Час ночных кошмаров

Я не Мартин

Откуда вы берете свои сюжеты? Я часто слышу такой вопрос. Могу ответить — все, абсолютно все, что угодно, может стать поводом для написания рассказа.

Этот рассказ появился из одной услышанной фразы. Одной-единственной фразы мне хватило, чтобы сочинить то, что, по-моему, можно считать моей самой леденящей душу историей.

Какая фраза? Я случайно услышал ее в городском автобусе. На сиденье напротив болтали двое ребят, и я услышал, как один из них — его звали Нейт — сказал: «На Хэллоуин я буду в больнице, мне будут вырезать гланды».

Этого мне было достаточно. Мой мозг включился и заработал. «Больница — такое место, которое вполне может нагонять страх», — подумал я. А если это ночь Хэллоуина? Какие особые страхи могут ждать Нейта в больнице в ночь Хэллоуина?

Я поспешил домой, к компьютеру. Если вам придется ложиться в больницу, помните — это всего лишь рассказ. На самом деле такого никогда не могло случиться… Или могло?

Первое, что я заметил в больнице, были противные зеленые стены. Такого блеклого унылого тона. Почти серого. Цвета неба в дождливый день.

В честь Хэллоуина кто-то подвесил к потолку оранжевые и черные гирлянды. На некоторых дверях были прикреплены нарисованные на картоне колдуньи и тыквы с прорезями для глаз и рта.

Но от всех этих украшений было мало толку. Даже если бы вы вошли сюда в веселом настроении, тоскливый цвет стен испортил бы его, заставив вас почувствовать грусть, неуверенность и страх.

А у меня-то уж точно настроение было совсем не веселым, когда я шел вместе с родителями по длинному зеленому коридору, направляясь в свою палату.

Мама сжала мою руку. Ее ладонь была теплой. А моя — холодной и влажной.

— Тебе не о чем волноваться, Син, — тихо произнесла она.

Она смотрела прямо перед собой. Ее каблуки цокали по кафельному полу.

Отец, проходя мимо каждой зеленой двери, тихонько проговаривал номера палат:

— Б — двенадцать… Б — четырнадцать… Б — шестнадцать…

— Вырезать гланды — это пустяк, — сказала мама. Она говорила это уже в сотый раз. — Денька два-три поболит горло. А потом все пройдет.

Цок-цок, цок-цок… Звук маминых шагов разносился по длинному коридору, как тиканье часов. Часов, отсчитывающих секунды до трагической развязки.

— Но зачем мне их вырезать? — заныл я. — Я уже как-то успел к ним привязаться!

Мама и отец засмеялись. Мне всегда легко удается их рассмешить.

Эта способность мне иногда очень помогает, когда родители на меня сердятся. Сейчас, конечно, они не сердились, но я всегда начинаю шутить, когда нервничаю.

— Ты только подумай: никаких тебе больше ужасных ангин каждый раз, как только немного простынешь, — сказал отец, следя за номерами дверей. — Никаких больше воспаленных миндалин.

— Ага, рассказывай, — пробормотал я. — Ни одному из моих друзей гланды не вырезали. Почему же мне надо их вырезать? Да еще на Хэллоуин!

— Так уж тебе повезло, — сказал отец.

Он тоже большой шутник.

— Но ведь Хэллоуин — мой любимый праздник, — продолжал я. — Обожаю пугать людей и когда меня пугают. А теперь я все это пропущу.

Откуда мне было знать тогда, что этот Хэллоуин станет самым страшным в моей жизни…

Когда мы завернули за угол, я услышал громкий детский плач.

Мама вздохнула.

— Здесь так много больных детей, Син. Тяжело больных детей. Ты должен помнить, что тебе еще повезло.

Через несколько секунд мы встретились с одним из таких ребят.

Его звали Мартин Чарльз. Я прочел его имя на табличке, прикрепленной к спинке его кровати в ногах.

Я увидел Мартина, когда мы остановились у открытой двери палаты номер Б — двадцать два. Кровать Мартина была у окна. Пустая кровать — моя — стояла напротив, возле тошнотворно зеленой стены.

Я уставился на моего соседа по палате: небольшого роста, с темными глазами и очень коротко стриженными темными волосами. Он сидел на краешке кровати и дрыгал ногами, сердито глядя на двух медсестер в белых халатах.

— Я не Мартин! — кричал он.

Одна медсестра тянула к нему руку со шприцем. Вторая пыталась закатить рукав его зеленого больничного халата.

— Мартин, будь умницей… — уговаривала она.

— Я не Мартин! — вновь выкрикнул он. И выдернул руку из пальцев медсестры.

