Частная жизнь знаменитостей

Царствование его продолжалось всего 53 месяца — с 1796 по 1801 год, но было отмечено многими нововведениями. Они начались едва ли не с момента присяги войска новому монарху. Император явился в прусском мундире, так же по его повелению были одеты и сыновья Александр и Константин. Но это были еще лишь цветочки.

Сразу же начались вахтпарады, был введен новый военный устав, новые мундиры.

Не успел Павел короноваться, как всех своих недругов при дворе сослал, зато вернул из Сибири гонимых при Екатерине II. Отправил в отставку семь маршалов и более трехсот старших офицеров за мелкие проступки или просто потому, что они ему не нравились. Сотни гражданских лиц, сочтенных «якобинцами», подверглись преследованиям. Другие, словно по волшебству, были вознесены. Поэтому одни считали его добрым и великодушным — те, кого он возвышал, — а другие — жертвы его гнева, кого унижал и оскорблял, а то и низвергал, — называли сумасбродом и извергом. Но всех без исключения дворян задело его решение вновь ввести для них телесные наказания, отмененные Екатериной II в 1785 году. Вообще все, что его мать создавала в течение многих лет своего царствования, было предано Павлом забвению.

В области внешней политики Павел был столь же непостоянен. Его симпатии быстро сменялись враждебностью. Еще недавно он выступал во главе коалиции держав против революционной Франции, посылал в Италию и Швейцарию войска во главе с А. В. Суворовым для разгрома Наполеона, то есть претендовал на роль спасителя Европы. Напутствуя Суворова, произнес: «Иди, спасай царей». Но вдруг круто повернул руль внешней политики и взял курс на сближение с Францией. Все это, как и многие другие сумасбродства нового царя, вызывало протест, при дворе зрело недовольство, больше того — озлобление. Недаром А. Пушкин скажет: «Царствование Павла доказывает одно: что и в просвещенные времена могут родиться Калигулы».

Из биографии: родители, семья, судьба

Когда Павлу исполнилось всего восемь лет, был низложен и убит его отец Петр III. На престол взошла свергнувшая мужа Екатерина II. Она была немкой из княжеского рода и до принятия православия звалась Софья-Августа-Фредерика Ангальт-Цербстская. Отношения с мужем у нее сложились, прямо скажем, не лучшим образом. Петр III увлекался фрейлинами, изменял жене и унижал ее. Царствующая тогда Елизавета Петровна была озабочена проблемой престолонаследия и с нетерпением ждала наследника. Но две беременности Екатерины оказались неудачными — закончились выкидышами. Когда же, наконец, родился Павел, бабка забрала ребенка к себе, взамен вручив матери на золотом блюде сто тысяч рублей. С этих пор мальчика держали в жаркой комнате, в кроватке, обитой мехом черных лисиц, кутали во фланелевые пеленки и укрывали ватным одеялом, а сверху еще одним одеялом из бархата и черных лисиц. Неудивительно, что ребенок сильно потел и часто простужался.

Воспитанием наследника руководил граф Н. И. Панин, дипломат и умница, сторонник передовых педагогических идей, а непосредственным воспитателем был преподаватель математики С. А. Порощин, человек, несомненно, достойный и умный, но, к сожалению, из-за интриг отлученный от должности воспитателя и вскоре умерший на двадцать девятом году жизни. Павла учили истории, географии, немецкому и французскому, математике, астрономии, физике и искусствам. Законоучителем был архимандрит Платон, впоследствии московский митрополит.

В отрочестве за Павлом стали замечать крайнюю впечатлительность и вспыльчивость. Возможно, это началось еще в раннем детстве из-за нянек, которые своей болтовней о домовых и привидениях расстроили нервы и без того впечатлительного ребенка. Случалось, что при звуке хлопнувшей двери он прятался под стол и в страхе трясся там. Павел рос мечтательным и самолюбивым. К тому же недоверчиво относился к окружающим его людям. Его очень интересовало, каким образом умер его отец и престол перешел матери. Он говорил, что когда вырастет, то потребует отчет обо всем этом.

