Человек среди людей

Глава 2 Общество под микроскопом

Уже не раз на страницах этой книги промелькнули слова — социальная, или общественная, психология… В чем дело? Разве может быть психология человека иной, не социальной, не общественной? Такой вопрос вполне уместен. Ведь даже изучая психику отдельного человека, мы имеем дело с психологией общественной, социальной. И не только потому, что человек существо социальное по своему происхождению, но и в силу того, что при любой изоляции человек чувствует свою принадлежность не только к человечеству в целом, но и к определенной его части — классу, народу, стране. «Одинок не тот, кто один, — замечает Альберто Моравиа, — одинок тот, кто чувствует себя одиноким». Каждый человек несет в себе усвоенный с детства мир человеческих понятий, представлений об окружающем, человеческих способов восприятия, мышления, деятельности. Одиночество Робинзона Крузо потому и окончилось так благополучно, что он принес на необитаемый остров весь этот огромный, выработанный всей человеческой историей внутренний мир своей личности. Полной робинзонады не бывает.

В любой башне из слоновой кости человек не может не ощущать своей принадлежности к целому. «Человек, — писал Антуан де Сент-Экзюпери, — это узел связи». И еще: «Одинокой личности не существует. Тот, кто замыкается в своем одиночестве, наносит ущерб общине. Тот, кто грустит, наводит грусть на других».

Эту слитность отдельного человека со всеми людьми, с обществом очень ярко выразил молодой Карл Маркс в одном из своих ранних произведений.

«Индивид, — писал он, — есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни — даже если оно и не выступает в непосредственной форме коллективного, совершаемого совместно с другими, проявления жизни, — является проявлением и утверждением общественной жизни».

И еще. «Но даже и тогда, когда я занимаюсь научной и тому подобной деятельностью, — деятельностью, которую я только в редких случаях могу осуществлять в непосредственном общении с другими, — даже и тогда я занят общественной деятельностью, потому что я действую как человек».

Что бы мы ни делали, о чем бы ни думали — это всегда мысли, дела, чувства, так или иначе кому-то адресованные. Вот, например, пишу я эти строки как будто в полном одиночестве, комната пуста (наконец-то!). Но ведь я невольно представляю себе прежде всего будущего читателя, умного (хорошо бы!), чуть ироничного, но доброжелательного (хотелось бы!), любознательного юношу (то же о девушке, разумеется!); будущего редактора, будущего критика (их предполагаемые качества читай выше) и т. д. и т. п.

В умной и тонкой книге Юрия Рюрикова «Три влечения», из которой взят эпиграф этой главы, говорится: «Стремление понять микропроцессы обычной жизни делается сейчас, может быть, одним из главных человеческих стремлений». Распространилось оно и на изучение человеческого общества.

Лет тридцать-сорок назад возникло даже особое направление в социологии, которое так и называется — микросоциология. Один из ее основателей, Д. Морено, который выступал и на XVIII психологическом конгрессе, заявляет: «Человеческое общество имеет атомистическую структуру, аналогичную атомистической структуре материи».

Микроструктура общества — это невидимые простым глазом психологические отношения между людьми. Симпатия и антипатия, притяжение и отталкивание приводят к возникновению скрытой сетки взаимоотношений в любом коллективе.

И всегда в обществе наряду с видимыми отношениями существуют эти, невидимые.

Возьмем для примера какой-либо производственный коллектив. Здесь есть руководитель предприятия, его заместители, мастера, контролеры, станочники… Короче — есть структура, заданная потребностями производства и воплощенная в штатном расписании. В этой системе отношения людей обусловлены их местом в структуре производства. Иван Иванович относится к Николаю Петровичу как начальник цеха к мастеру, Петр Петрович относится к Анне Сергеевне как конструктор к технологу… Но они, кроме того, относятся друг к другу и как личности со своими вкусами, стремлениями, симпатиями, антипатиями. Существование в любом коллективе этих двух систем отношений не вызывает никакого сомнения, а взаимодействие между ними порождает много психологических проблем, которые активно изучаются в социальной психологии за рубежом и у нас.

Вся беда в том, что буржуазные микросоциологи пытаются подменить психологическими проблемами проблемы социальные и доказать, будто все социальные болезни капитализма можно вылечить психологическими средствами.

(Характерно, что болезни, свойственные капиталистическому обществу, буржуазные психологи склонны приписывать человечеству в целом. Они даже придают им космический размах. «Не начинает ли весь космос, — горестно восклицает Морено, — все больше и больше походить на огромный сумасшедший дом с богом в качестве главного врача!»)

Против такого подхода к изучению общества выступал еще Георгий Валентинович Плеханов: «Не социология должна опираться на психологию, а, наоборот, психология, по крайней мере общественная психология, психология, имеющая дело с идеями и чувствами людей, составляющих данное общество, должна апеллировать к социологии».

