Царствие костей

Глава 31

Брэм Стокер сидел в неуютном кресле, за незнакомым столом в чужом кабинете театра «Ройял» и дописывал финансовый отчет по спектаклю «Данте».

Распустив труппу «Лицеума», Ирвинг фактически сам остался без работы, но Стокер не покинул его, считаясь, вместе с немногими, его ближайшим помощником.

Из коридора послышались шаги, приближавшиеся к кабинету. Через несколько секунд на пороге возник Белмур, помощник директора сцены, давнего знакомого Ирвинга. Он постучал в открытую дверь и, когда Стокер ответил, вошел в кабинет и положил на стол небольшой конверт.

— Простите, что помешал вам, — сказал Белмур, — но посыльный просил отдать вам письмо в собственные руки.

Стокер взял конверт. На нем действительно стояло его имя. Он помял его, словно пытаясь по плотности определить важность находившегося там письма.

— Полагаю, опять кто-то просит места в партере, — проговорил он. — Удивительные люди. Щедро раздают нам похвалы и в то же время скупятся на билеты.

— Да, сэр.

Белмур вышел, а Стокер, открыв конверт, вытащил оттуда коротенькое послание и принялся читать. К его удивлению, оно не содержало ни просьб выделить пару мест, ни мольбы дать возможность продемонстрировать Ирвингу артистические способности — подобных писем Стокер успел прочитать массу, — равно как не было в нем и обращения к Ирвингу выступить в каком-нибудь клубе, бесплатно, естественно. В последнем случае авторы рассчитывали на полную оплату издержек самим Ирвингом, осчастливленным свалившимся на его голову приглашением. Письмо было от Самуэла Лидделла Мазерса.

После той встречи в домашнем музее Хорнимана, торговца чаем, Стокер редко виделся с Мазерсом, а в последние годы так и вовсе не знал, где тот пребывает. Доходили редкие слухи, будто мистик устроился на работу в библиотеку в тот же музей, но не поладил с директором и вскоре уволился. Не так давно Стокер краем уха слышал, что Мазерc, добавив к своей фамилии «Макгрегор», вроде бы обосновался в Париже; по крайней мере кто-то видел, как он раскатывает по французской столице на велосипеде, в полном шотландском облачении.

Мазерc просил его о коротком, всего в несколько минут, свидании в любое удобное для него время. Он сообщал, что мальчишка-посыльный подождет ответа. Стокер черкнул несколько строчек в конце письма, вложил его в свежий конверт и, вызвав рабочего сцены, попросил отнести вниз, посыльному.

Покончив с отчетом, он закрыл журнал и потянулся за шляпой. Ему нужно было зайти в ресторан «Критерион» договориться о сегодняшнем званом ужине, который Ирвинг устраивал по случаю постановки «Данте». Брэм возражал против подобного расточительства, Ирвинг же настаивал на проведении банкета. Несмотря на холодный прием, оказанный постановке, и критические отзывы, Ирвинг решил подать «Данте» как крупный успех.

По старой привычке Стокер отправился пешком от Друри-лейн, срезав путь, пройдя через рынок на Ковент-гарден, шумный ранним утром и умолкающий днем. Сточные ямы его были забиты порчеными фруктами, повсюду валялись ящики — их мелкие торговцы с тележек сбрасывали куда попало. Он миновал извилистую Лонг-акр, оставив позади себя мастерские по изготовлению мебели и карет, и снова подумал о «Данте». Сделать из почти провала успех представлялось ему задачей не из легких. Эффектная масштабная постановка, в которой были заняты пятьдесят профессиональных актеров и полторы сотни любителей, ничего не говоривших, а лишь изображавших призраков, встречавших людские души в адовых кругах. По сути, пьеса была весьма заурядной, да и к тому же утомительной, если не нудной, состоявшей из тринадцати действий без антрактов. Держалась она исключительно на зрелищности и бесподобной игре Ирвинга; правда, в последнее время даже в столице она начинала терять свою притягательную силу. Пресыщенные лондонцы принимали своего прежнего кумира с некоторым скепсисом.

Когда Ирвинга примерно восемь лет назад возводили в рыцари, казалось, что это действо несло в себе непреходящий блеск золотого века. Сейчас, оглядываясь назад, Стокер видел, что оно скорее отмечало пик его, за которым последовал быстрый упадок. Катастрофический пожар уничтожил двадцать лет неустанных трудов, пожрав всю собственность театра, прихватив заодно и пару железнодорожных мостов Саутуорка, лишил трупу реквизита, репертуара, средств и всяких надежд на будущее. Поскольку имущество театра было не застраховано, Ирвинг оказался в долгах и вынужден был подписать кабальный договор, по которому управление театром «Лицеум» переходило в руки группы бизнесменов. Несчастье подкосило Ирвинга и физически, и морально. С тех пор он начал потихоньку сдавать. Однако, вместо того чтобы распрощаться со сценой, уйти на покой, он взялся за новую постановку. Ирвинг не просто пытался выжить, а намеревался возродиться.

