Человек среди людей

Глава 8 У «меньших братьев»

Законы генетики, открытые Менделем в опытах с горохом, оказались применимыми не только к наследственности остальных растений, но даже к животным и человеку. А что, если существуют какие-то общие законы групповых структур, которые действуют в любом объединении общественных животных?

На пути поисков общих закономерностей социального психолога ожидает много опасностей. Можно на каждой странице повторять, что ни в коей мере не отождествляешь человеческое общество с сообществом животных, что прекрасно понимаешь социальный характер законов человеческого общения, и тем не менее рискуешь невольно высказать такие аналогии, которые будут либо слишком очеловечивать животных (антропоморфизм), либо приписывать поведению человека биологические мотивы.

Недаром известный польский зоопсихолог Ян Дембовский во введении к своей книге «Психология обезьян» напоминает читателям одну из древнегреческих легенд об Одиссее. Возвращаясь на своем корабле из Трои в родную Итаку, Одиссей испытал на пути много приключений. А Мессинский пролив стерегли два чудовища: многоглавая Сцилла, захватывающая и пожирающая каждого неосторожного, и страшная Харибда, гигантская воронка, которая вовлекала целые корабли с экипажами. Только чудом удалось Одиссею избежать смерти.

Таким Одиссеем, путешествующим между двумя чудовищами, является, по мнению Яна Дембовского, зоопсихолог. И в еще большей степени, добавим мы, социальный психолог. Ведь если зоопсихолога подстерегают две основные опасности, с одной стороны — упрощенчество, механицизм, а с другой стороны — антропоморфизм, то социальному психологу угрожает еще одно чудовище — биологизаторство, уподобление человеческого общества животной стае. И все-таки приходится отправляться в опасное «плавание». Хотя бы просто для того, чтобы познакомиться с фактами о групповом поведении, которые добыты многочисленными исследователями. А выводы? С ними, может быть, не следует пока торопиться.

Наблюдения над жизнью животных, которые стоят на разных ступенях эволюционной лестницы, дают основания для одного интересного с психологической точки зрения вывода. Чем выше организовано животное, тем больше степеней свободы от своих собратьев имеет отдельный индивид, отдельная особь. Чем ближе к человеку, тем больше «и один в поле воин». По-видимому, на робинзонаду способен только человек, личность которого как бы запечатлела в себе всю историю предыдущих поколений. На другом полюсе стоят существа, вообще лишенные индивидуальной биографии. Только в массе, только в соединении с тысячами себе подобных обретают они возможность существовать. Именно такое истолкование дает французский ученый Реми Шовен загадочной сложности жизни пчел.

Пчелиная семья, состоящая из десятков тысяч насекомых, представляет собой с этой точки зрения организм нового типа, вернее некий «надорганизм», в котором отдельная пчела «всего лишь небольшая частица, не имеющая серьезного значения и почти лишенная индивидуального существования». Эта остроумная гипотеза позволяет понять всю сложность поведения общественных насекомых, поразительно несоответствующую количеству нервных клеток, которыми обладает каждое из них.

Может быть, эти клетки складываются в единую нервную систему? Для обоснования этого положения Шовен проводит интересную аналогию. В улье, рассуждает он, живет от 60 до 70 тысяч пчел, значит, столько же мозговых центров. Известно, что элементы памяти больших электронных вычислительных машин состоят из ферритовых колец, соединенных между собой чрезвычайно сложным образом. Предположим, что инженер, которому поручили сконструировать такую машину, имеет лишь одно ферритовое кольцо — он ничего не может сделать. Будь их десяток или сотня, он не был бы ближе к цели, а вот если их дать ему несколько тысяч, он, соединив кольца надлежащим образом, сможет создать из них орган машинной памяти. Количество перешло в качество. Тысяча элементов приобретают ценность и значение, какими ни в коей мере не обладали ни десяток их, ни сотня. Предположите теперь, говорит Шовен, что у маленьких ферритовых колец выросли ножки, что они умеют передвигаться и что они лишь в особых случаях соединяются и образуют единое целое, вы получите машину, во многом сходную с пчелиной семьей.

