Человек среди людей

Глава 7 Тайны обаяния

Любая наука отвечает на два рода вопросов. Сначала накапливаются ответы на вопрос «что»: собираются факты, классифицируются явления, даются названия — идет описание. Но уже в ходе самого описания как его результат возникают вопросы другого характера: о причинах явлений, о внутренних связях между фактами… Приходит пора отвечать на многочисленные «почему», наступает время объяснения.

И в ходе наших бесед уже возникло немало «почему». Пожалуй, что самое главное из этих «почему» — вопрос о причинах, по которым малая группа имеет форму пирамиды: наверху «звезды», потом «предпочитаемые», потом… ну, в общем, вспомнили. Почему один там, наверху, всегда среди товарищей, которых к нему как будто притягивает какой-то магнит, другие «стоят в сторонке»… Одна журналистка назвала их «робинзонами среди людей». А третьих даже норовят вытолкнуть. И это расслоение появляется в любой человеческой группе. Даже в группе детского сада.

Между прочим, пора бы нам перестать относиться к дошкольникам снисходительно. Если разобраться, то их группа — это первый в индивидуальной истории человека организованный коллектив. Вслед за ней идет школьный класс, затем промежуточное звено — студенческая группа, а дальше производственная бригада или что-либо в этом роде. Дошкольная группа — это не только модель более зрелого объединения; она «сама по себе». И наши «почему» здесь действуют с полной силой.

Загадки начинаются еще дома. Галя собирается охотно, торопит родителей: скорей, скорей к друзьям! Ведь это так важно — друзья, даже когда тебе только пять. Как-то мать одного малыша, пытаясь успокоить мальчугана, чуть обиженно сказала: «Ну чего тебе еще? Ведь я с тобой!», и в ответ услышала: «Ты не ребенок. А мне надо ребенков». Недаром изоляция от сверстников уже в этом возрасте самое тяжкое наказание.

Но что это? Почему по утрам Вася хнычет, выразительно трогает свой лоб — а вдруг температура, и можно дома посидеть, — в сад он явно не хочет. Ему что, «ребенки» не нужны? И всякий раз норовит прихватить с собой в группу что-нибудь: конфеты, игрушку. Вот сегодня взял целлулоидного космонавта. Что, в саду игрушек не хватает?

Но не будем торопиться и последуем за детьми в сад. Хорошо бы шапку-невидимку. Сидели бы мы тогда где-нибудь в уголке, все бы видели и слышали, а вот нас — никто. Но можно устроиться и без шапки-невидимки при современной технике: установим телекамеры, подключим микрофоны… Или вмонтируем в стену зеркало Гизелла — стекло, прозрачное только в одну сторону: я вас вижу, а вы меня нет. Или станем для ребят «своими», такими привычными, что они нас вроде и замечать перестанут. Взрослые хитры.

Едва Галя появилась на пороге, к ней устремилась стайка подружек.

— Галь, будем опять в почту.

— Ладно, я — почтальон.

— А я буду телеграммы принимать.

— А я…

Детская «работа» — игра закипела.

А в другом углу комнаты собрались мальчики. У них, кажется, затевается серьезное дело: строят корабль. Командует здесь белобрысый Гена. И еще как командует! Покрикивает на ребят, назначает, кем кому быть, что кому делать. Со слезами на глазах уходит к девчонкам веснушчатый Вова. Гена его исключил: «Рулевые рыжими не бывают!» Такой маленький деспот есть почти в любой детской группе. Когда-то в двадцатые годы их называли в психолого-педагогических статьях «вожаками», а теперь по новой терминологии — это «лидеры»… А вот в группе появился и Вася с космонавтом в руках. Робко озирается по сторонам и направляется к группе мальчиков.

— Гена, — обращается он к «хозяину» игры, — а я тебе вот космонавта принес. Примешь меня? — Гена косится на подношение и милостиво роняет:

— Приму… Пусть билеты проверяет, — обращается он к своим приближенным. — А ты еще клоуна заводного обещал.

Счастливый Вася радостно кивает: место под солнцем куплено. Признайтесь, дорогой товарищ, вам не по себе: при всем честном народе один человек подкупил другого. Дал взятку. На наших глазах родилось то, что называют «пережитком капитализма». И это действительно пережиток капитализма — извращенные и бесчеловечные формы взаимоотношений между людьми…

Теперь, кажется, можно ответить на первое «почему». Причина нежелания Васи ходить в детский сад ясна. Плохо ему здесь. И эксперимент неумолимо покажет его положение в группе: количество выборов в Васиной графе на нуле. У Гали все благополучно. Больше всего выборов у Гены. Он в этой группе и «лидер» и «звезда».

Но почему Гена получает много выборов, а Вася мало? Чего, кажется, проще. Надо спросить у самих детей. И мы спрашивали. (Вообще и психологам и социологам приходится постоянно что-нибудь спрашивать. Это либо беседа (интервью), либо анкета, а иногда и что-то среднее между ними.) Без опросов не обойтись. Другое дело, как оценивать их результаты.

Можно ли, например, на основании ответов на вопрос о причинах выбора судить о его подлинном мотиве? Оказывается, далеко не всегда. Прежде всего потому, что это человеку бывает самому недостаточно ясно. Он может не осознавать истинных мотивов своего выбора. Хорошо сказал об этом Виссарион Григорьевич Белинский. Правда, он имел в виду более сильное чувство, чем симпатию к товарищу, но суть от этого не меняется.

«Во-первых, вопрос, почему влюбился, или почему не влюбился, или почему в то время не влюбился, — писал Белинский, — такой вопрос мы считаем немного слишком диктаторским. Сердце имеет свои законы — правда, но не такие, из которых легко было бы составить полный систематический кодекс. Сродство натур, нравственная симпатия, сходство понятий могут и даже должны играть большую роль в любви разумных существ; но кто в любви отвергает элемент чисто непосредственный, влечение инстинктуальное, прихоть сердца, в оправдание несколько тривиальной, но чрезвычайно выразительной русской пословицы: „полюбится сатана лучше ясного сокола“, — кто отвергает это, тот не понимает любви. Если б выбор в любви решался только волей и разумом, тогда любовь не была бы чувством и страстью. Присутствие элемента непосредственности видно и в самой разумной любви, потому что из нескольких равно достойных лиц выбирается только одно, и выбор этот основывается на невольном влечении сердца. Но бывает и так, что люди, кажется, созданные один для другого, остаются равнодушны друг к другу, и каждый из них обращает свое чувство на существо нисколько себе не под пару».

Нельзя не считаться и с тем, что, отвечая на различные «немного слишком диктаторские» вопросы, человек всегда вольно или невольно учитывает, во-первых, наше предполагаемое ожидание и, во-вторых, то, как, по его мнению, на такие вопросы принято отвечать. Поэтому часто мы выявляем не столько действенные мотивы, сколько «знаемые». Дошкольники, наиболее непосредственные в своих ответах, пожалуй, говорят то, что действительно думают. Вся беда в том, что знают они о себе не очень много. Но когда детских ответов накапливается несколько сотен, уже можно кое-что сказать о вкусах и пристрастиях маленьких испытуемых.

