Человек в коротких штанишках

Глиммингенскии замок

После истории с зеленкой и с побелкой деревьев в нашей семье все в один голос заговорили о том, что я плохо влияю на Аллочку, и решили усилить свое хорошее влияние. Ладя договорилась с мамой Ритой и бабой Валей, что будет два раза в неделю приходить и беседовать с девочкой на разные темы.

В пятницу вечером она позвонила на Никитинскую и спросила по телефону у бабы Вали:

– Ну, как дела?

– Плохо. Сказала, что не хочет больше ходить в детский сад. Ей там, видите ли, неинтересно. Хлеб назвала гадостью. Совсем отбилась от рук. Это все дядя ее великолепный виноват.

– Ничего, – пообещала моя жена. – В воскресенье я приду, поговорю с ней. Она девочка умная, все поймет.

В воскресенье утром Леля купила в промтоварном магазине детские колготки, около магазина купила леденцового петуха на палочке и поехала на Никитинскую разговаривать с девочкой о том, что такое хлеб и почему надо ходить в детский сад.

Алла играла во дворе. Увидев Лелю, она бросила ведерко и лопату в песок и побежала, растопырив руки, навстречу к тете.

– Здравствуй, ты пришла, а я замок строю.

– Здравствуй, здравствуй, барышня-крестьянка. Ну-ка пойдем, я хочу с тобой поговорить.

Она поймала девочку за плечо и повела к подъезду, но около самой двери Алла вывернулась.

– Я еще не пойду. Я погуляю.

И побежала к лопатке и ведерку.

– Подожди, Алла!

– Я занята, – крикнула девочка не оборачиваясь. – Я замок строю.

Леля постояла минутку у подъезда одна и двинулась к ящику с песком.

– Что значит занята? – хмуро спросила она.

– Я занята, понимаешь? Я строю Глиммингенский замок.

О существовании этого замка она узнала из книжки шведской сказочницы Сельмы Лагерлеф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями». В замке, брошенном людьми, жили звери и птицы. На башне было гнездо аиста Эрменриха, в очаге устроила себе постель кошка, под сводами обитали мудрые совы.

– Бросай сейчас же и идем домой, – сказала тетя Леля. – Я тебе новые колготки принесла. Надо их примерить.

– Я не хочу, Лель. Мне не нужны колготки. Я строю Глиммингенский замок, – попыталась еще раз объяснить Аллочка. – Я как раз строю башню Эрменриха.

– И без разговоров. Когда взрослые говорят – надо слушаться. И вообще, бабушка на тебя жалуется, что ты разболталась за последнее время. Ишь какая – колготки ей не нужны. Я не так часто прихожу, чтобы ты меня так встречала.

Она отняла у девочки лопатку и ведерко, отряхнула ей руки и платье и, больно взяв за плечо, увела от ящика с песком, от наполовину выстроенных башен Глиммингенского замка.

Взрослые люди очень часто не замечают, как эгоистична их любовь. Сами они не любят, когда их отрывают от дела, даже пустякового. Разве стоят того самые лучшие колготки, чтобы из-за них прекращать строительство замка? Алла подчинилась с большой неохотой и обидой.

– Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Поэтому не дуйся напрасно. Вот держи золотого петушка.

Леденец на палочке не улучшил настроение, но, машинально его лизнув раз, другой, девочка вздохнула и решила покориться судьбе и, так уж и быть, примерить ставшие за одну минуту ненавистными колготки.

Баба Валя очень обрадовалась подарку.

– Я давно хотела купить ей такие, но все не было подходящего размера.

Колготки пришлись впору. Алла терпеливо подождала, когда Леля и бабушка ощупают ее со всех сторон, и только после того, как они вдоволь насладились зрелищем новых колготок, спросила:

– Баба Валя, я еще погуляю немножко? Можно?

Ей хотелось поскорее вернуться к строительству Глиммингенского замка, к наполовину возведенной башне Эрменриха, но Леле хотелось поскорее начать ее перевоспитывать.

– Подожди, голубушка, – вместо бабы Вали ответила она. – Прежде ты мне ответишь на несколько вопросов. Я узнала про тебя ужасную вещь.

– Какую вещь? – испугалась Алла.

– Баба Валя мне позавчера сказала по телефону, что ты хлеб назвала гадостью. Я просто не поверила. Ты, наверное, ошиблась?

– Не ошиблась, – с неожиданным вызовом ответила девочка.

– Что такое? Почему ты мне так отвечаешь?

– Она совсем у нас разучилась уважать старших, – грустно покачала головой баба Валя. – С тетей Лелей так разговаривать! И нечего слезы лить. Москва слезам не верит.

– И пусть не верит. И не надо.

Тетя Леля сидела в кресле. Баба Валя стояла у двери на кухню. Алла – у окна. И в тот момент, когда Леля спросила у нее про хлеб, она увидела, как подошли мальчишки с соседнего двора к ящику с песком и разрушили Глиммингенский замок, все его башни, заградительный ров и мосты.