С годами все эти свойства характера развились и сформировали его как крайне подозрительного и непостоянного в симпатиях человека. Жил он до самого вступления на престол в Гатчинском дворце, подаренном матерью. Затем выстроил себе непреступный Михайловский замок, где, ему казалось, он будет в безопасности от заговоров и покушений, ибо хорошо помнил, как кончил его отец. Он и сам многими чертами напоминал родителя — любовью к армии, организованной на прусский манер, к муштре, упрямством и вспыльчивостью, непродуманностью решений, но главное — трагическим совпадением судеб.

Верный памяти родителя, Павел приказал произвести одновременно с погребением усопшей своей матери Екатерины II перезахоронение останков убитого ее супруга и своего отца Петра III, погребенного до этого на кладбище Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. И вот тридцать четыре года спустя после убийства гроб с останками Петра III поставили открытым около гроба его покойной супруги, и началось отпевание обоих. Рядом с гробом Петра III, по воле Павла, стоял один из убийц, Алексей Орлов, в прошлом фаворит Екатерины II. Однако этот «устрашающий» пример не испугал его недругов.

Павел предчувствовал недоброе и, возможно, догадывался, что его собираются низвергнуть.

Накануне рокового дня 11 марта 1801 года он был в скверном настроении. Причин было две: печальное известие из Вены, где скончалась его любимая дочь Александра, супруга эрцгерцога, и случай во время верховой прогулки. Обернувшись к сопровождавшему его полковнику Муханову, царь сказал сильно взволнованный: «Мне показалось, что я задыхаюсь и у меня не хватает воздуха, чтобы дышать. Я чувствую, что умираю… Разве они хотят задушить меня?» Муханов ответил: «Государь, это, вероятно, действие оттепели». Павел ничего не ответил и до самого Михайловского замка не проронил ни слова. Он-то знал, что оттепель тут ни при чем. Это дурное предзнаменование гибели, которую предсказал ему монах Авель вещий (Павел с молодых лет верил во все таинственное и чудесное, в предзнаменования и сны). Пророк изрек тогда, что царствование Павла будет коротким, а конец лютым. На Софрония Иерусалимского он примет мученическую смерть от неверных слуг. В опочивальне своей удушен будет злодеями, коих греет на царственной груди своей…

Как-то за день-два до этой самой верховой прогулки Павел I встретил графа Палена, главного зачинщика, явившегося с утренним рапортом, и грозно спросил:

— Вы были в Петербурге в 1762 году? (Год дворцового переворота, совершенного Екатериной, и убийства ее супруга Петра III, отца Павла.)

— Да, государь, был, — хладнокровно отвечал Пален.

— Что вы тогда делали и какое участие имели в том, что происходило в то время? — продолжал расспрашивать Павел.

— Был в рядах полка, в котором служил, и являлся только свидетелем, а не действовал, — отвечал Пален.

Император взглянул на него грозно и недоверчиво продолжал:

— И теперь замышляют то же самое, что было в 1762 году.

— Знаю, государь, — возразил Пален, нисколько не смутившись. — Я сам в числе заговорщиков!

— Как, и ты в заговоре против меня?!

— Да, чтобы следить за всеми и, зная все, иметь возможность предупредить замыслы ваших врагов и охранять вас, — спокойно сказал Пален.

Присутствие духа и невозмутимый вид графа не вызвали у императора ни малейшего подозрения. Но в отношении остальных, тех, кто был в заговоре, он приказал:

— Сейчас схватить их всех, заковать в цепи, посадить в крепость, в казематы, разослать в Сибирь на каторгу!

— Ваше величество, — возразил Пален, — извольте прочесть этот список: тут ваша супруга, оба сына, обе невестки — как можно взять их без особого повеления вашего величества?.. Взять всех под стражу и в заточение без явных улик и доказательств — это столь опасно, что можно взволновать всю Россию и не иметь еще чрез то верного средства спасти особу вашу.

Далее Пален лицемерно предложил императору ввериться ему и дать своеручный указ, по которому он мог бы исполнить повеление государя, когда сочтет удобным. Тогда-то и будут схвачены все заговорщики.

Павел поддался на обман и написал такой указ о заключении злоумышленников в крепость.