Очень хорошо иллюстрирует зависимость даже личных отношений между людьми, микроотношений, от их классовых, экономических отношений прогрессивный американский ученый Дж. Б. Фурст. В книге «Невротик, его среда и внутренний мир» он описывает случай с приятным, благонамеренным человеком — владельцем небольшой фабрики, на которой было десять-двенадцать рабочих. Этот человек, назовем его мистер Смит, знал каждого из своих рабочих, они ему нравились, ему хотелось хорошо с ними обращаться, и он каждому давал достаточный для жизни заработок. Мистер Смит сумел вести свое дело на таких принципах до момента наступления депрессии: через некоторое время, оказавшись перед фактом падения спроса на свои товары и сокращения прибылей, он («своя рубашка ближе к телу!») был вынужден уволить кое-кого, хотя хорошо знал, что им нелегко будет найти другую работу.

Но дела шли все хуже. Несколько месяцев спустя мистер Смит резко сократил плату оставшимся рабочим. В связи с вопросами о продолжительности рабочего дня и о заработной плате он оказался вовлеченным в конфликт с профсоюзной организацией, к которой раньше относился терпимо и даже поддерживал. Рабочие объявили забастовку, и фабрика стала пикетироваться.

Чтобы сохранить свое положение в деловом мире, поддержать уровень жизни семьи и сохранить фабрику, мистер Смит вступил в борьбу с профсоюзом и сорвал забастовку.

Как видим, он вынужден был занять непримиримую позицию в отношении людей, которые ему нравились; таким путем возникло много антагонистических чувств. В течение длительного времени мистер Смит находился в состоянии тревоги и конфликта. В конечном итоге он ожесточился, его отношения с рабочими коренным образом изменились.

Этот, как замечает Дж. Б. Фурст, отнюдь не вымышленный пример показывает, что «железные законы экономики и личное ведение дела тем или иным предпринимателем не могут быть сведены к проблемам психики, не могут быть объяснены с точки зрения психологии, с точки зрения внутренних факторов — личных симпатий и антипатий.

То же можно сказать о законах политики, о деятельности разных общественных групп, классовых конфликтах и других важнейших явлениях нашего, капиталистического мира».

Совершенно ясно, что по своим далеким целям, по своей идейной направленности микросоциология — это еще одна безуспешная попытка опровергнуть марксизм и новейшими средствами защитить капитализм. Но конкретные исследования, которые проводят буржуазные ученые по изучению микросреды человека, его взаимоотношений с окружающими людьми, накопили немало ценных фактов и приносят большую практическую пользу. На психологии делается теперь большой бизнес.

Это признают и заказчики буржуазной науки — крупнейшие представители делового мира. Генри Форд II говорит: «Если мы разрешим в настоящее время проблему человеческих отношений на производстве, то мы снизим себестоимость продукции за следующие десять лет не меньше, чем мы снизили методом массового выпуска автомобилей за последние четверть века». Ему вторит председатель совета директоров фирмы «Дженерал миллз»: «В начале этого столетия проблема увеличения производства занимала умы лучших бизнесменов своего времени. Период между двумя мировыми войнами характеризовался упором на технику сбыта. Вторая же половина нашего столетия, несомненно, будет отмечена значительными успехами в области человеческих отношений».

Умение понимать человеческие отношения, ладить с людьми оценивается как одно из важнейших достоинств руководителя производства. Недаром в США при оценке деловых качеств управляющих заводами, как пишет Терещенко, на первое место ставится знание рынка; на второе — умение организовать научно-исследовательскую работу и определить линию поведения фирмы на следующие годы; на третье — знание человеческих отношений и умение правильно их использовать, умение ладить с людьми.

В США исследовался «путь наверх» 57 высших административных чиновников. Каждому из них дали оценку по 100-балльной системе. Оказалось, что сделали карьеру те, у кого отметка по «человеческим отношениям» была 87 баллов. У тех, кто застрял на своей должности, она обычно не превышала 23 баллов.

Психология стала выгодной наукой. На ее развитие тратятся колоссальные средства. Только одна из американских компаний, где налаживанию «человеческих отношений» уделяется особое внимание, расходует на работу социальных психологов около 250 тысяч долларов в год. На каждые 300 рабочих приходится один штатный психолог или социолог.

Сотни научно-исследовательских учреждений разрабатывают методы создания на предприятиях благоприятной социально-психологической атмосферы, которая способствует росту производительности труда. В США ежегодно публикуется около 300 научных работ по этой проблеме.

В Западной Европе только по психологии взаимоотношений в малых группах ежегодно выходит свыше 150 исследований.

Виктор Кудрявцев и Борис Чехонин рассказывают, что «за четыре года существования психологического центра на заводах „Мицубиси дэнки“ не было ни одной забастовки, хотя заработная плата низкая, а стоимость жизни в Осаке, как и повсюду в Японии, неудержимо растет… И все же с подлинными масштабами бизнеса на психологии, — продолжают они, — мы познакомились не в Осаке, а в токийском управлении компании „Мицубиси дэнки“. Там мы узнали, что психологическая обработка возведена в культ на всех двадцати предприятиях этого электротехнического гиганта. У компании твердое правило: каждый руководящий работник обязан овладеть началами психологии. На особых курсах руководители производства постигают премудрости сложного искусства — работы с людьми».

Это искусство усилиями психологов все больше и больше превращается в строгую науку. Центральное место здесь занимает психология взаимоотношений в малых группах. Недаром симпозиум под таким названием на XVIII конгрессе психологов проходил в переполненном актовом зале МГУ.

