Цельнометаллическая оболочка (Старики и Бледный Блупер)

Посмотри на морского пехотинца, эту тень рода человеческого, этот чеювек еще жив и стоит в полный рост, но он уже похоронен в полном снаряжении своем и с торжественными церемониями...

Торо, О гражданском неповиновении

Земля, вся черная и мокрая, вздымается, как палуба гигантского корабля, поднимается навстречу низкому гулу смертоносных птиц.

Даже среди неистовства воздушной бомбардировки мы продолжаем спать. Мы спим в ямах, которые сами вырыли шанцевым инструментом. Наши ямы - как могилки, и запах в них тяжелый и влажный.

Муссонный дождь силен и холоден. Ветер дует мощно. Он срывает навесы от дождя, которые мы соорудили из плащей, нейлоновых веревок и бамбуковых палок.

Капли дождя стучат по моей плащ-палатке барабанной дробью. Уткнувшись лицом в руки, улегшись в неглубокой своей могилке, я слышу сквозь сон звуки вокруг. В кошмарных снах я занимаюсь сексом со скелетом.

Я почти просыпаюсь. Прислушиваюсь к затихающему гулу В-52. Слушаю, как дышат мои товарищи, мое отделение.

Вижу во сне бабушку, которая сидит в кресле-качалке на веранде и отстреливает вьетконговцев, которые потоптали ее розы.

Ветер с ревом врывается под навес и срывает плащ-палатку с бамбуковой рамы, рвет веревочные растяжки. Дождь обрушивается на меня плотной ледяной стеной.

В предрассветном небе маленькая, отблескивающая

металлом звездочка, вспыхивает как суперновая звезда - это осветительная ракета.

Вчера соорудил себе новую печку, наделав дырок в пустой консервной банке. Внутри печки кусок пластической взрывчатки С-4 тускло отсвечивает, как кусок серы. На печке - другая банка защитного цвета, в ней побулькивает свинина. Я помешиваю варево белой пластиковой ложкой.

Пробую, как там моя ветчина с лимской фасолью. Горячо. Жира много. Пахнет как дерьмо собачье. Достак Стараюсь не уронить, ставлю на огонь кружку, засыпа пакетик порошкового какао и вливаю полфляжки вод Горячий шоколад худо-бедно, но отбивает кислый вку который остается во рту из-за таблеток галазона, кото рый мы добавляем в воду для дезинфекции.

Мой завтрак подвергается атаке вьетконговской крысы, которая явно хочет утащить его в свое коммунистическое логово.

Эта крыса - моя старая знакомая, поэтому я делаю скащуху и не поджигаю, облив ее бензином для зажигалок, как мы с обычно поступаем с ее сородичами. Я топаю ногой, и крыса отступает.

Перейдя на новую стратегическую позицию, вьетконговская крыса уставилась на меня, пытаясь снова установить здесь свои коммунистические законы.

На протяжении последних трех месяцев на каменистую землю вокруг Кхешани было сброшено самое большое количество взрывчатых веществ за всю военную историю. Двести миллионов фунтов бомб и всех возможных видов других средств уничтожения рвали и вспахивали бесплодную красную землю, разбивали валуны, разносили в щепки деревья и вгрызались в их обрубки, изрывали землю кратерами, в которых можно танки прятать.

Сегодня у меня настроение просто супер - я дед. дня осталось.

Крыса наблюдает за мной черными глазками-бусинками. Крысы маленькие, но умные зверушки. Когда она ест, щеки у нее раздуваются. Классная крыса, просто красавица.

Восходит солнце.

Доходим до последнего поста наблюдения, где дежурят двое наших. Ковбой машет рукой, и Алиса становится в голове колонны.

Алиса - это черный великан, африканский дикарь, голову он обмотал косынкой из куска зеленого парашютного шелка, чтоб на лицо не стекал пот. Каски он не носит. На нем жилет из шкуры бенгальского тигра. На шее ожерелье из вудуистских костей - куриных косточек из Нового Орлеана. Он сам прозвал себя «Алиса», в честь своей любимой пластинки - «Ресторан Алисы» Арло Гатри. Ковбой называет его «Черным пиратом», потому что в левом ухе Алиса носит золотую серьгу.

Через плечо у Алисы перекинута синяя холщовая хозяйственная сумка, которая набита гуковскими ногами, которые страшно воняют.

Ковбой машет рукой, и мы продолжаем топать по тропе, по-индейски, след в след.