Чаще всего в качестве мотива своего выбора ребенок выдвигает общую положительную характеристику сверстника. Формула «он хороший» — излюбленный способ отвязаться от надоедливых взрослых и заняться серьезным делом, например постройкой ракетодрома. Кстати сказать, дети часто обосновывают свой выбор совместным участием в игре. Порой получается заколдованный круг: «нравится, потому что вместе играем», «вместе играем, потому что нравится». Нередко ребенок оценивает сверстника по принципу: «не делай мне зла, и я скажу, что ты делаешь мне добро». Так появляются положительные отзывы, которые начинаются на «не»: «не дерется», «не отбирает игрушки», «не дразнится».

Старшие дошкольники часто объясняют свой выбор наличием у объекта различных «доблестей»: «хорошо рисует», «хорошо танцует». В число таких доблестей может войти любой признак, любое проявление человека. Надо только, чтобы от этого зависело положение среди других людей. Помню, дети одной из групп поразили меня своими ответами. «Он (она) хорошо кушает!» — объяснили они свое желание иметь «его» или «ее» партнером по игре. Потом выяснилось, что воспитатели здесь часто хвалили или ругали детей именно в зависимости от того, как они едят. Постепенно это качество вошло в структуру, так сказать, нравственного образца, эталона, идеала, если хотите. Более того, стало ведущим: «хорошо кушаешь» — значит, хороший человек, «плохо кушаешь» — не обессудь…

Теперь ясно, как могут приобрести для человека — и, увы, не только маленького, но почти обязательно с детства — решающее значение при оценке других людей совершенно, казалось бы, случайные признаки: цвет кожи, форма головы или длина носа…

Мнение взрослых, воспитателей в дошкольной группе нередко имеет решающее значение при выборе сверстника, а значит, и для определения места ребенка в детском «обществе». Помню, просматривал я как-то таблицу экспериментов в одной детсадовской группе. Как всегда, в суммирующей графе — число полученных выборов — обычные колебания в пределах нормы, и вдруг странная вещь. В первом эксперименте Валя С. получила шесть выборов, оказалась в категории «звезд», во втором, который проводился через месяц, тоже, и вдруг в третьем эксперименте — ни одного выбора. Восхождение было медленным: в четвертом эксперименте — два выбора, в пятом — четыре, и только в шестом — девочка опять вернулась на первую ступеньку социально-психологической пирамиды.

Случайно таких вещей не бывает.

— Что у вас произошло с Валей С., — спрашиваю у воспитательницы, которая проводила опыты, — что это вообще за девочка?

— Прекрасная девочка, все ее очень любят.

— Это я вижу. Но вот накануне (я взглянул на дату рокового третьего эксперимента), 28 ноября, что у вас в группе произошло?

Воспитательница задумалась, но вскоре вспомнила. Оказывается, накануне было родительское собрание. Проходило оно в групповой комнате, и малыши при сем присутствовали. Валина мама выступила и раскритиковала недавний утренник: ребята, мол, плохо были подготовлены, оформление никуда не годится. Воспитательница оправдывалась, а потом, возможно, и на другой день не удержалась от замечаний типа: «Вот, детки, старались мы с вами, а некоторые…» И наверное, кто-нибудь из детей при этом повернулся к Вале:

— А все Валькина мама!

— Да, это из-за нее Анна Васильевна расстроилась, — непременно подхватили другие. И вот на таблице — результат этих бурных событий.

Но уже у старших дошколят постепенно вырабатывается и свое отношение к товарищу. Более того, здесь результаты эксперимента нередко оказываются для педагога сюрпризом: в «звездах» ходят совсем не те, на кого они надеялись. И дети иногда довольно точно формулируют свой нестандартный взгляд на сверстника.

— Ваня для Веры Сергеевны хороший, а для нас плохой.

— Толя для нас хороший, а для воспитательницы плохой…

И чем старше дети, тем самостоятельнее их суждения друг о друге, тем независимее выбор. Ho далеко не всегда суждение о человеке и выбор совпадают. Как часто и у подростков, и у нас, взрослых, ум оказывается не в ладу с сердцем. Нередко школьник, в общем-то, осуждает одноклассника: он-де дисциплину нарушает да и учится неважно, а потом… выбирает именно его.

Иногда, чтобы выяснить подлинные причины выбора, приходится действовать методом от противного: а с кем бы ты не хотел сидеть и почему?

Запомнился мне разговор с Витей.

— С кем бы ты, Витя, не хотел сидеть?

— Я бы с Наташей Долинской не хотел…

Странно, обычно мальчики в таких случаях девочек не называют. Их исключают огульно, с порога.

— А почему?

— Да, вот сяду я с ней, так хлопцы станут говорить, что влюбляюсь.

— А если бы не говорили, сел бы?

— О, тогда конечно, — лицо мальчика, расцветает мечтательной улыбкой.

Точь-в-точь как в известной сказке, где братец Кролик просит братца Лиса сделать с ним что угодно, только не бросать в колючий кустарник.

Анализ мотивировок, которые люди дают своему выбору, не только помогает понять, какие требования они предъявляют к возможному партнеру, но и кое-что говорит о причинах социально-психологического неравенства. Чтобы подойти к ним вплотную, надо изучить самих людей, которые занимают разные ступеньки на пирамиде положений.

Больше всего на свете мне не хочется ввязываться в обсуждение всяких телепатических проблем. Ведь даже после самых убедительных опровержений и разоблачений, самых неотразимых и язвительных осмеяний курилка жив! Существует он чаще всего в виде «и все-таки здесь что-то есть». Боюсь, что и у моих читателей после изложения предмета нашей беседы останется это «и все-таки…».

Слово «теле» начинает огромное количество слов, обозначающих, самые разнообразные вещи и явления — от прозаических телефона и телеграфа до таинственных телекинеза и телепортации. Морено же использует «теле» в чистом виде. В его интерпретации именно оно объясняет существование социометрических принцев и нищих, именно оно повинно и в том, что «девчонки стоят в сторонке», и в том, что Вася не хочет идти в детский сад. Короче говоря, именно «теле» определяет социометрический статус человека, его положение на социально-психологической пирамиде.

Что оно такое? Вот этого-то никто не знает. Даже сам Морено. «Теле», разъясняет он, «может иметь отношение к структуре гена и половому влечению. Может быть, что изучение телепсихологии (подчеркнуто Д. Морено) даст нам ключ к лучшему пониманию оккультных явлений, таких, как ясновидение и телепатия». Ясно, не правда ли? Но можно все объяснить значительно проще. «Теле» — это поток симпатических частиц, которые излучаются человеком. Если вы излучаете сильный поток «теле», к вам тянутся люди, вас выбирают, вам симпатизируют. Тех, кто излучает мало «теле», люди не замечают. Хуже всего приходится тому, кто излучает «теле» со знаком минус. Его отвергают. Откуда берется «теле»? Дается человеку от рождения… Все, круг замкнулся.