То, что представляется таким важным капиталистам, что приносит пользу даже в условиях непримиримых классовых противоречий, конечно, с еще большим успехом может быть использовано в социалистическом обществе. Недаром исследования структуры и динамики коллективов, эмоционального климата в группе, психологической совместимости стоят теперь в центре внимания наших социальных психологов.

Мы говорили, что человек всегда ощущает себя частью общества, частью целого. Но все-таки одно дело быть наедине с самим собой и совсем другое — находиться в массе, среди людей. Здесь, во-первых, меняется сам человек — его реакция на окружающий мир, его чувства, мысли, даже лицо; во-вторых, возникают совершенно новые психические явления, которые могут существовать только в самом процессе непосредственного общения.

Недаром еще первые социальные психологи говорили о «массовой душе», «коллективной душе», «душе толпы». Мы, конечно, не соглашаемся с объяснениями, которые они давали, но сами явления подмечены довольно верно. Вот одно из таких описаний: «Каковы бы ни были индивиды, составляющие ее (толпу. — Я. К.), каков бы ни был их образ жизни, занятия, их характер или ум, одного их превращения в толпу достаточно для того, чтобы у них образовался род коллективной души, заставляющей их чувствовать, думать и действовать совершенно иначе, чем думал бы, действовал и чувствовал каждый из них в отдельности».

Конечно, влияние массы на личность здесь абсолютизируется. Самостоятельный, волевой, убежденный в своей правоте человек не растворяется в массе, но даже у него многое меняется в результате взаимодействия окружающими людьми.

В книге Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского «Солдатский долг» описывается такой случай.

…В первый год войны, в конце июня, группа наших войск вела тяжелые оборонительные бои в районе Ярцева. Командующего обеспокоило, почему наша пехота, находясь в обороне, почти не ведет ружейного огня по наступающему противнику. «…Решил, — вспоминает К. К. Рокоссовский, — лично проверить систему обороны переднего края на одном из наиболее ответственных участков… Добравшись до одной из ячеек (по принятой тогда системе каждый солдат находился в отдельном окопчике. — Я. К.), я сменил сидевшего там солдата и остался один.

Сознание, что где-то слева и справа тоже сидят красноармейцы, у меня сохранилось, но я их не видел и не чувствовал. Командир отделения не видел меня, как и всех своих подчиненных. А бой продолжался. Рвались снаряды и мины, свистели пули и осколки. Иногда сбрасывали бомбы самолеты.

Я, старый солдат, участвовавший во многих боях, и то, сознаюсь откровенно, чувствовал себя в этом гнезде очень плохо. Меня все время не покидало желание выбежать и заглянуть, сидят ли мои товарищи в своих гнездах или уже покинули их, и я остался один. Уж если ощущение тревоги не покидало меня, то каким же оно было у человека, который, может быть, впервые в бою!

Человек всегда остается человеком, и, естественно, особенно в минуту опасности ему хочется видеть рядом с собой товарища и, конечно, командира. Отчего-то народ сказал: „На миру и смерть красна“. И командиру отделения обязательно нужно видеть своих подчиненных: кого подбодрить, кого похвалить — словом, влиять на людей и держать их в руках».

Система ячеечной обороны, принятая в тридцатые годы, при которой «рубеж выглядел очень красиво», оказалась для войны непригодной. Она была создана с учетом ударной силы танков и самолетов, но без учета законов общения между людьми, без учета законов социальной психологии, прежде всего психологии общения людей в малых группах, что и приводило к возникновению ситуаций, описанных К. К. Рокоссовским. Вскоре после описанных событий эта система обороны была ликвидирована и на всех фронтах перешли на траншеи.

Представьте себе хотя бы такие жизненные ситуации. Вы смотрите кинофильм в пустом кинотеатре и в зале, где, как говорится, яблоку негде упасть. Казалось бы, в первом случае удобнее: никто не мешает, вы чувствуете себя свободно. Но все совсем наоборот: в пустом зале фильм воспринимается значительно хуже, беднее, чем в переполненном. Присутствие других зрителей как бы поддерживает, усиливает, углубляет ваши собственные переживания. Немаловажно, и кто оказался рядом. Одно дело, если это приятный вам человек, и совсем другое, если сосед вызывает отрицательные эмоции.

Основным микроэлементом общества многие социальные психологи считают малую группу. Именно здесь разыгрываются те социально-психологические процессы, от которых зависит эмоциональное самочувствие каждого отдельного человека и эмоциональный климат всего коллектива. Что же такое малая группа?

Здесь мне приходят на память слова одного психолога, который свои лекции о внимании начинал так: «Я знаю, что такое внимание, и вы знаете, что такое внимание, но чем больше я буду говорить, тем меньше и вы и я станем понимать, что же все-таки внимание». Здесь верно схвачена одна из трудностей: приступая к изучению психологии, человек, как это ни странно звучит, слишком много знает. Вернее, думает, что знает.