Мы думаем о том, что будем делать, когда вернемся обратно в Мир, о дурацких школьных проказах, которыми развлекались еще до того, как нас засосало в Корпус, о голоде и жажде, об отпусках в Гонконге и Австралии, о том,, о том как, бывало, сидишь и выковыриваешь из зубов кукурузины, посматривая кино со старой-до-брой подругой Мери-Джейн, об отмазках, которые надо придумывать, а больше всего - о количестве дней, оставшихся у каждого на его дембельском календаре.

Вопрос нашего выживания зависит от инстинкта самосохранения, снайперов и здравого смысла.

Уши Алисы могут уловить необычную тишину, слабое бряцанье снаряжения, звук мины, выбрасываемой из минометной трубы, или клацанье затвора. Опыт и животные инстинкты дают Алисе сигнал, когда он видит маленькую и плохо замаскированную мину, которую специально поставили на тропе так, чтобы мы ее сразу нашли и свернули, наткнувшись на более опасную мину. Алиса знает, что наибольшее число потерь мы несем из-за мин-ловушек, и что во Вьетнаме почти все мины устроены так, чтобы их жертвы сами становились причиной своей смерти. Он знает любимые уловки противника, где он любит устраивать засады, где обычно прячутся снайперы. Алиса хорошо постиг хитрую душу этого народца, привыкшего бороться за выживание в этом темном лесу - этих закаленных солдат, маленьких призраков с железным стержнем внутри, стальными яйцами, невообразимым мужеством и без каких-либо следов морали.

Некоторые ребята сами охренели до такой степени, что им уже наплевать и на то, что они творят сами, и что делают с ними. Но Алиса всегда на фоксе, он балдеет от того, что он в центре внимания. - Само собой, страшно,- сказал он мне однажды, когда мы выкурили, наверное, по тонне дури каждый.- Но я стараюсь этого не показывать.

Алиса замирает. Правая рука сжимается в кулак:

— Внимание!

Адреналин бьет в голову.

Алиса пожимает плечами, опускает гранатомет, поднимает вверх два больших пальца - его обычный знак «Все чисто». Похоже, он хочет нам сказать: - Я так крут, что даже ошибки мои верны.

Продвигаясь по узкой тропе, Алиса бубнит себе под нос: - Заходи - будешь сыт и пьян... к Алисе в ресторан...

Ковбой останавливается, поворачивается и срывает с головы грязно-голубую шляпу.

— Приехали.

Рассаживаемся на обочине тропы.

— Надо бы вьетконговскую прягу для ремня добыть. -говорит Донлон, наш радист,- Серебристую такую, со звездой. Надо что-нибудь путное домой привезти, a-то гражданские там еще подумают, что я тут был крысой штабной, и все время на машинке стучал. А я ведь, типа дед уже - тридцать девять дней осталось.

Я говорю:

— Ты не дед еще. Вот я - двадцать два дня. По пальцам можно пересчитать.

— Тоже не то. - говорит Зверь, - Вот Алиса - настоящий дед.

Алиса хвастается:

— Двенадцать дней в стране - и домой, леди, прикиньте. Я дед, спору нет. Блин, такой старый, что нагнуться утром не могу, носки надеть.

Я фыркаю:

— Это еще не совсем дед, Джангл Банни. Вот Док -да. Девять дней.

Док Джей жует консервированные персики из банки.

— Мне надо еще раз продлить.

Все замолкают.

В этот раз Доку Джею остаться не разрешат. Док Джей уже два года во Вьетнаме, и все это время лечит и лечит серьезные ранения, обладая лишь начальной медподготовкой. Док Джей хочет спасти всех раненых, даже тех, кто уже много месяцев назад погиб в бою и был похоронен. Каждую ночь мертвые морпехи зазывают его в свои

могилы. Неделю назад наш ротный поднял футбольный мяч, валявшийся на тропе.

Мяч разорвал его пополам.

Док Джей попытался связать капитана обратно перевязочными пакетами, но не вышло. И тогда он залился смехом, как малыш над мультиками у телевизора.

— Я тоже продлю! - заявляет салага, сдвигая итальянские темные очки на лоб.

— А вы?

— Нахуй иди.- не поднимая головы говорит ему Зверь. - Ты тут еще и года не пробыл, а такое говоришь, что пиздец. Не торопись, сначала повоюй, тогда я разре шу тебе рот открывать.

Посылаю Зверю воздушный поцелуй.

— Шутник думает, он себе идеальный план составил,- обращается Зверь к салаге. - После возврата в Мир в Голливуд собрался. Если я его раньше не замочу. Будет этим, как там того мудака зовут... Пол Ньюман, еп та.

Зверь вытаскивает колоду. Карты давно затрепаны, на них фотографии девок из Тихуаны.

Зверь раздает карты себе и салаге.

Салага какое-то время колеблется, но затем все же берет карты.