Мне вспоминается фантастический роман, где среди различных типов внеземных цивилизаций описывается цивилизация, моделью для которой послужила, наверное, эта гипотеза. Миллионы отдельных существ (их даже как-то боязно называть людьми) связаны телепатически в единую систему. Для каждого из них нет ни своего особого счастья, ни своей судьбы. Понятия жизни и смерти в нашем представлении для них тоже не существуют.

Жутковатая картина! И в то же время чем-то очень знакомая. В годы войны я видел серию сатирических рисунков под общим названием «Что остается немецкому солдату»: думает за него Гитлер, говорит за него Геббельс, ест за него Лей, штурмовик спит с его женой… Солдату предоставлено право умереть за «третий рейх». Воплощенная коричневая мечта фашистских диктаторов…

Читая работы по математической социологии, которые наполнены формулами, графиками и таблицами, можно неожиданно столкнуться с рассуждениями о жизни… птичьего двора, где задорные петушки бодро клюют друг друга, даже не подозревая о том, что стали объектом математической теории.

Оказывается, на птичьем дворе существует довольно жесткая иерархия господства и подчинения, определенная структура стаи. Эта структура устанавливается в результате постоянных турниров между обитателями курятника. Кто-то из участников соревнования оказывается более ловким из всех. Этот победитель получил наименование «альфа». «Альфа» клюется направо и налево, его же не клюет никто!

Но возможна линейная и треугольная иерархия. При линейной — «альфа» властвует над всеми остальными, особь Б, которая тоже заняла призовое место, подчиняется «альфе», но клюет особь В, особь В терроризирует стоящих ниже себя, и все клюют «омегу», занявшую последнее место в отборочных соревнованиях. Однако бывает и более сложная структура власти: А доминирует над Б, Б над В, а В… снова над А.

Статус этот не пожизненный. Если переместить цыпленка в другую группу, его положение в турнирной таблице может измениться. Описаны случаи, когда одна курица, побывав в пяти группах, последовательно занимала места 2, 6, 2, 4 и 7-е; другая в тех же группах занимала места 1, 5, 1, 5 и 6-е. Поражает то, с какой быстротой устанавливается и как точно потом поддерживается субординация. Достаточно курице проводить в каждой группе по одному часу ежедневно, и ее здесь будут не только признавать, но и обращаться с ней согласно занимаемому ею в этой группе положению.

Что же обеспечивает «альфе» ее привилегированное положение? Известный этолог (этология — наука о поведении животных) Конрад Лоренц считает, что в поддержании «порядка клевания» решающее значение имеет не только физическая сила, но также смелость, энергичность и даже «самоуверенность» отдельных особей.

Конрад Лоренц провел любопытные наблюдения за жизнью стаи галок. Оказывается, здесь споры из-за «места на общественной лестнице» существенным образом отличаются от разногласий на птичьем дворе, где несчастные золушки-«омеги» влачат поистине жалкое существование. У галок картина иная: особи, занимающие высокое положение, особенно сам «деспот», как К. Лоренц именует «альфу», не проявляют агрессивности в отношении к птицам, стоящим много ниже их. Зато они постоянно третируют возможных соперников: тех, кто стоит вместе с ними, на нижних ступеньках «пьедестала почета». Такой порядок поддерживается в стае длительное время. Но бывают и «дворцовые перевороты».

«Однажды, — рассказывает Лоренц, — я был свидетелем свержения тирана, дотоле правившего в той колонии, — самца по имени Золотисто-зеленый. (Заметим, что натуралист знал своих галок, так сказать, „в лицо“.) Переворот произвел возвратившийся странник, который за время своего долгого отсутствия потерял первоначально глубоко воспитанное уважение к своему правителю и добился его поражения в первой же схватке».

(Кстати сказать, вы уже, наверное, заметили, что зоопсихологам действительно трудно безнаказанно проскочить между Харибдой и Сциллой. Лоренц, например, явно склонен «очеловечивать» своих галок.)