Правда, западные социометристы-экспериментаторы предпочитают стыдливо не упоминать о «теле». Оно выступает под более респектабельной оболочкой «общего фактора социальной приемлемости», который якобы обеспечивает статус индивида независимо от всех остальных причин.

Однако насущные интересы заказчиков буржуазной науки, которые требуют конкретных рекомендаций по организации разного рода рабочих бригад, экипажей и воинских подразделений, заставили социологов и психологов искать реальные, а не мистические факторы, обеспечивающие положение человека в группе. Этим поискам посвящено огромное число исследований, которые порой вопреки желанию авторов выявляют зависимость социометрического статуса и от экономического положения человека, и от его способностей, и от… цвета кожи.

Недаром Морено, выступая в Москве на XVIII Международном конгрессе психологов, заявил, что нынешнюю «негритянскую революцию» он предсказал еще до второй мировой войны в результате изучения взаимоотношений между белыми и цветными школьниками… В ответ наш психолог Виктор Николаевич Колбановский весьма резонно заметил, что сами отношения между негритянскими и белыми ребятами скорее являются следствием, чем причиной.

Но ведь неравенство социально-психологического положения есть и там, где с экономическим, политическим и расовым неравенством давно покончено. И этот факт нуждается в объяснении.

У нас никто не упоминает о «теле». Зато очень охотно используются весьма близкие, как мне кажется, и, во всяком случае, немногим более содержательные понятия: «обаятельный», «симпатичный», «обворожительный», «привлекательный», «с изюминкой». Под этими выражениями мы как будто понимаем некую врожденную способность человека привлекать к себе симпатии окружающих.

Очень охотно этими словами пользуются писатели для характеристики героев, преимущественно положительных. Но хороший писатель никогда такой характеристикой не ограничивается, и мало-помалу по ходу повествования становится ясно, что герой обладает такими-то и такими-то вполне реальными и ценными качествами, которых вполне достаточно для «привлечения сердец». Федор Михайлович Достоевский пишет об Алексее Карамазове, что дар «возбуждать к себе особенную любовь он заключал в себе, так сказать, в самой природе, безыскусственно и непосредственно». А потом мы узнаем, что школьник Алеша был «ровен и ясен», «никогда не хотел выставляться», «обиды никогда не помнил», «всегда стоял по учению из лучших, но никогда не был отмечен первым…». Потом мы увидим, что все эти качества характера и особенности поведения как раз и способствуют повышению статуса ребенка в среде сверстников.

Интересную попытку проникнуть в тайны ребячьего общества предпринял ІОрий Нагибин в своих поразительно достоверных рассказах о детстве.

Дачная компания дружно презирает пятилетнего Шурика. Основания? О, их, кажется, больше чем достаточно. Во-первых, «он был до омерзения похож на девочку. Мало того, это ничтожество, маменькин сынок не стеснялся при всех проситься на горшок».

Далее, «он был избалован и затискан родителями, тетушками, бабушками да и вообще всеми взрослыми людьми, что углубляло наше к нему отвращение, сдобренное ревностью».

Взрослые, как это, к сожалению, часто бывает и в детском саду и в школе, углубляли психологическую изоляцию мальчика еще и тем, что постоянно ставили его в пример остальным детям. А ведь и они уже великолепно ощущают справедливость горького афоризма Франсуа де Ларошфуко: «Мы порою восхваляем доблести одного человека, чтобы унизить другого».

«Шурик такой красивый, такой ласковый, такой воспитанный!.. Шурик никогда не ворует яблок, не прыгает из окон, не перемахивает через заборы… не дерется и не бьет девочек, не рвет одежды, не теряет сандалий… Словом, этот мальчик, наделенный всеми достоинствами, был нам вечно живым укором, и дачная ватага воздавала ему сполна за все унижения».

Вокруг мальчика, возникла такая атмосфера, что даже его достоинства воспринимались как недостатки, и те, кто в душе ему сочувствовал, продолжали изводить Шурика. Они «принадлежали ватаге и невольно подчинялись ее неписаным законам». В конце концов Шурик отстал от компании. И здесь произошло нечто поразительное, наводящее на всякие грустные размышления и опасные выводы: ватага распалась!

«Моим приятелям, — рассказывает Юрий Нагибин, — стало чего-то не хватать. Изгой был необходим, чтобы остальные, сознавая свое превосходство, взаимно прощали друг другу все недостатки». А обобщать-то здесь, думать, что во всякой группе должен быть «изгой», как раз нельзя. Все дело в том, как и для чего возникла группа, что здесь сплачивает людей. И об этом мы, взрослые, должны постоянно помнить…

В другом рассказе Юрий Нагибин рисует мальчика, который стоял на самой вершине социально-психологической пирамиды, атамана Леньку. «Он был прирожденным вожаком, атаманом, от которого сладко выдержать даже несправедливость. Он знал, чего хотел, не колеблясь брал на себя ответственность, плевал на чужие мнения, не боялся риска, принимал жестокие законы охоты. Я же принадлежал к той подавляющей части человечества, что никогда не знает, чего хочет, ни в коем случае не берет на себя ответственности, вечно испытывает потребность в самооправдании, страшится риска, избегает охотничьих путей, — и я знал свое место».

Откуда же такое стойкое убеждение в существовании «чего-то», что автоматически обеспечивает человеку определенное положение? Я думаю, все дело в одной психологической иллюзии.

С самого раннего детства человек усваивает принятые в его семье и более широком окружении нормы и стандарты разного рода оценок. У него формируется и эталон «красивого человека», эталон «хорошего человека», «доброго человека», «умного человека». Собственный наш опыт вносит в эти эталоны индивидуальные коррективы, которые обусловливают вариации, называемые вкусом. При встрече с другим человеком происходит как бы сличение, сравнение с эталоном. Совпадает — нравится, симпатичен, привлекателен. Не совпадает — не нравится. И все это не всегда осознается: и сличение и вывод переживаются как непосредственный и необъяснимый акт.

Даже наши симпатии и антипатии объективно опосредствованы нашими вкусами, жизненным опытом, нравственными эталонами. Мне «просто» нравится Иванов. Но это значит: он как-то соответствует моему представлению о человеке, который должен нравиться. Другое дело, что всего этого я не осознаю. В этом и состоит иллюзия непосредственности, необъяснимости, спонтанности нашего отношения к другим людям. Да и не только к людям, а вообще отношения к окружающему!

У каждого из нас существует огромное число разного рода стандартов, эталонов для оценки других людей. Мы классифицируем людей по возрасту — возникают стандарты: «дошкольник», «подросток», «бальзаковская женщина»; по национальности — «русский», «цыган», «немец»; по профессии — «артисты», «атомники»…

Перечень можно продолжать без конца. Эти стандарты стоят между конкретным человеком и нашим восприятием и оценкой этого человека. «Все они такие» — вот весьма распространенная формула оценки другого, которая порождает множество порой трагических ошибок во взаимоотношениях между людьми.

В заключение приведем рассуждения Чарли Чаплина. Здесь очень интересно отразилась тенденция строить свои отношения с людьми на основе представления о некоем «актере», «писателе», «музыканте» вообще.

