Человек из телевизора

Глава 17

Они вернулись в Кишинев в сентябре 2020.

Жара отвалила. Резко наступила осень. Стекла маршрутки то и дело покрывались моросью.

Эвелина вела себя, как обыкновенная девочка, но может быть, чуть увереннее расплатилась с водителем и указала своему спутнику — присесть у окна. На это можно было пофантазировать — дочь заботится об одиноком отце (уже помолодевший Черников сбросил моральную схиму безнадежного деда). Потом она заставила предка съесть яблоко и подала ему салфетку, забрала огрызок себе в кулек.

Он уже многое знал, что изменилось здесь в республике и в Кишиневе. Кто там, у власти и кто такой Плахотнюк и Санду. Двадцать лет прошло, но это оказалось так мало.

Сплошная мобильная связь, компьютеры, предсмертие телевизора, тротуарная плитка, бордюры, засилье автомашин и пронырливых самокатов, стеклопакеты и карантинные маски.

Он, конечно, еще подумал сходить на свою могилу, потом узнать что с его квартирой. Прямых наследников нет. Потом вспомнил кого-то еще, каких-то знакомых. Да, всем его погодкам — грядут юбилейные 90, и 90 процентов из них уже на вечном покое…

Эвелина напомнила, что надо выкупить телевизор, через который они проникли сюда. Она не прекращала мониторить этот экземпляр 50 дюймового смарт-лед-4к телевизора.

— Дорогая панель — никому не нужна. Ждет не дождется нас в том магазине. Но сначала снимем жилье.

— Снова в гостинице?

— Обратимся в агентство недвижимости — лучше снимем квартиру.

— А зачем нам квартира?

— Чтобы поставить там телевизор.

Приехав на автовокзал, Эвелина сказала, что ей надо сходить в туалет (притом, что она обходилась без этой опции обмена веществ). Ее продвинутый организм не имел никаких отходов — полностью замкнутый цикл с непонятной природой основного движка — заменителя сердца — микро термоядерный двигатель или что-то иное на не известных физических принципах. Когда она вышла из вокзального евросортира, Черников остолбенел, хотя мог ожидать что угодно, — она вновь кардинально сменила внешность. К нему направлялась взрослая девушка — молодая женщина, в которой он узнал попутчицу по купе — блондинку из новогоднего поезда 76 года. Длинноногая флегматичная антидюймовочка «Ведерникова» с выгоревшей прядью пшеничных волос.

— Зачем? — подал голос Черников.

— Извини. Я решила поменять гардероб. Мы женщины ведь такие.

Она была права: совершеннолетней девушке сподручнее было снимать квартиру, да и вообще контактировать с этим миром. Она установила контакты с агентством недвижимости еще из села, и теперь нужно было только съездить посмотреть квартиру. «Двушка» была в самом центре, и ехать было не нужно, а только пройти метров двести и подождать пока подойдет женщина от агентства. Дом, сооруженный в пятидесятых располагался на перекрестке Армянская — Штефан чел Маре. Вход был со двора. Они устроились на скамейке: молодой-немолодой мужчина и девушка. Со стороны они выглядели странной понятной парой: какой-нибудь бизнесмен и его секретарша, наконец, убедившая папика снять для нее квартиру. Именно так все представила женщина из агентства. Мужчина чего-то стеснялся и опускал глаза, а эта рослая девушка была улыбчива и медлительна, и вся прелесть ее была, именно, в этой статичной пластики в духе античной кариатиды. Она почти без слов одобрила сделку, кивнув головой мужчине после осмотра квартиры, оплатила на полгода вперед.

— Что будем делать? Сходим за телевизором? — Черников проявил инициативу. Они сидели на кухне, и ему неприятно было предложить ей выпить чай или кофе, потому что она не нуждалась не в том ни в другом.

— Пойди, прогуляйся. За телевизором я смотаюсь сама, чтоб не подсунули брак. Возьми эту карточку вместо денег, здесь уже во всю безналичку пользуют.

— А как мне с тобой связаться?

— Вот тебе телефончик-айфончик. Потренируйся пальчиком по экрану.