На Пиккадилли, среди белых мраморных колонн и больших зеркал византийских залов ресторана «Критерион», Стокер распорядился относительно званого ужина. На возникшие у директора ресторана мелкие вопросы Брэм легко ответил. Закончив с текущими делами, Стокер вытащил из кармана часы, взглянул на циферблат. Поблагодарив директора ресторана, он покинул просторный зал, спустился по короткой лестнице и снова оказался на Пиккадилли.

В центре ее стоял памятник Шафтсбери — богато украшенный бронзовый фонтан, венчавшийся крылатой фигурой, символизировавшей христианское милосердие. На постаменте, окруженный со всех сторон движущимися экипажами и авто, стоял, ожидая Стокера, Самуэл Лидделл Мазерc.

Стокера он не видел и не знал, с какой стороны тот появится. На это Брэм и рассчитывал. Ему хотелось понаблюдать за Мазерсом со стороны, оценить его вид и душевное состояние.

Стокер с облегчением отметил относительно приемлемый наряд Мазерса. На нем было не по сезону слишком теплое пальто, толстое и тяжелое, как персидский ковер, из которого оно, возможно, и было сшито. Брэм еще раз оглядел Мазерса, но не нашел в его облике ничего странного.

Стокер помахал рукой, привлекая внимание. Мистик заметил жести, лавируя между транспортом, направился к нему. Они обменялись приветствиями и медленно пошли в сторону Лестер-сквер.

— Как поживает Мина? — поинтересовался Стокер. При ближайшем рассмотрении пальто Мазерса оказалось изрядно поношенным. Широкое, оно обвивало худощавую фигуру, как знамя — флагшток.

— Она здорова, — ответил мистик. — Так же как и я.

— Я следил за вашими успехами.

— Понятно. Значит, когда вы получили мою записку, то подумали, что я стану у вас просить денег или покровительства, — задумчиво произнес Мазерc. — Уверяю вас — ничего подобного у меня и в мыслях нет.

— Вот и замечательно, — отозвался Стокер. — Славные деньки миновали. Труппы больше нет. Мне неприятно об этом говорить, но наш мастер похож на больного льва.

— Если бы вы согласились тогда присоединиться к нам, — пробормотал Мазерc, — результат был бы весьма благоприятным для нас обоих.

Стокер, однако, думал совсем иначе.

— Вы имеете в виду, что мы сумели бы магическими пассами отогнать злую судьбу? Перестаньте, Мазерc. Я не имел и не имею желания вступать в ваше волшебное братство, жизнь которого представляет собой постоянную грызню по поводу названия и устройства. Так что вам от меня понадобилось?

Мазерc опустил голову, уставившись в тротуар.

— Кроули предал меня, — мрачно сказал он.

— Вот об этом я только что вам и толковал, — отозвался Стокер.

Перед тем как уехать в Париж и присоединиться к Мазерсу, Элик Кроули, или, как он сам в последнее время представлял себя, Элайстер, обрел печальную известность в лондонских кругах.

— Я наслал на него астрального вампира, чтобы тот поставил его на место, но он отвел своим ударом — напустил на меня Вельзевула с армией демонов.

Стокеру показалось, будто движение вокруг них прекратилось, а мир побледнел, потеряв свое разноцветье. Он остановился, Мазерc тоже замер. Стокер повернулся к нему, пристально вгляделся и убедился — тот говорит вполне серьезно. Лицо мистика было задумчивым, напряженным, маленькие глаза, то ли от безумия, то ли от плохого питания, ввалились, и вокруг них образовались темные круги. Глаза ярко блестели, но не как у человека энергичного, а скорее как у потерянного, беспомощного. Взгляд их показался Стокеру отсутствующим. Мысли Мазерса определенно блуждали где-то далеко отсюда. Мистик напоминал заплутавшего незнакомца.

— Стало быть, астрального вампира? — повторил Стокер.

— Да. Мы вели магическую битву.

Мазерc явно верил в то, что говорил. Стокер еще раз посмотрел на него. Мистик не входил в число близких друзей, просто Стокер уже много лет хорошо знал его. Мазерc был честным, порядочным, упорным и абсолютно искренним человеком. Сейчас он представлял собой зрелище душераздирающее.

— Ну и как вы представляете себе мою помощь? — спросил Стокер.

— Не встревайте в наши дела, — предупредил Мазерc. — Не притворяйтесь, что не верите в магию. Я читал вашу книгу. — Он запустил руку во внутренний карман пальто и, чуть вытянув оттуда, показал Стокеру краешек книжки в желтой обложке. — Они наперебой утверждают, что все здесь написанное — белиберда и вранье. Но я-то знаю, насколько близко вы подошли к истине.