«Если бы меня спросили, в каком мужском обществе я предпочел бы вращаться, наверно, я выбрал бы людей своей профессии. Однако Дуглас (Фербенкс. — Я. К.) был единственным актером, который стал мне близким другом. Встречаясь на голливудских приемах со звездами, я стал относиться к ним скептически, — может быть, попросту нас было там слишком много. И атмосфера там бывала не столько дружеской, сколько вызывающей на соревнование; стремясь привлечь к себе внимание, человек шел, словно сквозь строй, подвергаясь язвительной критике. Нет, звезды среди звезд дают мало света и еще меньше тепла.

Писатели — милые люди, но они не из тех, кто охотно что-то дает другим. Они не любят делиться тем, что знают сами. Большей частью они прячут свое богатство в переплеты своих книг. Ученые могли бы стать чудесными друзьями, но одно их появление в гостиной парализует все ваши мысли. Художники обычно ужасно скучны — большинство из них стремится вас уверить, что они больше философы, чем художники. Поэты, несомненно, являются существами высшего класса — они приятны, терпимы и прекрасные товарищи. Но мне кажется все-таки, что легче всего дружить с музыкантами. По-моему, нет ничего теплее и трогательнее зрелища симфонического оркестра. Романтический свет пюпитров, настройка инструментов и внезапная тишина при появлении дирижера словно утверждают общественный, основанный на тесном сотрудничестве характер их искусства».

Да, все эти оценки субъективны, да, они далеки от истины… Все это так. И тем не менее данному человеку они кажутся верными, и он часто невольно руководствуется ими. Наверное, было бы весьма полезно для каждого из нас время от времени производить инвентаризацию своих нравственно-эстетических эталонов: очищать их от шелухи предрассудков, отбрасывать устаревшие…

Двоюродный брат Чарлза Дарвина английский ученый Френсис Гальтон был на редкость разносторонним человеком. Он не только ввел дактилоскопию в Скотленд-Ярде, не только основал общество евгеники, которое требовало «размножения человечества на научных основаниях», и написал книгу «О наследственности таланта», но и придумал «составную фотографию». Нет, не ту воображаемую, о которой мы уже как-то говорили, а вполне реальную. В старой книге по психологии я видел такие фотографии. Вот «родовой образ» преступника — составной портрет восьми преступников: тяжелый взгляд исподлобья, выдвинутая нижняя челюсть, выдающийся вперед подбородок. Бр-р-р. Составной портрет больного — из шести отдельных снимков…

На такой фотографии совпадающие сходные черты подчеркиваются, а несходные бледнеют, размываются. Узнать конкретного человека по такому портрету нелегко. Зато типичные, характерные особенности вырисовываются довольно рельефно. Нечто подобное, правда в более обобщенном виде «идеального объекта», получаем мы и в социальной психологии, когда стремимся, используя разнообразные методы, охарактеризовать черты, присущие «звездам», «предпочитаемым», «изолированным».

Я попросил 100 воспитателей детских садов дать характеристику самого популярного человека в их группе, психологический портрет «звезды» и человека, которого дети никогда не выбирают, «изолированного». В общем, они должны были нарисовать профили социально-психологических полюсов своих групп… А потом обработка: выписываются названные качества, подсчитываются проценты и делаются выводы. Правда, мы учитывали, что получили не просто портрет «звезды» или «изолированного», а портрет, исполненный людьми пристрастными и принятый без проверки.

А такая проверка ох как нужна. Ведь по-разному характеризуют одного и того же ребенка разные педагоги. И когда речь идет о детях выдающихся (в ту и другую сторону), усиливается так называемое влияние ореола: у хороших, любимых — все хорошо, а у тех, кто доставляет много хлопот, порой и достоинства кажутся недостатками. Чтобы ослабить «влияние ореола», надо применить рейтинг, когда независимо друг от друга о человеке судит несколько компетентных судей.

С наибольшим блеском «звезды» проявляют себя в творческих играх. Они лучше всех их организуют, придумывают увлекательные повороты сюжета, охотно берут на себя роли. И это не случайно. Ведь в раннем детстве игра имеет исключительное значение для всего развития человека. Более того, именно в игре это развитие и происходит в первую очередь.

«В игре, — говорил Лев Семенович Выготский, — ребенок всегда выше своего среднего возраста, выше своего повседневного, обычного поведения; он в игре как бы на голову выше самого себя. Игра в конденсированном виде содержит в себе, как в фокусе увеличительного стекла, все тенденции развития; ребенок в игре как бы пытается сделать прыжок над уровнем своего обычного поведения».

Недаром педагоги и психологи по тому, как ребенок играет, судят и о развитии его ума, и о развитии воли, и о развитий личности в целом. Умственно отсталые дети или дети с задержками в развитии вообще не способны включиться в игру, где надо перевоплощаться, где палочку надо превратить в лихого скакуна, а перевернутую табуретку в космический корабль.

Итак, «звезды» — наиболее развитые члены группы. Но не только это их отличает. Они, как правило, аккуратны, общительны, дружелюбны. Многие из них имеют хорошие художественные способности и… привлекательную внешность.

Сквозь сияние «звездного» ореола прорвались в характеристики и указания на отрицательные качества маленьких лидеров. «Звезды» не без пятен! Среди них есть заносчивые, властные, «любят только командовать», «не всегда послушны». (С одним таким маленьким деспотом мы уже встречались. Это ему принес Вася целлулоидного космонавта.) Не отсюда ли берут начало заносчивость, неуважение к коллективу и другие малосимпатичные черты, которые проявляются у школьных и не только школьных активистов и, конечно, не исчезают вместе с окончанием школы.

Впрочем, из детей, которые лидировали в детском саду, не всегда получаются отличники и школьные активисты. Нередко такой привыкший к поклонению сверстников ребенок в школе не в силах удержаться на привычном уровне, и тогда развертывается типичная картина: капризы, замкнутость, обида на весь мир… Постепенно человек может оказаться у самого подножия пирамиды положений.

А каков профиль тех, кто находится здесь уже в детском саду? В первую очередь, по мнению воспитателей, — это драчуны и грубияны, ябеды и жадины-говядины, упрямцы и капризули, грязнули и молчуны. Они не только сами не любят и не умеют играть, но и другим мешают… Есть среди них ребята способные, сообразительные, и все равно сверстники их не жалуют. А может быть, прежде всего сами воспитатели?

Когда в лаборатории Лидии Ильиничны Божович изучалась зависимость положения ученика в классе от различных качеств его личности и особенностей поведения, влияние «ореола» было снято благодаря рейтингу. О каждом из учеников беседовали с десятью одноклассниками и десятью взрослыми: близкими родственниками, воспитателями, учителями. Если из 20 опрошенных 16 признавали, что ребенку присущи те или иные черты характера, они считались для него типичными. Далее с помощью математической статистики определялась значимость, сравнительная степень влияния каждого качества на положение ученика.

