Говорили мы с Аллой и о политике. Как-то я зашел за ней в детский сад. Возвращались мы домой пешком, мимо памятника Петру I. Вдруг она остановилась и спрашивает:
– Дядя Эй, почему камень лопнул?
На гранитном пьедестале под ногой бронзового Петра I, действительно, была заметна трещина.
– Понимаешь, Аллочка, во время войны, когда тебя еще и на свете не было, фашисты пришли в наш город и первым делом решили стащить на землю все бронзовые памятники
– Зачем?
– Чтобы наделать из них, в том числе и из Петра I, снарядов. А он упирался, топнул сердито ногой, когда его стаскивали с пьедестала, вот и получилась трещина.
В другой раз гуляли мы вечером по площади около больших ярких фонарей. Я рассказывал про свое детство, про то, как прибежал мальчишкой на эту площадь праздновать День Победы. В небо взлетали ракеты, было светло, как днем.
– Люблю, когда свет, – заметила Аллочка. – Тогда совсем не страшно, правда?
– Да, – согласился я. – Сейчас везде не страшно. Все люди хорошие и в темноте и на свету.
– А фашисты нет, – решительно заявила моя племянница. – С фашистами нельзя без света.
В нашей семье пять взрослых человек отвечали за воспитание Аллочки. Но был, оказывается, еще один педагог, не учтенный нами, – дядя Телевизор. Он сумел ей объяснить, что в мире существуют не только друзья, но и враги, от нападения которых нужно защищаться с оружием в руках.
– Дядя Эй, знаешь, чего я хочу? – вдруг спросила меня девочка. – Ружье.
В магазине «Буратино» было сколько угодно собак, медведей, кукол, но Алла тянула меня из отдела мягких игрушек к другому, где продавались барабаны, сабли и ружья.
– Там все для мальчиков, там нам нечего делать, – пытался я ее убедить.
– Хочу ружье, только ружье.
– Посмотри, какая симпатичная обезьянка. Девушка, сколько стоит эта обезьянка?
Алла дернула меня за руку и, когда я к ней обернулся, буркнула, глядя себе под ноги:
– Не нужна мне обезьянка. Мне никакая кукла не нужна.
Мы отошли от прилавков к окну.
– Да ты знаешь, что со мной сделает мама Рита, если я куплю тебе ружье?
– Не нужно мне ружье. И сабля не нужна. Мне ничего не нужно.
Разговаривая со мной, она смотрела себе под ноги, но одним глазом все время косила в ту сторону, где поблескивали сабли, вынутые из ножен, и висели вниз стволами ружья. Я видел, что ей очень хочется иметь мальчишескую игрушку.
– Эх, была не была. Только ты уж меня не выдавай. Скажем: шли по проспекту и сами не заметили, как у нас в руках оказалось ружье, да?
– И сабля, да? – с надеждой спросила девочка.
Через полчаса обвешанная оружием Аллочка появилась во дворе на Никитинской. Мальчишки окружили ее, послышалась пистонная пальба. Ружье стреляло довольно громко, и баба Валя покачала головой:
– Ну, попадет вам от мамы Риты.
– Ничего не попадет, – оказал я. – Ребенок хочет игрушку. Почему мы должны лишать его удовольствия? Посмотри, каким уважением прониклись к ней мальчишки. Была просто Аллочка, а стала военным человеком.
Я поговорил бы подольше с бабой Валей, но скоро должна была возвратиться с работы мама Рита, и я предпочел исчезнуть до ее появления. Все, что было дальше, я узнал на следующий день.
– Алла, посмотри, кто идет, – крикнула Лариса. Алла обернулась и увидела, что по дорожке идет мама Рита с тяжелой суммой в одной руке и чертежами, свернутыми в трубку, в другой. Она направлялась, как всегда, к лавочке около своего подъезда, чтобы посидеть немного, отдохнуть перед тем, как подниматься на третий этаж. Девочка, гремя саблей и ружьем, побежала навстречу. Они встретились около лавочки.
– Мам, чего несешь? Арбуз несешь? Мое пузо готово для арбуза.
– Алла, кто тебя учит таким словам? – устало спросила мама Рита. – И что это за вооруженный маскарад?
Дочь молча сняла ружье с плеча, зарядила и, зажмурившись, выпалила. Мама так и села на лавочку.
– Господи, – сказала она, – страсти какие. Девочка палит из ружья, как какой-нибудь сторож. Отдай сейчас же тому, у кого взяла. Андрюша, это твои ружье и сабля?
– Нет.
– А чьи же?
– Это мое. Только мое и больше ничейное.
– Разве ты у меня мальчик? Кто купил тебе эти дурацкие игрушки?
– Не скажу.
– Неужели баба Валя купила?
– Нет, не скажу.
– Дядя Эй?
– Я сказала, не скажу и не скажу.
Там, в магазине «Буратино», я брякнул просто так, к слову, «только ты уж не выдавай меня». Я не надеялся, что покупка мною ружья и сабли может остаться тайной. Но Аллочка восприняла мою просьбу всерьез.
– Ну, так кто же сделал тебе этот нелепый подарок? Назови мне, пожалуйста, имя своего благодетеля.
– Не назову. Не скажу. Я ни за что, ни за что не предам дядю Эя.
Она произнесла мое имя нечаянно и замерла, глядя на маму испуганными глазами. Та неожиданно улыбнулась и не стала больше ни о чем спрашивать. Она сделала вид, что ей так и не удалось выведать имя того, кто купил ружье и саблю.
