Чем вы недовольны?

ВСЁ ЗНАЕТЕ

В течение двух лет качество продукции бумкомбината и её себестоимость оставили далеко позади благининские показатели, причём, как известно, далеко не объективные.

Иванов неизменно посещал цеха, словно по расписанию. Претензий поступало всё меньше. Полной властью были облечены все помощники Иванова.

Иванов, Шпиль, Алехин и предзавкома Тимофеев переехали из обособленного городка ИТР в четырехквартирный дом-коттедж, недалеко от центральной площади. В их особняки поселили молодых специалистов.

Главный технолог Прокопьев по этому поводу сказал Иванову:

– Обитатели поселка ИТР считают ваш переезд в центр Поморска вызовом.

– А это не вызов – жить обособленно, подальше от семей рабочих, мастеров и других работников комбината? Забираетесь с вечера в свои домики и никуда ни шагу, даже в гости друг к другу не ходите.

– Мы просили построить в поселке ИТР небольшой клуб, Дом техники.

– Пожалуйста, стройте. Своими силами. Комбинат поможет. Я бывал в иных Домах техники, от праздника к празднику ни души. Никогда не увидишь семейного инженера. А молодой, он идёт туда, где весело. Я считаю – хватит обособляться.

– Некоторые считают, что вы добиваетесь, извините за слово, дешевого авторитета.

– Авторитет есть авторитет. Цену его определяют дела. Понижается ли авторитет Шпиля от того, что он руководит кружком кинолюбителей? Развел в подвале Дома культуры целую кинофабрику. И, к слову, ваша жена, Елизавета Андреевна, отличный музыкант, но вы ей, попросту говоря, не разрешили возглавить музыкальную школу.

– Она педагог. Работает в школе.

– И Антонина Васильевна, жена главного механика, педагог и тоже работает в школе, однако руководит университетом культуры.

– У Елизаветы Андреевны малолетний сын.

– А у Антонины Васильевны двое детей. И нет бабушки. Извините, Георгий Михайлович, но у меня впечатление, что вы чем-то недовольны? Всегда иронизируете… загадочно улыбаетесь…

– Да, я недоволен поморской действительностью. Не одним телевизором жив человек.

– Почему не уезжаете?

– Что это, намек на уход по «собственному желанию»?

– Ничуть. И вы это отлично знаете. Займётесь клубом юных техников?

Прокопьев помолчал, походил по кабинету.

– Что ж, сопротивляться вам бесполезно.

– Вы же воспитанник Кировского завода, потомственный представитель рабочего класса.

– Всё знаете, – неожиданно даже для самого себя улыбнулся Прокопьев. – Хорошо, принимаю клуб юных техников. А помещение?

– Поговорите с Алехиным, он стал специалистом по подыскиванию помещений.

– Леонид Федорович?!

– Ну да. Он же председатель правления Дворца культуры.

– Секретарь парткома комбината?

– А что здесь удивительного?

– Теперь вы окончательно убедили меня.

– По секрету, только никому не говорите. Чтобы без шума, трескотни и радиосообщений. Сделаем наш комбинат предприятием коммунистического труда?

– Сделаем, Иван Иванович.

По плавучему дебаркадеру, на который ступила Катя и её друзья, вышагивал высокий, в брезентовой куртке, грозный заведующий дебаркадером.

Коста прочел эмалированную дощечку: «Посторонним не входить».

– Интересно, кого здесь считают посторонними? Какой важный объект охраняет этот запрет? Тем более, я вижу, имеется «Зал ожидания для пассажиров». Кому же положено входить в кабинет заведующего?

Хмурый зав попросил освободить дебаркадер.

– Позвольте, я сперва прочту вот это…

На стене висел санбюллетень номер один, написанный от руки: «Острый гастрит». Кто-то старательно переписал содержание брошюры.

– Очевидно, в Поморске население повально болеет гастритом, раз потрачено столько труда, – сказал Коста.

По деревянным ступенькам взобрались на высокий берег Северной Двины. Катя любовалась ширью, простором, тихой красотой реки. Заметила волнение спутников.

– А вот и «Чайка» Бориса Ивановича.

Среди других моторок у причала белел катер Шпиля.

– Значит, Борис Иванович дома. Я ему дважды звонила, но никто не отвечал. Думала, что умчался на охоту или на рыбалку.