Сравнительный анализ результатов показал, что существуют такие качества человека, которые в любом возрасте повышают его положение в системе личных взаимоотношений. Например, почти все «звезды» получили высокую оценку за внешность: они привлекательны, чистоплотны, опрятны. На всех возрастных этапах большое значение имеют хорошая успеваемость, внимательность и активность на уроках, добросовестное отношение к учебе. Высоко ценятся во всех классах дружелюбие ученика, готовность поделиться своими вещами, уверенность в себе.

Для учащихся с неблагоприятным положением характерными для всех возрастов оказались следующие показатели: невнимательность на уроках, общественная пассивность, равнодушие к делам коллектива, увиливание от работы.

Как видим, качеств, определяющих положение ребенка в системе личных взаимоотношений на всех возрастных этапах, не так уж много.

В первом классе для «звезд» наиболее значимыми оказались: красивая внешность, принадлежность к классному активу, готовность поделиться своими вещами, сладостями. На втором месте в этом возрасте — успехи в учебе и отношение к ней, а также качества, характеризующие отношения со сверстниками. На третьем месте (для мальчиков) — физическая сила.

Для «непринятых» первоклассников наиболее характерны: непричастность к классному активу, неопрятность, плохая учеба и поведение, непостоянство в дружбе, дружба с нарушителями дисциплины, плаксивость.

Вообще говоря, маленькие школьники выделяют своих сверстников в основном за те качества, которые легко проявляются внешне и на которые чаще всего обращает внимание учитель.

В третьем классе формулы «приемлемости» несколько меняются. Хотя и здесь на первом месте красивая внешность и общественная активность, но содержание этих признаков иное. Дети здесь уже ценят товарища не просто за то, что учитель поручил ему общественную работу, а за действительные организаторские способности и общественную активность. Несколько парадоксальным может показаться выдвижение на одно из первых мест по значимости «игровых» качеств ребенка, которые так высоко ценились в детском саду, а в первом классе были совсем вытеснены.

А вот показатели, связанные с учением, отходят у третьеклассников на второе место. На третьем месте здесь некоторые качества личности: самостоятельность, уверенность в себе, честность.

Для «непринятых» третьеклассников на первом месте общественная пассивность, о которой дети судят по тому, что одноклассник никогда не избирается в актив класса. Критерий, надо сказать, тоже внешний. На втором месте — «увиливает от работы» и «берет без спроса чужие вещи».

Для шестиклассников на первое место выходят хорошая учеба, преданность в дружбе, умение хранить секреты. Психологи заметили, что умение хранить секреты, которое связано с потребностью в глубоком духовном общении, подростки ценят настолько высоко, что за «предательство» беспощадно порывают многолетнюю дружбу.

Недаром эстонский исследователь Ори при изучении взаимоотношений в классе использовал такой критерий выбора: «Кому бы ты доверил свои тайны?»

На второе место по значимости вышли взаимоотношения со сверстниками. И только на третьем месте — показатели, связанные с внешностью. Интересно отметить, что подростки чрезвычайно высоко ценят такое «качество», как «дает списывать». Скорее всего для них это своеобразный показатель умения быть хорошим товарищем.

Для «непринятых» шестиклассников на первом месте — «отвлекается на уроках». Обратим внимание — не сама по себе успеваемость, а скорее отношение к товарищам: на уроке мешает учиться. На втором месте — особенности, которые мешают общению: «ссорится по пустякам», груб.

«Непринятые» девятиклассники чаще всего недобросовестно относятся к учебе, мешают другим на уроке и т. д. Сурово осуждают старшеклассники списывание. Оно — один из главных показателей; характеризующих «непринятых» детей.

Сохраняют здесь свое значение и качества, связанные с общением. Правда, они перемещаются на третье место. Вновь выступают на первый план красивая внешность, чистота, опрятность, физическая сила (для мальчиков). Опять высоко оценивается общественная активность юношей. Значительную роль начинают играть качества личности товарища.

И еще один интересный факт отмечает автор этого исследования Анна Борисовна Ценципер: «Чтобы завоевать благоприятное положение среди сверстников, ребенку необходимо обладать многими положительными чертами; для того же, чтобы попасть в число непопулярных и даже изолированных детей, им часто достаточно обладать одной-двумя отрицательными чертами». Поистине: ложка дегтя портит бочку меда!

Вот и еще одну поговорку пришлось привести как итог кропотливого и сложного исследования.

Да, наверное, к нашей самой гуманитарной из наук, как ни к какой другой, можно отнести слова Баратынского:

Надо сказать, что Антон Семенович Макаренко очень хорошо видел опасность жесткой поляризации отношений в коллективе, когда один всегда командует, а другой всегда в подчинении. И он нашел выход из положения.

«К весне двадцать третьего года, — рассказывает Макаренко в „Педагогической поэме“, — мы пришли к очень важному усложнению системы отрядов. Это усложнение, собственно говоря, было самым важным изобретением нашего коллектива за все тринадцать лет нашей истории. Только оно позволило нашим отрядам слиться в настоящий, крепкий и единый коллектив, в котором была рабочая и организационная дифференциация, демократия общего собрания, приказ и подчинение товарища товарищу, но в котором не образовывалось аристократии — командной касты.

Это изобретение было — сводный отряд.

Каждый колонист знал свой постоянный отряд, имеющий своего постоянного командира. Сводный же отряд был временным». Он существовал не более недели и получал конкретное хозяйственное задание. Колонисты всякий раз оказывались в новом отряде и новой роли.

Благодаря такой системе большинство ребят участвовали «не только в рабочей функции, но и в функции организаторской». «Это, — продолжает Макаренко, — было очень важно, и было как раз то, что нужно коммунистическому воспитанию… Командир постоянного отряда отправлялся на работу простым рядовым участником сводного отряда и во время работы подчинялся временному комсводотряда, часто члену своего же постоянного отряда. Это создавало очень сложную цепь зависимости в колонии, и в этой цепи уже не мог выделиться и стать над коллективом отдельный колонист».

Очень жаль, что это изобретение Антона Семеновича Макаренко не получило в нашей педагогике широкого применения.

Но не только личные качества человека обеспечивают ему то или иное положение в группе. Многое зависит и от самой группы, от уровня и характера требований, которые здесь предъявляются к личности. Нередко можно наблюдать такие, например, явления. Человек занимал в своем коллективе высокое положение: хорошо учился, был вежлив с товарищами, никогда не грубил учителям, выполнял их задания. Но вот он попал в другой класс с совсем иной системой «ценностных ориентаций». Здесь подымаешь руку на уроках — выскочка, не вступаешь в драку — трус и маменькин сыночек, вежлив со старшими — подлиза, вовремя сдал сочинение, когда другие не сдали, — предатель.

Конечно, если в таком классе провести эксперимент, может оказаться, что школьник, который прежде ходил в «звездах», стал «изолированным». Чтобы вернуть себе положение, он должен изменить свое поведение (на этот раз к худшему!) и привести себя в соответствие с «групповым стандартом», который принят в классе. Есть, конечно, еще один путь — изменить «групповые стандарты». Для этого нужна кропотливая педагогическая работа.

Итак, от «теле» как будто ничего не остается. Положение человека в группе зависит от вполне реальных и познаваемых факторов: его собственных качеств и особенностей группы.