В области психологии у человека слишком много понятий, которые замечательный советский ученый Лев Семенович Выготский называл «житейскими» в отличие от строгих и точных научных. Расплывчатые и неопределенные «житейские» понятия ведут себя в человеческом мышлении весьма агрессивно и нередко вытесняют, подменяют собой понятия научные. Такое противоречие ощущается в любой науке. Вспомним хотя бы понятия физики — «масса», «сила», «энергия»… или понятие «информация», такое теперь модное. Часто все они употребляются не в научном, а в житейском смысле, даже там, где требуется понятие научное.

Пожалуй, больше всех от такого смешения страдают психологи. Почти все психологические понятия широко эксплуатируются в обыденной речи. Все знают, что такое «мышление», «память», «воля», «характер», «темперамент», «способности». (Нередко такое «знание» подводит студентов на экзамене по психологии.)

И уж конечно, все знают, что такое группа. Все, кроме… психологов. Существует множество определений, ни одно из которых не исчерпывает сущности. Слишком много типов человеческих объединений приходится иметь в виду.

Как только несколько человек вступают между собой в общение, между ними возникают связи, которые объединяют их в группу. Даже мимолетное общение людей порождает определенные отношения между ними. Иногда люди еще двух слов друг другу не сказали, а контакт уже возник. Либо это нарождающаяся симпатия, либо антипатия, либо одобрение, либо осуждение.

Представьте себе хотя бы пассажиров в купе поезда, пусть даже не очень дальнего следования. Ушли провожающие, проплыл за окнами вагона вокзал, начинается нормальная дорожная жизнь. И начинается она с установления отношений между пассажирами. Почти всегда найдется человек, который возьмет на себя функции лидера. Он станет инициатором какого-нибудь развлечения. (Диапазон здесь достаточно широк — от партии в шахматы до дегустации напитков, захваченных с собой.) Другой берет на себя роль рассказчика анекдотов, третий (он грустит) окажется объектом осуждения четвертого, а этот четвертый молчаливо порицается кем-либо за шумливость.

Одним словом, роли распределились, линии отношений наметились — группа возникла. И как ни кратковременно ее существование, на этот период именно она во многом определит настроение людей, эмоциональную атмосферу. Для одних поездка окажется легкой и приятной, для других — утомительной, а иногда даже невыносимой.

Каждый человек входит не только в такие летучие, кратковременные объединения, но и в более постоянные группы: он член семьи, какого-либо производственного коллектива, спортивной команды или кружка художественной самодеятельности. Число групп не перечесть! Они различаются между собой и по значению для человека, и по длительности существования, и по способу возникновения. Одни формируются специально для какой-либо определенной цели — экипажи самолетов и кораблей, производственные бригады, школьные классы, группы детского сада; другие возникают случайно. (Так образовалась группа в купе вагона.) Третья объединяются благодаря общим интересам. Вспомните хотя бы группу рыболовов или заядлых филателистов.

Группы, которые кем-то специально организованы, названы формальными, или официальными, а возникшие стихийно — неформальными, или неофициальными, группами. Но тут мы подошли с вами к горячей точке.

Всякий, кому приходится часто выступать перед аудиторией, знает, что отношения между оратором и слушателем не сводятся к простой формуле: «Он говорит — они слушают». Между лектором и слушателями всегда есть не только прямая связь — от говорящего к слушающим, но и обратная — от аудитории к лектору. Множество подчас незаметных признаков сигнализирует опытному и наблюдательному преподавателю или пропагандисту о том, как воспринимаются его слова.

Прошло всего 5–6 минут лекции, а ты уже выделил для себя из аудитории группу сочувствующих: они, как правило, смотрят тебе в глаза, невольно кивают в знак одобрения, улыбаются, когда ты пытаешься пошутить. Знай, это твой золотой фонд, и он должен расти с каждой новой мыслью, новым аргументом. Собственно говоря, в этом и заключается искусство увлекать аудиторию. А вон там возле окошка собрались слушатели, настроенные явно критически. Это оппоненты. А в третьем и седьмом ряду сидят безразличные. Они, как правило, рассеянно смотрят по сторонам, принимают различные непринужденные позы, пытаются даже заговорить с соседом…

Впрочем, в студенческой аудитории, где преподавателя и аудиторию связывает отнюдь не только интерес к обсуждаемой проблеме, но и такие весьма существенные узы, как будущие зачеты и экзамены, все обстоит еще более сложно. За долгие годы учебы в школе и отсидок на скучных, но обязательных лекциях студент вырабатывает своеобразную покровительственную окраску. Он научается искусно симулировать внимание, заинтересованность, даже горячее сочувствие лектору: смотрит ему прямо в глаза, одобрительно кивает, даже с вдумчивым видом заносит в конспект его особо ценные замечания. Удивительно только, что потом этот лист аккуратно изымается из тетради, помещается в конверт и… Есть даже термин такой студенческий — «конспект на родину»…

Но даже и эти тренированные слушатели обычно оставляют текущие дела, когда изложение доходит до какой-либо горячей точки. Сейчас — это термин «формальная группа». Слово «формальная» в широкой публике скомпрометировано критикой формализма, бичеванием формального отношения к делу, высмеиванием формалистических выкрутасов в искусстве. Нередко, когда в качестве примера формальной группы лектор называет коллектив бригады, студенческую группу или воинское подразделение, в ответ несутся возмущенные реплики: «Неправда! У нас не „формальная“ группа, а настоящая!»