Но и сам он не собирался сидеть сложа руки и ждать, когда с ним расправятся. Вызвал в столицу преданных людей, прежде всего начальника верных ему войск А. А. Аракчеева и генерал-лейтенанта Ф. И. Линденера. Оба они, однако, не поспели приехать.

Когда Пален после разговора с царем собрался было откланяться, тот, оглядев его всего, вдруг спросил:

— Чего это у вас вечно оттопыриваются карманы? Что в них такое? Позвольте мне проверить, ну хоть вот этот.

Пален похолодел. Ему показалось, что под ним разверзлась земля и он летит в пропасть. Как назло, в этом кармане у него был полный список всех заговорщиков.

— Ваше величество, — смущенно промолвил он, — там у меня просыпан табак.

Зная особое отвращение царя к нюхательному табаку, Пален рассчитал точно.

— Какая гадость, — брезгливо поморщился царь. — Ступайте скорее прочь.

В течение всего дня 11 марта царь то и дело подходил к зеркалу и, удивляясь, произносил: «Посмотрите, какое смешное зеркало. Я вижу себя в нем с шеей на сторону». И еще за полтора часа до рокового события он, стоя перед зеркалом, заметил: «Мне кажется, будто у меня сегодня лицо кривое».

Уже поздним вечером у царя была беседа с М. И. Кутузовым, тогда временно исполняющим должность столичного военного губернатора. Зашел разговор о смерти. «На тот свет идтить — не котомки шить», — сказал на прощание Павел и направился в спальню. Но прежде чем лечь, долго молился на коленях перед образом. Впрочем, похоже было, он и не собирался ложиться, иначе почему не снял одежду…

Около полуночи войска, принимавшие участие в заговоре, двинулись к Михайловскому замку и заняли в нем внутренние коридоры и проходы.

Согласно плану, сигнал к вторжению во внутренние апартаменты должен был подать адъютант из числа заговорщиков Аргамаков криком «Пожар!». В тот же миг заговорщики числом до 180 человек ворвались внутрь и, взломав дверь, бросились в комнату, где должен был быть император. Но его там не оказалось. Начались поиски, но закончились они ничем. И лишь когда один из заговорщиков подошел к камину и прислонился к нему, то увидел Павла, спрятавшегося за экраном. Тут же его вытащили, и в завязавшейся борьбе кто-то ударил золотой табакеркой в висок, отчего он упал. Потом на шею набросили шарф и задушили.

Ни один человек из приближенных и охраны царя не бросился на его защиту. А кое-кто просто-напросто бежал, как, например, любимец императора граф Иван Павлович Кутайсов. Был приказ арестовать его и певицу Шевалье, его любовницу. Накануне вечером за ужином она пела перед императором. Но в замке Кутайсова не нашли и решили, что он у своей пассии. Пронырливый Фигаро, как называли этого бывшего брадобрея, сделавшего головокружительную карьеру при дворе, скрылся из замка по потайной лестнице. В панике, без башмаков и чулок, в одном халате и колпаке, он бежал по городу и укрылся в доме графа С. С. Ланского, который, как человек благородный, не выдал его.

Наутро был провозглашен манифест о восшествии на престол Александра I.

Последняя сцена трагического спектакля произошла вечером следующего дня. Проститься с мужем явилась императрица Мария Федоровна. Опираясь на руку Муханова, она направилась к роковой комнате, за нею следовал ее сын Александр с женой Елизаветой, а графиня Ливен несла шлейф. Приблизившись к телу покойного, императрица остановилась в глубоком молчании. В немом оцепенении стоял и Александр Павлович. Глядя на изуродованное лицо отца, накрашенное и подмазанное, он был поражен увиденным. Тогда императрица-мать обернулась к сыну и с выражением глубокого горя и видом полного достоинства сказала: «Теперь вас поздравляю — вы император». При этих словах Александр как сноп свалился без чувств, так что присутствующие на минуту подумали, что он мертв.

Личная жизнь: любовь, занятия, привычки

Рабочий день Павла I начинался спозаранку. До девяти часов император работал в своем кабинете. В это же время принимал рапорты, давал аудиенции. Затем верхом отправлялся осматривать какие-либо работы или посещал какое-нибудь учреждение. Обычно его сопровождал сын — великий князь Александр.