Таковы факты, полученные в социально-психологических исследованиях. К ним надо относиться так, как мы относимся к любым статистическим сведениям. Мы всегда помним, что человек не сумма положительных и отрицательных факторов, из которых первые играют на повышение, а вторые — на понижение. Конкретный человек неизмеримо сложнее и богаче самых сложных схем или формул. Любое исследование указывает лишь на основные тенденции. А в жизни… В жизни порой бывает, что за недостатки иного любят больше, чем другого за достоинства…

В генетике существует понятие о сцепленных генах. Они расположены в одной и той же хромосоме, например в половой, и в этом случае обусловливают появление признаков, сцепленных с полом. Весьма неприятным случаем такого признака является гемофилия (несвертываемость крови), сцепленная с женской Х-хромосомой. Цветослепота, при которой человек путает красный цвет с зеленым (ему уже не сидеть ни за штурвалом, ни за баранкой), — признак, сцепленный с мужской Y-хромосомой. Но обо всем этом очень подробно рассказано в книгах и статьях по генетике.

О сцепленных признаках я заговорил в связи с факторами, определяющими положение человека в группе. Может быть, все-таки существуют такие наследственные или врожденные признаки, с которыми «сцеплено» то или иное место человека на социально-психологической пирамиде.

Первый претендент на подобный признак — внешность человека. Конечно, она тоже «социальна». Вернее — мы смотрим на окружающих людей сквозь приему наших общественно выработанных вкусов и эталонов красоты. Мы еще со школьной скамьи помним классический пример Николая Гавриловича Чернышевского о светской «полувоздушной» красавице, которая кажется поселянину решительно «невзрачной», даже производит на него неприятное впечатление, потому что он привык считать «худобу» следствием болезненности или «горькой доли». А не так давно я слышал, как одна молодая женщина говорила, что в прошлом году «у нее были модные ключицы». Она, кажется, шутила, но могла бы заявить это и всерьез, если в минувшем сезоне законодательницей моды оказалась похожая на нее киноактриса, которая на время стала эталоном красоты…

Но все-таки есть и «вечное» представление о красоте: такие ее признаки, которые заставляют всех соглашаться, что А красивее Б. И при прочих равных условиях А, наверное, будет выбран в первую очередь. И это начинает чувствоваться уже в дошкольной группе. А в школе… По данным исследования, о котором только что шла речь, «звезды» в первых, третьих и шестых классах все оказались красивыми! В связи с этим нельзя не вернуться к событиям из «Дней народовластия» Ильи Зверева. Три богатыря столкнулись возле второй парты, за которой «сидела первая красавица и примерно тридцать шестая ученица Аня Козлович» (подчеркнуто мною. — Я. К.), она же получила потом семь выборов. А «этот красавчик Сева», со «своими телячьими ресницами», которому еще вчера Юрка при всех кричал: «Ты глуп, как пуп», получил 15 заявок.

Да что школьники… Серьезные ученые из Академгородка и те, как мы видели, предпочитают иметь руководителя с импозантной внешностью. И все это несмотря на то, что еще в прошлом веке великие писатели-романтики доказали, что под прекрасной оболочкой порой скрывается черная душа, а в груди Квазимодо бьется нежное и любящее сердце… Это противопоставление хорошо знакомо каждому из нас. Мы нередко говорим: «некрасивый, но симпатичный», но «привлекательный», или: «лицо красивое», но «злое», но «отпугивающее». И все-таки довольно часто строим свое отношение к человеку по первому впечатлению, а здесь мы почти целиком во власти его внешнего облика и манеры поведения. Но что такое это «первое впечатление»?

«В первую секунду встречи, — говорит Франц Ферфель, — новое лицо оставляет у нас впечатление, в котором, как в зашифрованной телеграмме, полностью содержится наше будущее отношение к нему. Что бы ни сталось потом, в более светлый час, но сразу мы еще не можем разобрать шифр этого впечатления».

Теперь за разгадку шифра первого впечатления взялись социальные психологи. Ленинградский исследователь Алексей Александрович Бодалев провел такой эксперимент. Группе из четырнадцати человек было сказано, что в комнату, где они расположились, несколько раз войдет незнакомый человек, и перед ними ставится задача, внимательно наблюдая за этим человеком, всякий раз после его ухода записывать впечатление, которое он вызовет. В роли «незнакомого человека» выступал двадцатишестилетний мужчина, обладавший актерскими способностями. Роль, как мы дальше увидим, не из легких.

В первый раз он приоткрыл дверь в аудиторию, где сидели испытуемые, поискал глазами кого-то и, сказав тихо: «Простите», прикрыл дверь… В следующий раз «незнакомый человек», войдя в комнату, со спокойным выражением лица и с руками по швам на одну минуту замер у стола. В третий раз он вел себя насколько более активно: прошелся между столами, за которыми сидели студенты, заглянул к одному из них в записи, погрозил пальцем девушке, которая в этот момент хотела заговорить с соседом, потом посмотрел в окно и удалился. Через три минуты (таким был интервал между всеми очередными появлениями) незнакомец вернулся в аудиторию снова и начал мастерски читать басню Михалкова, пока через минуту его не прервали. Во время своего последнего появления молодой человек дал пятиминутное интервью: присутствующие могли предложить ему любые вопросы, кроме тех, которые требовали бы прямого ответа о чертах его личности.

Испытуемые за все пять «свиданий» видели незнакомца немногим более 9 минут. Их высказывания были расклассифицированы на несколько групп: характеристика физического облика, экспрессии, внешности, внутреннего состояния качеств личности. Особо были выделены высказывания испытуемых об отношении, которое у них вызвал незнакомец.

После первой 10-секундной встречи впечатления касались в основном внешности и одежды незнакомого человека. Но после каждого нового предъявления увеличивается общее число высказываний, которые относятся и к его внутренним качествам.

При этом оказалось, что люди склонны выделять различные стороны впервые увиденного человека. Одни больше говорят о внешности, другие — об одежде, третьи — о мимике и позе, четвертые — о жестикуляции, походке, дикции. Неодинаковой была также полнота и направленность высказываний о его предполагаемых внутренних качествах. Одни нашли незнакомца вежливым, другие решили, что он общителен, третьи приписали ему откровенность…

Столь же различным было и отношение, которое возникло у испытуемых к новому знакомому. Шесть человек из четырнадцати отметили, что он симпатичен, располагает к себе, приятен. На двух человек он произвел неблагоприятное впечатление. Один испытуемый сказал, что «симпатии к себе не пробуждает, но и антипатии не вызвал». Остальные своего отношения не выразили.

Вот как по-разному воспринимаем мы даже совсем незнакомого человека. Часто эта оценка зависит не столько от объекта восприятия, сколько от личности воспринимающего, от его тенденции видеть в человеке одно и не замечать другого. Недаром автору исследования, о котором я рассказываю, пришло на память стихотворение Расула Гамзатова:

Алексей Максимович Горький советовал: «Никогда не подходи к человеку, думая, что в нем больше плохого, чем хорошего».

