Войны так и не было. Ульсону снова пришлось собирать мешок Маклая и, как только кончились дожди, провожать его в долгие путешествия: то на островок Тиару, то в горы, в деревню Теньгум-Мана, то ещё выше - в Енглам-Мана. Маклай не бывал дома по нескольку дней, потом возвращался усталый, в промокших и изодранных башмаках, с исцарапанными руками, иногда в приступе лихорадки, но всегда бодрый, с сумкой и карманами, полными всяких сокровищ. Тут были и крохотные стрелы, с которыми папуасы охотятся на громадных, полуметровых, бабочек, и шкурки ящерицы легуана, и нарядные катазаны - гребни с перьями, и мунки-ай - дудки из кокосовой скорлупы.
Иногда он приносил пару птиц, убитых им на охоте. Птицам Ульсон радовался гораздо больше, чем другим диковинкам. Он сейчас же принимался ощипывать их, мечтая вслух о всевозможных соусах и паштетах, которые можно было бы приготовить из дичи.
- Немножко мучицы, - приговаривал он, - и я вам испеку замечательнейший пирог.
- Муки нет уже давным-давно, - кротко отвечал ему Маклай.
- Ну, тогда немного риса. Из этого какаду я сварю такой суп, какой варят только у нас в Швеции…
- Вы же знаете сами, Ульсон, что риса у нас нет больше месяца.
- Ну, тогда хоть щепотку соли, - восклицал уже в совершеннейшем отчаянии Ульсон. - Как я буду жарить этого паршивого попугая без соли!
- Сейчас конец октября, - сухо отвечал Маклай. - Мы живём здесь больше года. Наших припасов хватило всего на два-три месяца. Вы сами это великолепно знаете, Ульсон, и каждый раз вы просите у меня то муки, то сахару, то масла, то соли. Как вы думаете, Ульсон, уж не прячу ли я это всё у себя под подушкой и не закусываю ли я этим, когда вы спите?
- Я был бы идиот, если бы так думал! Разве я не вижу, чем вы питаетесь? Разве вы не ели вчера сырого краба? Вы - учёный человек, знаменитый путешественник, и… сырой краб! Фу!
- Почему же мне не есть сырых крабов, если их едят папуасы?
- Папуасы!..
И Ульсон сделал такую гримасу, будто, ему дали понюхать что-то очень и очень противное.
- Ульсон! Если вы не хотите со мной ссориться, - твёрдо говорит Маклай, - бросьте эти ужимки и гримасы, когда вы говорите о папуасах. Папуасы ничем не хуже нас. Они меньше знают, это так. Но этого ещё очень мало, чтобы вы морщили нос и кривили губы. Вот вы прожили здесь столько времени, а знаете ли вы, как живут папуасы?
- Очень мне надо! - упрямится Ульсон. - Довольно и того, что я вижу каждый день этих красавчиков.
- Красавчики они или не красавчики, совершенно неважно. Важно то, что они живут лучше нас. У них нет жрецов, которые их обманывают, богатых, которые их притесняют. Всё, что у них есть, они делят между собой. Они справедливы и добры!
- Добры! Папуасы! Людоеды!
Возмущённый Ульсон с таким ожесточением кидается на бедного полуощйпанного какаду, как будто перед ним уже не какаду, а самый свирепый и кровожадный людоед.
- За весь этот год я не видел ни одного случая людоедства, - так же твёрдо заявляет Маклай. - Может быть, оно и бывает во время войн, не спорю, но эти случаи становятся всё реже и реже…
- Да, кстати, - заявляет с самым невинным видом Ульсон. - Помните, Туй взял у нас топор? Он обещал, что вернёт его на другой же день, и вот…
Маклай нагибается к ящикам и вытаскивает из-за них топор.
- Этот? - спрашивает он и пристально смотрит на Ульсона.
У Ульсона сначала краснеет шея, потом уши и наконец всё лицо, до самого лба - до самых светлых его волос.
- Ах, в самом деле! - удивляется он. - И как это я забыл?
- Вы ничего не забыли, - холодно говорит Маклай. - Вы просто хотели сказать плохо о Туе. Вы настоящий европеец, Ульсон. Цветные для вас или рабы, или врождённые преступники.
- Очень мне нужны ваши цветные, - бормочет Ульсон и принимается ощипывать какаду.
Он делает вид, что ему сейчас совсем не до Туя и не до возвращённого им топора.
Он стоит несколько секунд молча и потом спрашивает Маклая очень вежливо и скромно - как должен, по его мнению, спрашивать своего хозяина хорошо воспитанный европейский слуга:
- Так как же прикажете подать эту дичь - в жареном или варёном виде?
- Я приказываю вам оставить меня в покое! - отвечает взбешённый Маклай и поворачивается к нему спиной.