Зверь расстегивает пряжки на полевом ранце и вытаскивает коричневую пластмассовую коробку с набором покерных фишек - красных, белых и голубых. Достает из коробки стопку пластмассовых фишек и бросает их на землю перед салагой.

— Ты откуда родом, засранец?

— Из Техаса, сэр.

— Сэр, ебать. Тут тебе не Пэррис-Айленд, да и командиром мне ни за что не стать. Я теперь даже не помощник командира отделения. Я теперь рядовой - самое популярное звание в морской пехоте. У меня больше

операций, больше убитых, больше боевого стажа, чем у любого в этом взводе, включая Ковбоя.

Зверь сплевывает, скребет черную щетину на подбородке.

— Послал как-то одну крысу-полковника в лавке на Фридом Хилл. Я же взводным сержантом был -это тебе не хуй собачий. Но, как говорится, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Я в Квинсе на «Линкольне» однажды покатался. Прелесть, а не машина! Ну, судья и предложил мне на выбор - или Корпус, или отель с каменными стенами.

Вот так я и стал контрактником.

Надо было мне в тюрягу сесть, салага. Там столько ходить не заставляют.

Зверь ухмыляется.

— Так что не надо хрени этой, сэр, сэр... Всю эту чушь уставную оставь для крыс - вон, таких как Шутник.

Я скалюсь.

— Слушай, Зверь, я толстый, но крепкий...

Зверь отвечает:

— Ага, знаю, ты такой крутой, что у кнута на лету конец откусишь.

Зверь поворачивается обратно к салаге:

— Наш главный тоже из Техаса, как и ты, гандон. Из Далласа. Он эту шляпу носит, чтобы гуки видели, что перед ними не кто-то там, а настоящий техасский шериф.

Ковбой продолжает.

— Играл бы ты в свой покер, Зверь.

Ковбой открывает набор В-3 - баночка с печеньем,, какао и ананасовый джем. Вскрывает банку маленькой складной открывашкой Р-38, которую носит вместе с жетонами на шее.

— Я два раза не повторяю.

Все замолкают.

— Ага, зашибись, раскомандовался. И что ты сделаешь, во Вьетнам пошлешь? Отдыхай, Ковбой. Ты ведь не Джон Уэйн. Доедай свое печенье. Ставлю доллар.

Бросает красную фишку. Кладет карты картинкой вниз на землю и продолжает натирать детали разобранного пулемета белой тряпицей.

— Не играй никогда в героя, салага. Вся слава шакалам достается, а солдатам - смерть. Вон, был у нас добрый малый, Стропила. Один на один с танком смахнуться решил. Или Безумный Эрл - тот начал в гуков из духового ружья палить. Раньше у нас другой салага был - в первый же день на выходе прямо на мину сел. Уехал отсюда прямиком в преисподнюю. И еще шесть парней подорвал. Погиб на поле боя, такая вот жопа. Мне вон осколком нос пробило - Зверь наклоняется и показывает салаге свой нос,— А самое хреновое — тот гандон мне пять баксов должен был.

Алиса сплевывает.

— Снова за байки свои принялся?

Зверь не обращает на Алису вниманья и продолжает:

— Отвечаю за базар, салага. Сток, наш прежний главный, думал, что он суперсолдат. Он каждый раз ржать начинал, когда мертвого морпеха видел. Ну, дослуживал потом в буйной палате, но с мягкими стенами. Он...

Алиса поднимается.

— Закрой ебало, гандон. Понял?

Зверь бормочет, не поднимая головы:

— Делай как я. Они тебе сейчас наговорят, что я чудовище, а на самом деле я единственный солдат в этом взводе, у которого не жопа на месте головы. В этом ебаном мире только чудовища и живут долго, а всех остальных убивают. Когда человек убивает ради удо-

вольствия - это убийца. Когда человек убивает ради денег - это контрактник. А вот когда человек убивает ради и того и другого - это морпех.

— Так точно, сэр.- говорит салага, бросая две фишки на кон.

— Потрахаться бы сейчас.- говорю.- А тут даже руки, подходящей для этого дела, не найдешь.

Зверь стонет.

— Здорово пошутил, Шутник. Так тонко, что я не понял.

Бросает две фишки, потом еще три.

— Ставлю на три больше. Банкомет меняет две карты. Салага отвечает:

— Меняю три.

— И на кой весь этот базар? - спрашивает Донлон.-Вьетнам может меня убить, но переживать из-за всякой хуйни не заставит. Я просто хочу вернуться домой в целости и сохранности.

— А что там хорошего? - спрашиваю я.- Что там, что здесь - одна хуйня. Дом твой там, где твой сержант -верно, Ковбой?