Интересно, что супруга в галочьей колонии, как утверждает Лоренц, автоматически поднимается до положения мужа. Необычайным во всем этом является даже не самый факт «повышения в звании», а удивительная быстрота, с которой распространяется весть о том, что маленькая самочка, золушка, дотоле третируемая почти всеми, «обрела принца», стала супругой «альфы», птицы номер один. Еще более любопытно, восклицает Лоренц, что птица, повысившаяся в звании, знает о своем продвижении! Читаешь эти наблюдения и только с большим трудом удерживаешься от всяких обобщений и аналогий. Вполне можно понять Реми Шовена, когда он пытается сопоставить порядки на птичьем дворе с нашими человеческими проблемами.

«„Социология“ животных, — говорит Шовен, — имеет в своем распоряжении еще слишком мало данных, чтобы аналогии и различия можно было четко выделить. И все же иногда как бы само напрашивается сопоставление с человеком… В любой группе детей устанавливаются своеобразные отношения подчинения и господства — среди школьников всегда можно выделить „альфу“ и „омегу“. Эти отношения нужно уметь распознавать — хотя бы для того, чтобы защитить „омегу“ от других и, быть может, „альфу“ от самого себя».

Впрочем, некоторые знатоки психологии животных утверждают, что без «омеги» в стае не обойтись.

«Часто сердобольные посетители, — рассказывает директор Дрезденского зоопарка профессор В. Ульрих, — упрекают меня в жестокости и требуют отделить золушку от стада. С такой же логикой можно обратиться к управлению железных дорог с просьбой отцепить от состава последний вагон, так как он подвержен больше всего вибрации. Как и последний вагон, последняя обезьяна в стаде должна быть, все равно кому-нибудь придется занять ее место…»

Но взаимоотношения в стаде обезьян — это уже тема для особого разговора.

Скажите, почему уже полуторамесячный ребенок радостно реагирует на склонившегося к нему взрослого человека? Почему принудительная изоляция является тягчайшим наказанием для человека? В конце концов, биологические потребности и у ребенка, и у изолированного взрослого могут нормально удовлетворяться — это ничуть не уменьшит значения непосредственного общения с окружающими людьми. Дело в том, скажете вы, что не хлебом единым жив человек. Уже у младенца есть могучие социальные потребности, которые непосредственно не связаны с потребностями биологическими. Это, как говорит Лидия Ильинична Божович, потребность в новых впечатлениях и потребность в общении.

А как у них, у наших «меньших братьев»? Принято думать, что животные стопроцентные утилитаристы: они обладают только биологическими потребностями, которые единственно и способны вызвать какие-то эмоции. Оказывается, это не совсем так, а может быть, даже и совсем не так.

«Уже у животных, — пишет Павел Васильевич Симонов и, разумеется, немедленно оговаривается в скобках, — (нет, я отнюдь не ставлю знака равенства между животным и человеком) имеется класс потребностей, способных вызывать положительные эмоции без некоего утилитарного результата».

Особенно интересно для нас здесь изучение таких неутилитарных потребностей у наших ближайших «родственников», у обезьян. Ведь в конце концов, как подчеркивает известный советский зоопсихолог Нина Алексеевна Тих, потребности людей имеют глубокие биологические корни в эволюции всего отряда приматов. В докладе на III съезде психологов СССР Тих высказала очень важные мысли о возникновении у животных потребностей (а следовательно, и эмоций), которые выходят за пределы биологической необходимости. Например, еда уже у обезьян приобретает характер наслаждения. (Вот, оказывается, как глубоко уходят корни нашего пристрастия к лакомствам!)

Разыскивание пищи стало основой для возникновения особой познавательной потребности, основой «стремления к неизвестному». Потребность в размножении послужила толчком для мощной потребности в половом общении, которая у приматов почти уже от нее не зависит. Но самое важное для понимания групповых взаимоотношений у обезьян заключается в том, что, как говорит Нина Алексеевна, «необходимость в стадных объединениях, вызванная инстинктом самосохранения, привела к развитию самостоятельной потребности к жизни среди себе подобных, в общении с членами стада (подчеркнуто мною. — Я. К.). У высших обезьян изоляция из привычной „социальной“ среды в ряде случаев приводила животных к гибели».