И здесь надо разъяснять, что слово «формальная» в данном случае не несет никакой эмоциональной окраски, а просто указывает на тот объективный факт, что группа специально создана для определенной деятельности.

Такая группа имеет структуру, заданную ей сверху в виде штатного расписания и т. п. Но под этой внешней структурой всегда скрывается и структура неформальная: связи, возникшие на основе симпатий и антипатий между людьми. Ленинградский психолог Игорь Павлович Волков сравнивает эти структуры с системой сообщающихся сосудов, в которые вместо жидкости «залиты» человеческие отношения с яркой эмоциональной окраской. «Сосуды» формального функционального общения находятся выше «капилляров» неформальных взаимоотношений.

В реальной жизни бывает очень нелегко поставить группе точный диагноз — формальная или неформальная. Нередко группа сначала возникает как неформальная, но постепенно приобретает жесткую формальную структуру, которая вступает в противоречие с неформальными эмоциональными связями.

Возьмем, к примеру, так называемые «криминальные» группы подростков. Они, кстати сказать, теперь очень активно изучаются и у нас и за рубежом. Возникает такая компания чаще всего случайно и на строго добровольных началах. Просто собирается несколько подростков, которым нечего делать, где-либо в парадном или на углу. Устанавливается знакомство, находятся различные способы убить время… Нередко в такую группу попадает более старший и опытный человек, который мало-помалу подчиняет себе остальных… В группе постепенно устанавливается очень жесткая иерархия власти. Войти и выйти из такой группы уже очень нелегко. Вряд ли такую группу, или, как ее теперь правомерно назвать, шайку, можно считать группой неформальной…

А однажды на лекции мне задали такой вопрос: семья — это формальная группа или неформальная? Ответить оказалось очень не просто, даже если иметь в виду нашу современную советскую семью.

Встретились двое, полюбили друг друга. Свидания, встречи, разговоры без конца, из которых неумолимо следует вывод: жить друг без друга невозможно. (Пока все развивается по механизму неформальных связей и отношений, и пара на лавочке в парке — явно неформальная группа.) Но вот после этого исторического решения и он и она вдруг очень четко осознают, что «любовь — не вздохи на скамейке и не прогулки при луне». Это еще и заявление в загс, и размышления о жилплощади, и… вообще, оказывается, существует кодекс о браке и семье, строгие пункты которого не очень похожи на сонеты Петрарки…

Любовный союз после брака уже есть семья — группа, где этот союз дополнен (а может быть, урезан?) формальной структурой. Впрочем, так не всегда было и, видимо, не всегда будет.

«Часто говорят, — читаем мы в книге Юрия Рюрикова „Три влечения“, — что грядущее идеальное общество будет расти на основах, которые в принципе похожи на основы первобытного коммунизма, но, конечно, на ступень выше. Так, например, обстоит дело с общественной собственностью, которая была в первобытные времена, с отсутствием частной собственности, государства, классового разделения труда, пожизненного закрепления человека в рамки узкой профессии… Через „отрицание отрицания“ человечество может снова вернуться к этим старым фундаментам».

Может быть, такие же «повторения, но на более высоком витке спирали, будут и с семьей, может быть, какие-то принципы древней семьи возродятся и в будущем».

«Нынешний брак, — продолжает Рюриков, — стоит на трех китах — это и экономический, и юридический, и духовный союз; первобытный брак не имел под собой юридического фундамента, часто он не был и экономическим союзом. Будущий брак — в этом его качественное изменение — из всех основ нынешнего брака сохранит, видимо, только одну духовную».

Конечно, если история развития брака и семьи пойдет «по Рюрикову», можно будет с уверенностью сказать: семья — группа неформальная Но… кажется, мы опять попали на горячую точку, и аудитория разделилась на сочувствующих, сомневающихся и возмущенных.

Только безразличных, пожалуй, нет. А вот возмущенных и несогласных, кажется, довольно много. И это не удивительно.

Когда речь заходит о вещах хорошо знакомых, близких и значимых для каждого, о предметах, где у каждого человека есть уже давно сложившиеся мнения, представления и чувства, очень трудно бывает рассуждать академично: спокойно приводить доводы «за» и «против», хладнокровно взвешивать плюсы и минусы различных точек зрения. Оппоненты быстро возбуждаются, чаще взывают к чувствам, нежели к логике, а порой, как говорится, «переходят на личность».

Так нередко случается, когда новая информация противоречит сложившимся взглядам, привычкам, симпатиям и нередко переживается человеком как чувство неприятного напряжения (психологического дискомфорта), от которого человек стремится избавиться. Впрочем, освободиться от этого состояния можно по-разному. Можно, например, вовсе не обращать внимания на факты, как говорится, закрывать на них глаза: «Слышать ничего об этом не хочу», и точка; или преуменьшить значение фактов и сведений, которые вызывают диссонанс. Или, и к этому мы рано или поздно приходим, изменить свои прежние взгляды.

Различаются группы и по количеству членов. Нижний предел ясен — не меньше двух человек. А какова верхняя граница?