– Я не понимаю только одного, – возмутилась Леля. – Как ты смеешь так говорить о хлебе. И еще плачешь. Ты знаешь, какое это богатство – хлеб, когда он есть, и какое это бедствие, когда его нет? Люди умирают, если у них нет хлеба. Так было в войну в блокадном Ленинграде.

– А я не умру! Ни за что не умру! – крикнула с отчаянием Алла, видя, как мальчишки разравнивают песок на том месте, где совсем еще недавно, минуту назад, был замок. – Я могу совсем не есть хлеба, к вашему сведению. Я бы его никогда не ела. Это меня баба Валя заставляет.

Она отвернулась от окна. На месте ее замка мальчишки рыли в песке яму.

– Пойди умойся и вытри слезы, а потом будем разговаривать, – приказала тетя Леля тоном победительницы. – Неприятно на тебя смотреть. Меня только одно утешает: раз плачешь – значит, понимаешь свою ошибку.

Баба Валя повела Аллочку умываться, а тетя Леля, довольная собой, откинулась на спинку кресла и посмотрела на часы. У нее оставалось еще немного времени, чтобы затронуть другую тему. В три часа она договорилась встретиться с портнихой, а сейчас было только два. Моя жена была убеждена в том, что с детьми нужно регулярно проводить нравоучительные беседы.

Алла вернулась из ванной умытая, причесанная и успокоенная.

– Ну, вот, теперь ты похожа на хорошую девочку, – удовлетворенно заметила Леля. – Кстати, хорошая девочка Алла, это правда, что ты не хочешь ходить в детский сад?

– Не хочу.

– Почему?

– Там спать надо.

– Если надо, значит, надо. Ты уже взрослая и должна понимать, что у каждого человека есть свои обязанности. Если тетя, например, откажется вести троллейбус, тебе придется идти пешком.

– Ну и пусть.

– А другая тетя откажется выпекать хлеб. Что ты будешь есть?

– Ничего. Петуха твоего.

– Заладила «ну и пусть», «ничего», – рассердилась Леля. – А если третья тетя на сахарном заводе скажет: «Ну и пусть» и не пойдет на работу? Не будет не только хлеба, но и конфет.

– Ну и пусть.

– Ах, так! Дай сюда петуха.

Леля протянула руку, Алла в последний раз лизнула леденцовое крылышко и отдала петуха.

– Пожалуйста, большое пожалуйста, – вспомнила она свое детское слово.

– Хорошо, очень хорошо. Теперь снимай ботинки, потому что четвертая тетя не пошла на фабрику и у тебя нет ботинок.

– Вот ваши ботинки. Не нужны они мне, – сказала девочка. – Я могу ходить босиком.

Ботинки полетели под кресло.

– Ну и упрямая ты, – удивилась Леля. – Но если ты так упорствуешь, то тебе придется снять и платье, и колготки. Ничего этого нет, потому что никто не пошел на работу и некому было делать для тебя одежду.

Леля не успела договорить свою фразу, как платье полетело к ней на колени, а колготки оказались на полу. Баба Валя заволновалась. Пол был холодный, а внучка стояла босиком, в одной маечке и трусиках.

– Алка, – сказала баба Валя встревоженно, – нельзя быть такой упрямой девочкой. Тебе тетя Леля говорит, а ты слушай и мотай на ус. И делай выводы.

– А где у меня ус? – крикнула девочка. – Где? У меня нет никаких усов, к вашему сведению.

– Она уже сделала выводы, сделала, – поспешила сказать тетя Леля. – Она понимает, что в одних трусах и маечке не пойдешь гулять на улицу.

– Пойду, не испугаюсь, к вашему сведению.

– Иди, иди, а мы посмотрим, как тебя все люди засмеют.

– И пойду.

И она действительно двинулась в коридор. Желая ее остановить, Леля сказала:

– Но в таком случае тебе придется снять трусы и майку. Их тети не стали бы делать, если бы знали, что ты откажешься ходить в детский сад, откажешься выполнять свои обязанности перед обществом.

На пол у самой двери полетели трусы и майка. Щелкнул английский замок, по полу от двери в коридор пролетел через всю комнату ветерок и захлопнул форточку и балконную дверь.

– В самом деле пошла, – растерянно проговорила Леля.

– Пошла, пошла, – передразнила ее баба Валя. – Педагоги чертовы, только и способны ребенка пугать и простуживать.

Она ринулась следом за внучкой, догнала ее уже на лестничной площадке второго этажа.

– Простудишься, балда! Вот балда.

Она схватила ее бережно в охапку, пронесла мимо Лели в спальню и там старательно закутала с ног до головы в пушистое одеяло.

– Не плачь, не плачь, моя хорошая. Леля пошутила.

– Нет, не пошутила. Она хотела голой меня выгнать на улицу. Она сказала: «Иди, иди».

– Ну, успокойся, успокойся.

– Она хотела голой меня выгнать на улицу.

Аллочка плакала навзрыд.

Урок не удался. Моя жена говорила правильные слова, но девочка их просто не слышала. Это были красивые речи человека, который только что разрушил, пусть и не своими руками, Глиммингенский замок.

Леля ушла из дома на Никитинской с тяжелым чувством утраты.