Поворачиваюсь к Зверю.

— Ты с Ковбоя пример бери, салага. Он тебя уму-разуму научит.

— Ага, - говорит Донлон, вытягивая пачку сигарет из-под эластичной ленты на каске,- Ковбой к этой хрени всерьез относится.

Ковбой хмыкает.

— Я просто делаю свое дело, брат, день за днем.

Он улыбается:

— Знаешь, чем я дома занимался? По вечерам после школы мелочь забирал из парковочных счетчиков. Я тогда такой весь из себя был. А теперь мне кроме ранчо и пары-другой лошадок ничего не надо...

Донлон со злостью смотрит на меня.

— А сам-то ты кто? Махатма Ганди?

Тычет в меня указательным пальцем.

— Ты командир первой огневой группы. И в силу этого - помощник командира отделения. Так что ты один из нас. Тебе просто нравится думать, что ты выше других.

— Чушь какая.

— Нет, Шутник, про тебя — это не чушь. Из всех уродов ты у меня самый любимый.

— Пошел на...

— Не ори, Шутник,- говорит Ковбой.- Тут в кустах чья-нибудь мама может сидеть, а ты так грязно ругаешься.

— Так точно, Ковбой.— смотрю на Донлона.— Если мне Ковбой прикажет - я козявки из носа у трупа вытащу и сожру. Я...

Зверь меня обрывает:

— Слабак ты, и молоко на губах у тебя еще не обсохло.

У меня начинают дрожать губы.

— Не я начал весь этот пиздец, я всего лишь пытаюсь доиграть свою роль до конца. Если бы бог действительно хотел, чтоб я родился морпехом, я бы был сейчас с зеленой кожей, и висела бы она на мне свободно. Понял?

Никто не проронил ни слова.

— Я всего лишь боец, капрал. Я никого не посылаю туда, где его на куски разорвет. Я знаю, что умереть здесь очень легко.

Поднимаюсь на ноги и делаю три шага к Зверю.

— Хочешь - будь бравым воином. Зверь. Приказы отдавай.- делаю еще один шаг,- А я не собираюсь!

Никто не говорит ни слова.

Наконец салага негромко произносит: - Ставлю доллар.

Зверь смотрит на меня, потом начинает бросать фишки на кон, одну за другой.

— Повышаю... - Считает в уме,- На пять баксов.

Салага прикидывает.

— Ставлю.

— Господи Иисусе! - Зверь с силой шлепает картами так, что они гнутся,- У меня нет нихуя.

Салага говорит: - Три вальта.

Помахав картами, сгребает фишки.

— Ну, Зверь,- говорит со смехом Донлон.- как он тебя сделал!

Алиса подхватывает:

— Запугал ты салагу своим блефом, ой запугал.

Я говорю:

— Повезет в любви - правду ведь говорят, Зверь?

Зверь пытается сохранить лицо.

— Да не мог я пасовать! У меня на кону больше четырех баксов было. Я думал - салага спасует. Обычно-то меня боятся...

Донлон снова смеется.

— Грамотная у тебя стратегия, салага. Как зовут-то тебя?

— Паркер,- отвечает с улыбкой салага.- Фамилия Паркер. Зовут Генри. Можно Хэнк.

Салага считает фишки.

— Зверь, с тебя девять с половиной баксов.

Зверь крякает.

Я говорю снова:

— Повезет в любви - правду ведь говорят, Зверь?

— Шутник, мать твою, тебя кто спрашивает? С приколами твоими - как шакал вылитый.

— Вот как? Ну ладно, вот когда я стану рядовым гражданским первого класса, я тебе пива поставлю, а потом пошлю куда положено.

Присаживаюсь.

Ковбой ухмыляется:

— Можешь и мне поставить, Шутник. Только подождать придется, пока мне двадцать один год не стукнет.

Кто-то очень громко ржет дальше по тропе. Я говорю:

— Эй вы там, отставить шум! В этом взводе шуметь только мне положено.

Младший капрал Статтен, командир первой огневой группы, показывает мне средний палец. Затем поворачивается к тому, кто смеялся - худому деревенщине Харрису - и говорит:

— Заткнись нахуй, Харрис.

Зверь добавляет:

— Ага, Харрис, слушайся Шутника.

Я говорю:

— Я готов заняться твоим воспитанием, сраная ты обезьяна...

— Ну так хапани обезьяньего дерьма и подавись, крыса,- Зверь сплевывает.- Слабак ты, чтобы...

Встаю, в руке - боевой нож. Я держу этот здоровенный нож в паре дюймов от лица Зверя. Я оскаливаюсь, как зверь.