Малая группа потому и называется малой, что не должна быть слишком большой. Не более 30–40 человек. Школьный класс еще можно считать малой группой, хотя внутри такой многочисленной «малой» группы неизбежно появляются более мелкие структурные единицы.

Между всеми одноклассниками все-таки возможен более или менее тесный взаимный контакт, а это одна из главных особенностей группы.

Какой бы ни была группа по способу образования, целям, длительности, количеству — это всегда нечто целое. И это целое имеет определенную структуру. Даже если взять группу из двух, казалось бы, совершенно одинаковых людей, уже они составят социально-психологическую единицу, где будут и определенные отношения, и распределение ролей.

Но здесь я уже слышу удивленный голос читателя: где вы найдете одинаковых людей?

Оказывается, природа позаботилась и об этом. Генетики обнаружили, что среди близнецов встречаются такие, которые развились из одной разделившейся на две или более частей яйцеклетки. Эти близнецы обладают совершенно одинаковой наследственностью и являются фактически двумя, тремя и так далее изданиями одного человека.

В первые месяцы жизни однояйцовые близнецы (таково их официальное название) отличаются друг от друга не больше, чем разные экземпляры одной книги. А потом из них формируются весьма оригинальные личности, похожие только внешне. И вот в том, что они становятся разными, во многом повинна именно группа.

Вот что рассказывает о близнецовских коллективах наш крупнейший специалист в этой области Иван Иванович Канаев. Ученый наблюдал за развитием девочек-близнецов Наташи и Эмы (Ноэми). В раннем детстве они были очень дружны. Их любимым местоимением было «мы», которым девочки иногда даже злоупотребляли. Так, однажды они заявили родителям: «Мы сегодня ночью видели во сне…», и дальше, перебивая друг друга, каждая рассказала свой сон.

В маленькой группе близнецов «лидером» и вожаком была Наташа, а Эма обычно играла пассивную роль. Как-то Эма во время опыта в лаборатории вертела в руках гайку и уронила ее на пол. Я, рассказывает ученый, попросил найти эту гайку. Наташа сразу бросилась искать, а Эма, заложив руки за спину, спокойно наблюдала за сестрой. На мой вопрос, почему же ищет Наташа, а не она, отвинтившая гайку, Эма ответила: «Такие дела у нас делает Наташа».

Эма охотно и покорно подчиняется Наташе, пользуется ее активностью, а Наташа с удовольствием «командует». Конечно, такая «поляризация», кстати присущая любой группе, может вредно сказаться на развитии каждой из девочек, и одна из них вырастет слишком властной и самоуверенной, а другая — чрезмерно робкой и пассивной.

А вот какой была внутренняя структура группы из 4 близнецов-девочек Морлок (США). Здесь заправилой всей группы стала самая крупная сестра, опережавшая остальных в развитии. Она была представителем интересов четверки в окружающем мире, «депутатом». Самая маленькая в группе была «беби», которую опекали остальные. Две другие сестрички взяли на себя роли своего рода затейников: одна была «клоун», задира и шутник, а другая — «артист»: она обладала склонностью к музыке и рисованию.

Наблюдения за развитием и поведением таких коллективов позволили психологам прийти к очень важному выводу, который справедлив не только для близнецов: каждый человек в пределах общей среды имеет свою индивидуальную микросреду. И эта микросреда во многом определяет и развитие человека, и его творческие успехи, и его общее эмоциональное благополучие. Присмотритесь к любому классу, любой детсадовской группе, любой производственной бригаде. На фоне общения со многими товарищами у каждого человека есть круг ближайшего общения, есть своя микросреда. С этой точки зрения любой член группы занимает в ней определенное место, для каждого складывается своя неповторимая ситуация взаимоотношений с окружающими.

Итак, в группе у людей, во-первых, появляются и проявляются психические качества и состояния, которых прежде не было; во-вторых, группа предстает перед нами как определенная целостная структура, у которой есть свои особые качества. Вы можете прекрасно знать каждого члена группы, но о том, как они будут проявлять себя при непосредственном общении, как будет проявлять себя группа в целом, вы еще почти ничего сказать не можете. Для этого надо изучать группу как что-то целое, единое.

Естественно, все это относится в основном к группам, которые имеют более или менее длительную историю. Когда люди собираются в такую группу, возникают совершенно новые психологические явления. «Здесь, — говорит Павел Петрович Маслов, — происходит то, что в химии носит название аддитивных свойств. Свойства отдельных предметов одни, а соединенных в массу — другие. Например, осколок стекла прозрачен, а если соединить два десятка их вместе, появляется густой синий цвет. Это аддитивное новое свойство, которое не присуще отдельному осколку. Подобно этому, при соединении олова и меди (бронза) появляется твердость, которая не свойственна ни тому, ни другому».

Как писал Антуан де Сент-Экзюпери (правда, это сказано по другому поводу), в группе «есть нечто, что никак не объяснить, исходя из материалов, из которых она „построена“. Это геометрическое и архитектурное целое. Не камнями определяется собор, это он придает цену камням своим значением. Камни облагорожены тем, что они входят в состав собора. Самые различные камни служат его единству».