Однажды во время такой прогулки Павел приехал на Царицын луг. Трижды объехал вокруг оперного театра и, остановившись перед входом, обратился к обер-полицмейстеру Архарову, в ведении которого находилось городское строительство. Своим обычным хрипло-сипловатым голосом Павел прокричал: «Николай Петрович! Чтобы театра, сударь, не было». К вечеру театра действительно уже не было — его разобрали.

С одиннадцати до двенадцати часов Павел присутствовал при разводе караулов и на учениях на плацу. Делал смотр войскам, отдавал приказы, принимал рапорты. Придирчиво осматривал прическу каждого солдата, измеряя длину кос, проверял качество и количество пудры в волосах. Наказывал даже за не понравившуюся интонацию, с которой произносилась команда. Ровно в час Павел обедал. Стол накрывали на восемь кувертов. От четырех до семи часов новый объезд и опять занятия. После семи собирался придворный кружок. Опаздывать никто не смел, хотя сам император частенько заставлял себя ждать. Когда он входил, ему вручали список присутствующих, и он карандашом отмечал имена тех, кого желал оставить ужинать. В девять часов вечера все проходили в столовую. Павел шел первым, подав, но не всегда, руку императрице. Взгляд его был суровый, а то и гневный. Сняв перчатки и шляпу и отдав их пажу, он садился в середине стола. Справа располагалась государыня, слева наследник. Все молчали. Дозволялось говорить, а точнее, отвечать только на вопросы императора. Во время ужина Павел испытующе вглядывался в лица сидящих за столом, словно выискивал, кому не по душе были установленные им порядки. И не дай бог, если кто-либо или что-либо ему не нравилось. Он приходил в неописуемую ярость, бледнел, лицо искажалось и становилось отталкивающим, он задыхался и начинал громко дышать. «Волосы на его голове становились дыбом», — свидетельствовал современник. Иногда, правда, после ужина, если бывал в хорошем расположении духа, Павел устраивал забаву.

Разбрасывал по комнате десерт со стола, пирожные и сладости, которые должны были ловить пажи.

В десять часов вечера день заканчивался, и император уходил к себе. Начиналась скрытая от глаз его интимная жизнь.

Вкус к чувственным наслаждениям Павел впитал, можно сказать, с детства. Ему не было еще и десяти, когда Григорий Орлов привел его для наглядного урока в спальню к фрейлинам.

Урок не прошел даром: еще до первого брака у Павла было несколько любовниц, у одной из них, Софьи Ушаковой, родился сын. Когда Павлу исполнилось пятнадцать лет, мать начала думать о его женитьбе. Выбор ее остановился на Вильгельмине-Луизе, принцессе Гессен-Дармштадтской. В Любек была послана эскадра, чтобы привезти в Петербург невесту. Командовал кораблем, на котором плыла Вильгельмина, двадцатилетний красавец граф Андрей Разумовский, сын фельдмаршала и внук пастуха. Молодой ловелас произвел неизгладимое впечатление на невесту своего государя и весьма преуспел. Позже выяснилось, что именно тогда, еще до встречи со своим будущим мужем, она стала любовницей графа.

Павел ничего не подозревал и сразу влюбился в нареченную. В сентябре 1773 года состоялось венчание. Вильгельмина стала Натальей Алексеевной. Наследник проводил время в обществе веселой супруги и своего приятеля жизнерадостного Разумовского. Одно время даже казалось, что Павел стал не таким угрюмым и желчным. Он и сам признавался Разумовскому, что благодаря дружбе с ним стал менее подозрительным и решил жить в согласии со всеми.

Но вскоре Павлу пришлось разочароваться и в друге, и в супруге. Он узнал о неверности жены и коварстве Разумовского.

При дворе давно все догадывались о связи Натальи Алексеевны с графом, лишь Павел до поры не ведал об этом, утратив свою обычную недоверчивость и подозрительность. Как писал современник, Разумовский каждый день ужинал с августейшими супругами и незаметно подсыпал Павлу опия, «чтобы превращать трио в уединение вдвоем».

Впрочем, до поры Павел был влюблен и слепо верил жене, она казалась ему существом безупречным и целомудренным. Даже когда мать попыталась открыть сыну глаза, он не внял предупреждению. И только после того как Наталья скончалась от родов, Павел узнал правду. В шкатулке покойной были найдены письма ее возлюбленного.