Она растерянно ахнула и отступила назад.

— Мартин, нам только нужно взять кровь на анализ, — сказала вторая медсестра.

— Я не Мартин! Не Мартин! — орал он, молотя кулаками по подушке.

— Конечно, конечно. Мы уже это слышали, — проворчала одна сестра.

Обернувшись, она увидела нас, стоявших в дверях. Опустив шприц, она шагнула к нам.

— Ты Син Дейли? — спросила она.

Я кивнул.

— Вот твоя кровать, Син, — указала она. — Как твое горло?

— Болит немного, — признался я. — Больно глотать.

Сестра улыбнулась моим родителям.

— Можете внести вещи Сина. И разложить вон в том шкафчике у кровати.

Я поплелся вслед за родителями к кровати.

— А что у этого парня? — спросил я.

Мама приложила палец к губам:

— Ш-ш… Похоже, он очень нервничает.

Мне хотелось узнать, как они с ним поступят. Но одна из медсестер задернула занавеску между кроватями.

Теперь звуки стали глуше. Однако, доставая свои вещи из сумки, я все еще слышал его отчаянные крики:

— Я не Мартин! Отстаньте от меня! Я не Мартин!

Через несколько минут занавеска чуть отдернулась, и одна из сестер шагнула на нашу половину палаты.

— Бедняга, — негромко проговорила она, покачав головой.

— А что с ним такое? — спросил я.

Сестра вручила мне зеленый больничный халат.

— Мартину завтра предстоит сложная операция, — сказала она, бросив взгляд на занавеску. — Он так боится, что, кажется, убедил себя, что он — не он, а кто-то еще.

— Вы думаете, что… — начал я.

Она отдернула покрывало на моей кровати.

— Бедный малыш пытается провести нас с самого начала, как только появился у нас в больнице. Все время твердит, что он не Мартин. Хочет, чтобы мы поверили, что его с кем-то перепутали.

— Это ужасно, — печально произнесла мама и покачала головой.

— Он думает, что, если убедит нас, что он не Мартин, ему не придется делать операцию.

— А вы уверены, что не перепутали? — спросил отец.

Медсестра с достоинством кивнула.

— Да, уверены. Это Мартин Чарльз, сколько бы раз он ни повторял, что это не так.

— А какую операцию ему должны сделать? — спросил я ее.

Она наклонилась к моему уху и прошептала:

— Ему нужно ампутировать левую ступню.

Доктора и медсестры входили в нашу палату и выходили из нее весь день. Они в сотый раз объясняли мне, как удаляют гланды, и рассказывали, к чему мне нужно готовиться.

Родители оставались со мной до самого обеда. Иногда мне было трудно найти, о чем бы с ними поговорить. Я все время невольно думал о Мартине.

От одной мысли о том, что тебе могут отрезать ступню, мои собственные ступни начинали чесаться как сумасшедшие, а желудок сжимался в комок.

Неудивительно, что он так напуган.

После обеда в палате стало очень тихо. Я услышал, как плакал маленький ребенок где-то далеко по коридору. Как звонил телефон и тихо разговаривали медсестры за дверью.

Я старался держаться, но когда мама и отец ушли, мне стало одиноко.

«Вот так Хэллоуин», — подумал я. Нет, не так я собирался провести этот день. Я принялся фантазировать, как привидения, мумии и вампиры бесшумно летают по больничным коридорам.

Потом я взял книжку и попробовал почитать. Но не мог сосредоточиться. Я прислушивался к каждому звуку. Слышал, как по коридору катят тележки. Шепчутся голоса. Доносится пугающее «блик, блик, блик» какого-то прибора.

Я захлопнул книжку. Не могу читать. «Мне надо с кем-то поговорить», — решил я.

И, глубоко вздохнув, отдернул занавеску и обратился к своему соседу по палате:

— Привет. Я Син Дейли, — сказал я. — Завтра мне будут вырезать гланды.

Он сидел в кровати и читал комикс. Перевернув страницу, он уставился на меня. От обеда у него на подбородке остались оранжевые подтеки.

— Тебя зовут Мартин, да? — тихо произнес я.

Он открыл рот и заорал:

— Я не Мартин!

— Ой, извини, — попятился я. И что я за идиот? Додумался, что спросить!

Я присел на свою кровать. Больничный халат задрался у меня на коленях. Я одернул его вниз. Никак не мог привыкнуть к этому дурацкому одеянию.

— Тебе нравятся комиксы? — спросил я.

— Да не то чтобы… — ответил мой сосед. И смахнул книжку на пол. — Это Мартину они очень нравятся. А мне — нет.

