Отказавшись от работы снабженцем, Черников все равно подносил по случаю Ирине образчики разной мануфактуры (например, чуть опередившие это линейное время «варенки»), потом натаскал разной синтетики для плащей и пару моделей тех самых плащей, предложил делать липучки… Но вот все-таки он старался с Панашевым никак не сближаться, предчувствовал не веселый конец — этим горе-бизнесменам-цеховикам.
Черников направлялся к Ирине Вайц вместе с пиццей купленной полчаса назад в Кишиневе. Она была еще теплой в белой коробке без единой надписи. Он ехал к Вайц в мастерскую (договорились к обеду), и вез еще пару колготок для образца, но скорее как для подарка (не уверенный, что Ирине понравится эта лайкра черного цвета с вульгарным подтекстом).
Черников, конечно, был очарован Ириной. Он ничего не ждал от предстоящей встречи, или ждал, надеясь на какую-то иллюзорную благодарность, в любом случае, у него было хорошее настроение и ничего не предвещало беды.
Но, когда он ступил на порог мастерской (постучал в дверь и, не ожидая отклика, приоткрыл ее), там за порогом его приняли крепкие руки «гебни» (скажем по-честному — пока только ОБХСС). В мастерской продолжался обыск. Кроме бледной Иры, стоявшей у окна, на табуретке сидел возле кульмана Панышев. Среди деятельных сотрудников выделялись два гражданских, наверное, привлеченных в свидетели. На главном рабочем столе, громоздился тюк с джинсовыми рубашками, сверху выкроек лежали пачки денег в банковской упаковке (миллионом здесь и не пахло), а еще на столе навалены были последние тряпки Черникова и остаток рулона джинсовой ткани. Панышев был понур, как будто безоговорочно был взят с поличным. Ирина отстранена, руки сложены на груди, кивнула в сторону Черникова:
— Вот он.
— А вот с тобой я хотел давно познакомиться поближе — резко обратился к Черникову мужчина лет тридцати пяти. На нем был темный костюм, белая рубашка без галстука. Высокий, крепкий, тренированный. С энергетикой освобожденного секретаря большой комсомольской стройки.
Это грубое тыканье, громкий голос, наверное, было приемом экстренного допроса. Черникова немножко повело и екнуло в животе и сердце, ослабли нижние конечности, и только присутствие Панышева, Ирины, и нежелание перед ними растечься в слизь восстановило дух Черникова.
— А я вас не знаю и знать не хочу. — все-таки не проблеял, а внятно сказал Черников.
— Ты арестован вместе с этим цеховиком, но к тебе есть особый интерес. Я пришел лично по твою душу. Как там по паспорту гражданин Семенчук, который не Семенчук, потому что настоящий Семенчук умер месяц назад. У меня уже есть постановление на эксгумацию. Будем говорить? Откуда импортное шмотье? А это что? — Он расковырял коробку с пиццей. Потом ему передали упаковку, с колготками изъятую из кармана брюк Черникова:
— Это что за похабство? — он сплюнул на пол. — Наручники и в машину.