По настоянию матери Павел женился во второй раз. Опять сосватали невесту немецких кровей — герцогиню Вюртембергскую Софью-Доротею. Павлу она понравилась, и осенью 1776 года сыграли свадьбу. Софья-Доротея приняла православие и стала Марией Федоровной. Уже через год появился первенец, Александр. Всего у них родится четыре сына, в том числе будущие императоры Александр I и Николай I, и шесть дочерей. Со временем, однако, семейная жизнь великокняжеской четы разладилась. У Павла появились побочные связи, в частности, с Глафирой Ивановной Алымовой. Она была смолянкой первого выпуска в 1776 году и стала всеобщей любимицей при дворе за веселый нрав. Екатерина II ласково называла ее Алимутка и назначила ее фрейлиной к жене наследника. Однако под внешне веселым и живым характером в глубине скрывалась тщеславная и завистливая натура. Кажется, Павел вздохнул с облегчением, когда она вышла за тайного советника Ржевского.

К этому моменту у Павла появилась новая привязанность — мадемуазель Нелидова.

Екатерина Ивановна тоже была выпускница Смольного института и также отличалась веселым нравом и артистическим талантом — блистала в любительских спектаклях. Красивой назвать ее нельзя было, зато умной — можно. И она тоже нравилась Екатерине, которая звала ее Катенькой и определила во фрейлины к жене наследника, пожаловав даже бриллиантовый перстень. Понравилась она и Павлу. Поползли упорные слухи об их близости. Но, скорее всего, дело ограничилось лишь искренней дружбой. В чем, впрочем, признался и сам Павел в письме к матери: «Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая».

С этого момента у Павла, казалось, осталась одна любовь — армия. Если не считать страстного увлечения Анной Петровной Лопухиной. Впервые он увидел эту девушку с огненными черными глазами на одном из балов в Москве, в дни коронации в 1797 году. И был сразу же очарован. Любимец Павла, его брадобрей и советчик И. П. Кутайсов, поспешил исполнить роль, как тогда говорили, негоциатора. Ловкий царедворец, он повел переговоры с родителями девицы, и вскоре вся семья переселилась в Петербург, была осыпана царскими милостями. Анна Лопухина пожалована фрейлиною и приглашена жить в Павловск. Для нее было устроено особое помещение, нечто вроде дачи, в которую Павел мог незаметно пройти из «Розового павильона». А во дворце была потайная дверь, за которой скрывалась винтовая лестница: она вела в покои Анны Петровны. Император являлся туда каждый вечер, как он вначале сам воображал, с чисто платоническими чувствами восхищения. Но со временем чувства Павла переросли в страстное желание обладать Анной. Этому способствовало и ее сопротивление монарху. К его досаде, настойчивые ухаживания не приносили плодов. Тогда он подарил ей жемчужное ожерелье стоимостью в несколько десятков тысяч. Но крепость и после этого держалась.

Не разделяя чувств императора, она однажды решилась сказать ему, что давно уже любит князя Павла Гавриловича Гагарина. Это признание она сделала как-то вечером, когда Павел оказался более настойчивым, чем обыкновенно. После чего разрыдалась и умоляла государя оставить ее. Павел был поражен, но решил быть рыцарем, великодушно уступил и дал согласие на ее брак с князем. И даже почтил присутствием свадебное торжество. До самой смерти Павел оставался верен своей страсти, считал Анну единственным своим другом и часто проводил время у нее в доме, отдыхая от государственных дел. Ее именем был назван корабль, оно красовалось на знаменах гвардии. Павел считал, что Анна была послана ему свыше, но злой рок не дал им соединиться.

Былое: случаи, курьезы, слухи

Еще при жизни Павла I носились невероятные слухи о том, что государь был подменен при рождении. Он и сам толком не знал, кто его отец, — это «было государственной тайной для самого себя».

