наш гнев, тогда мы их пожалуем.
Спокойно выслушал посол ответ Иоанна.
— Ну, если так говорит ваш царь, то пусть ни мира, ни союза с Литвою он не ждет!
После отъезда посла в Москву пришла весть, что король Сигизмунд-Август заключил в Вильне договор: король обязался защищать Орденские владения от Москвы, за это архиепископ и магистр Ливонского ордена отдали ему под залог девять волостей, с условием, что если они захотят их после выкупить, то должны заплатить семьсот тысяч польских гульденов. Сигизмунд-Август обязался прежде всего отправить посла в Москву с требованием, чтобы царь не вступал в Ливонию, потому что она отдалась под покровительство королевское.
Посол его вновь прибыл в Москву с требованием, чтобы Иоанн отозвал свои войска из Ливонии.
Иоанн с достоинством ответил через посла королю польскому:
— Тебе хорошо известно, что Ливонская земля от предков наших по сие время не принадлежала никакому другому государству, кроме нашего, платила нам дань, а от римского государства избирала себе духовных мужей и магистров для своего закона по утвержденным грамотам наших прародителей. А если магистр и вся Ливонская земля, вопреки крестному целованию и утвержденным грамотам, к тебе приезжали и церкви наши русские разорили, то за эти их неправды огонь, меч и расхищение на них не перестанут, пока они не обратятся и не исправятся.
Дело грозило окончиться новою войною, но упрямство Иоанна побороть было невозможно.
Задумался Адашев: исхода никакого не было, а воевать одновременно с Ливониею и с Литвою было тяжело.
— Мне чуется, что и хан крымский прознал про нашу беду, пожалуй, и Казань от нас не оттягал бы, — сказал Адашев Сильвестру, — что посоветуешь ты, отче, как тут быть?
Прежнего Сильвестра теперь не было: исчезла уверенность, с которою он говорил с государем, да и не доверял ему теперь Иоанн.
Царский духовник сильно упал духом, нравственно одряхлел: он видел, что завистники его и Адашева преуспевали у Иоанна, нашептывали ему недоброе про них обоих…
— Для блага Руси попытаюсь я еще раз, Алеша, вразумить царя, — задумчиво сказал священник. — Коли пошлет Господь, так внемлет он нашему совету…
— А если нет?
Сильвестр глубоко вздохнул.
— Тогда да будет воля Божия, пути Его неисповедимы!