— А, легенда о Дракуле. Сплошная выдумка, — сказал Стокер.

— Каждая выдумка имеет свой прототип, — отрезал Мазерc, бесхитростно повторив утверждение другого романиста, услышанное Стокером в Британском музее много лет назад. — Вы напали на след Странника. Не отпирайтесь, я точно это знаю, — ткнул он пальцем в книгу. — Приключения, о которых вы здесь повествуете, всего лишь бледная тень. Так где он сейчас?

— Кто?

— Странник. Настоящий. У меня есть к вам предложение…

— Послушайте, — перебил его Стокер. — Хватит. И ни о чем не расспрашивайте меня.

— Брэм, я когда-то оказал вам помощь. Большую, чем вы себе представляете. Вы на самом деле считаете себя хозяином своей судьбы и доходов?

Стокеру показалось странным упоминание Мазерса о его доходах. Причем в тот момент, когда рушились его последние надежды. Он бросил под ноги Ирвингу всю свою жизнь, вообразил себя его самым доверенным лицом, а взамен получил подлость — Ирвинг и словом не заикнулся о продаже «Лицеума» синдикату до тех пор, пока не подписал договор. Брэм вложил в работу театра все свои силы и литературную репутацию, книжка же оказалась полной ерундой. Тут Мазерc был совершенно прав. Конечно, это явно не шедевр на века, но она недурно написана и имеет занятный сюжет, а издатель одел ее в дешевейшую, вульгарную обложку ужасающего желтого цвета.

Даже Ирвинг, чьим мнением Стокер всегда дорожил, назвал ее кошмарной. Уж если на то пошло, книжка эта — лучшее доказательство отсутствия в жизни Стокера всякой магии.

— Я не могу пожаловаться на жизнь. Наверное, я заслуживал лучшего, но никогда не желал больше, чем имел.

— Вы мне поможете? — умоляюще произнес Мазерc.

Стокер сделал глубокий вдох, медленно выпустил воздух, посмотрел под ноги и ответил:

— Ладно. Будьте завтра в восемь вечера у театра. Подумаю, чем могу быть вам полезен.

На Лестер-сквер он распрощался с Мазерсом и пошел назад, в театр, к Друри-лейн. Он прекрасно понимал, зачем Мазерсу нужно подтверждение реального существования Странника и для чего тот стремится его найти. Вся жизнь Мазерса пошла прахом. Он находился в полном отчаянии. Без единого шанса найти подходящую работу, да и неспособный к ней, он со своей женой влачил нищенское существование в Париже. Организация, на создание которой он потратил столько сил и средств, изгнала его. Его протеже сделался личным врагом. Поведение Мазерса виделось Стокеру вполне естественным для человека, попавшего в безнадежную ситуацию, — он был готов заплатить какую угодно цену за то, чтобы иметь возможность повернуть все вспять.

«Любую цену. Да, терять-то ему нечего. Он и душу свою продаст, тем более что у него она мертва», — размышлял Стокер.

Он неторопливо вышел на Друри-лейн, окинул взглядом стоявший через дорогу театр «Ройял», не такой шикарный, как «Лицеум», но с большой сценой и вместительным залом, правда, лишенный внутри необходимой симметрии и величественности, с крошечными гримерными и запутанными переходами.

Брэм вошел в тот же чужой кабинет, повесил на крючок шляпу, уселся за стол. В течение дня он так и не успел заглянуть домой. До вечернего спектакля оставалось еще много дел. Ирвинг планировал совершить с новой постановкой «Данте» турне по Америке, восьмое по счету, и попросил Стокера выбрать из газет лучшие рецензии и отправить их американскому антрепренеру.

Стокер вытащил из ящика стола чистый лист бумаги, взял ручку и принялся писать:

Вместе с письмом он вложил в конверт пять фунтов, запечатал, надписал на нем имя Мазерса, подошел к двери и сунул его в небольшой, прибитый к стене мешочек, куда складывались все письма. Затем их забирал швейцар. Одни он относил на почту, другие передавал лично в руки получателю.

Позже Стокер предупредил швейцара, чтобы он ни под каким видом не пропускал к нему Мазерса, а если тот поднимет шум, вызывал полицию. Подобный поступок казался Стокеру проявлением трусости. Он обладал некоторыми недостатками, но никогда не считал себя трусом. Однако в данный момент Брэм не видел иного выхода и подумал, что уж лучше пусть Мазерc назовет его предателем, чем получит возможность отправиться в ад. Стокер не хотел встречаться с Мазерсом, опасаясь уступить ему и рассказать о Страннике.

А он не желал совершать непоправимой ошибки.

Брэм снова опустился в кресло и всецело занялся организацией американских гастролей Ирвинга.