В день рождения Павла императрица Елизавета Петровна, которой новорожденный приходился внучатым племянником, выделила тридцать тысяч рублей на его содержание и велела найти кормилицу. Был издан даже указ о том, что надобно «осмотреть прилежно всех женщин русских и чухонских, кои первых или других недавно младенцев родили, прежде прошествия шести недель, чтобы оные были здоровые, на лица отменные, и таковых немедленно прислать сюда и с младенцами, которых они грудью кормят, дав пропитание и одежду».

Прибывших женщин осмотрел лейб-медик Кондонди. Но буквально через несколько часов вышел новый указ, «чтоб оных женщин самое Ея Императорскому Величеству показывать», и наконец через день Елизавета потребовала «искать кормилиц из солдатских жен с тем, чтобы своего ребенка кому-нибудь отдавали на воспитание».

Во дворец стали привозить перепуганных русских и финских женщин с грудными младенцами, а по округе начали судачить, что это, мол, неспроста. Наверняка новорожденного наследника подменили. Впоследствии и сами члены царствующего дома Романовых сомневались в своем происхождении от Петра III и Екатерины II. И однажды Александр III в конце XIX века, то есть сто с лишним лет спустя, решил выяснить у историка Я. А. Барскова правду. Царь запер дверь и, удостоверившись, что никто не подслушивает, попросил сообщить: чей был сын Павел I? Ответ ошеломил: «Не могу скрыть, ваше величество, — отвечал Барсков. — Не исключено, что от чухонских крестьян, но, скорее всего, прапрадедом вашего величества был граф Салтыков». «Слава тебе господи, — облегченно вздохнул Александр III, истово перекрестившись, — значит, во мне есть хоть немножко русской крови».

Екатерина II писала в своих «Записках» о том, что Елизавета Петровна требовала от нее, тогда еще великой княгини, родить наследника престола любой ценой. Петр III, ее муж, пренебрегал супругой. Тогда было приказано найти надежного фаворита. Таковым стал Сергей Салтыков, считавшийся самым красивым при дворе. Говорили, что сама Елизавета была неравнодушна к нему, но он предпочел стать любовником Екатерины. Когда на свет появился младенец Павел, Салтыков открыто хвастался, что он отец ребенка. За такую невоздержанность царица Елизавета поспешила выслать его из Петербурга с дипломатическим поручением куда подальше — в Швецию. Что до Петра III, то, узнав, что Екатерина зачала, он в изумлении воскликнул: «Бог знает, откуда моя жена берет свою беременность! Я не слишком-то знаю, мой ли это ребенок!» При дворе же болтали, что Павел сын императрицы Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского, с которым она состояла в тайном браке с 1742 года. А беременность Екатерины была, мол, ложная. Но Павел был похож на своего отца.

Уверяли, что Салтыков лицом был похож на Петра III. Этим, мол, объясняется сходство Павла с его официальным отцом. Рождение Павла приписывали также Захару Чернышеву, первому фавориту Екатерины, и Льву Нарышкину.

Имея в виду все эти перипетии с рождением Павла, потомки его, Романовы, и сомневались в своем происхождении. Но вот в феврале 1860 года А. И. Герцен в Лондоне получил от Марко Вовчок (украинской писательницы) анонимную статью о происхождении Павла I. В ней говорилось: «Екатерине понравился прекрасный собой Сергей Салтыков, от которого она родила мертвого ребенка, замененного в тот же день родившимся в деревне Котлах, недалеко от Ораниенбаума, чухонским ребенком, названным Павел, за что все семейство этого ребенка, сам пастор с семейством и несколько крестьян, всего около 20 душ, из этой деревни на другой день сосланы были в Камчатку. Ради тайны деревня Котлы была снесена, и вскоре соха запахала и само жилье!» И далее: «…сосед этой деревни Котлы, Карл Тизенгаузен, тогда еще бывший юношей, передал об этом происшествии сыну своему, сосланному в Сибирь по 14 декабря, Василию Карловичу Тизенгаузену».

После 1917 года в архиве Павла Анненкова, друга Герцена и Огарева, была обнаружена рукопись под названием «Происхождение Павла I. Записки одного из декабристов, фон Бриггена, о Павле I. Составлена в Сибири». (Документ был напечатан в журнале «Былое», № 6 за 1925 г.) Это была та самая анонимная статья, полученная Герценом и опубликованная им.

Тайна происхождения Павла I не разгадана до сего времени.