До своего последнего кишиневского дома он прошелся пешком. Вот и его двор. Зайти — не зайти. Кто его помнит, и если даже уловят сходство — примут за сына, за внука. Он дошел до своего подъезда и не встретил никого из знакомых. Он поднялся на свой этаж, позвонил в дверь к соседям, будучи уверенный, что тогдашние соседи — пенсионеры (на пять лет постарше его) вряд ли откроют дверь. На звонок отозвался молодой женский голос, и Черников пояснил, что ищет соседей своего родственника из 55 квартиры по фамилии Кордунян.

— Да это мои — прадед и прабабушка, — дверь открылась.

— Ну, а я родственник Черникова, он проживал в соседней квартире.

— Да что-то слышала. Там пропал человек лет двадцать назад.

— Вот, вот пропал. Я здесь ненадолго и решил зайти. А кто там сейчас живет?

— Одна семья. Скажем между нами — не очень доброжелательная — Женщине было лет тридцать, по-русски она говорила с акцентом, но улыбалась. — Я помню, мама рассказывал, что сосед прабабушки куда-то однажды исчез, и потом вскрыли квартиру, и никого не было, только телевизор включенный.

— Мой отец его двоюродный племянник, когда узнал, что я буду в Кишиневе, попросил хоть что-то узнать. Так не советуете беспокоить соседей?

— Попробуйте — пожала плечами женщина.

Дверь за женщиной закрылась. Черников позвонил в свою дверь (она даже внешне уже была не «своя» — новенькая металлическая красивенькая дверь разве только не китайская).

— Кто там?

— Здесь раньше проживал мой родственник. Хотел бы узнать никаких вещей от него не осталось?

— Не знаю ничего — зло отрывисто ответил мужик.

— Ну, можно хоть взглянуть на квартиру. Я приехал издалека.

Дверь открылась. Мужчина лет сорока был на голову выше Черникова. Возможно, он разглядел в глазок Черникова и не побоялся открыть дверь, предвкушая назревание скандала с заведомо слабым соперником.

— Чего надо?

— Хотел что-нибудь узнать о родственнике.

— Ничего не знаю.

— Ну, вот вижу оленьи рога… — Черников разглядел свою семейную реликвию, висевшую в прихожей.

— Вали отсюда — у мужика налились кровью глаза.

— Ну, хоть какие бумажки остались. Старые письма?

— Тебе чего нужно? — Мужик еле сдерживался и уже не сдерживался, поднял волосатую руку. — Пошел вон — психика сваливалась в экстазе праведного припадка. Он хотел оттолкнуть Черникова, и вдруг его рука уперлась вместо грудной клетки Черникова в стальную твердь банковского сейфа. Инерция руки легко погасилась, и даже стало больно костяшкам пальцев, когда рука сжалась в кулак и теперь попыталась усилить толчок-удар.

Черников тоже почувствовал этот молниеносный прилив мощи во всем организме — адреналин дал запуск преображения в квази Халка. Внешне Черников не вырос, не потолстел, но какие-то проснувшиеся внутренние контролеры, оповестили, что он сейчас весит 500 килограмм и сила удара превышает 2 тонны (с такой силой автомобиль на скорости 65 км\ч врезается в стену). Он среагировал максимально пассивно (контроллеры кричали — «не навреди») слегка подвинулся на полшага вперед, оттесняя мужика за порог.

В квартире все поменялось кроме расположения комнат. На стене в гостиной висел плоский «Самсунг». «Бессмысленно спрашивать, где мой „Панасоник“». — рассуждал Черников.

— Что это было со мной? — он позвонил Эвелине.

— Все в порядке — откликнулась Эвелина — Организм продолжает меняться. Небольшой конфликт, всплеск адреналина — вот тебе триггер чтоб твой организм вышел на новый этап. Поэтому мы уехали из села, мне нужна была эта провокация. Теперь в момент кризиса ты превращаешься в танк, или в пушинку. Попробуй спрыгнуть без парашюта с десятого этажа и автоматика выведет тебя на безопасный режим — будешь парить как листок, из школьной тетрадки выброшенный в окно…

На улице его отпустило, и даже когда он спускался по лестнице. Он чувствовал слабость, как будто сдулся воздушный шарик и очень хотелось есть. Зашел в магазин, купил хлеб, колбасы, попросил продавщицу помочь ему оплатить кредиткой. Он отошел куда-то за угол, прислонился к стене, кусал сырокопчёную палку с неочищенной кожурой…(зубы, у него выросли зубы!)