Конечно, далеко не безразлично для целого и качество частей, из которых оно состоит, но это уже другой вопрос.

Среди множества признаков, которые должны характеризовать группу, самыми существенными считаются следующие:

Между членами групп должно существовать взаимодействие, непосредственный контакт. Конечно, контакт зависит от совместной деятельности, которой заняты члены группы. Эту зависимость социальные психологи облекают в такие, например, формулы: «Если деятельность изменяется, то взаимодействие также изменяется, и обратно». «Лица, которые часто взаимодействуют друг с другом, стремятся любить друг друга». (Здесь надо бы уточнить, о каком взаимодействии идет речь. Взаимодействие типа «всадник и лошадь» отнюдь не способствует возникновению симпатии. Скорее наоборот! Впрочем, в таких случаях в социальной психологии говорят о «конфликтных» группах.)

«Члены группы разделяют мотивы и цели, которые определяют их поведение».

Члены группы создают групповые нормы поведения.

Члены группы сами себя и других воспринимают как членов группы.

Этот последний признак только на первый взгляд представляется само собой разумеющимся. На самом деле здесь все не так просто. Ведь каждый из нас принадлежит к нескольким группам, но своей группой, группой, которая составляет для нас наибольшую ценность, мы считаем далеко не все. В социальной психологии есть понятие «референтной» группы. Это группа, с которой, как говорит Игорь Семенович Кон, «индивид чувствует себя связанным наиболее тесно и в которой он черпает нормы, ценности и установки своего поведения».

Может случиться, что человек фактически живет и действует в группе, которую не считает своей. Он тянется к иной группе. Нередко к такой, куда он никогда принят не будет. Вспомните типичную ситуацию мещанина, стремящегося в «высшее» общество. Подобные ситуации могут вызвать серьезный внутренний разлад. Нередко, например, подросток не считает одноклассников своими товарищами. «Своей» группой для него может быть какая-либо компания ребят повзрослее, которые импонируют ему этакой независимостью, смелостью, презрением к общепринятым нормам поведения.

Похожие явления мне не раз приходилось наблюдать и в студенческих группах. Почти всегда среди однокурсников есть юноша или девушка, которые присутствуют в группе только физически, а психологически они витают совсем в иных сферах. Причины для такого разрыва бывают самые разные: вот эта модная девушка пыталась поступить в театральный. Педагогический — вынужденная посадка. И теперь вся она устремлена к своим более способным или более удачливым подругам из театрального или околотеатрального мира. Дела и заботы товарищей по группе кажутся ей мелкими и неинтересными. А для этого юноши интересны только друзья из спортивного клуба… Подобное противоречие нередко выражается в формуле «я» и «они». В данном случае «они» — это товарищи по студенческой группе, куда злая судьба меня забросила.

Лучше всего, конечно, когда группа, к которой ты фактически относишься, является для тебя одновременно и «референтной». Впрочем, есть и другая формула противоречия: «мы» и «они». Где «мы» — это наша группа, а «они» — все остальные. Так сказать, ощущение группового эгоизма.

Иногда такой групповой эгоизм ошибочно принимают за выражение коллективизма. Но это уже особый вопрос.

Одним из самых боевых на XVIII Международном психологическом конгрессе был наш 35-й симпозиум, который организовали советский психолог Лидия Ильинична Божович и американец Ю. Бронфенбреннер. Полемика начинается уже с названия, напечатанного на голубом, таком мирном на первый взгляд квадрате обложки книги материалов. По-русски оно звучит так: «Формирование личности в коллективе». В английском варианте: «Социальные факторы развития личности»… Оказывается, в английском языке нет слова «коллектив», а в буржуазной социальной психологии, где так подробно описываются всевозможные группы, нет этого, может быть, самого важного понятия.

Как же так, групп сколько угодно, а коллектива нет? Что же в таком случае группа и что такое коллектив? Опять горячая точка. Настолько горячая, что на III съезде психологов в Киеве, когда я после доклада прочитал поступивший мне вопрос: «Что такое коллектив?», в аудитории раздался смех. Горький смех. Этот вопрос регулярно всплывал на всех «социальных» секциях съезда, и уже все потеряли надежду на его разрешение.

Теперь, когда дискуссионные страсти улеглись, мне даже как-то не совсем понятно, почему мы так запутали проблему, которую с таким блеском решил Антон Семенович Макаренко почти сорок лет назад. Недаром Антон Семенович Макаренко, с чьим именем привычно связываются такие определения, как великий педагог и выдающийся писатель, теперь признан во всем мире и как крупнейший социальный психолог. Характерно в этом отношении замечание профессора Ю. Бронфенбреннера: опыт Макаренко превосходит все то, что дали западные социальные психологи за последние тридцать лет.

Прежде всего Макаренко резко возражал против смешения понятий группы и коллектива. Конечно, всякий коллектив — это группа. Но не всякая группа — коллектив. Чтобы стать коллективом, группе надо пройти непростой путь развития и на этом пути приобрести целый ансамбль признаков и качеств.

Что же делает просто группу коллективом?

Известный исследователь тридцатых годов Залужный отвечает на этот вопрос так: «Мы называем коллективом такую взаимодействующую группу лиц, которая выявила свою способность совокупно реагировать на тот или иной раздражитель или на целый комплекс раздражителей».