Интересно, что потребность в общении уже у обезьян избирательна! Ведь животные, как утверждает Конрад Лоренц, знают друг друга в лицо, так сказать, «персонально». И они совершают выбор среди других членов стада. Особенно ясно эта избирательность проявляется при устройстве семьи. Рассказывая о брачных обычаях животных, Конрад Лоренц предвидит реакцию читателей.

«Многие из моих читателей, — замечает он, — особенно те, которые немного знакомы с психологией… привыкли рассматривать животных в той или иной мере как грубую скотину и считать, что любовь и брак у этих созданий базируются на мотивах гораздо более плотских, нежели у человека. Это совершенно несправедливо в отношении тех животных, в жизни которых любовь и брак играют важную роль».

Конрад Лоренц, мягко говоря, несколько увлекается, но в том, что животные, которые предназначаются в зоопарке для создания брачной пары, должны понравиться друг другу, кажется, сомневаться не приходится.

«Еще до того, — говорит известный натуралист Джеральд Даррелл, — как вы приведете молодых, так сказать, к алтарю, он или она способны вдруг невзлюбить нареченного, и, если вы не будете начеку, либо жених либо невеста может стать трупом задолго до начала медового месяца».

Впрочем, избирательность проявляется не только при возникновении брачных пар. Исследователи открыли у обезьян нечто очень похожее на дружбу! Советский зоопсихолог Николай Юрьевич Войтонис из наблюдений за поведением обезьян в Сухумском питомнике делает вывод, что у них существует непосредственное стремление одних индивидов к другим. На этой основе в стаде возникают пары, которые охотнее всего вместе проводят время. Они вместе играют, взаимно обыскивают друг друга, вместе оказывают сопротивление агрессии.

«Узами дружбы» были связаны и человекообразные обезьяны, которых наблюдал известный психолог Вольфганг Келер. В его колонии самка Рана, которую постоянно отталкивали другие обезьяны, держалась рядом с Консулом, самым молодым самцом группы. Чаго, взрослая самка, была в дружбе с Грандо, а Чика не расставалась с Терцерой. В повседневной жизни дружба была слабо заметна, но она сразу же обнаруживалась (друг познается в беде) в минуты тревог и опасности.

Впрочем, было бы большим заблуждением рисовать взаимоотношения в обезьяньем стаде только розовыми красками. Групповая структура у этих животных, по-видимому, еще более, чем у других, подчиняется суровым законам господства и подчинения. Вместе с тем эти законы необходимы. Вожак в обезьяньем стаде обеспечивает охрану от внешних врагов и других опасностей. Он объединяет своих подопечных в единую группу и, наконец, способствует сохранению мирных отношений в пределах стада. Советские зоопсихологи Надежда Николаевна Лодыгина-Котс и Нина Алексеевна Тих склонны полагать, что роль вожака сводится, по существу, не к господству и подчинению, а к регулирующей функции сохранения стада в целом и его отдельных сочленов, что имеет большое значение для выживания вида.

Кровавые поединки в борьбе за власть отмечают чаще всего те исследователи, которые наблюдали обезьян не в естественных условиях, а в зоопарках. И вряд ли можно перенести выводы, полученные при изучении «группы в клетке», на весь вид. Об этом, в частности, свидетельствует и очень интересная книга Джорджа Б. Шаллера «Год под знаком гориллы». Отважный исследователь вместе с женой почти два года провел в горах Восточной и Центральной Африки. Они изо дня в день наблюдали за жизнью и поведением горилл.

«Если в стаде, — рассказывает Шаллер, — находится больше одного самца с серебристой спиной (свидетельство зрелого возраста. — Я. К.), всегда существует отчетливо выраженная „табель о рангах“. Власть может, например, выразиться в требовании уступить дорогу на узком пути или в том, что животное, низшее по рангу, прогоняют с насиженного местечка… Вразрез с общепринятым мнением иерархия не вызывает раздоров и распрей, а, наоборот, поддерживает мир в группе, так как она отводит каждому члену группы определенное положение: каждое животное точно знает, какое место оно занимает по отношению к любому другому животному.