— Да…

Я сглотнул. Этот парень определенно со сдвигом.

Я ничего не мог с собой поделать — все пялил и пялил глаза на его ноги. Но они были под простыней. И я ничего не разглядел.

— Э-э… ты в какой школе учишься? — поинтересовался я.

— Не в той, где Мартин, — сказал он, странно взглянув на меня. — Я учусь в другой школе.

Кошмар. Я пожалел, что заговорил с ним. Но было уже поздно.

— Где? — спросил я.

— В Миддл-Вэлли. Нормальная школа, — сказал он.

Он перестал подозрительно пялить на меня глаза и начал понемногу успокаиваться. Мы поболтали о наших школах, о братьях и сестрах, потом о фильмах и спорте.

И еще о том, как нам жалко пропускать Хэллоуин, сидя в этой ужасной больнице. Это подтолкнуло нас к разговору о сладостях, кто какие любит.

Мы все еще болтали, когда в десять часов вошла медсестра.

— Мартин, если хочешь, попей воды сейчас, потом будет нельзя, — сказала она.

Он стукнул кулаком по кровати.

— Я не Мартин! — крикнул он. — И операцию мне не будут делать!

— Послушай, — сестра строго сдвинула брови. — Хватит уже, Мартин.

— Я не Мартин! Я не Мартин!

— Ну, как угодно, — ответила она, закатив глаза к потолку. — А ты, Син, пить не хочешь? — повернулась она ко мне.

— Нет, спасибо, — тихо ответил я.

Она пожелала нам спокойной ночи и вышла из палаты.

Я послушал, как удаляются по коридору ее шаги. Потом повернулся к Мартину. И поймал на себе его напряженный взгляд.

— Ты крепко спишь? — спросил он.

— То есть? — не понял я.

— Ты как спишь — крепко или чутко? — повторил он.

— Ну… пожалуй, крепко.

Он несколько мгновений задумчиво смотрел на меня. Потом схватил за край занавеску и задернул ее.

— Я устал, — сухо произнес он.

Я не думал, что смогу уснуть. В коридоре разговаривали медсестры. В соседней палате без конца кашляла и кашляла какая-то девочка. Но, к собственному удивлению, я вскоре спал без задних ног.

И мне приснилось много чего странного.

В одном из моих снов за мной гнался по длинному зеленому коридору кто-то, кого я никак не мог разглядеть. В другом моя собака была больше меня. И таскала меня в зубах. Потом я превратился в ухмыляющуюся тыкву с прорезями для глаз и рта и покатился куда-то.

Но в самом моем ярком сне я был в больнице. Я увидел возле своей кровати мальчика. Он держал в руках две таблички с именами и графиками температуры. Только на одной из них я смог прочесть имя: МАРТИН ЧАРЛЬЗ.

Мальчик повесил эту табличку на мою кровать. После чего с улыбкой он отошел на цыпочках, держа вторую табличку под мышкой.

Когда я проснулся, то не мог понять, все ли я еще сплю или нет.

Двое мужчин в белых халатах стояли возле моей кровати. Они подкатили ко мне длинную тележку.

Один из них взял в руки табличку, прикрепленную к спинке моей кровати.

— Этот, — сказал он своему напарнику.

— Что? — я поднял на них глаза, еще не совсем проснувшись.

Что происходит, подумал я.

Они осторожно подняли меня и положили на тележку.

— Спокойно, Мартин, не волнуйся, — сказал один из них, высвобождая из моей руки простыню.

— Нет, погодите… — задохнулся я. И попытался сесть. — Я не Мартин.

Один санитар удерживал меня в лежачем положении. Второй в это время еще раз проверил табличку и громко прочел:

— Мартин Чарльз.

— Поехали, — сказал его напарник.

Они покатили меня к двери.

— Стойте! — закричал я. — Я не Мартин! Правда! Вы ошиблись! Это он! Он Мартин! — я указал на соседнюю кровать.

Они катили тележку по пустому коридору. Колеса громко стучали по кафельному полу.

— Нас предупредили, что ты будешь так говорить, — сказал санитар повыше. — И что ты врешь насчет своего имени с первой минуты, как тебя привезли.

— Нам сказали не обращать внимания, — добавил напарник.

— Но я не Мартин! — закричал я во все горло. — Пожалуйста, послушайте. Вы должны мне поверить. Я не Мартин!!! Я не Мартин! Я не Мартин!!!

Они вкатили тележку в открытый лифт.

В другом конце коридора из нашей палаты высунулась голова Мартина. Он помахал рукой. На его лице появилась довольная улыбка.

Потом двери лифта закрылись.