Но Бориса Ивановича не было в городе. Два дня назад в кабинете Шпиля произошло следующее. Вошёл Иванов.

– Пишешь? – спросил Иванов.

– Пишу.

– В Ялту?

– Именно.

– И сияешь?

– Еще бы.

– Можно задать лирический вопрос?

– Я за лирику.

– Почему мы, я – директор, ты – главный инженер, не ссоримся, не конфликтуем, как изображают нас в фильмах и пьесах?

– Очевидно, это нужно драматургам, а нам зачем?

– А всё же?

– Я не собираюсь занять твое место, не влюбился в твою Марину Анатольевну, хотя она чудесная и красивая. И это любят изображать писатели и драматурги.

– Значит, ты за лирику?

– Я уже сказал.

– И я за лирику. Так что летите, товарищ Шпиль, в Ялту. Завтра же.

– Правда?

– Правда. Уступаю очередь. Я поеду тогда, когда ты вернешься. Иди к Якову Соломоновичу, я ему передал приказ совнархоза о премии. Что скажешь?

– Нормальное отношение директора к главному инженеру.

И Борис Иванович улетел. Именно улетел. Это было два дня назад, и поэтому молчал телефон в квартире Шпиля.

– Хороший городок, – сказал Анатолий.

– В самом деле. Чистенький, новенький, – подтвердил Коста. – Красивый Дом культуры.

Свернули на другую улицу, к дому Шпиля. Навстречу шёл молодой человек, заметно выпивший:

– Товарищи, вы не встречали директора Иванова и главного бухгалтера Якова Соломоновича?

– Нет, – ответила Катя, которая знала обоих. – А в чем дело?

– Я выпил. Сильно выпил по случаю… Ну, неважно почему. Если меня встретит Иванов, он меня заставит сказать три слова: «Хорош, красив, интеллектуален». Если скажу точно, отпустит. Если не скажу – мрак! Поведет в штаб. Лично. Там тебя и на кинопленку и всякую другую профилактику. А мне нужно спешить на пристань, еду в Ломоносовск.

– Мы их не встречали.

– До свидания. Будем знакомы. Моя фамилия Тихоня. Саша Тихоня, техник… Прошу извинения. Я выпил сильно по случаю…

Из-за угла навстречу Тихоне с красными повязками на рукавах коротких пальто шествовали Иванов и Бурштейн. На лице главбуха скорбь и безответный вопрос: «За что?!»

– Ага! – сказал Иванов, увидев Тихоню. – А ну-ка, скажи!

Тихоня встряхнулся, вытянулся и произнес:

– Хорош. Красив. Интелле… инте… интелле… – дальше не мог.

– Ясно, – сказал Иванов.

– Нет, я только что правильно говорил. Вот они слышали.

Катя, Анатолий и Коста подтвердили.

– Это я от волнения. Спешу в Ломоносовск. У меня там в родильном доме жена, сын родился. Сейчас скажу: «Хорош. Красив. Интеллектуален», – твердо выговорил молодой отец.

– Уважительная причина, – заметил сердобольный Бурштейн.

– Когда родился сын? – спросил Иванов.

– Сегодня, в восемь часов двадцать шесть минут. Я записал.

К перекрестку приближалась «Победа», Иванов поднял руку.

– Отвезите товарища Тихоню в гараж.

– За что? Иван Иванович, зачем в гараж? – взмолился счастливый отец.

– Диспетчер нарядит машину в Ломоносовск. Поздравляю вас с сыном. Поезжайте к жене, товарищ Тихоня.

– Надо же подарок, он же нам первым сообщил, – шепнул Бурштейн.

Коста уже на ходу крикнул:

– Сейчас принесу!

Иванов поведал Кате, что Шпиль убыл в Ялту. Катя обрадовалась – маме не будет скучно.

Вернулся Коста с коробкой шоколада. Тихоню, прижимавшего к груди коробку, усадили в машину.

Катя, Анатолий и Коста направились на улицу Грибоедова, дом 18, квартира 6 к Тамаре Мухиной.

– Вот и сделали доброе дело. А вы, гуманист, не хотели идти патрулем, – сказал Иванов Бурштейну.

– Почему я не хочу? Но я не понимаю, почему я в выходной должен работать милиционером?! – горестно пожал плечами Яков Соломонович.