Самцы с серебристыми спинами доминируют над всеми другими членами группы, так как, по-видимому, размер животного и его сила являются до какой-то степени решающими факторами при установлении иерархии. Подобным же образом самки занимают главенствующее положение по отношению к подросткам, а последние главенствуют над теми из детенышей, которые отбились от матерей».

Шаллер приводит картинку с натуры, которая совершенно наглядно моделирует эту структуру власти.

Однажды, когда начался ливень, подросток нашел убежище под деревом. Он сидел скорчившись, привалившись к стволу, и поглядывал на завесу воды, падавшую на землю вокруг его сухого уголка. Но когда к дереву поспешно направилась самка, подросток покинул свое убежище и убежал под дождь. Едва самка устроилась на сухом местечке, из кустов появился самец с серебристой спиной. Он уселся рядом и одной рукой начал спокойно, но решительно ее отталкивать, пока она не очутилась на дожде, а самец на ее месте, в укрытии.

Ну как тут удержаться от сравнений и аналогий, которые прямехонько приводят неосторожного в гибельные объятия сразу двух чудовищ: антропоморфизма — «у животных все как у людей», и биологизаторства — «у людей все как у животных» или даже: «жаль, что у людей все иначе»…

И Джордж Шаллер не удерживается. «Подобие такой иерархии, — замечает он, — можно найти и в человеческой семье, когда отец является главою, а дети находятся в подчиненном положении и повинуются приказам старших». Раздоры возникают, по мнению Шаллера, когда отец или мать нерешительны в проявлении своей власти, позволяя молодежи сегодня поступать как им вздумается, а завтра запрещая эти действия.

И кажется, автор предлагает далее рецепт решения проблемы «отцы и дети», почерпнутый из наблюдений за гориллами. Самцы-гориллы, хотя они достаточно, с точки зрения Шаллера, сдержанны и терпимы, не принимают возражений, и пререкания возникают редко. Достигается это весьма простыми способами, описанными еще в нашем средневековом «Домострое», автор которого решительно рекомендовал «бить сына во младости» и советовал не бояться «сокрушить ему ребро».

«Однажды самец с серебристой спиной сидел на корточках на колоде. Рядом с ним сидел подросток. Самец протянул руку и стал слегка отталкивать подростка, пока тот не отодвинулся примерно на фут. Минут через пять самец поднялся и повернулся к подростку, который не обращал на самца внимания даже тогда, когда тот его отталкивал. Неожиданно самец так грубо пихнул подростка, что тот кубарем свалился с колоды».

Конфликт поколений разрешен.

Именно так стремятся разрешить этот конфликт и западные политики. Правда, вместо затрещины применяются слезоточивые газы и резиновые дубинки. Находятся даже люди с профессорскими дипломами, которые выдвигают «биологическую версию» студенческого движения в капиталистических странах. Американец Роджер Мастерс, профессор политических наук Йельского университета, пишет: «Все приматы живут группами в иерархии господства и подчинения. Эта социальная структура может быть жесткой, как у резуса, или гибкой, как у шимпанзе. Но всегда взрослые, особенно старшие самцы, образуют центральную иерархию группы, тогда как подростки и младшие самцы занимают периферийные позиции. Эти периферийные индивиды обычно ведут себя очень агрессивно как в рамках своей группы, так в отношении других групп того же вида…»

Малопочтенный профессор «забывает» добавить, что такое поведение характерно лишь для «группы в клетке», да и то далеко не всегда. Но эти «мелочи» могли бы несколько «испортить» впечатление от ошеломляющего по своей грубости вывода: «Аналогия с поведением студентов бросается в глаза».

Бедные студенты, бедная наука, которую компрометируют подобные профессора. Но вернемся к нашему разговору.

Вожак в стаде обезьян занимает привилегированное положение в силу ряда причин. Самый сильный, наиболее агрессивный, ловкий в драках. Есть сведения, что и в интеллектуальном отношении вожак превосходит всех остальных.