Выходит, и наши соседи по купе — тоже коллектив? Ведь они будут «совокупно реагировать», если, например, в вагоне вдруг внезапно погаснет свет или произойдет еще что-нибудь неожиданное.

Недаром Антон Семенович едко высмеивал подобные определения. «Для всякого непредубежденного человека, — говорил он, — очевидно, что это определение коллектива лягушек, обезьян, моллюсков, полипов, кого хотите, но только не коллектива людей…

Коллектив — это есть целеустремленный комплекс личностей, организованных, обладающих органами коллектива. А там, где есть организация коллектива, там есть органы коллектива, там есть организация уполномоченных лиц, доверенных коллектива, и вопрос отношения товарища к товарищу — это не вопрос дружбы, не вопрос любви, не вопрос соседства, а это вопрос ответственной зависимости» (подчеркнуто мною. — Я. К.).

Некоторые на основании подчеркнутой части макаренковского определения думают, что Антон Семенович вообще игнорирует личные отношения между членами коллектива и сводит все к «ответственной зависимости». Достаточно прочитать одну только «Педагогическую поэму», чтобы понять, что дело обстоит совсем иначе. Как никто другой, умел он учитывать при организации коллектива и дружбу, и любовь, и соседство, и еще многое другое.

Вспомните хотя бы одну из деталей завоевания Куряжа.

«Комсомольцами, — пишет Макаренко, — замечательно были составлены новые отряды. Гений Жорки, Горьковского и Жевелия позволил им развести куряжан по отрядам с аптекарской точностью, принять во внимание узы дружбы и бездны ненависти, характеры, наклонности, стремления и уклонения. Недаром в течение двух недель передовой сводный ходил по спальням.

С таким же добросовестным вниманием были распределены и горьковцы: сильные и слабые, энергичные и шляпы, суровые и веселые, люди настоящие и люди приблизительные — все нашли для себя место в зависимости от разных соображений».

Как видим, Антон Семенович великолепно владел сложным искусством комплектовать отряды с учетом психологической совместимости, хотя в то время этого понятия еще, кажется, вообще не существовало. А в своем определении первичного коллектива он прямо подчеркивает наличие здесь и деловых, и личных взаимоотношений. «Первичным коллективом, — говорит Макаренко, — нужно назвать такой коллектив, в котором отдельные его члены оказываются в постоянном деловом, дружеском и идеологическом объединении. Это тот коллектив, который одно время наша педагогическая теория предлагала назвать контактным коллективом».

Но коллектив — это не просто хорошо организованная группа, в которой имеется система ответственной зависимости, органы управления и т. д. В конце концов и в банде может быть и четкая организация, и система зависимости. Однако это не коллектив.

«Коллектив, — писал Антон Семенович Макаренко, — возможен только при условии, если он объединяет людей на задачах деятельности, явно полезной для общества».

Характерно, что именно от целей, от того, как направлена группа, зависят и ее внутренняя структура, и динамика развития.

Интересные данные на этот счет получил психолог из Курска Алексей Сергеевич Чернышов. Он сравнивал хорошо организованные группы подростков с различной направленностью: положительной и отрицательной — компании «трудных».

Оказалось, что при прочих равных условиях коллективы — группы с положительной направленностью — по сравнению с «просто» группами способны:

более эффективно решать серьезные коллективные задачи с ярко выраженным общественным содержанием;

межличностные отношения в этих группах приобретают характер взаимопомощи и взаимопонимания, эмоциональной совместимости и слаженности;

межличностные отношения носят здесь устойчивый характер. Даже неожиданные серьезные трудности не выбивают такой коллектив из колеи, не вносят дезорганизованности, апатии, раздражительности.

Как видим, морально-политическая направленность и единство не просто определяют маршрут движения, но органически обусловливают и само внутреннее «устройство» социального организма группы.

Недаром именно коллектив порождает у своих членов одно из важнейших качеств личности советского человека — коллективизм, является, как говорил Макаренко, «гимнастическим залом» для формирования личности. Коллективист — это человек, который воспринимает и переживает интересы коллектива как самые ценные и значимые для себя. Такой человек органически не в состоянии добиваться узколичных интересов ценою интересов коллектива.

К сожалению, у нас иногда смешивают коллективизм с выражением «группового эгоизма». Этому нередко способствуют различные непродуманные формы соревнования. Помню, в школе-интернате, где я работал, очень были распространены соревнования по чистоте между спальнями мальчиков и девочек. Однажды девочки моего класса во время уроков пробрались в спальню соперников и устроили там настоящий погром: разбросали подушки, насыпали мусор на ковер, передвинули тумбочки…

Или, например, такая сценка: в класс вбегает парнишка и радостно кричит:

— Ура! В шестом «Б» четыре двойки по алгебре!

Да, нелегко из группы воспитать коллектив. Ведь коллектив нельзя представить просто как еще один вид группы. Это к тому же и определенный, весьма высокий уровень ее развития, к которому мы стремимся. Группа не только должна иметь более или менее длительную историю, но у ее членов должна быть и общая цель, полезная для общества.