Иногда считают, что первое впечатление — самое правильное. Результаты этого исследования говорят о другом. Выяснилось, что люди делают крупные ошибки даже тогда, когда перед ними поставлена специальная задача понаблюдать, а потом воссоздать психологически верный портрет человека. Так пытались испытуемые по первому впечатлению судить о чертах личности незнакомого им человека.

Вы скажете, что это слишком рискованно? Конечно. А разве мы ежедневно не рискуем подобным образом?

Но, оказывается, об одной стороне личности, которая нас теперь особенно интересует, удается догадаться довольно точно: 75 процентов испытуемых, взявшихся судить, правильно назвали по первому впечатлению черты личности незнакомца, выражающие его отношение к другим людям. Да, здесь мы особенно чутки и наблюдательны. Другие черты личности испытуемые угадали значительно хуже…

В другом исследовании изучалось, как связаны между собой оценка внешности человека и его психологических качеств. Через эпидиаскоп студентам демонстрировали фотографии человеческих лиц. И вот после полуминутного знакомства испытуемые должны были оценить внешность изображенного человека и его психологические качества: «нравится», «не нравится», «безразличен». Оценка внешности и внутренних качеств могла либо совпадать, либо не совпадать. Например, вы могли сказать, что внешность «нравится», а психологические качества «не нравятся» или «безразличны». И вот выяснилось, что в большинстве случаев оценки совпадают. Если уж нравится лицо, то и внутренний облик человека представляется привлекательным.

Автор этого интересного исследования Виктор Николаевич Панферов так формулирует основной вывод: оценка психологических качеств, даваемая одним человеком другому на первых этапах общения, в 84 процентах случаев строится на основе оценки внешности, из нее вытекает и ею регулируется. Оказывается, одно и то же лицо часто воспринимается одинаково многими людьми. Видимо, и здесь существуют какие-то эталоны, стандарты, которые позволяют на основе одной только внешности приписывать одному человеку доброту, искренность, серьезность, а другому — жестокость, честолюбие, легкомыслие…

Как мы воспринимаем лицо другого человека, зависит и от нас самих: от нашего настроения, опыта и даже… профессии. В той же лаборатории изучались, например, особенности восприятия человеческого лица… водителями такси.

Испытуемым (40 шоферов-профессионалов одного из таксомоторных парков Ленинграда и столько же шоферов-нетаксистов) показывали диафильм, состоящий из 16 кадров-объектов, в числе которых было два мужских и два женских лица. После этого они отвечали на вопрос: «Что вы видели на экране?»

И вот оказалось, что таксисты значительно чаще, чем другие люди, выносят человеку приговор на основании восприятия его лица: приятен — неприятен, симпатичен — несимпатичен. Они чаще дают обобщенные определения личности: хороший человек, плохой человек, порядочный человек, преступник. Заметно чаще пытаются они по лицу судить и о профессии человека.

Пожалуй, это и не удивительно. Ведь водителю такси на основе очень краткого знакомства с пассажиром приходится выбирать тактику своего поведения, от которой зависят и этические, и, если хотите, экономические показатели его труда. Я думаю, что похожие данные получились бы и при исследовании представителей других профессий, например официантов, кондукторов, продавцов.

Может быть, при отборе кандидатов на должности, которые требуют умения общаться со многими людьми, надо учитывать способность быстро схватывать хотя бы некоторые самые общие психологические особенности другого человека? Не в этой ли способности кроется один из существенных компонентов психологического такта?

Странная, вообще говоря, получается картина: с одной стороны, чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть, с другой — уже с первого взгляда можно угадать довольно много…

Наверное, «пуды соли», которые мы съедаем с разными людьми, не пропадают даром: постепенно и незаметно накапливаются и откладываются в памяти какие-то обобщенные образы, характерные черты внешности, с которыми чаще всего сочетаются определенные качества личности. В момент первой встречи происходит сличение. Эти еще не разгаданные наукой связи срабатывают, и мы интуитивно, с первого взгляда постигаем кое-что из внутреннего мира нового знакомого и нередко довольно точно угадываем, прогнозируем, как будут развиваться в будущем наши с ним отношения. И удивляет здесь не столько то, что это постижение неполно и неточно, сколько то, что такая догадка вообще возможна.

Так обстоит дело с одним «сцепленным» признаком — внешностью, но есть еще один и, может быть, более существенный — темперамент.

Темперамент относится к числу психологических понятий, о которых все знают. Давая характеристику своим знакомым, мы употребляем названия различных темпераментов — об одном утверждаем: «типичный холерик», другого именуем «сангвиником», третьего — «флегматиком», четвертого — «меланхоликом». Да и себя обычно относим к одной из четырех категорий. Иногда в студенческой аудитории, когда речь заходит о темпераменте, я провожу несложный опыт. Прошу поднять руки тех, кто считает себя холериком, потом предполагаемых сангвиников и т. д. Оказывается, чаще всего люди считают себя холериками или сангвиниками. Флегматики попадаются реже, а уж в меланхоличности редко кто соглашается признаться.

В ходе лекции студенты узнают, что хороших или плохих темпераментов не бывает, что на базе любого темперамента можно воспитать у себя любые черты личности и что среди великих людей встречаются представители всех четырех типов: Крылов и Кутузов были флегматиками, Пушкин и Суворов — холериками, Лермонтов и Наполеон — сангвиниками, а Гоголь и Чайковский — меланхоликами. Здесь же на лекции они легко относят к одному из классических темпераментов своих старых знакомых — мушкетеров из романа Александра Дюма-отца и убеждаются, как трудно правильно определить свой собственный темперамент: ведь в «чистом» виде каждый тип встречается редко и большинство людей соединяют в себе черты разных темпераментов… Проблема темперамента все еще остается в психологии уравнением с четырьмя неизвестными. Впрочем, многое говорит за то, что неизвестных значительно больше…

Нам же надо выяснить только одно: как «сцеплен» темперамент человека с особенностями его общения с другими людьми и положением в группе. Ведь темперамент представляет собой проявление очень постоянных и устойчивых свойств нервной системы и во многом передается по наследству.

В некоторых учебниках психологии утверждается, что темперамент — врожденная основа характера. Это совсем не значит, что темперамент не зависит от условий жизни и воспитания. Напротив. Специальные исследования показывают, что такие изменения возможны. Но пределы, в которых колеблются изменения свойств темперамента, как считает советский психолог Вульф Соломонович Мерлин, зависят «именно от наследственного фактора».

«Роль темперамента, — говорит он, — можно было бы сравнить с ролью почвы в развитии растения. В зависимости от почвы одни и те же семена дают растения… различной урожайности, различного внешнего вида. И вместе с тем от почвы не зависит, какой сорт растения на ней взрастает. Точно так же и свойства темперамента образуют ту психологическую почву, на которую падают воздействия внешней среды и воспитания…»

Темперамент тесно связан с особенностями общения человека с окружающими. Настолько тесно, что многие психологи предлагают по этим особенностям определять сам темперамент.