Специальные исследования выявили нравы и обычаи господствующих обезьян. Прежде всего деспот забирает весь корм, данный на двоих. Впрочем, так обстоит дело с привычной пищей. У макак, которых наблюдали японские ученые, непривычная пища «считается недостойной главарей». И конфеты, которые посетители бросали обезьянам, обитателям горы Такасакияма, подбирали сначала только детеныши, потом незнакомое лакомство отведали их матери и уже в последнюю очередь — взрослые самцы…

«Господин» терроризирует своего партнера, почти не встречая сопротивления угнетенного. «Альфа» — зачинщик и победитель всех драк. Вместе с тем он в два раза чаще других бывает инициатором игр, он более любознателен, никогда не убегает и не пресмыкается перед другими. Эти закономерности, установленные при наблюдениях над парами обезьян, нельзя, оказывается, распространить на большие группы, где все значительно более сложно.

Группа из трех индивидов, говорит Ян Дембовский, качественно отличается от группы из двух.

Об этом свидетельствуют весьма любопытные эксперименты. Первоначально в общую клетку поместили обезьян Кристи и Катрин, у которых очень слабо выражалось стремление к доминированию. Обе обезьяны находились на одинаковом уровне и не добивались превосходства. Но вот к ним был введен «третий лишний» (Ред.). Он сразу же обрел власть по отношению к Кристи. И началась цепная реакция… Кристи, в свою очередь, начал терроризировать Катрин, чего до этого времени не делал. Таким образом, оба стоящих выше на иерархической лестнице индивида создают общую группу, и что характерно: терроризирование слабого начинает скорее средний индивид, чем сильный…

Мы закончим наше путешествие в мир животных опытами Хозе Дельгадо по экспериментальной «коллективной психологии» животных. Когда Дельгадо освоил метод вживления электродов в различные участки мозга животных и получил возможность искусственно их стимулировать, возникла весьма сложная проблема: как узнать, какую именно эмоциональную реакцию удалось вызвать. Ведь одна и та же внешняя картина, например широко раскрытые глаза и оскаленные зубы, может быть результатом различных внутренних состояний: страха, ярости. Распознать эмоцию подопытного животного может, видимо, только его собрат, который будет реагировать в соответствии с внутренним содержанием эмоции.

Особенно успешным оказался этот метод в опытах с обезьянами.

В семействе макак-резусов уже знакомый нам уклад. Все подчиняются вожаку — главе семьи, самому свирепому и сильному самцу. У вожака несколько «жен», среди них есть любимые и нелюбимые. Всю пищу забирает себе вожак, никто не смеет подойти к кормушке, пока он не насытится… Только маленьким детенышам позволяется хватать пищу из-под носа у главы семьи, да кусок-другой бросит он любимой жене.

Все меняется, когда в мозг обезьянам вводят радиоуправляемые электроды. По сигналу экспериментатора отважно бросается в бой трусоватый и не однажды битый молодой самец. Другой сигнал — и вожак становится вялым и пассивным. Он без боя уступает свое место у кормушки.

Наконец, обезьяны научаются сами «управлять» друг другом. С помощью экспериментатора, конечно. Он вживляет «альфе» электроды в область мозга, которая тормозит агрессивность, а управление радиосигналами выводит на рычаг, установленный тут же в клетке. Спасаясь от гнева вожака, обезьяны мечутся по клетке и время от времени случайно нажимают на рычаг. И, о чудо, ярость властелина немедленно утихает. Нащупав его ахиллесову пяту, обезьяны обретают надежное орудие защиты. Теперь при первой же попытке вожака напасть на какую-либо из обезьян жертва агрессии бросается к рубильнику и мгновенно успокаивает разбушевавшегося деспота…

«Групповая психология» животных делает свои первые, но уже очень решительные шаги. И мне кажется, что некоторые сопоставления с нашей собственной психологией здесь возможны и даже неизбежны.

В одном из писем к Карлу Марксу Фридрих Энгельс писал: «…изучая сравнительную физиологию, начинаешь испытывать величайшее презрение к идеалистическому возвеличиванию человека над всем прочим зверьем».

Конечно, человеческое общество не вырастает непосредственно из животной стаи. Его возникновение — результат гигантского революционного скачка. И тем не менее не бесполезно хотя бы иногда произносить известные слова Аристотеля: «человек по своей природе животное общественное» — с ударением на предпоследнем слове.