Цеховики

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПРАВДОЛЮБЦА

— Это старший следователь Завгородин? — шуршал в трубке знакомый голос, который я никак не мог узнать. Вот склероз проклятый. С огромным трудом запоминаю имена, голоса и классическую музыку. Последнее, в общем-то, простительно следователю.

— Я самый.

— Вас беспокоит некто Ионин. Помните?

Как же, тебя забудешь!

— Да, я вас слушаю, Станислав Валентинович.

— Мне хотелось бы с вами встретиться, — в голосе слышалась неуверенность.

— В любое удобное для вас время.

— Так я подъеду?

— Подъезжайте. Буду рад вас видеть.

Я положил трубку. Пашка испытующе посмотрел на меня.

— Кого это ты рад видеть?

— Ионина.

— О, возвращение правдолюбца из затворничества?

— Посмотрим.

От собранности, ершистости, агрессивного недоверия, которые были в Ионине всего пару дней назад, не осталось и следа. В дверь вошел усталый, осунувшийся человек, не слишком молодой, неудачливый, потрепанный судьбой.

— Вы бы хоть извинились, — вздохнул он.

— За что?

— За подозрение, что меня кто-то купил.

— Извинюсь. Если вы докажете обратное.

— Ионина невозможно подкупить. Об этом даже в школе знали.

— Вы были отличником, бичевали на октябрятских собраниях лопоухих двоечников и отвергали заигрывания и взятки с их стороны в виде шоколадок и яблок, — кивнул я.

— Да, примерно так, — еще глубже вздохнул Ионин. — Я же не совсем дурак. Я понимаю, что со стороны все, чем я занимался всю жизнь, казалось сущим безумием… Нашелся тут, все идут не в ногу, только он один правильно чеканит шаг! Правды ему захотелось. Карась-идеалист.

— Да, — глубокомысленно протянул я, понимая, что Ионин прочно усаживается на любимого конька. В таких случаях лучше не давить, а ждать, пока человек выговорится.

— Чем больше тебя возят физиономией по батарее, тем больше эта физиономия закаляется… Промолчать бы, конечно. Но… Кругом ворье. Трудовой люд ни во что не ставят. Каждый на чем сидит, то и тащит. Профком — путевки. Работяга — шестеренку. Финансисты — деньги. А начальник — все вместе. И ни конца ни края этому. Ведь не успокоятся, пока всю страну не разворуют.

— Да, это есть, — глубокомысленно подтвердил я.

— Мне странно слышать, что вы так спокойно об этом говорите, — прищурился Ионин, собираясь и сосредоточиваясь, словно для броска. Он на глазах превращался в эдакого Торквемаду, великого инквизитора и борца за идею. — Вы же представитель власти.

— А что от меня зависит?

— Все вы так.

— От меня зависит найти убийцу и вывести на чистую воду расхитителей. И мне хотелось бы надеяться на вашу помощь.

— Я понимаю, — обличительный пыл у Ионина улетучился. — Все же зря вы сказали, будто я продался… Не продавался я. Просто я… Я испугался…

Он помолчал, нервно потеребил суетливыми пальцами кожаную папку, которую держал на коленях. Я терпеливо ждал, когда он продолжит.

— Всякое бывало. И с работы меня выгоняли. И через газеты травили. Однажды даже избили. Но такое… Когда начал я с Новоселовым воевать, он меня вызвал к себе в кабинет и издалека затеял разговор. Мол, чего вам не хватает? Можем посодействовать в решении разных вопросов. Коллектив У нас, мол, дружный, хороших специалистов ценим. Подсобим, если что… Купить меня решил. Путевками, льготной очередью на квартиру… Нет, какой негодяй!

— Как вы поступили?

— Я сказал, что, конечно, его уважаю, но буду и впредь бороться с недостатками. Второй раз он вызвал меня, когда я написал о нарушении ГОСТов при выпуске продукции в цеху. Говорил со мной все так же вежливо, но я видел, что он еле сдерживается. Видимо, моя жалоба его сильно задела.

— Именно по качеству?

— Почему-то да. Он мне сказал, что нельзя позорить коллектив, который держит переходящее Красное знамя. Что мои наветы кидают тень на все предприятие. Что если у меня есть какие-то претензии, нужно для начала высказывать их руководству, а не писать во все инстанции. В общем, старая песня. Потом сказал, что я сильно раздражаю народ своим поведением и у людей может прорваться озлобление в самых неожиданных формах. Вежливая угроза, дескать, костей не соберешь, если не замолчишь.

— А вы?

— А что я? Бояться этих супостатов?.. Через два дня домой возвращаюсь. Навстречу два молодых человека. Я и оглянуться не успел, как меня чем-то ударили, рот зажали и затащили в нежилой подъезд. Били несколько минут. Сперва какой-то липкой штуковиной рот залепили, чтобы не кричал… Знали свое дело. — Он вздохнул и снова затеребил пальцами уголок папки.