На XVIII Международном конгрессе психологов турецкий профессор А. Векслеар предложил положить в основу деления людей по темпераментам их способность активно или пассивно относиться к окружающему — «автопластию» и «аллопластию». С этой точки зрения холерик — человек активной «аллопластии». Он не приспосабливается к среде, а пытается среду приспособить к себе. Для него характерно стремление выделиться из окружающих людей, «подмять» их под себя.

Сангвиник тоже отличается активной «аллопластией». Он легко приспосабливается почти ко всякой среде, к любым переменам. Оптимист. Легко вступает в контакты с людьми. В нем всегда теплится надежда на лучшее будущее.

Меланхолики и флегматики — люди пассивной «аллопластии». Они успешно приспосабливаются лишь к узкой среде — семья, кружок друзей и почти не нуждаются в широком общении.

Хотя Векслеар склонен смешивать черты, которые действительно зависят от темперамента, и качества, относящиеся к личности человека, в его рассуждениях есть рациональное зерно. Наши психологи давно уже установили, что сангвиники и флегматики по-разному общаются с окружающими людьми. Сангвиник быстро устанавливает социальный контакт. Он почти всегда является инициатором в общении, немедленно откликается на подобные проявления со стороны другого человека, но его отношения к людям могут быть изменчивыми и непостоянными. Он как рыба в воде чувствует себя в большой компании незнакомых людей, а новая, необычная обстановка его только возбуждает.

Флегматик не таков. Социальные контакты он устанавливает медленно, свои чувства проявляет мало и долго не замечает, что кто-то ищет повода вступить с ним в знакомство. Зато он устойчив и постоянен в своем отношении к человеку. Флегматик любит находиться в узком кругу старых знакомых, в привычной обстановке.

С делением людей по темпераментам тесно связана и другая классификация, которая теперь приобрела большую известность. Швейцарский психолог Карл Юнг заметил, что если для одних людей наибольшее значение имеют внешние предметы и события, если одни обращены, так сказать, вовне, то другие углублены в свою внутреннюю жизнь, их интересуют не столько внешние события, сколько собственные переживания и собственная личность.

«Рассматривая течение человеческой жизни, — говорит Юнг, — мы видим, что судьбы одного обусловливаются преимущественно объектами его интересов, в то время как судьбы другого — прежде всего его собственной внутренней жизнью, его субъектом». Первых он назвал экстравертированными, а вторых — интровертированными. Экстраверты и интроверты.

Исследования других психологов показали, что интро- и экстраверсия очень ярко проявляются прежде всего в процессе общения. В этом отношении экстраверты напоминают сангвиников, а интроверты — флегматиков. Много интересного рассказал об экстравертах и интровертах советский ученый Борис Герасимович Ананьев на III съезде психологов СССР.

«Примечательны, — говорил он, — социально-психологические характеристики этих людей. Экстравертированные занимают более или менее постоянное положение в малой группе и на курсе в коллективе, причем чаще всего относятся к предпочитаемым или к лидерам.

Статус в малой группе у интровертированных чаще всего отрицательный: их изолированность в малых группах — распространенное явление. Тем удивительнее на первый взгляд, что в большой группе их статус становится положительным и они значительно чаще, чем другие, становятся предпочитаемыми и даже лидерами».

Общительность сама по себе еще не обеспечивает человеку благоприятное положение. Скорее всего она положительно действует на первых порах, когда человек только входит в малую группу. А потом, наверное, начинают «работать» другие, более важные качества человека. И нередко чрезмерно общительный человек может даже вызывать досаду и раздражение.

Любопытную модель для характеристики общения между людьми предложил немецкий философ Шопенгауэр. Он сравнивает поведение людей, которым приходится тесно общаться, с поведением замерзающих дикобразов:

«Холодной зимой общество дикобразов теснится близко друг к другу, чтобы защитить себя от замерзания взаимной теплотой. Однако вскоре они чувствуют взаимные уколы, заставляющие их отдалиться друг от друга. Когда же потребность в теплоте опять приближает их друг к другу, тогда повторяется та же беда, так что мечутся между двумя этими невзгодами, пока не найдут умеренного расстояния, которое они смогут перенести наилучшим образом».

У меня всегда мурашки пробегают по коже от этой неуютной и жестокой картины…

Потребность в общении, которая присуща человеку, совсем не предполагает непрерывного пребывания в непосредственном контакте с другими людьми. Напротив, человек нуждается и в относительном одиночестве. Даже очень общительному человеку иногда необходимо побыть одному. Просто так, без видимых причин. А при серьезной творческой работе без добровольного затворничества не обойтись.

В связи с этим вспоминается характерное замечание, которое я прочел в одной научной книге. Выразив в предисловии признательность коллегам, автор заканчивает так: «Наконец, я благодарю членов моей семьи и друзей, которые предоставили мне уединение, необходимое для написания этой книги…» А сколько книг, статей и картин так никогда и не были написаны только потому, что «члены семьи и друзья» не предоставили друг другу «необходимого уединения».

Вообще у каждого человека потребность в общении проявляется очень своеобразно и в зависимости от общей структуры личности, и в зависимости от конкретной ситуации. В воспоминаниях современников о Владимире Ильиче Ленине содержатся драгоценные черточки, которые характеризуют его и с этой стороны.

«Есть в воспоминаниях об Ильиче, — пишет Мариэтта Шагинян, — два удивительных рассказа, на первый взгляд противоречащих друг другу. В одном Н. А. Алексеев рассказывает, как он встретил приехавшего в Лондон Ленина: „Владимир Ильич объяснил мне тотчас по приезде, что прочие искровцы будут жить коммуной, он же совершенно не способен жить в коммуне, не любит быть постоянно на людях (подчеркнула М. Шагинян). Предвидя, что приезжающие из России и из-за границы товарищи будут по российской привычке, не считаясь с его временем, надоедать ему, он просил по возможности ограждать его от слишком частых посещений“. Но вот почти в это же время — за несколько дней до приезда в Лондон — Ильич остановился в Брюсселе. Его там встретил Н. Л. Мещеряков: „…я повел Владимира Ильича показывать город, учреждения рабочей партии, знаменитый тамошний кооператив и т. д. Когда мы вышли из кооператива, вдруг показались толпы рабочих… Ленин при виде этой толпы сейчас же оживился и обнаружил большое тяготение примкнуть к демонстрации. Мне пришлось чуть не повиснуть на нем, чтобы как-нибудь замедлить его движение“».

Читаешь — и почти видишь, почти физически чувствуешь непроизвольную тягу Ленина к толпе, к массе, чувствуешь физическое усилие Мещерякова, который пытается оттянуть Ленина, чтоб помешать ему попасть в неприятности на чужой земле…

И дальше Мариэтта Шагинян дает психологически верное истолкование этих, казалось бы, противоположных воспоминаний:

«Как будто — противоречие. На самом же деле — слитное свойство характера: потребность сосредоточиться, быть с самим собой; и страстная тяга — быть с народом, в народе. Тут, может быть, и корни любви Ильича к библиотеке. Ты один, сосредоточен в себе, ничто и никто не отвлекает; а в то же время — ты в волне умственных энергий огромного числа людей, работающих с тобой рядом».