– Ладно, разберемся потом. Помоги мне чертежи донести. Пойдем есть арбуз.
– Я могу нести сумку с арбузом, – обрадовалась Аллочка.
– Неси, что тебе дают.
Про тайну вооружения больше не было сказано ни слова. Мама Рита не хотела, чтобы дочь выглядела предательницей в своих собственных глазах. Но мне досталось как следует от нее и за ружье и за саблю.
К ружью незаметно привыкли в доме и перестали иронически называть Аллу кавалер-девицей и Жанной ДАрк. Даже Квадрат, с большой подозрительностью относящийся к палке в руках человека, постепенно перестал бояться ружья и научился его без опаски обнюхивать.
В одно из воскресений мы отправились патрулировать в парк, что начинался сразу за Березовой рощей. Аллочка с ружьем, я с саблей, Андрюша взял свой автомат-трещетку. Квадрат был нашей патрульной собакой. Мы выполняли ответственное задание, которое сами для себя придумали, охраняли птиц, следили за тем, чтобы мальчишки не разоряли гнезда и не обижали ежей и лягушек.
Мы увлеклись патрулированием и незаметно забрели в заповедную часть парка. Дикорастущие кустарники и деревья сменили культурные посадки. На кленах, березах, соснах и кедрах стали появляться деревянные таблички с надписями. Территория парка без всякой границы переходила в территорию университетского ботанического сада. Деревья расступились, и мы вышли на поляну цветов.
– Цветы! – обрадовалась Аллочка – Андрюша, цветы! Дядя Эй, цветы. Я тебе сорву два и подарю. Ты их в книжку положи и засуши.
– Подожди, куда ты, зачем? – Я едва успел ее остановить.
– Как зачем? – удивилась Алла. – Память красивая о цветках будет.
– Здесь нельзя ничего рвать. Это ботанический сад университета. Видишь, таблички кругом.
– Цветы рвать запрещается. За нарушение – штраф, десять рублей, – с сожалением прочитал Андрюша.
– А нюхать не запрещается, – сказала девочка.
– Они, кажется, ничем не пахнут, – заметил Андрюша.
И оба с одинаковым интересом присели на корточки и осторожно потянулись носами к цветам. На одного Квадрата ни белые, ни красные астры не произвели никакого впечатления. Он ткнулся с разбега в них носом и, отбежав в сторону, принялся сердито чихать.
– Квадратик, перестань, – топнула на него Аллочка. – Видишь, какие хорошие цветочки. Я сорву один…
Из кустов выскочил взлохмаченный человек с палкой. Андрюша и Аллочка бросились в разные стороны.
– Девочка! Мальчик! Вы куда? – крикнул сторож, размахивая палкой. И припустился за моей племянницей.
Мне и Квадрату ничего не оставалось, как тоже побежать за сторожем. Увидев меня, он остановился и спросил:
– Это ваши дети?
– Да, мои.
– Так, – протянул он и застегнул пуговицу на животе, которая тут же снова расстегнулась. – Так, – повторил он. – Сами пойдете в контору?
– Сам пойду, – грустно сказал я.
Сторож махнул Андрюше и Аллочке палкой и крикнул:
– Идите за нами!
Сторож был выпивши и я, не желая при детях объясняться с ним, крикнул:
– Андрюша, Аллочка, идите домой! Я догоню вас.
– Нет, идите сюда! Идите с нами, – потребовал сторож.
– Андрюша, возьми Аллочку за руку и идите домой, – не слушая его, сказал я.
Сторож на всякий случай схватил меня за локоть. Квадрат кинулся на него, но тут из-за деревьев выпрыгнула огромная овчарка. Не обращая внимания на детей, она в три прыжка оказалась около нас. Квадрат жалобно взвизгнул и укатился в кусты.
– Нельзя! – крикнул сторож. – Нельзя! – И отпустил мой локоть. Собака закрутилась на месте, громко рявкнула и предостерегающе зарычала.
Андрюша и Аллочка стояли совсем близко от нас. Они прижались друг к другу и замерли.
– Идите же домой, – с досадой попросил я. – Андрюша, ты же взрослый мальчик. Веди Аллочку домой.
– Нет! У них вещественное доказательство. Они не могут уйти.
– Аллочка, отдай астру мне и идите домой.
Она послушалась меня, осторожно приблизилась, отдала цветок. Сторож больше не настаивал на том, чтобы дети шли с нами в контору. Андрюша взял Аллочку за руку, как я его и просил, но та вдруг посмотрела, что я стою, жалкий и беспомощный, с цветком в руках, перед страшным человеком с палкой и перед его злой собакой, и вдруг, сдернув с плеча воинственно ружье, решительно шагнула ко мне:
– Я с тобой пойду.
– Ты пойдешь с Андрюшей. Он знает дорогу.
– Нет, я пойду с тобой, только с тобой.
Она покосилась на собаку и на сторожа и на всякий случай взяла ружье наперевес. Этот жест мне невольно напомнил слова, сказанные девочкой совсем недавно: «Я никогда не предам дядю Эя». Я видел, как ей страшно приближаться к сторожу, но она все-таки подошла и стала со мною рядом. Маленькая собака испугалась большой собаки и убежала. Маленький человек испугался большого человека и большой собаки, но не убегал. Аллочка взяла меня за руку, и я понял, что перед лицом опасности нас двое. Андрюша тоже не пошел один домой, и сторож повел нас в контору Ботанического сада.