— Ну давай, сукин сын, сейчас я тебя зарежу...

Зверь смотрит на меня, на клинок ножа, на Ковбоя.

Тянется рукой к своему М-60.

Ковбой продолжает жевать.

— Прибери-ка свой свинорез, Шутник. Ты знаешь, как я к этой херне отношусь.

Ковбой поправляет очки.

— Я на роль командира отделения в этой ебаной войне не просился... но тебе я ебало начищу...

Донлон присвистывает.

— У Ковбоя...

Ковбой обрывает:

— Донлон, заткнись.

Меня немного отпускает, и я вкладываю нож обратно в кожаные ножны.

— Ладно, ладно, меня, похоже, от происходящего переклинило.

Ковбой пожимает плечами.

— Все ништяк, Шутник.

Ковбой поднимается.

— Ну, девочки, собирайте свои пожитки. Давайте-ка. Выдвигаемся.

— Слышь, Зверь, я тебя на деле-то мочить не собирался. У меня этот, как там, рефлекс убийцы сыграл. Помоги-ка с ранцем...

Зверь пожимает плечами и помогает мне надеть вьет-конговский рюкзак. Потом я помогаю ему надеть полевой ранец. Говорю ему:

— Ты мне купишь сайгонский чай?

Зверь скалится. Посылаю ему воздушный поцелуй.

— Не волнуйся, я сильно тебя люблю.

Как у меня заведено, отдаю честь Зверю, чтобы снайперы, которые могут тут обитать, решили, будто он офицер, и пристрелили его, а не меня. С тех пор как я нарисовал сверху на каске красное яблочко как на мишени, я стал немного шугаться.

Зверь отвечает на мое приветствие, сплевывает и улыбается.

— Ну ты и комик, сукин сын. Конкретный клоун.

— Прости,-отвечаю я.

Идем дальше на поиски того, чего найти совсем не хочется. И когда от усталости начинает ломить кости так, что обрывается связь между телом и разумом, мы идем еще быстрее.

Алиса замирает и прислушивается. Он поднимает правую руку и сжимает ее в кулак.

Внимание!

Ковбой оценивает ситуацию. Потом командует:

— Ложись!

Дрожащие тени валятся на землю по мере того, как приказ Ковбоя эхом передается от одного к другому назад по тропе.

Я говорю Ковбою:

— Брат, я так надеялся, что меня сейчас снайпер грохнет, чтоб хоть какая-то польза от меня была.

Ковбой внимательно наблюдает за Алисой.

— Шутник, хватит нести бред.

Стоя на коленях, Алиса изучает тропу на несколько ярдов впереди себя. Дальше тропу заглатывают гладкие, темно-зеленые тропические растения. Алиса внимательно и очень медленно осматривает кроны деревьев. -Что-то здесь не так, брат.

— Точно так, Ковбой. Все мои мандавошки разорались: - Все за борт! Все за борт!

Ковбой не отвечает, не отрывая глаз от Алисы.

— Нам надо вперед.

Джунгли молчат, слышно лишь поскрипывание крышки - кто-то фляжку открывает.

Алиса смахивает с бровей пот.- Вот чего я больше всего хочу, так это вернуться и выкурить тонну дури.

Тишина.

— Птица? - говорит Ковбой, - Или ветка упала. Или... Алиса покачивает головой.

— Может... Может... А может - затвор передернули.

Голос Ковбоя становится глуше:

— Здесь гуков нет. И еще километров четыре-пять не будет. Мы должны идти вперед, а то гуки успеют засаду выставить. Сам понимаешь...

Донлон подползает к Ковбою.

— Одинокий Ковбой, дед запрашивает отчет о нашей местоположении.

— Двигай вперед. Я не шучу.

Алиса закатывает глаза.

— Ну, на ноги, давайте в путь.

Алиса делает шаг, останавливается.

— Весело, как никогда...

Говорю своим фирменным голосом Джона Уэйна:

— После Вьетнама о войне будут плохо думать.

Ковбой обрывает:

— Заткнуться всем нахуй.

Алиса мнется, что-то бормочет, делает еще один шаг вперед.

— Ковбой, может, старые солдаты и не умирают, но молодые - запросто. Непросто изображать из себя черного Эррола Флинна, понимаешь? Я вот точно решил - если мне за весь этот маразм, которым я тут занимаюсь, не дадут Почетную медаль Конгресса, я Мистеру Эл-Би-Джею пошлю фотографию своей черной задницы, восемь на десять, а на обороте напишу, как тебе...

Алиса, наш головной, трогается в путь. Расслабленной походкой он выходит на маленькую полянку.