Эвелина привезла телевизор. Она вспомнила, что у нее нет наличных и сказала грузчикам, что поднимать на этаж коробку не надо. Они уехали, обозвав ее про себя жадной дурой. Нет, она была умной и сильной: коробку несла на ладони, взбегая вприпрыжку по лестнице, чтоб обойтись без свидетелей.

Они контрольно перелезли через телевизор в павильон (просто шагнули, слегка наклоняясь, в его широкий в 50 дюймовый экран). Здесь было не то чтобы душно и тесно с налетом агорофобии-клаустрофобии, но Черников в первый раз с такой неприязнью подумал об искусственности этой среды. Они стояли возле этой большой телевизионной жк панели, которую только что пересекли. Там показывали рекламу, и Эвелина сделала звук тише, потом полностью выключила панель. Тишина оглушила, но теперь она была на двоих. Снова был слышен каждый вздох, шорох одежды, но этот вздох и шорох были совместны.

— Что будем делать? — спросил Черников.

— А теперь двинем к тебе домой, к твоим телевизорам.

— А не чувствуешь рядом больше никаких телевизоров?

— Поблизости нет. Вижу следы твоего перехода. Пойдем по ним.

— Целый месяц идти!

— Ты говорил, что ехал на велосипеде?

— Он сломался, сама увидишь.

— Ну, тогда давай марафонскую. Побежали!

Они бежали уже часов пять или больше… Действительно легче было бежать с закрытыми глазами, читать что-то или смотреть. Потом однажды открыв глаза, Черников увидел свою брошенную консервную банку в целлофановом кульке и потом сломанный велосипед. Само собой случился привал. Черников, только свалившись на пол, почувствовал, как он устал. Зато не заметил уже во сне, как Эвелина прилегла рядом и просунула под его голову свою руку. И лежала так недвижно на левом боку неудобно, не шевельнувшись, не повернувшись, пока не проснулся этот престранный чел.

А Черников, спросонья, пытался разгадать этот запах шампуня от мягких разметавшихся волос и эту радость, что он не один.

— Ты не спишь? — спросил он. Она молчала. — Я знаю, что не спишь.

— Зачем тогда спрашиваешь. В конце концов, я могу имитировать сон, даже вызывать сновиденья. Обними меня крепче. Ведь я похожа на ту женщину на 90 процентов, ну может на 70. Я просчитала по твоим воспоминаниям все нюансы ее облика. Например, рисунок ее ноздрей. Ты же не сможешь их описать. Их впечатление у тебя глубоко в подсознании. А я разбиралась детально, пошагово, сверяясь со своей энциклопедии человеческих носопырок.

— Как ты починила втулку велосипеда.

— Напечатала ее.

— Где?

— Внутри у себя. Нарисовала в голове и напечатала. Могу все, копировать, но только в размере моей утробы.

— А как достала оттуда?

— А как женщина рожает.

— А ты вообще можешь рожать?

— Что-нибудь сложнее велосипедной втулки?

— Прости.

— Однажды было такое задание — сблизиться с одним уважаемым человеком. Имитировала беременность, все как у всех, предварительное узи, томограмма со звуком, потом имитировала выкидыш.

— А как ты выглядела тогда?

— Бывшая мисс какая-та. Бывшая балерина, которая после травмы стала хромой.

— А зачем хромота?

— Есть поговорка: кто не спал с хромоножкой, тот не спал с Венерой.

— Нет объяснений — почему возникла эта стена? Почему нас отсекли от будущего?

— Кого нас? Бродячих путешественников во времени? И кто отсек? Представители неизвестной цивилизации, или будущие «человеки», а может не «человеки», создавшие этот интерфейс. Межвременные связи — очень важный ресурс. Кто-то начал его активно администрировать.

— Но ты ведь пришла оттуда? Расскажи, что будет потом.

— Я дальше 25 века не была. Во всех вариациях был ядерный апокалипсис, в бункере кто-то и выжил. Потом на Земле стало очень тихо и скромно. Идеология только одна — меньше народу — больше кислороду. Всю черновую работу — андроиды. Все копошатся в прошлом. Раскопки, архивы, воспоминания. Можно сказать Ренессанс. Кто-то сказал про интеллигенцию — это говно. Я могу повторить так про все человечество, которое притихло после очередного кровопускания. Цивилизационный отстой. Системный сбой. Нет, человек это только ступень эволюции…