— Что дальше?

— Избили основательно. Я в армии двухпудовые гири тягал, но это когда было! Да и здоровенные были ребята, профессионалы. Один держал, а другой бил… Ну, это бы я еще вынес. Но они показали мне фотографию моих дочек. Откуда-то со стороны снято, когда девочки из дома в школу шли. Так вот, тот, что достал фотографию из кармана, поджег ее и сказал, что с Настюшкой и Леночкой то же самое будет. Только сперва их по кругу пустят… В общем, такое наговорил!

— А вы что?

— Что я?.. Для меня дороже моих девчонок ничего в жизни нет и быть не может. Пусть мы небогато живем. Не могу я им ничего дорогого купить. Но я всегда гордился тем, что мог сказать — ваш отец честный человек, никогда ни перед кем спину не гнул. Он всегда хотел что-то изменить, чтобы всем жилось лучше… Но тогда я подумал — есть такая цена, которой нельзя платить ни за какие принципы.

— Есть, — согласился я.

— Сказали: «Отваливай с комбината. Чтобы ноги твоей не было. Если еще хоть одну бумагу начирикаешь, мы твоих малюток отдерем и в костре подпалим. Понял?» Конечно, я понял. На следующий день пришел на работу и положил заявление об уходе.

— Да, досталось вам.

— Что я мог сделать? Куда мне было идти? В милицию? В прокуратуру? Вы знаете, что такое идти в милицию. Убили кого, изнасиловали? Где труп? Когда будет — тогда и приходите. В подвал затащили, били? Где следы? Всего один синяк? Тогда это дело частного обвинения. Устанавливайте, кто они, и подавайте на них в суд. Если найдете. Что, мафия угрожает? Да вы что! Здесь не Америка. Мафия на Западе, а у нас социалистическая законность… Мало я, что ли, с вами общался? Всегда одна и та же волынка. Правильно?

— В какой-то мере… Но не совсем, — отозвался Пашка. — Вы преувеличиваете.

— Ничего я не преувеличиваю. Никому ни до чего нет дела. Сколько сил, времени, здоровья убито на то, чтобы хоть немножко что-то изменить. И — стена непонимания… «Куда суешься? Больше всех надо?»

— Вы просто не признаете за человеком права на слабость. Вам бы жить в городе Солнца Томмазо Кампанеллы.

— Если б и был такой город, там бы тоже шкурники завелись. Человека не переделать.

— Вот именно.

— Ему или плетка государственная нужна, или хозяин, чтобы три шкуры драл. А так все будут только пить, гулять или воровать.

— Не такая уж плохая картина, — ухмыльнулся Пашка. И был за это удостоен убийственным взглядом.

— Кто были те двое?

— Не знаю.

— Вы их видели когда-нибудь раньше?

— Ни разу.

— Они называли друг друга по именам?

— Один другого назвал Виталиком.

— О чем они еще говорили? Можно было понять, местные они или нет?

— Один сказал: «В ментовку не ходи — не надо. Им никогда нас не найти. Мы на день приехали, кишки тебе выпустили — и домой. Так что смотри».

— Нездешние, — сказал я.

— Может, просто на понт брали, — предположил Пашка. — А сами живут где-нибудь в «нахаловке» и глушат самогон с утра до вечера. Можете хорошенько описать, как они выглядят?

— Сколько времени прошло… Крупные. Очень сильные. Атлеты… У одного что-то бульдожье в лице, нос какой-то… будто его прищемили.

— Ноздри вывернуты?

— Точно, — Ионин приподнял пальцем свою ноздрю. — Вот так.

— Ясно. А глаза какого цвета?

— Не помню.

— Может, голубые?

— Точно. У второго глаза были голубые.

— Вот так так, — покачал головой Пашка.

Судя по описаниям, те же два барбоса были последними гостями Новоселова (если, конечно, после них не заявился в дом еще кто-то, что маловероятйо). Любопытная получается картина. Знать бы еще, где искать этих людей. Надо носом землю рыть… Я резко вздохнул, как охотничий пес, учуявший запах добычи.

Ионин прочитал протокол. Ему не нужно было объяснять, где подписываться и что написать в конце: Ионин знал эту науку на пять баллов. Засовывая во внутренний карман пиджака чернильную ручку, он деловито спросил:

— Кому передать жалобу?

— Какую жалобу?

— На имя прокурора. Там, где я сейчас работаю, бригадир допускает нарушения финансовой дисциплины. Думаю, средства расхищаются и идут на подкуп начальства…

Правдолюбец после длительного отдыха вышел на тропу войны.